Молитва

Осенью того же года, через несколько месяцев своего паломничества на остров Залит и в Псково-Печерский монастырь я взял очередной отпуск и поехал на Белое море – в посёлок Чупу Лоухского района, где жила моя тёща Мария Михайловна Хансен с гражданским своим мужем Виталием Фёдоровичем. Дочери Марии Михайловны Нина и Света называли его дядей Витей, и он нисколько не обижался, что они его имя переиначили на новый, как им казалось, простецкий лад. Сын у тёщи тоже был Виктором, поэтому сёстрам как-то сподручней было называть его в отсутствии брата его именем, хотя и с приставкой дядя.
В Карелии в тот год уже на все винно-водочные изделия действовал лимит, и всю винно-содержащую жидкость продавали строго по талонам. Взяв в олонецком магазине на талоны три бутылки водки и, собрав свои манатки, я через Лодейное Поле – так было сподручней сесть на мурманский поезд, покатил в Чупу, где намеревался вместе с тестем наловить на зиму беломорки и привезти её домой уже засоленной. Была надежда и на то, что вместе с беломорской сельдью в перемёт попадётся и треска с камбалой, а то и зубатка.
Поезд в Чупу прибыл строго по расписанию, и я вместе с другими пассажирами, вышедшими из вагонов, направился в сторону поджидающего автобуса. От станции Чупа до посёлка надо было добираться ещё пять километров. О приезде моём Мария Михайловна с дядей Витей были предупреждены, но я просил их не утруждать себя приездом на станцию, мол, не впервой здесь, доберусь и без провожатых.
До посёлка автобус домчал быстро. Едва я переступил порог, меня тут же усадили за стол, где уже сидел дядин Витин напарник по рыбной ловле, примерно мой ровесник, чупинец Лёха. Тёща разлила по тарелкам вкусно пахнущую уху, приготовленную из недавно выловленной в Чупинском заливе рыбы. В ней была не только треска, но и печень трески, а также приблудившиеся и запутавшиеся в рыбацких сетях камбала с зубаткой. Достав из баула три бутылки, я выложил их рядом с дымящимися тарелками ухи.
- У меня тут тоже три бутылки! – как бы невзначай заметил Виталий Фёдорович, и мы начали свою трапезу с тоста за удачную нашу рыбалку.
На следующий день, встав ни свет, ни заря, обнаружилось, что со вчерашних шести бутылок не осталось и следа. Мои олонецкие талоны не годились для чупинских магазинов, а у тестя с тёщей, а тем более у Лёхи, талонов водочных больше не оказалось.
- У меня тут есть мешок клюквы, - сказал Виталий Фёдорович, - можно попробовать продать его мурманчанам. Тут тебе и водка будет, тут и деньги…
- Сам что ли ходил за клюквой? – спросил я деда.
- Зачем же сам? В лесок заглянул грибочков посмотреть, смотрю мешок! Подошёл ближе, а там клюква. Покараулил немного – никто не идёт, ну, я его в лодку и домой…
Мурманчан долго искать не пришлось. Тут, как говорится, на ловца и зверь бежит. Виталий Фёдорович торговец ещё тот! Зря, что ли всю свою трудовую биографию провёл на Чупинском ГОКе в должности заместителя директора по снабжению. Через несколько минут его торга у нас было десять бутылок водки, десять пачек сигарет «Прима» и 100 рублей деньгами.
- Ну, теперь нам на несколько дней хватит! – сказал я. – Можем с этой водкой тихонько сидеть на берегу у костерка и караулить перемёты.
Мужики со мной согласились.
Пошли опохмеляться…
И тут пора нам вспомнить русскую классику: а поутру они проснулись! Десяти бутылок водки, как не бывало! Попробовали растормошить деда, а он ни в какую! Не могу – и всё!
- Надо деда опохмелять! – сказал Лёха.
- А на что?
- У меня же ещё 100 рублей есть, - подал голос свой Виталий Фёдорович.
- А сколько водка у спекулянтов стоит, и где найти ещё этих спекулянтов? – спросил я.
- Бутылка водки стоит 10 рублей, а купить её можно только в проезжающем мимо поезде у проводников! – сказал Лёха.
- Что ж, Виталий Фёдорович! Гони червонец, керосинку покупать будем…
Взяв у тестя деньги, мы пешком направились в сторону станции, чтобы перехватить проезжающий в Мурманск через Чупу поезд. Такого рода вояжей на станцию и обратно за два дня мы сделали несколько. Но водка не помогала, и тестю с каждым днём становилось всё хуже и хуже. Лёха домой не ходил, ночевал тут же в доме Виталия Фёдоровича, стоявшем на берегу Чупинского залива. Я же поднимался в тёщину квартиру, чтобы утром, чуть забрезжит рассвет, быть, как штык, возле деда.
- Тут что-то не то! – заметил как-то я утром. – Давай-ка мы тебе на всякий случай скорую вызовем, а?
Дед молча согласился.
Приехавшая фельдшер скорой помощи, выслушав Виталия Фёдоровича через стетоскоп, заключила, что у него воспаление лёгких и предложила ему сесть в карету скорой помощи – госпитализироваться. Дед наотрез отказался. Дескать, пока я не наловлю на зиму беломорки, пока не выкопаю картошку, ни о какой больнице не может быть и речи! Фельдшер, выслушав возражения Виталия Фёдоровича, достала из саквояжа лист бумаги и предложила написать ему расписку, что он отказывается от госпитализации. Дед, недолго думая, вывел на листке всё, что ему продиктовала врач, поставил свою закорючку, и скорая помощь отъехала от дома.
Что же делать? – думал я. Скоро закончится мой отпуск, да и жена уже заждалась меня в Олонце, а я тут до сих пор у тёщи на блинах прохлаждаюсь. Да и дед, не ровён час, с его отношением к своему здоровью, не приведи Господь, помрёт. И тут меня, будто осенило.
- Дед! У тебя икона есть?
- Есть… Какая-то очень старая… От матери ещё осталась…
- Давай её сюда!
- Посмотри в комоде…
Отыскав икону и найдя её действительно старой, а возможно и намоленной, я слегка протёр её чистой салфеткой и водрузил на комод.
- Лёха, ты крещёный? – спросил я напарника.
- Нет! – растерянно ответил Лёха.
- А всё равно становись на колени! – чётким голосом произнёс я, и сам встал напротив иконы на колени. Рядом со мной на колени опустился и Лёха.
Надо сказать, что в то время я не знал даже молитву Отче наш, но зато на груди у меня висел алюминиевый крестик, купленный мной во время поездки в Псково-Печерскую лавру. Перекрестившись, я стал молить Бога даровать Виталию Фёдоровичу утраченное им здоровье, излечить его от постигшего недуга. Рядом со мной, осеняя себя крестным знамением, молча, вместе со мной, поклоны отбивал и Алексей. Не знаю, как долго я молился. Замолчал только тогда, когда увидел, что тесть мой сладко уснул. И чудо свершилось! Если до этого дня в туалет Виталий Фёдорович мог ходить только на ведро, то на следующий день он уже мог дойти до уличной уборной, а через день мы уже ставили сети на беломорскую селёдку…


Рецензии