История Подгорья. Глава 1. Редакция 2. Будет допол

Глава 1.
Вот и окончены сборы. Мьёльфа ещё раз обвела взглядом пустую избу. Не найдя ничего, что стоило бы взять в дорогу, удовлетворённо хмыкнула и поправила за плечами котомку. Всё-то было при ней: еда, вода, кое-какая одежда, a главное – инструмент да руки. Мьёльфа в очередной раз порадовалась своей гномьей выносливости – ещё бы, не каждому человеческому мужу унести столько на своих плечах – и шагнула за порог.
День стоял ясный, солнце приветливо улыбалось, расцвечивая зелёные холмы золотыми искрами. Птицы радостно щебетали в высокой траве, a под ногами вилась тропинка, ведущая к лесу – и дальше, к большому тракту. До того было вокруг свежо и радостно, что Мьёльфа почти не хотелось плакать, покидая родной дом. Да чего уж – сказать по правде, решение это она приняла давно: ещё когда старый дед Модри рассказал ей о великой Горе. Хороший был дедушка Модри. Любила его Мьёльфа. Трескучий, что хворост, ворчливый, он всегда привечал ребятишек да учил уму-разуму, не назидательно, a по-доброму – так, что аж заслушаешься. Он-то и надоумил Мьёльфу из простой меди украшения делать – да такие, что иной королевишне и примерить не грех. Вообще-то, всех гномов учили кузнечному делу. Кого – подковы ставить заговорённые – вовек не слетит, кого – мечи ковать из особой стали – узорной да крепкой. Девочек – доспех мастерить прочности дивной, шить железными нитями да вышивать золотом. Впрочем, где уж то золото… Нет его во всём Хладокорье: как согнал дракон гномов с насиженных мест, так и они вмиг и обеднели. Только медяки и переплавляй в украшения. Даром, что гномьи мастера испокон веков высоко ценились.
«Покуда жили в Гинумадаманте…», - говаривал дед, - «…злато да серебро не то что на перстах носили – им полы да потолки в кладовых выстилали, да всё в камне узорчатом – голубом да зелёном». На этом месте старый Модри обычно вздыхал, мечтательно задирал голову, глядя на солнце подслеповатыми глазами, да иногда протягивал к нему руку, будто надеясь ухватить золотой кругляш с неба. «Дедко-Модри!» - кричали тогда его внуки, - «Не гляди на солнце, совсем ослепнешь!» Но куда там… Старики-гномы все как один слепотой и кончали, a дети их, наученные горьким опытом, старались и вовсе в небеса не глядеть – хоть своими макушками потолки подпирали.
Странное дело: старые гномы сплошь были низенькими да горбатыми. Крючковатые носы их едва не до колен доставали, a уши – иной гном не в каждую дверь пройдёт. Дети же их были рослы да прямы, носы их уменьшились, уши – тоже. Уж в половину человеческого роста вымахали молодые гномы. Мьёльфе и вовсе на память о предках только и остались выносливость да «чутьё на монету» – как повсеместно называлась редкая гномья способность даже в пустующем с виду коробе нет-нет, да и отыскать пару-тройку медяков, a то и серебрушку. Говорят, гномы в горах до сих пор так рудные жилы ищут. Правда то или нет – Мьёльфа не знала, a спросить было некого. Лишней серебрушки, впрочем, она тоже отыскать не смогла, пока собиралась. Да и откуда ей взяться, коли работник один остался и каждую монетку по весу да по царапинам помнит?
Мьёльфе взгрустнулось. Давненько уж разъехались братья: один – искать кузнечное счастье на бесконечной войне в Пограничье, другой в Златовершие горы отправился. Осталась Мьёльфа одна с отцом. Бабка-то в тот самый год в камень ушла, как человеческий путник в их доме ночевать оставался. Недели не прошло по его отъезде – глядь, сидит старушка в своём кресле, железные спицы в руках, a руки – каменные, и сама на глазах окаменела. Погоревали тогда дед с отцом, да и оставили бабку на месте. Так, пройдутся, пыль смахнут, цветам воды поднесут – и ладно. Странный всё-таки это обычай, не гномий – гномы отродясь мертвецам цветов не дарили. Долго Мьёльфа у деда допытывалась да так и не узнала, откуда он взялся. Должно быть, людской.
Матери Мьёльфа почти не помнила – уж как ни долог был гномий век, a от голодных волков в студёную пору мало кто живым добирался. И как-то им было камень глодать? Отец же всё с пацанятами да по хозяйству, так что Мьёльфе только и оставалось слушать дедовы побасёнки, a в это время плести себе из металла то снасть, то колечко на палец. Так бы на неё рукой и махнули, кабы не дед. Дед же подозвал разок да показал, как из пары нитей – толстой и тонкой целое ожерелье сделать. Что тут началось! Ни дня ни ночи покою дома не стало – всё Мьёльфа свои нити тянула, прокатывала да прокаливала. И то хорошо: заезжие люди брать стали её поделки – да так и повелось. Кое-кто даже нарочно потом к их дому заезжал: Мьёльфе спасибо передать да себе иную брошь прикупить. Попадались и чародеи – просили камень заговорённый в кольцо вставить, но Мьёльфа не любила таких заказов: не нравились ей маги людские, не знаешь, на правое ли дело пойдёт твоё творение. Так или иначе, a руки Мьёльфу кормили. Дорогой большего и не требовалось.
Не раз и не два порывалась гнома отправиться в путь – к самому Гинумадаманту, да только сначала отец не пускал, a после стариков жалко стало: некому было присмотреть за ними. Добрый век они прожили, покуда оба в камень не ушли. Отцу повезло: сразу окаменел, a деду долгие годы пришлось каменную стопу приволакивать. Сначала – стопу, потом и всю ногу. И так – покуда волосы на макушке не застыли мраморной крошкой.
Мьёльфа не выдержала и обернулась: покинутая изба грустно взирала на неё пустыми окнами. Где-то там дед с отцом и остались: один – у печки с ухватом в руках, другой – в собственной постели с протянутой к одному ему видимому золотому кругляшу в небесах. Мьёльфа решительно отвернулась и ускорила шаг. Нет уж, «гномы не хоронят своих мертвецов», - так говорят люди. Значит, и лишний раз плакать – не след. С этими мыслями она и ступила под сень деревьев.

***
В лесу было темно и душно. Угрюмый ельник мигом сомкнулся за спиной, стоило Мьёльфе миновать опушку. Недолго думая, молодая гнома отломила узловатую ветвь, походным ножом срезала все мелкие сучья и, довольная собой, оперлась о новенький посох. Идти стало куда веселее. Сказать по правде, гномы обычно лес недолюбливали, но так уж получилось, что Мьёльфа родилась и выросла у самой его кромки – волей-неволей придётся считаться с таким соседством. Леса к северу были куда холоднее и мельче, a её родина хоть и называлась Хладокорьем, a окромя мохнатой белой шапки да хрупкого наста на еловых ветках зимой здесь ничего и не бывало. Говаривали, конечно, что в Хладовы времена ели промерзали насквозь, так и застывая зелёными и молодыми под ледяной коркой, a лесорубы едва успевали уворачиваться от рассыпающихся с хрустальным звоном деревьев… но Мьёльфе с трудом в это верилось. Говаривали и про Северный лес, мол, то край вечной осени, и восседает в нём на ясеневом троне сам Царь лесной, но в это Мьельфе верилось ещё меньше. Она вообще мало кому верила на слово. Разве что, дедушке Модри.
Пройдя ещё немного, гнома остановилась. Впереди начинались уж совсем неизвестные места. Никогда Мьёльфа не уходила так далеко! Решительно отогнав дурные мысли, гнома двинулась дальше. «Вот бы до темноты успеть к пограничной заставе – a там и до города рукой подать», - подумала она. Ночевать в глухом лесу, пусть и в сытое лето, девушке не хотелось. Откровенно говоря, долгих прогулок Мьёльфа вообще не любила. Не то чтобы совсем уж не приходилось ей полуночничать под еловой сенью, но каждый раз, стоило закату настигнуть её с отцом или с дедом далеко от дома, те живо начинали собирать хворост для костра да с опаской оглядывались на лес вокруг. То ли волков страшились, a то ли мерещился во тьме плач ангъяка. Гному передёрнуло. Нет, случались и среди её соплеменников не слишком любящие родители, но чтобы приносить своего ребёнка в жертву лесному духу и отдавать на съедение дикому зверю… на такое был способен только человек. Уж Мьёльфа-то знала: сколько раз просили её отковать колечко для неживого младенца – мол, наденет на палец да вернётся к жизни не упырёнком, a человеком. Да что уж поделаешь? Гнома не была уверена, что подобное чародейство под силу и самому учёному магу, не то что ей. Да и не было у неё такого таланта. Так, оправит камушек заговорённый – и ладно. Так что куда чаще с наступлением ночи приходилось таких младенцев упокаивать окончательно: не ровен час войдёт в силу свою нечистую да половину посёлка загрызёт. Гнома с опаской огляделась.
Лес был всё таким же зелёным и душным. Мошкара так и норовила забиться в нос и уши, a солнце, только-только миновавшее середину неба, тут и там прорывалось сквозь прорехи в далёких кронах. Решив, что уже достаточно пройдено, Мьёльфа нашла камешек поудобнее и сбросила котомку, откопала среди прочих вещей узелок с припасами и, устроившись поудобнее, принялась за еду.
Не успела гнома расправиться с кусочком сыра, как трава под ногами зашелестела, a небо вмиг заволокло тучами. В лесу стало совсем темно. Быстро собравшись, Мьёльфа встала и побрела дальше по накатанной тропке – уж она-то точно выведет к большаку.

***
Дождь лил не переставая. Третий день Мьёльфа брела по колено в грязи. Встречных путников попадалось мало, да и те не горели желанием указать дорогу. Только и оставалось надеяться на клочок пергамента с картой. Карта была старая, потрёпанная – боги знают, где взял её дедушка Модри, но крупные тракты были отмечены аж до самой кочевой Корхраманы. «Должно быть, выронил кто-то из людей, проезжая Хладокорьем», - подумалось Мьёльфе.
Людей она не боялась. Подумаешь, вполтулова выше – зато она куда проворнее и сильнее. Люди же все относились по-разному: кто-то гномов недолюбливал, но случись беда – не преминул бы попросить о помощи, a кто-то – напротив, ценил, как настоящих мастеров своего дела. Вторых, впрочем, было мало, но и первые хлопот не доставляли, пусть и поглядывали с пренебрежением да расплачивались едва ли не с укоризной во взгляде.
Дождь тем временем перестал. «Хоть что-то», - подумала гнома. Дорогу развезло окончательно. День был пасмурный, но не душный. Под ногами хлюпала мокрая жижа. С трудом пробираясь в грязи, гнома уже подумывала о привале, как вдруг впереди замаячила телега – огромная, с домину размером. Тут и там свешивались тщательно завёрнутые тюки да торбы. «Не иначе, торговцы», - решила Мьёльфа. Поравнявшись с телегой, гнома увидела: та настолько увязла в грязи, что и с места не двинется. У телеги стояла пара торговцев самого мужицкого вида. «Хорошего дня, люди добрые!» - приветствовала их Мьёльфа, - «Не нужна ли помощь какая?» Те с недоверием покосились на гному. «Да чем тут поможешь!» - наконец, раздосадовано махнул рукой тот, что помоложе. Все трое в нерешительности уставились друг на друга. «Чем-ничем, a камень под колесо подложить надо бы», - наконец, нашлась гнома. Мужики переглянулись. Тот, что постарше, гаркнул на молодого – мол, сходи поищи ветку покрепче да бревно потолще! Мьёльфа с досадой подумала, что камней-то, и правда, запросто под ногами не сыщешь, a вот крепких брёвен в лесу – пруд пруди. Ещё немного – и телега была вызволена из лужи. Конь – чалый, грязно-бурого цвета – недовольно пофыркивал, пока люди поправляли тюки с поклажей. «Тебя как звать-то?» - спросил торговец. «Мьёльфа», - ответила гнома. «Я – Бел, a это тесть мой, Ждан. Залезай на телегу: коль по пути – подвезу!»
Мало-помалу распогодилось. Путники повеселели, так что разговор завязался сам собой. Встречные, и правда, оказались торговцами. «Да мы из Весёнки. В город едем, полотно везём», - охотно поведал Ждан, почёсывая медовую макушку. Норьлендцы все были сплошь светловолосы да светлоглазы – не чета соседям. «Сами-то мы пусть и простые, a о роде помним! Потому и волоса наши светлы, как у самого Огнива. A вот они-то, в Востарице – тьфу, чтоб их кондрашки загрызли! Только и кичатся, что своими черными волосёнками», - пояснил Ждан. Старик, сам седой как лунь, только покачал головой. Мьёльфа задумалась. Она немало повидала людей. Были среди них и темноволосые, и с медовыми волосами. Были цвета пшеницы и были цвета ржаного хлеба. Никогда раньше гнома не задавалась вопросом, почему же так происходит. Её родичи сплошь были одарены цветами гор да каменьев. У бабушки, например, глаза были – что сапфиры: синие да глубокие. У деда глаза изумрудные, a волосы медные. У отца же, и вовсе, агатовые, полосатые пряди, и глаза – синие. Сама Мьёльфа пошла в мать – медно-золотые волосы и глаза тёплого, зелёно-жёлтого цвета.
Старик, тем временем, спросил: «Ты куда путь держишь, гнома?» Мьёльфа подняла на него глаза. Соврать – не соврать? «Не буду», - решила она, - «Почти». А сама ответила: «Да к родственникам, в горы». «Дело хорошее», - сказал Ждан. «До города-то мы тебя мигом домчим, a там спроси на рынке торговца Храна. Он в те края собирался. Авось, подсобит».

***
Закат окрасил небо в малиновый. Усталые путники с тревогой поглядели вдаль: успеют ли? Крайний – городок на границе Норьланда и Хладокорья, неизменно привлекал торговцев… и лихих людей. Стража уже готовилась запереть ворота, когда на дороге перед ними показались припозднившиеся торговцы с телегой. «Пусти!» - махнул один стражник другому, - «Эт, небось, старина Бел. Пущай проезжает!» Уплатив положенную пошлину, торговцы и гнома благополучно въехали в город.
Мьёльфе уже доводилось бывать здесь – то с отцом, то с дедом, то с братьями, a то и всем семейством они выходили на промысел: замки починить, коней подковать, ключ подобрать да потерянную в доме шкатулку с каменьями отыскать. Последнее удавалось Мьёльфе особенно хорошо. Нет, всё же не врут люди: есть она, эта гномья чуйка! Само собой, приходилось и своими украшениями торговать, и иные услуги оказывать. О последних гнома предпочитала не думать. Нет, у самой-то руки были чисты, но вот братец Мур… Ох, не всегда золотишко искали с согласия хозяев. Впрочем, Мьёльфа предпочитала об этом не думать. В конце концов, не пойман – не вор, a поймать Мура никому не удавалось.
Разукрашенные зелёно-коричневые домики лепились друг к дружке. Узкие, они нависали двумя-тремя этажами над улочками. Зажатый со всех сторон болотами Крайний не мог расти вширь, оттого и приходилось горожанам изворачиваться. Мьёльфе это не то чтобы не нравилось – гномья натура привычна ко всяким архитектурным изыскам, но всё-таки было немного неуютно. Как ни крути, a добрые шестьдесят лет прожила в просторной избе – волей-неволей вожмешь голову в плечи, заглянув в иной городской дом. «И как они тут расходятся?» - с недоумением подумала гнома, заметив очередной узкий проулок: не то что конному – пешему едва ли плечи расправить.
«Ну, бывай, гнома!» - сказал Ждан. «Вон по энтой дороге будет корчма. Нам туда ходу нет: я этому Храну полушку должен – да расплатиться пока не могу. A он наверняка где-то там ошивается». – «До встречи», - ответила Мьёльфа и спрыгнула с телеги.

***
Корчма нашлась почти сразу. Говорящее название «Телячий суп» и новёхонькая вывеска прямо под ним явственно намекали на гастрономические пристрастия хозяина. Гнома не думая зашла внутрь. Вышибала – здоровенный детина туповатого вида, с дремотой подпиравший дверной косяк, лишь немного нахмурил брови при виде гномы, но рассудил, что это явно не первое – буйное – поколение хладокорских жителей, и снова погрузился в дремоту.
Внутри было темно и душно. Мьёльфа с опаской огляделась. Кругом люди, люди, люди. Светловолосые норьландцы, раскосые кочевники, парочка жителей Пограничья с болотными глазами… A, вот и гномы в углу под изображениями богов – старых и новых. Вообще-то, чтить полагалось либо тех, либо этих, но у корчмаря были свои соображения на этот счёт. Действительно, a ну как Звон отвернёт путника с тугим кошелём от самой двери? Или Вдова-Коса позарится на младую жёнку да утащит в свой сад? Нет уж! Старина Золотын – хозяин корчмы – не так прост! Для него один закон: выгода. Вот кому надо сегодня светёлку поставить или пучок сухих трав положить – тому и почёт. A иные боги и подождать могут, чай, не День Забвения.
Мьёльфа смутно себе представляла, что же это за день такой, но вот сегодняшнюю корчмарёву беду приметила: у самых пят Звона пристроилась медная монетка. Ещё бы: золотую мигом стащили бы, на серебрушку тоже позарятся, a вот медяк, да ещё такой неказистый – самое то богам для подношения. Чуть поодаль виднелся и сам корчмарь – здоровенный мужик с густыми усищами, виновато разводящий руками перед ещё более тучным купцом. Купец же скалой нависал над несчастным Золотыном и, угрюмо сдвинув брови, упрямо требовал своё. «Вот так и доверяй этим идолам – приведут денежного постояльца, да только ему сам ты сто златов должен», - подумала Мьёльфа и уселась в угол подальше от входа.
Стоило гноме сбросить котомку, как к её столу подлетела весёлая служанка. «Чего изволите?» - спросила румяная девка, уже прикидывая прибыль – гномы хоть и были баснословно скупы, но без денег по корчмам не ходили. Да и поесть-выпить не дураки, чего уж там! Мьёльфа заказала пиво и пресловутый телячий суп. Служанка игриво подмигнула и мигом умчалась на кухню, уворачиваясь от цепких мужицких лап. Впрочем, не слишком старательно.
Мьёльфа осмотрелась. Корчма как корчма. Столы, лавки, лук на закуску в косах тут и там развешан. Подальше от богов – помельче, поближе – покрупнее да погуще. Необычно было, разве только, гномов на почётном месте увидеть, но и то легко объяснялось: вон сколько выпили да монет по столу раскидали. Мьёльфа задумалась. Нет, деньги-то у неё были, скопила немало. Но как-то она будет, если, не приведи Путница, на вора нарвётся? A если кошель потеряется? Гнома нервно сунула руку за пазуху. Нет, на месте.
Стоило Мьёльфе чуток отвлечься, как по столу пробежало нечто. Девушка подняла взгляд. На тяжёлой деревянной столешнице сидела тварь. Маленькая такая – величиной с крысу. Зверюга с интересом разглядывала гному. Та не смела шелохнуться. Волосатые лапки – сколько их? – пять! – непрерывно дрыгались. «Завизжать?» - подумала гнома, но тут тварь отвернула усатую морду, злобно ощерилась и плюхнулась прямо в проносящуюся мимо кружку с пивом. Служанка охнула и под дружный гогот постояльцев уронила ношу. Тварь жадно слизывала пиво, кубарем катаясь по полу, покуда кто-то из более серьёзных и менее суеверных гостей не смёл её веником за порог. «Что это было?» - с содроганием спросила Мьёльфа, когда служанка, наконец, накрыла на стол. «A! Это кукиш!» - девка досадливо махнула рукой. «Мелкая пакость. В деревнях из них суп варят да с маслом едят». Мьёльфа с подозрением покосилась на свою похлёбку, но служанка, к счастью, уже упорхнула.
Спалось гноме плохо. Нет, комнатушка под самым потолком была уютная: чисто, сухо, во всю стену – крепко сбитая кровать тёмного дерева, рядом небольшое окошко, есть и дверь с надёжным замком… Вполне можно остановиться на день-два, a то и на целую седмицу: благо, и цену хозяева не ломили. Однако что-то мешало. То ли запахи с кухни, то ли шум с улицы (у них-то в Хладокорье чуть солнце сядет – и мигом становится тихо), a то ли шорох скребущихся под потолком кукишей. «Вот же гадость!» - подумала Мьёльфа, - «И как такое можно есть? Его и в руки-то взять противно!». С этими мыслями гнома повыше натянула одеяло да так и уснула.

***
Утро встретило девушку лучистым солнцем и свежестью. Корчма уже проснулась: снизу призывно пахнуло выпечкой, a за столами вовсю болтали завсегдатаи. Недолго думая, гнома оделась, спустилась вниз и заказала себе пару булочек с маком, попутно разглядывая постояльцев. Купца не было видно. Как именно его найти, гнома плохо себе представляла. Задорная служанка была слишком занята: то и дело бегала на кухню да обносила посетителей. Сам хозяин ещё не показывался, но дела в корчме и без него шли бойко. Мьёльфа задумчиво обвела взглядом постояльцев. Люди. Только люди. Вчерашние гномы куда-то испарились: то ли не проспались до сих пор, a то ли разбрелись по домам. Здесь, на границе Норьлена и Хладокорья, гномы нередко селились рядом, a то и под одной крышей с людьми. Такое соседство, конечно, мало радовало и тех, и других, но деваться было некуда: не платить же лишнюю пошлину!
Мьёльфа дожевала булочку. Булочка была свежей, вкусной, прямиком из печки – даже почти стоила уплаченных за неё семи медяшек. Можно было, конечно, обойтись и пятью, но ладно уж, покуда средства к существованию есть, можно и не жадничать. Почти. С этими мыслями гнома поднялась из-за стола и неторопливо пошла к выходу. Давешний вышибала проводил её подозрительным взглядом – не умыкнула ли чего? – но, не найдя к чему придраться, пропустил.
На улице было свежо и приятно. Прохладный ветерок обдувал лицо и нежно теребил волосы, заплетённые по гномьему обычаю в сотню мелких косичек. Можно было ограничиться и половиной сотни, и даже пятью-десятью косами, но если собираешься в дальнее путешествие, самый лучший способ привлечь удачу – самому собрать все дороги на своей голове в единый узел. Так, по крайней мере, говаривал дедушка Модри. У Мьёльфы было своё мнение на сей счёт: просто с такой причёской волосы меньше пачкаются.
Солнце золотило крыши домов. Вдалеке разносился радостный шум широкой крайницкой ярмарки. Конечно: где ж ещё развернуть великое торжище как не на границе двух государств? «Пойти что ль и мне туда?» - подумалось Мьёльфе, - «Глядишь, узнаю чего, a то и подзаработаю», - девушка уверенно направилась по одной из прямых улочек, ведущих к самому сердцу города.
День стремительно разгорался. В воздухе парил стойкий запах каких-то иноземных пряностей и вполне себе местного лука и нечистот. Тут и там раздавались возгласы: торговцы звали поглядеть на свой товар. Мьёльфа и глядела кругом с любопытством, однако о кошеле не забывала: для надёжности убрала за пазуху да прижала покрепче – мало ли что?
Много было торговцев. Много. Покупателей – и того больше. Прилавки ломились от тканей, пряжи, кожи, рога, специй. Были здесь и золотые заморские яблоки, и доска чёрного южного дерева, и каменья самоцветные, и самые простые стекляшки. Мьёльфа всё-таки не смогла пройти мимо. Кое-как протолкавшись через толпу светловолосых верзил, девушка пробралась к прилавку, с которого призывно посверкивали бусы. Торговец – щуплый мужичонка хитроватого вида, зычным голосом зазывавший покупателя – тут же насупился и замолчал. Гнома с интересом провела рукой по рассыпанному на прилавке товару. Стекляшка-стекляшка-стекляшка… a это что тут такое яркое? Только Мьёльфа протянула руку, чтобы пощупать заветную нитку, как стоявшая рядом девица – по платью явно из благородных – тут же встрепенулась и выхватила бусы. «Почём самоцветы, мил человек?» - спросила она. «Осьмнадцать златов!» - ответствовал торговец. Мьёльфа остолбенела и невольно выдохнула: «За что?!» Торговец насупился ещё больше и с важным видом, не глядя на гному, продолжил: «Эти каменья добыты с самого дна самого глубокого из пяти морей далёкого юга! Каждый омыт слезами и кровью отважного ныряльщика! Таких самоцветов ни в одном из норьландских ленов не сыскать! Да что там! В целом мире не найти камня ярче да чище, нежели эти!» Гнома невольно хихикнула: шишу ясно – торговец врёт. Какие ж это камни?! Так, стекло особливо чистое да гранёное – вот солнышко и поблёскивает на боках. Покупательница, однако, вцепилась в нитку – видать, понравилась сказочка. «A ты, коль не берёшь ничего, пшла вон от прилавка!» - вызверился торговец так, что Мьёльфа и сама почла за благо убраться подальше.
Свернув за угол, девушка отдышалась и ещё раз хихикнула. Ну, пройдоха! Хотя, дураку всё едино: не переведётся и аки дракон не вымрет. A на всякого дурака найдётся свой плут. С этими мыслями гнома прошла парой улочек, старательно не замечая грязи и разбегающихся из-под ног кукишей вперемешку с крысами, и вновь вышла на площадь. Всё-таки было на что ещё поглядеть!

***
Мьёльфа могла бы поклясться, что видела его! Мелкий кукиш сидел под самым потолком, невесть чем цепляясь за гладкие брёвна, и глядел на гному. Должно быть, думал, что могла позабыть эта коротышка в огромной кровати – под стать человеку. Да, Мьёльфа и не думала, что люди настолько недолюбливают гномов. После того случая с поддельными самоцветами, девушка успела: мило побеседовать с торговкой яблоками – и была уличена в жадности, послушать местечкового сказителя – и была осмеяна: сказка как раз была о гнусных карликах с огромными носами и дурными манерами, ну, и вершиной всего стал разговор с местным служителем культа Огнива. Этот странный великан почему-то решил, что Мьёльфа намерена осквернить местную кумирню. A гнома всего-то и хотела, что взглянуть на идолов! У них-то в Хладокорье таких отродясь не видали.
Было обидно. Девушка перевернулась на бок. «Ещё и купца этого не нашла, чтоб его шиши взяли!» - с досадой подумала Мьёльфа. Неизвестно, когда обоз двинется в путь – через седмицу или завтра, a потому неплохо бы поторопиться с поисками. С этими мыслями девушка и уснула.
Утро началось звоном разбитой посуды и криками: внизу в корчме что-то происходило. То ли кто-то из должников невовремя заглянул в корчму – да  попал под горячую руку хозяина, то ли кто-то из полуночников проспался, опохмелился и принялся бузить по-новой. Гнома уныло посмотрела в окно. Вставать расхотелось окончательно: небо было серым и то и дело роняло тугие тяжёлые капли. Девушка попыталась было опять уснуть, но новый крик поставил крест на малодушной попытке бегства в мир грёз. Мьёльфа с досадой откинула покрывало и стала собираться. Сегодня она найдёт этого Храна! Во что бы то ни стало!
Внизу, действительно, был должник. Правда, незавидная эта участь досталась отнюдь не одному из нерадивых постояльцев, a самому Золотыну. «Что ж, бывает!» - гнома пожала плечами. Служанки прятались за стойкой, то поскуливая, то разражаясь тем самым душераздирающим криком. Вышибалы не было видно. Двое угрюмых верзил погрозили несчастному корчмарю кулаком и, пообещав наведаться завтра, вышли прочь. Золотын смотрел на мир вполглаза: под левым уже набух болезненный мешок, полностью смеживший веки. Правому повезло больше: под ним этот мешок набухать только начал. Кое-как утерев кровь с подбородка, корчмарь гневно глянул сначала на богов – старых и новых – (особенно досталось Звону), после чего рявкнул на служанок: «Дуры!», отчего те заскулили пуще прежнего, и ушёл куда-то вглубь кухни, с досады хлопнув дверью. Гнома безрадостно поглядела на общую залу и уселась за ближний стол – девки-то от страха отойдут, a вот голодный желудок поди угомони.
Девки, и правда, отошли быстро. Ещё бы: звонкая монета и не таких из могилы подымет! Как только на столе показался горшочек с кашей, гнома не преминула спросить: «Кто это был-то?» - на что служанка торопливо и тихо ответила: «То слуги самого господина Храна! Хозяин крепко задолжал ему: проигрался в кости, так Хран с тех пор как приедет в город, так долг и требует – уж третий раз за год! Да вон и он сам!» - девица махнула рукой в направлении двери. На пороге показался давешний купец – большой, грозный. «Слышь? Хорошо твоего хозяина отделали?» - обратился он ко второй служанке, неудачно высунувшей нос из кухни. «Передай ему, коль долг до Голодня не вернёт, не видать ему левой руки! А коль не вернёт до самого Цветня, то и правой!» - торговец окинул таверну злобным взглядом и вышел. «Ух!» - только и смогла выдохнуть Мьёльфа. «Да-а… Этот такой», - протянула служанка, - «Да и немудрено: даже с Крысами сторговался, да от них и поднабрался!» - попыталась пошутить девка. Гнома хотела спросить, что это за «Крысы» такие, но не успела: с кухни раздался нервный окрик хозяина, и служанку как ветром сдуло.

***
В этой корчме было отнюдь не так сыро. A ещё не было кукишей. Ни единого! Да и пиво разбавляли куда меньше. Ещё бы! Ведь сюда заходят сплошь знатные господа и дамы, a простолюдинам дорожка заказана. Впервые за очень долгое время Мьёльфа порадовалась людским предрассудкам: её, гному, без вопросов пустили внутрь. Конечно, что взять с этой мелочи? Ни манер, ни красивого платья, но зато и пользы цельный горшочек, ежели столковаться. Этим гнома и занималась в обществе купца Храна да помощника его Зренко. Эти двое набычились, но глядели благосклонно, a оттого и гноме было совсем не страшно – ни капельки!
– Ты, мелкая, небось и колдовать умеешь? – спросил Зренко, хитро прищурившись и покручивая седоватый ус.
– Колдовать не могу, да руки из нужного места – уже такое себе ведунство, - в тон ответила Мьёльфа. Напрашиваться в обоз ей приходилось впервые, a потому продешевить ну никак не хотелось. К тому же, кто сказал, что она – не родня самому Йор-магу? Все гномы между собой родственники! Вот она, например, тому самому Йору – трижды внучатая…
Генеалогические изыскания были прерваны решительным хлопком по столу – изрядно захмелевший Хран басовито спросил:
– Ты что умеешь? Коня подковать, меч наточить, телегу самоходную… ик! … из трухи и веток соорудить можешь?
Мьёльфа кивнула. Не то чтобы она имела опыт в сборке самоходных телег, но, по крайней мере, первые два пункта затруднений не вызывали. A телега… Да, шиш с ней! Списать на пьянство!
– Вот и хорошо, - добродушно сказал Зренко, - Да только денег и не проси: с нас еда, вода да дорога, a с тебя – любая ваша гномья услуга в пути.
Мьёльфа на миг задумалась. С одной стороны, чуяла её душонка подвох. С другой – вряд ли эти двое пойдут сейчас на уступки: ишь как перемигиваются! Гнома всё же рискнула:
– Сто златов! – рубанула она с плеча, сама подивившись собственной наглости, - Хоть каких: хоть норьландских, хоть востарицких, a хоть самородок-рыжьё на монетки пилите – ни грошем меньше! – Мьёльфа задрала нос и скрестила руки на груди.
Мужчины расхохотались. То ли зрелище вышло больно потешным, то ли цена оказалась донельзя смешной – Мьёльфа так и гадала бы, если б Хран, чуть отдышавшись, наконец, не пролаял:
– Вот что! Плачу по сребру в день пути да ещё по полсребра добавлю, коль работа твоя во всю дорогу не подведёт. У самой северной границы городок есть – там и рассчитаю. Быстро доберёмся – получишь меньше, а коль заведёт нас Распутица в свои сети, тут и поработать придётся –  a за гномий труд и приплатить не грех.
Зренко, услышав эти слова, глаза и вовсе в нитку сощурил. «Аж на кочевника походить стал», - невольно подумала гнома, всё ещё чуя подвох. Пораскинув мозгами, девушка всё-таки согласилась: шутка ли – она и не ожидала, что путешествие хоть какой-никакой, а выгодой обернётся.
На том и порешили.