Ефим сидел возле могилы матери. Сегодня был день его рождения. Утром он принёс торт в свой "цветник", так называл бюро переводов, которое организовал и поставил на ноги, чем поначалу гордился, а сейчас относился к нему сдержанно, рассматривая бюро лишь как источник своего дохода и заработка сотрудниц. Сотрудницы были в основном молодые и по воле случая незамужние.
Слушать их щебетание по поводу размеров и качества торта с одновременными опасениями испортить фигуру и здесь же видеть вымазанные кремом губы и крошки на подбородках, ему не хотелось. Поэтому, поулыбавшись на прощание каждой в отдельности и всем вместе, отправился навестить мать, чтобы в тишине попробовать разобраться самому и может быть даже рассказать ей о не отпускавшем его ни на минуту. И не только о плохом. Но разобраться не получилось и рассказать не вышло. В голове настойчиво крутилось, мучило, что катализатором случившегося в семье был он - сын своих замечательных родителей Ефим Стеклов.
. Другое, хотя для него важное и волнующее, сегодня отодвинулось на второй план…
Смеркалось. Ефим двинулся к выходу с кладбища. Он успел вовремя: охранники уже закрыли калитку и приготовились закрывать ворота. Он крикнул на бегу чтобы не закрывали, а, проскользнув между створками, поблагодарил зачем-то по-итальянски. Ворота захлопнулись, и старший охранник, послав припозднившегося посетителя матерком, сказал напарнику: "Мотаются тут всякие." Напарник уверенно поддержал: "Видал? Да он же в дым пьяный! Слова по-русски сказать не может!" И плюнул Ефиму вслед. Между тем, Ефим уже бежал к автобусной остановке, и опять ему повезло: водитель тронул автобус, но, заметив машущего руками и что-то непонятно кричащего, притормозил. В последнем автобусе, уходящем сегодня от кладбища, ехали два пассажира: миниатюрная девушка с раскосыми глазами, прячущимися под аккуратной чёлкой и Ефим Стеклов в день своего рождения. Путь был не близкий, шоссе забито возвращающимися дачниками - стояли последние сухие осенние деньки. От нечего делать Ефим украдкой посматривал на девушку, похожую на ту, что жила в его сердце, и жалел, что не решился учить в институте японский. Так уж случилось, что вырос он в семье преподавателей иностранных языков: отец учил будущих переводчиков с английского, мать - с немецкого. Оказавшись с пелёнок в среде трёх языков, Ефим уже к шестому классу часто не понимал на каком языке думает или видит сны. Он закончил тот же институт, где преподавали родители, освоив ещё французский и итальянский, и к тому же с красным дипломом…
Автобус беспрерывно утыкался в суетящиеся машины дачников, и Ефим, разомлев от свежего кладбищенского воздуха и тепла в салоне, засыпая, последний раз взглянул на девушку.
Между тем, фары встречных машин, покачиваясь, начали рисовать Ефиму белые барашки волн под ярким светом луны. Это были волны ночного моря, на берегу которого он стоял с Айко. "Почему тебе дали такое имя?"- спрашивал Ефим на настоящем японском. "А ты почему Ефим? - говорила Айко, - ведь ты вовсе не еврей. Мы проходили в университете разные русские имена и что они означают - там не было имени Ефим. А в Израиле Ефим распространённое имя." Стеклов рассмеялся: "Это прихоть родителей. Они говорили, что у папы в роду всё-таки были какие-то Ефимы… Но ты мне не ответила почему называешься по-русски Дитя Любви?" Он взял тёплую маленькую ладошку, доверчиво спрятавшуюся в его ладони, и повёл в сторону от моря, потому что начинал дуть холодный ветер. Они поднялись на высокую насыпь, за которой, светясь огнями, раскинулся город. "Это мой город,- сказала Айко,- здесь дом моих родителей. Я раньше жила вон там, видишь,- она убрала ладошку от Ефима,- яркий синий огонёк - это фонарь на доме моих родителей." "Они живы?"- спросил Ефим. " Живы,- отвечала Айко,- но я давно у них не была." "Хочу познакомиться с твоими родителями,"- заявил Ефим, - снова упрятав ладошку Айко. "Я не пойду туда, никогда, никогда не пойду!"- запротестовала Айко. "Но почему?"- удивился Ефим. Она резко выдернула руку: "Ты не сможешь понимать меня. Ты не сможешь прощать меня, потому что я обманула своих родителей и убежала из дома." "Ну и что? Многие дети покидают дом лишь бы не жить с родителями." "Но мне было хорошо с моими родителями,"- возразила Айко. "Ничего не понимаю,- Ефим вгляделся в лицо Айко, - ты, наконец, можешь объяснить, в чём дело?" "Это не объяснишь, это ты не поймёшь, но я просто скажу, что бросила своих родителей и убежала к русскому студенту, который учился в моём университете. Он был такой красивый и такой весёлый, что я влюбилась, как дрянная кошка." "Может быть, как драная кошка? - так говорят русские." "Нет,- ответила Айко,- совсем как дрянная кошка, то есть плохая кошка… Мы любили друг друга, особенно я, и учили друг друга говорить на наших языках… Он увёз меня в его Москву. Сначала там всё было хорошо, но потом… " Она задумалась и, словно прыгнув в холодную воду, сказала быстро, путая японские и русские слова: "Потом он начал показывать меня своим друзьям будто экзотическую игрушку, привезенную с Востока, и хотел заставлять меня делать с его друзьями всякие неприличные вещи." "Бедненькая,"- вырвалось у Ефима. "Нет, нет, я вовсе не бедная. У меня есть свой счёт в банке… Я убежала от него насовсем и пришла в наше посольство. Они помогали мне… А потом у моих знакомых в гостях я увидела тебя и поняла, что пропала - ты украл меня у меня и теперь меня нет, а есть только ты. Но ты всегда далеко и не идёшь ко мне, а самой мне теперь нельзя, потому что ошибаться снова неприлично… Но зачем ты всё время тянешь меня к дому родителей? Я же сказала, что не хочу!" "А я хочу!"- заупрямился Ефим. "Я не сказала тебе главного - мой отец поклялся придавить того, к кому я убежала. Мой отец чемпион сумо. Он очень большой и тяжёлый. Он нехороший для тебя человек! Я хочу, чтобы ты был живой для меня." Они шли из-за Айко медленно, но всё равно приближались к дому, где над входом висел яркий синий фонарь. Ефим уже ясно видел вход в дом и обувь, аккуратно выставленную на пороге. Из дома вышел очень большой человек, такой большой, что даже на расстоянии было видно, какой он большой. "Это отец! - испугалась Айко,- бежим отсюда, а то он придавит тебя!" Огромный человек, словно поджидавший Айко и Ефима, направился к ним. Ефим оценил последствия нежелательной встречи и понял, что пора улетать. Он выпустил руку Айко, оттолкнулся от земли и, взмахивая руками так, чтобы ладонями загребать воздух, начал неуверенно подниматься в воздух. "Медленно, ну что так медленно!- ругал себя Ефим,- наверно обувь тяжёлая." Он судорожно пытался скинуть ботинки, но проклятые шнурки не давали сниматься. "Зачем так туго завязал!"- снова выругал себя, но, наконец, ботинки снялись, и Ефим резко взлетел. Очень вовремя взлетел - большой человек уже стоял на месте, где они только что были с Айко. Ефим теперь двигался в воздухе параллельно земле, плавно взмахивая руками. Главное, чтобы ладони были полны воздухом, и он следил за этим. В небе светилась огромная луна. Он поднялся так высоко, что уже не мог разглядеть маленькую Айко. Видел только большого человека и его огромную тень на земле …
"Просыпайтесь, молодой человек, да просыпайтесь же! - Ефима теребила за плечо девушка, похожая на японку,- приехали." Ефим спросил спросонья: "Вы ведь не Айко?" "Нет, я Айна, - засмеялась девушка,- и не забудьте надеть ботинки. У нас в Казахстане обувь снимают только на пороге дома, а здесь автобус…До свидания." Она улыбнулась ему выходя из автобуса. Ефим принялся надевать ботинки, но шнурки затянулись в замысловатый узел. Водитель сначала ждал нерасторопного пассажира, но, в конце концов, не выдержал: "Выходи из машины, пьянь несчастная. На улице оденешься!"- прогремел в микрофон…
День рождения Ефима Стеклова подходил к концу. Ефим, стараясь оттянуть неприятное, приближался к дому. Дома его ждал отец, за которым нужно было убирать, кормить и прогуливать. Отец после смерти матери внезапно ослеп на оба глаза три месяца назад. Спать со своей поздней последней любовью лёг зрячим, а проснулся в темноте. Врачи говорили, что это редкий случай, но так бывает из-за внезапной гибели глазного нерва. Последняя любовь отца немедленно смоталась из его дома - она не выносила инвалидов.
"Как провёл день рождения?"- спросил отец. "Нормально провёл,- отвечал Ефим, - был на кладбище у матери. Засиделся, меня там чуть было не оставили охранники. Что мы с тобой о кладбище, давай я лучше тебя покормлю." Ефим разогрел суп, сваренный им вчера, кашу гречневую с поджаренным луком - отец любил чтобы с луком. Мать ему всегда так делала. Положил под правую руку рядом с тарелкой ложку и нарезанный хлеб, чтобы не шарить по столу. Потом выложил в блюдце мороженое. "По случаю дня рождения,"- сказал отцу. "Замучился ты со мной, - заметил отец, - женился бы что ли поскорее. Дом без женщины совсем неудобный." "Как встречу свою позднюю последнюю любовь, так и будет в доме женщина,"- не удержался и съязвил Ефим. "Чего тебе встречать, какие у тебя трудности - столько краль в твоём "цветнике", неужели ничего подходящего нет?" Ефим хмыкнул, проводил отца в комнату, автоматически расставил в квартире всё по привычным отцу местам - за три месяца приспособился. Занимаясь хозяйством, зачем-то вспомнил женщину, поселившую в его душе недоверие к противоположному полу и даже некий страх перед ним. Случилось это во время учёбы в институте. Замечательная Елизавета занималась вместе с ним на итальянском отделении. Способная к иностранным языкам, она успевала ещё и брать уроки в художественном училище, где подавала надежды. Она уже участвовала в нескольких выставках молодых художников, и кто-то из маститых посоветовал ей заняться скульптурой. Для скульптуры Елизавете требовался натурщик, обликом походящий на Павку Корчагина. "Кстати,- подумал Ефим,- может быть отцу придумать некий трафарет, пускай с его помощью начнёт записывать свои воспоминания, как Николай Островский. А то с утра до вечера только слушает радио." Ефим вспомнил фотографию, или картину, где слепой человек построчно помещал мысли на бумагу через прорези в картонке…
С точки зрения Елизаветы, Ефим Стеклов полностью совпадал с её видением бюста Павки Корчагина, выполненного или в камне, или в бронзе. Теперь она старалась не упускать Ефима из вида, сидела рядом на занятиях и всё время делала с него наброски. Ефим подсмеивался над Елизаветой, но было приятно, что лицом напоминает достойного человека из известной книги. Он стал бывать у неё в доме и терпеливо сносил все неудобства, связанные с бесконечными набросками. Елизавета приволокла домой целую гору пластилина для лепки скульптуры. "Куда тебе столько?"- удивлялся Ефим. "Ты ничего в нашем деле не понимаешь. Завтра мне привезут ещё больше, потому что я решила лепить тебя в полный рост!" Они договорились встретиться у Елизаветы с утра в выходной, и он обещал вытерпеть все её издевательства над собой, как над натурщиком.
В выходной случилась жара. Ефим, добираясь до Елизаветиного дома, сто раз облился потом и даже хотел звонить ей с дороги, чтобы перенести сеанс на другой день, потому что боялся, что сегодня просто не выдержит. Но, так или иначе, добрался до неё и сразу запросился в ванную. Она встретила его в халатике с руками, перепачканными пластилином. "Охладись хорошенько,- крикнула ему в дверь,- и выходи скорее. У меня руки уже чешутся работать! Полотенце возьми голубое!" Ефим так охладился, что тело покрылось пупырышками и захотелось в тёплой одежде погреться на солнце. Елизавета вытаращила глаза: "Ты с ума сошёл! Ну-ка раздевайся. Да-да, весь, до конца. И никаких плавок, или трусов, или ещё что у тебя там. Ты сегодня не мужчина, не студент и не мой знакомый. Ты обыкновенный натурщик, и перестань съёживаться, сутулиться и прикрываться." Она поставила Ефима в угол комнаты на какой-то ящик и отошла к середине, внимательно всматриваясь в натуру. Ефим скосил глаза - рядом высилось пластилиновое чудовище, напоминавшее человеческую фигуру. "Сейчас она будет отковыривать от неё ненужное и прилеплять нужное, чтобы получился я, или её Павка Корчагин." Он развеселился, как-то по-новому посмотрел на скульпторшу в развевающемся лёгком халатике и к ужасу своему понял, что с его телом произошло то, что и должно было произойти: мужское естество его воспряло и нахально уставилось на Елизавету! Даже выше её, в потолок! Елизавета тотчас как-то по-особому ойкнула, подлетела к натурщику и завалила его на себя. Оказалось, что под халатиком на ней ничего нет. Ефим испугался неожиданного натиска, вместе с ним испугалось, поникло его естество и оказалось надолго, может быть даже навсегда. Но проверить последствия Ефим не решался, опасаясь оконфузиться.
Елизавета, между тем, приняла участие в выставке молодых, но почему-то с бюстом Зои Космодемьянской, а может быть Лизы Чайкиной. Институт она бросила, и их пути с Ефимом больше не пересекались…
Работу тружениц бюро переводов Ефим организовал и поддерживал на принципах самосознания и коллективной ответственности. С переводами коллектив справлялся вполне. Самая старшая у Ефима была особо ценным работником, хотя языков не знала. Она называла себя женщиной непреклонного возраста и вела бухгалтерию и кассу, заверяла нотариально переводы и по утрам убирала помещение. В бюро её уважительно называли Матвевной.
Ефим Стеклов переводами думал заниматься по необходимости. В основном ему хотелось принимать заказы, распределять их по сотрудницам, зная их сильные и слабые стороны. И ещё: у него был литературный дар, поэтому "причёсывал", если требовалось, готовые переводы…
Радио в комнате отца, наконец, смолкло. Ефим тоже приготовился спать. "Хорошо бы сегодня ночью не летать, - подумал, поудобнее устраиваясь на подушке,- уже налетался в автобусе." Он давно заметил, что полёты во сне связаны с неудобствами или неприятностями. Сегодня неприятностей у Ефима как будто не было, да и новых вроде бы не предвиделось… Проснулся он среди ночи от страшного грохота в кухне: отец перепутал нужные двери и сослепу снёс с плиты почти полную кастрюлю супа. Ефим сгоряча чуть не выругал отца, но, увидев широко раскрытые, полные слёз, незрячие отцовские глаза, заставил себя успокоиться. Пришлось отмывать всё от пролитого, и, ползая на коленях по холодному в блёстках жира полу, Ефим понял, что без ночного полёта сегодня не обойтись.
Полёт начался сразу, едва он положил голову на подушку. Слегка оттолкнувшись босыми ногами, Ефим развернул ладони, чтобы полнее загребать воздух и вскоре перешёл в горизонтальный полёт, делая круги над домами и поднимаясь всё выше. "Насколько всё-таки легче взлетать без обуви и без верхней одежды," - размышлял Ефим, вспомнив с каким трудом недавно удирал от огромного человека в японском городе около моря, - интересно, обошлась ли у Айко та встреча без неприятностей?" Сверху хорошо просматривалось над чем он описывал круги. Он видел всё иначе чем в иллюминаторе самолёта, даже идущего на посадку, когда реки кажутся ручейками, машины на дорогах словно стоят на месте, а людей вовсе не видно. Его удивляло, что с самолёта земля кажется расчерченной на квадраты и прямоугольники, отличающиеся друг от друга размерами и оттенками зелёного или чёрного. С высоты, где он сейчас находился, Ефим разглядел жилой дом, где в первом этаже расположилось его бюро переводов. Он активнее замахал руками и круче развернул ладони, почувствовав, что начал снижаться. Проверенные действия ситуацию не изменили. Ефим сообразил, что тело сильно охладилось и потеряло лётные качества, ведь лето закончилось. Он всё быстрее, опускаясь, скользил по воздуху, стараясь увертываться от деревьев и приземлился возле трёх личностей, будто изваянных из камня. Изваяния недобро смотрели на него, особенно самый большой. Ефим отчаянным усилием поднялся в воздух и через мгновение оказался на своей кровати. Из открытого окна несло осенним утренним холодом, одеяло валялось на полу. Ефим накрылся с головой и, засыпая, понял, что воспоминания не отпускают его…
Тогда Ефим Стеклов, полный замечательных идей и честолюбивых планов, выстрадав, выпросив, вымолив у разрекламированного банка кредит, удачно приобрёл запущенную до невозможности четырёхкомнатную квартиру на первом этаже жилого дома, причём недалеко от своего. Он с гордостью собственника привёл туда родителей, живших в то время в мире и согласии. Отец идею сына разместить здесь своё, частное бюро переводов поддержал. Квартира ему понравилась: "Если ты её когда-нибудь отремонтируешь, мы с матерью будем жить здесь, а тебе отдадим нашу двухкомнатную - зачем переводчикам столько площади,"- шутил отец. Мать ужаснулась запущенности квартиры: "Никогда не думала, как могли жить в таком свинарнике! - возмущалась мать. Мне кажется, сын, ты хочешь срубить дерево не по себе - это невозможно привести в порядок: мы с отцом тебе не помощники, сам понимаешь." "Дорогие мои,- сказал тогда Ефим,- мне никакой помощи не нужно. Мне главное, чтобы никто не мешал!" Ефим Стеклов был полон сил и оптимизма. Он вооружился замечательной газеткой "Из рук в руки", в которой было всё и про всё и долго подыскивал строителей и отделочников. Но никто ему не подходил. Ефиму повезло случайно: в вагоне метро он оказался возле двух дам, с восторгом говоривших о замечательном мастере на все руки родом из Турции. Ефим, преодолев робость, выцыганил у дам телефон их знакомого, и уже на следующий день договаривался с настоящим турком по имени Хайри о работах и их стоимости. Хайри плохо говорил на русском, но владел английским. Ефиму это понравилось. Ещё ему нравилось, что у Хайри был мобильный телефон с прямым московским номером. Это говорило об уважении Хайри к себе - прямой московский номер мобильника был на порядок дороже обычного. И ещё был у того почти новый автомобиль с правым рулём… Через пару дней, ошеломлённый суммой, названной Хайри, Ефим подписал с ним соглашение. "Дорого!"- сказал Ефим. "Кацество,- сказал Хайри,- твой голова, Фим, не болеть. Свой дело делай корошо - я свой корошо." На этом они расстались на три недели, и Ефим отправился оформлять индивидуальное предпринимательство. Этих дней едва хватило, чтобы встать на учёт, получить кипу документов и зарегистрироваться в разных организациях, предназначенных, как для помощи предпринимателям, так и для контроля за ними. Ефим не переставал удивляться отлаженности государственной машины, настроенной на втыкание палок в колёса желающим работать на себя, одновременно делясь результатами труда своего с государством. Получив последние документы у налоговиков, Ефим спросил какого-то их начальника: "Почему так?" "Все предпринимающие потенциальные жулики,"- убеждённо сказал начальник. Ефим удивился: "Значит, и я?" "А то!- ответил начальник, - но помни, мы тебя быстро выведем на чистую воду! А теперь дуй отсюда, предпринимай, а то ко мне желающих много, и всех нужно напутствовать."
Едва за Ефимом закрылась дверь налоговой, как в кармане ожил телефон - Хайри звал новоиспечённого индивидуалиста принимать работу.
Ефим вошёл в бывшую квартиру и ахнул: Хайри снёс перегородки, установил новые светильники, выровнял полы, снял лишние двери. Помещение сияло чистотой и тем особенным блеском, который бывает в домах преуспевающих турок. Ефим, ошеломлённый количеством золотого, молчал. Хайри встревожился: "Евра!- говорил Хайри,- сэбе, как для тэбе делал." "Может быть наоборот?"- наконец ожил Ефим, а Хайри уже показывал ему остальное. "Как ты сумел один так много сделать?"- изумлялся Ефим. "Просто. Выходишь на улицу, зовёшь любого узбека или киргиза. Они приходят четвером -пятером и делают что мне нужно. Вечером даёшь им немного денег, и они рады. Понял?" Чтобы не путаться в трудных русских словах, Хайри рассказывал Ефиму на английском. "Хайри,- сказал Ефим тоже на английском, - я тебе очень благодарен. Завтра окончательно с тобой расплачусь, но не должен ли я тебе ещё сколько-нибудь денег?" "Должен немного. Я на свои купил тачку возить мусор и раствор мешать. Вот чек. Сложи деньги за тачку с тем, что должен, и приходи сюда завтра в десять, тогда отдам тебе ключи от твоих дверей." Хайри, словно прощаясь со сделанным, обежал взглядом помещение. "Скажи, Фим, где ты знаешь английский?" "Я ещё три языка знаю кроме русского." И он на разных языках рассказал турку, как ему благодарен. С лица турка не сходило изумление. "Знаешь,- сказал Хайри,- ты завтра в десять приходи, а за тележку вычеркни. Тебе её дарю!" Они пожали друг другу руки, и Ефим отправился домой. Хайри догнал его: "Закажи себе большую вывеску. Чтобы на чёрном стекле золотыми буквами! Понял?" "Спасибо, дорогой. Обязательно закажу."
Родителей в свои успехи Ефим решил пока не посвящать. Родители последние дни были взволнованы - в институте начали что-то сливать и разъединять. Некоторые кафедры вовсе упраздняли. Шла ломка старого образования. Стране теперь требовались финансисты, бухгалтеры, менеджеры, юристы и мерчандайзеры.. Переводчиков и учителей считалось, что в избытке. Вся эта чехарда, естественно, влияла на настроение не только преподавателей, но и студентов. Заниматься те стали, словно учились не для себя. С первых - вторых курсов народ массово повалил осваивать новые специальности. Преподавательская деятельность родителей Ефима висела на волоске.
С замечанием матери по поводу дерева не по себе, Ефим не согласился, тем более что начало было положено: есть солидное помещение и индивидуальный предприниматель Ефим Стеклов. Он отсчитал деньги для Хайри и наметил некий план действий на завтра. Хотелось скорее начать зарабатывать: хочешь, не хочешь, банковский кредит предстояло погашать.
Уже засыпая, он вспомнил, что все прошедшие ночи не летал. Это его порадовало, значит, неприятностей не было…
Неприятности начались с утра после десяти, когда Ефим расплатился и попрощался с Хайри. "Вывеска будет - звони. Тебе красиво приверчу. Евро!"- напоследок сказал турок, сел в свою праворульную и укатил. Ефим ходил по пустому помещению, представляя, как рассядутся его переводчики, и где будет рабочее место его - ИПэ Е. Стеклова. Он зашёл в комнатку со стеллажами, бывшую ванную, когда услышал, что хлопнула входная дверь, и раздались мужские голоса. Ефим вышел навстречу: " Чем могу быть полезен?" Три здоровенных парня с лицами, не вызывающими симпатий, переглянулись. Самый маленький из них, однако ростом с Ефима, долго всматривался в него, потом спросил неожиданно тонким голосом: "Твоя хаза?" "Вроде моя,"- неуверенно ответил Ефим. Парни переглянулись, маленький спросил снова: "Кликуха тебе как?" "У меня имя есть - Ефим." "Фимка, значит,"- подытожил маленький. Второй заржал: "Финка, значит, по-нашему получается,"- и выразительно похлопал по карману. Третий молчал, не сводил глаз с Ефима, казалось, изучал.
"Бордель здесь открывать будешь?- поинтересовался с тонким голосом, - девок мы дадим. Хаза дорогая, вся в золоте. Девки тоже будут золотые, понял?" "Нет, товарищи, здесь будет…" "Пацаны!- взвизгнул восторженно маленький, - Фимка к нам уже в товарищи набивается! Товарищи… Надо же!" Компания ржала. "Ладно, товарищ,- с выражением сказал второй,- веди нас, то-ва-рищ, показывай апартамент." Они по-хозяйски двинулись перед Ефимом. Он плёлся за ними на ватных ногах. "Зачем ванную разломал, придурок? - говорил маленький,- девкам ванная во как нужна!" Они теперь стояли, окружив Ефима, в бывшей кухне. "Не знаю как к вам обращаться,- сказал Ефим, пытаясь успокоить предательски дрожавшую ногу, - но здесь будет бюро переводов." "Бабло переводить будешь?- заинтересовался второй,- это нам подходит." "Да нет же, с иностранных языков на русский и наоборот,"- сформулировал Ефим, чтобы было попроще, понятнее. "Ни хрена себе!- удивился маленький, - а ты хоть можешь ботать по-разному, или только на своём израильском?" Ефим возмутился: "Я знаю четыре языка. Пятый - мой родной - русский!" "Ишь ты, шкент! Ну-ка пролепетай нам по какому-нибудь!" Нога вдруг перестала дрожать. "Будь что будет,"- решил Ефим и, начав говорить на итальянском, двинулся из кухни. Троица последовала за ним. Ефим, не оборачиваясь, говорил, какие они сволочи, скоты и мерзавцы. Как они явились к нему, чтобы испоганить ещё не начатое дело, угробить его мечту. Они вошли в комнату с золотом, и Ефим уже на немецком рассказывал, где будут сидеть переводчики и где будет работать он - индивидуальный предприниматель Ефим Стеклов. Он подвёл их к подоконникам и показал, что нужно там сесть и слушать его, но не пачкать грязными своими ботинками новенькие батареи. Теперь он рассказывал на английском каким великим драматургом был Шекспир и ещё про что-то, а закончил на французском про своих родителей. "Ладно, кончай, мужик, нам лапшу на уши вешать,- прервал его маленький,- пусть будет бюро переводов. Но бюро нужно охранять. Считай, нас уговорил - мы берёмся охранять и сохранять. Поэтому будешь пе-ре-во-дить нам за работу. Наличкой. Понял?" Троица вышла из бюро не прощаясь…
Через пару минут к Ефиму заглянул шустрый молодой человек: "Стеклов? Ефим? Бюро переводов? Санэпидстанция. Инспектор Берзин. Давай, Стеклов, показывай хозяйство. Будем акт составлять." Санитарный инспектор говорил быстро, чётко, напористо, так, что Ефиму не удавалось вставить хоть слово. Инспектор не стал двигаться по помещениям, а выложил на подоконник два листа, на которых вверху было крупно напечатано АКТ, а пониже ещё что-то. "Вот здесь,- сказал напористый,- перечислены твои многочисленные недочёты и замеченные мной недостатки, не позволяющие эксплуатировать объект, сам понимаешь, до их устранения. Недостатков много, устранять их придётся долго, а тебе не терпится начать работать. Ведь так?" Ефим молча кивнул. "На втором листе значится, что выявленные недостатки устранены и объект допущен к эксплуатации, понятно?" Ефим снова кивнул. "Так какой акт Стеклов выбирает?" Инспектор с интересом всмотрелся в Ефима. "Мне второй больше по душе,- сказал индивидуальный предприниматель, - но сегодня у меня с собой нет денег, я только что расплатился со строителями. Если вам не трудно, давайте увидимся завтра с утра, а стоимость второго вы скажете мне сегодня." Инспектору понравилась сообразительность предпринимателя, и они расстались до завтра.
Чуть спустя Ефим услышал резко затормозившую у входа машину, и в бюро по хозяйски вошёл человек неопределённых лет в форменной одежде непонятного ведомства. "Ну что, Моисеенко, всё хитришь? Вывеску зачем снял, думал, что тебя не найду?" Человек укоризненно покачал головой: "Огнетушители купил? Молчишь? Ну, молчи, молчи,- с угрозой сказал он и вдруг громко скомандовал: - за мной!" "Громкий у вас, однако, голос,"- сказал Ефим. "Ещё бы, я на пожарах работаю без рупора! Пожарная сигнализация где? Огнетушители где? Интересно, чем Моисеенко думает? Я за тобой больше гоняться не буду. Сам за мной погоняешься,"- говорил проверяющий. "Вы меня с кем-то спутали, "- решился сказать Ефим. "Бывает,- неожиданно согласился проверяющий,- ты Моисеенко?" "Я Стеклов, Ефим Стеклов - бюро переводов." "Стеклов, значит,- задумчиво сказал человек. А где, Стеклов, у тебя пожарная сигнализация и огнетушители?" Приобретя с утра кое-какой опыт общения с нелегальной и легальной властью, индивидуальный предприниматель сказал: "Второй акт завтра с утра почём? Сейчас денег нет - всё строителям отдал." "Молодец! - обрадовался человек,- точно завтра с утра? А то Моисеенко всё время за нос водит - хохляцкая его морда!" Он вышел за дверь. Зафырчал, но вдруг смолк мотор. В дверь просунулась голова: "Три штуки на два года. Во сколько с утра?" "Дорого,"- сказал Ефим. "Так, на два же года!" "Две штуки на три года,- твёрдо заявил Ефим,- к десяти приходите. К де-ся-ти!"
Он закрыл входную дверь на все замки и отправился в сторону дома, но услышал стук деревом по дереву. Оглянулся: в дверь бюро переводов колотился человек в милицейской форме. "Завтра с утра приходи, голубчик, часиков в десять, - вполголоса проворковал Ефим,- денег у меня сегодня всё равно нет." Через полчаса Ефим, поужинав, устроился в постели, на всякий случай немного поёрзал, чтобы быстрее заснуть. Но первый его рабочий день ещё не закончился. Все приходившие сегодня в бюро вдруг оказались возле него. Они собрались в середине золотой комнаты и ждали пожарного. Тот ввалился, таща за собой связанную пожарной кишкой кучу сухого хвороста. Из кармана торчала огромная бутыль с керосином. Глумясь, окружившие Ефима, повесили ему на шею фанерный лист с надписью ПРЕДПРЕНЕМАТИЛЬ и теперь раскладывали хворост вокруг его ног. "Словно фашисты какие,"- подумал Ефим. Особенно возмутил его пожарный. "Идиот!- крикнул ему Ефим,- всё бюро спалишь!" Хотя звука от Ефима не было, пожарный достал крошечный ярко красный огнетушитель. Ефим пожалел бюро, но приходилось спасаться самому! Он неожиданно оттолкнулся от пола - в раскрывшемся потолке появилось небо со звёздами и луной. Загребая воздух развёрнутыми ладонями, Ефим взмыл вверх, а потом перевёл себя в горизонтальный полёт. Но лететь стало неудобно - правому плечу что-то мешало, и от этого Ефима трясло. "Ты сильно переживал во сне. Кричал, размахивал руками. Я подумал, что лучше тебя разбудить,- говорил отец. Сильно устаёшь, предприниматель?" В комнату зашла мать: "Скоро и мы с твоим отцом тоже будем кричать во сне. Если бы, сын, ты знал, что в институте творится! У нас даже мебель из аудиторий начали продавать, или вовсе выбрасывать. Проректор по хозяйственной части ходит в малиновом пиджаке." Ефим окончательно проснулся: "Вот здорово!" Мать ужаснулась: "Ты тоже заведёшь себе малиновый пиджак? Тогда и золотую цепь для креста заведи! Отец, представляешь, мы приходим домой, а нас встречает милый сынишка в малиновом пиджаке, А под пиджаком на золотой цепи мотается здоровенный крест!" "Вы меня не поняли,- с досадой сказал Ефим,- какую мебель выбрасывают? Мне в бюро мебель нужна - новую покупать дорого, да и денег остаётся мало - сосут проверяльщики, как пиявки, тянут…" Ефим сел в кровати: "Будет здорово, если вы узнаете от какой мебели избавляется малиновый пиджак. Я бы и сам узнал, да у меня завтра куча встреч." Вспомнил важное, попросил мать принести от кадровиков штук двадцать комплектов бумаг для приёма на работу.
Сегодняшней ночью Ефим больше не летал…
С утра в бюро явился вчерашний милиционер: "Молодой человек! Рановато работу заканчиваете. Мы, государственные люди, день и ночь службу несём. А вы? Ладно, больше воспитывать не буду, Давайте знакомиться." Он сунул Ефиму руку, словно сделанную из твёрдого дерева: "Спартак!"- торжественно сказал милиционер. "Ну, нет, - не согласился Ефим,- только ЦСКА!" Милиционер посмотрел на Ефима, снова, но не так торжественно, сказал: "Спартак." "Да, нет же! В крайнем случае Динамо, или, на худой конец, Торпедо. Но Спартак - никогда!" Милиционер обиделся: "Хабибулин Спартак, лейтенант. Участковый полномочный. Вы на моём участке. Под мою ответственность. А вас как?" "Ефим Стеклов." "Предприниматель? - строго спросил участковый,- индивидуальный? Что будем предпринимать? Учтите, Стеклов, безобразий на своём участке не потерплю!" "Безобразия не планируются,- заверил Ефим,- здесь будет бюро переводов. С разных иностранных языков на русский и наоборот." "И с татарского сможете?"- оттаял страж порядка. "Нет, с татарского не сможем. Но, если вы не против, будем приглашать вас,"- нашёлся Ефим. "Согласен, но, учтите, не бесплатно." Милиционер приступил к главному: "Ваша бюро - штука серьёзная - это раз. Её нужно охранять - это два. На моём участке охранять буду - три! То есть, наоборот, - я!" Ефим понял, что милиционер волнуется. "Вы не волнуйтесь,- сказал Ефим,- меня вчера уже взялись охранять." "Как! Что? Кто?"- возмутился участковый. "Приходили трое. Один в кожаном, другой с тонким голосом, третий всё время молчал и на меня смотрел,"- поделился Ефим. Когда про кого-нибудь говорили "как злой татарин" Ефим раньше посмеивался. Теперь увидел это воочию. Злой татарин категорически запретил вступать с приходившими в любые контакты. "По всем вопросам только к участковому! Это будет стоить в месяц,…" - он назвал сумму. "Дорого,"- запротестовал Ефим. "Учтите, ваше спокойствие стоит гораздо дороже,"- назидательно сказал милиционер. На прощание дал Стеклову номера своих телефонов и посоветовал оборудовать бюро сигнализацией. "С этим не тяните - дело стоящее - знаю точно. А с теми тремя я разберусь. Сегодня же разберусь!" Ефиму показалось, что Спартак Хабибулин поискал на себе кобуру пистолета, хотя всем давно известно, что участковым оружие не полагается.
Встречи с инспекторами закончились успешно и с сегодняшнего дня бюро переводов индивидуального предпринимателя Ефима Стеклова располагало набором всех документов для осуществления деятельности.
Помня наставления Хайри, Ефим решил сегодня же заказать вывеску для бюро. Он закрывал двери, когда появились те трое. С тонким голосом поинтересовался: "Ты, мужик, всё вчера понял, или что разъяснить?" "Ребятки, прямо не знаю, как сказать. Но Хабибулин Спартак, знаете такого, только-только вышел отсюда." "Вот хитрая татарская морда! Всех уже успел окучить! Ладно, мужик, пока живи, потом с тобой разберёмся,"- просипел в кожаном, и троица двинулась прочь. "Небось на дело спешат, - решил Ефим,- и мне торопиться нужно."
Вывеску с золотыми буквами на чёрном фоне почему-то могли сделать только в единственной зеркальной мастерской на краю города. Добираясь туда, частный предприниматель Стеклов составлял в уме текст, чтобы празднично, понятно, не длинно и недорого. "Важно, чтобы привлекательно, - размышлял Ефим,- тогда каждый, у которого в доме куча непереведённого иностранного, увидев вывеску, сразу бы бежал в моё бюро."
В зеркальной мастерской пахло кислотой, серой и ртутью, хотя утверждают, будто ртуть не пахнет. Ефим на листочке изобразил придуманный текст. Хмурый человек в прожжённом кислотой кожаном фартуке спросил размеры и количество.
"Зачем количество?"- удивился Ефим. "Бьют, - коротко ответил человек. Выгоднее заказать сразу три. Две запасные на всякий случай. На три сделаю хорошую скидку." Ефим оплатил заказ: "Когда забирать?" "Завтра приходи после обеда. Сейчас у меня вообще никакой работы нет, быстро сделаю."
Ефим вышел на свежий воздух. Над мастерской красовалась замечательная вывеска:"ИП СТЕКЛОВ. ЛЮБЫЕ СТЁКЛА, ЗЕРКАЛА, ВЫВЕСКИ."
По пути домой Ефим приобрёл газетку "Из рук в руки". Просил только раздел "Работа", но ему всучили полную, толстую версию газеты: киоскёру нужно было зарабатывать.
Дома была только мать: "Твой отец готовится сделать тебе сюрприз."
"Это неплохо,- заметил сын философски,- он сегодня что, из-за этого вообще домой не придёт?" "Придёт, конечно, а ты ешь, да ложись отдохни. Вид у вас, товарищ
индивидуальный предприниматель, усталый." "Мотни всякой много, я раньше даже представить себе не мог,- пожаловался сын. Пора подыскивать переводчиков, а как найти подходящих, не понимаю, да и посадить их не на что." "Кстати,- сказала мать,- я принесла тебе кучу бланков для приёма на работу. На себе потренируйся - прими сам себя. Не забудь перед этим побеседовать, в глаза загляни." "Смеёшься над сыном? Как я себе в глаза загляну?" "Я тебе зеркальце дам,- улыбнулась мать,- иди, дружок, отдыхай." Ефим взял бланки, обрадовался, мать даже поцеловал, и отправился поваляться в кровати, заодно поискав в купленной газетке что-нибудь о переводчиках. Но пролистать газетку не успел… Заснул до утра.
Утром отец с загадочным видом говорил Ефиму: "Ты заметил, что родители до сих не вмешивались в твои дела? Но сегодня им, то есть мне, предстоит вмешаться. Нет-нет, не бойся и не удивляйся. Но с часу до трёх ты должен быть в бюро. Тебя ожидает сюрприз!" "Мне кое-кто дома об этом намекнул." "Может быть оно и так, но сюрприз должен быть сюрпризом, поэтому больше ничего не скажу - боюсь проболтаться."
Ефим шёл к бюро, в голове выстраивая новый перечень дел и приобретений в надежде, что этот будет последним.
Возле входа в бюро стоял аккуратный грузовичок с кузовом, заполненным решётками для окон. Чуть поодаль коротал время человек с баулом и алюминиевой лесенкой на плече. Увидев Ефима, отпирающего двери, из кабины с обиженным лицом выскочил рабочий. Сюда же подтянулся человек с лесенкой. "Мы полтора часа здесь загораем. Долго спите, товарищ, или, как вас там, господин!" "А я тут причём?"- удивился Ефим. "Ни фига себе! - возмутились ожидавшие, особенно выскочивший из грузовичка,- я полночи ваши окна мерил и ещё полночи сваривал и красил! Заказал, так бери!" "Я, ей богу, ничего и никого не заказывал,"- сопротивлялся Ефим. "Значит, и сигнализацию не заказывал?"- разозлился человек с лесенкой. "Не заказывал,"- подтвердил Ефим. "Может быть ты и не Хабибулин?" Здесь до Ефима дошло, что участковый, сняв с себя часть заботы об охране бюро, назаказывал и решётки на окна и сигнализацию. Он набрал в мобильнике Хабибулина: "Спартак! Это я - Хабибулин! Тьфу, то есть Стеклов! Спасибо вам за заботу!" "Забота будет вам стоить немножко денег. Я навещу тебя часика в четыре." Ефим оставил рабочим ключи от бюро и отправился домой за деньгами.
К двум часам оборудование бюро по заказу Хабибулина было закончено. В три к дверям подъехал грузовик с отцом в кабине и мебелью в доверху набитом кузове. "Сюрприз прибыл!"- радостно сообщил отец не верящему своим глазам сыну. Борта грузовика опустились, водитель просил поторопиться. Ефим, вспомнив опыт Хайри, поманил первого попавшегося казаха или киргиза, без лишних слов показал на кузов и дверь бюро. Откуда взялись ещё четверо таких же, Ефим не заметил, но пустой грузовик через пятнадцать минут тронулся с места: "Дома поговорим,"- крикнул отец на прощание.
В золотом зале рядами стояли парты. Но главным в привезенном был стол, не просто стол, а рабочий трон руководителя! Парты были новенькие из образцово показательной аудитории, которую открывали только для показа комиссиям. На партах, вернее, рабочих местах студентов, были гнёзда для установки компьютеров. Ефим посидел за каждой. Почему-то сейчас его смутило количество рабочих мест. Зачем мне столько переводчиков?..
Дорога в зеркальную мастерскую на этот раз показалась короче. Ефим увидел Стеклова. "Вам чего?"- спросил неприветливый ИПэ Стеклов. "Приехал за своей вывеской ИПэ Стеклов, бюро переводов, три штуки." Неприветливый Стеклов вынес из недр мастерской готовые вывески. "Здорово сделано!- обрадовался Ефим,- а завернуть?" "Бумаги нет,- сказал стеклянных дел мастер. Ничего нет. Стекла нет, кислоты нет, ртути нет! Заказов нет! И вообще, парень, ты ещё не понимаешь, во что мы с тобой вляпались. Кредит закончился, расплачиваться как теперь? Ты кредит брал?" "Брал." "Заказы, работа есть?" "Пока нет, думаю, что будут,"- сказал Ефим. "Вот-вот, и я так думал." Ефим забрал три тяжёлых скользких вывески, пошёл к автобусу. У двери мастерской стоял её владелец, и даже издалека было видно, как ему тоскливо…
Обратная дорога превратилась для Ефима в наказание за его индивидуальное стремление к предпринимательству: скользкое стекло норовило вырваться из рук, вдобавок оно было тяжёлое и неудобных размеров. После автобуса Ефим долго ехал в метро, уперев вывески в подмышку, а снизу поддерживая ладонью. Острые края врезались в руку. Ему удалось сесть, поставив вывески на колени вертикально, но так он ничего не видел перед собой. Если держал вывески по-другому - занимал три места, и вошедшим в вагон это не нравилось. Наконец, он добрался до своей станции и, выставив вывески перед собой, словно щит, вышел из вагона. Здесь он понял, что ИПэ Стеклов из мастерской был прав, советуя заказать не одну, а три одинаковых, потому что наткнулся на колонну, и одна замечательная вывеска с золотыми буквами на чёрном фоне, выскользнув из рук, вдребезги разбилась о мраморный пол. Сгоряча он бросился что-то подбирать, и, копаясь в стеклянном крошеве, порезал пальцы. На звук разбивающегося стекла подбежали работники метро и милиционер, но ничего плохого Ефиму не сделали, только подали ему оставшееся и подвели к эскалатору - поскорее бы убрался со станции. Огорчённый Ефим, кое-как замотав носовым платком раненые пальцы, не пошёл, как хотел раньше, в бюро, а явился домой, где пока никого не было. Он забинтовал пальцы и примостился на кровати в ожидании родителей. Какая-то сила поставила его вертикально и заставила оттолкнуться от холодного, скользкого, стеклянного. Он, как обычно для полёта, взмахивал руками, развернув ладони, чтобы захватывать больше воздуха, но холодное и скользкое не отпускало. Ефим занервничал и махнул рукой так, что бинты слетели и вокруг начало становиться красным из-за крови из пальцев. "Ничего у меня не выходит!"- закричал Ефим в отчаянии, и ему вторил голос другого Стеклова: "Стекла нет, кислоты нет, ртути нет, кредит есть!" Ефим в ужасе очнулся и, выходя из комнаты, чудом не разбил оставшиеся вывески. "Нужно срочно повесить одну на место!" - Ефим и набрал номер Хайри. Тот мог только завтра и только утром с семи до восьми. "Не проспи, эфенди!"- предупредил турок.
Ефим поставил будильник на половину седьмого, и заснул, надеясь, что полётов сегодня не будет…
Он прибежал с вывеской к бюро ещё до семи. Праворульная машина уже стояла у входной двери с открытым багажником. Хайри копался в нём. Они поздоровались, чуть ли не обнялись: Ефим - из благодарности, Хайри - от уважения. Вывеска пришлась Хайри по вкусу: "Так надо как надо!"-даже языком прищёлкнул. Ефим вывеску поддерживал, Хайри сверлил стену. С золотыми буквами на чёрном зеркальном фоне вывеска украсила стену. Индивидуальный предприниматель Ефим Стеклов, полюбовавшись на вывеску, открыл двери своего бюро. Он не успел оглядеться, как над входом задребезжали огромные звонки и завыла сирена. Ефим с ужасом вспомнил, что установщик сигнализации показывал ему запрятанную в нише коробочку с кнопками, которые в определённом порядке нужно нажимать при входе. Тогда сигнализация отключается, а после закрывания дверей самостоятельно устанавливается на охрану. Ефим ещё вспомнил, что для четырёх цифр кода он использовал год рождения матери, а для пятой - месяц её рождения май. Но шёл ли месяц за годом, или перед ним?! Он судорожно тыкал в проклятые кнопки в разных комбинациях, и ему казалось, что от этого звон становится ещё громче, а сирена воет всё тревожнее!
Замечательная картина представилась милиционерам патрульной машины: перед вскрытой дверью бюро переводов с дрелью в руках перемещался смуглый человек кавказской наружности. В раскрытых дверях бюро метался другой, по виду русский, скорее всего пытавшийся отключить тревогу. Через двадцать секунд Хайри лежал лицом вниз на холодном асфальте, а Ефим - уперевшись носом в пол. Звонки надрывались, сирена выла. Возле бюро собирались зеваки. "Документы!"- рявкнул стоящий над Ефимом. "С собой нет,- проскулил Ефим,- но я Ефим Стеклов, предприниматель, на вывеске про меня написано." "Мы на заборах и на вывесках не читаем,"- отозвался милиционер. Под звон и вой сигнализации двое других волокли по асфальту Хайри, не выпускавшего из рук дрель. "Я вспомнил код! Дайте подняться, ну, пожалуйста!"- закричал Ефим. Он стал нажимать нужные кнопки в нужной последовательности, и вдруг всё погрузилось в звенящую тишину. Постепенно Ефим начал различать шум проезжающих машин и разговоры зевак. "Видали, смазливый какой ворюга. Хотел переводы наши пенсионерские грабить." "Всё им мало, так на пенсионеров навалились,"- поддержал кто-то. "А сообщник его, который в машине, тот вообще страшный, как турок. Зарежет и бровью не поведёт - турецкая морда!"- сообщил осклизлый дед. "Можно я тутошнему участковому позвоню - он меня знает и Харитона знает. Харитон мне вывеску приехал установить,"- попросил Ефим, сообразив, что для милиции турка лучше называть русским именем. "Звонь,"- разрешил милиционер. Задержанный явно был не из этих, но на всякий случай милиционер держался от него на расстоянии. "Спартак! Это Хабибулин, извините, Стеклов Ефим. Меня прямо в бюро вместе с помощником арестовали! Выручите?" "Сейчас приду, но учти, это не бесплатно." Ефим говорил милиционеру: "Посмотрите, какая здесь красота - это сделал тот, который у вас в машине. Он мастер от Бога!" "Чё, один сделал?" "Один. Три недели делал. Здесь раньше затрапезная квартира была, а скоро будет бюро переводов. С иностранных языков на русский и обратно." "Мне ремонт дома нужно делать,- задумчиво сказал милиционер,- жена всю плешь проела." "Отпустите его, он вам всё сделает,"- осмелел Ефим. К ним подошёл Спартак: "Всю работу из-за вашего Стеклова бросил!"- пожаловался милиционеру. О чём они разговаривали, Ефим не слышал, но через пять минут Хайри уже сидел в своей машине. Он опаздывал к кому-то на полчаса, и в руке у него был листок с телефоном милиционера, которому жена проела плешь…
"Как тебе моя мебель?"- весело поинтересовался отец. "Не приставай к мальчику, - сказала мать,- видишь, на нём лица нет." "Я вовсе не пристаю. Вчера хотел узнать, а Ефим спал, даже не слышал, как мы вернулись. А сегодня на нём лица нет. Получается, что снова ничего про мебель не узнаю, а мне интересно." "Отойду от встречи с милицией, всё расскажу. И про мебель, и про что мне ещё нужно сделать, чтобы, наконец, начать работать. Я вчера или даже позавчера хотел с вами посоветоваться,"- ковыряясь вилкой в приготовленном матерью, буркнул Ефим. Мать осторожно спросила: "Почему милиция?" Отец запротестовал: "Я первый про мебель спросил, давай, сын, про мебель." Ефим молчал - разные мысли и мыслишки крутились в голове, не давали сосредоточиться. Задумав заняться предпринимательством, он представить не мог, сколько всего нужно сделать, чтобы начать работать и сколько всего понадобится, чтобы вообще работать. Для всех и для себя работать, и желательно успешно. Ефим отодвинул тарелку: "Про милицию, пока впечатления свежие." Рассказал про встречу с патрульными, как лежал носом в пол. Потом рассказал про мебель, как ему понравилась. Только денег уже в обрез, а за мебель нужно расплачиваться. Столько всего ещё нужно! Отец, довольный, рассмеялся: "Мать благодари. Узнала, что парты и столы собираются выкинуть, а я подсуетился и предложил малиновому пиджаку помощь. Тот даже растрогался и денег дал на погрузку и грузовик. Получается, я на тебе заработал!" Отец захохотал. Мать сидела сумрачная: "Представляешь, Ефим, в институте на первом этаже вместо аудиторий будут кафе и массажные кабинеты, а в пристройке сделают три разных бани и купель. Малиновый пиджак даже думал там бассейн выкопать, да что-то у него не заладилось." Ефим развеселился: "Раз это всё в институте иностранных языков, обслуга должна общаться с посетителями только на иностранном. Ещё бы я там открыл парикмахерскую, и чтобы народ обслуживали голые негритянки. " "Ты с ума сошёл!"- возмутилась мать. "Хорошо,- согласился Ефим,- пусть будут в бикини. А ваши студенты преддипломную практику должны проходить в банях. Уверен, малиновый пиджак одобрит. Не слабо?" Отец поддержал, подмигнул сыну: "Завтра обязательно поделюсь с малиновым." "Кончайте развлекаться,- озабоченно сказала мать,- давай, сын, выкладывай чего тебе ещё не достаёт." Отец принёс карандаш и бумагу.
К двенадцати ночи главные вопросы с родителями были решены, в том числе, завтрашний перевод номера мобильника Ефима на прямой московский. Остальные обещал решить отец. "Теперь самое главное - переводчики,"- сказал Ефим. Отец посерьёзнел: "На первых порах мы с матерью тебе поможем. У тебя самого четыре языка." "Но я не хочу работать переводчиком,"- запротестовал Ефим. "Вот те на!- удивилась мать,- а что так?" "Я руководитель, начальник, а не переводчик, - надув щёки, сообщил сын,- переводчиком я мог наняться к кому-нибудь, или, в крайнем случае, пойти в школу преподавать. Даже не в одну, а в четыре - французскую, английскую, немецкую, итальянскую. Взял бы в каждой школе учебные часы и ходил бы из одной в другую,- серьёзно говорил Ефим,- а мне людьми руководить охота, своим предприятием руководить." Родители переглянулись. "Ну, тогда, сынуля, дерзай, а мы с отцом чем можем, поможем,"- сказала мать. "Мы не всё решили,- сообщил отец,- давайте вместе составим толковое объявление о приёме на работу к уважаемому предпринимателю ИПэ Стеклову. Ефим вдруг понял, как он за сегодня устал: "Не обижайтесь на меня. Попробуйте сами составить, раз уж вы взялись помогать сыну. А я пойду спать." "Может быть ты всё-таки поешь?"- спросила мать, но Ефим уже подходил к кровати. Чувствовал, что ещё немного, и, оттолкнувшись, ему нужно влететь, загребая воздух развёрнутыми ладонями…
Родители просидели над объявлением до трёх ночи. Они спорили, даже слегка ссорились, перечёркивали написанное и никак не могли втолкнуть нужный текст в газетные рамки.
"Я бы написала текст на французском, - кипятилась жена,- получается коротко." "А на английском ещё короче,"- возражал муж. "Небось на японском можно поставить парочку иероглифов - и всё достаточно." Так или иначе, к трём утра родился текст объявления, короткого и ёмкого. Там даже осталось место для нового номера мобильника Ефима. Вот этот текст:
ЧАСТНОМУ БЮРО ПЕРЕВОДОВ ТРЕБУЮТСЯ ПЕРЕВОДЧИКИ С ОПЫТОМ РАБОТЫ.
АНГЛИЙСКИЙ НЕМЕЦКИЙ ФРАНЦУЗСКИЙ ИТАЛЬЯНСКИЙ.
ПРОЧИЕ ЯЗЫКИ ПРИВЕТСТВУЮТСЯ. СПРАВКИ: далее должен был следовать новый прямой номер мобильного телефона Ефима.
Неделя промелькнула для Ефима, как один день. Отец привёз из владений малинового пиджака кое-какую технику. В бюро появился вызванный компьютерный специалист: "Установка программ, устранение вирусов, модернизация и т.д. Вызов бесплатно." Ефим удивился его надменному виду. Специалист окинул взглядом выстроившуюся на партах технику: "Вы хотите, чтобы я занялся этим металлоломом?" Он подошёл к первому попавшемуся устройству, брезгливо ткнул пальцем: "Прошлый век. Запомните: даже самый новый комп, который вы радостно несёте из магазина - уже устарел. А это,- он направился к двери,- абсолютный хлам, и никто им заниматься не будет. До свидания." Дверь бюро за специалистом закрылась с некоторой обидой. "Придётся огорчить отца, - уныло подумал ИПэ Стеклов,- не всё, что бесплатно, приносит радость." Он принялся обзванивать мастеров компьютерных дел. Везде, услышав про модели, разговаривать отказывались. Наконец, Ефиму повезло - оптимистичный молодой голос сказал, что приедет к заказчику сегодня, но только к концу дня. "Вы меня не подведёте?"- осторожно спросил заказчик. "Не волнуйтесь, приеду обязательно, даже не один, а вдвоём." Неожиданно образовавшееся свободное время Ефим посвятил покупкам нужного для устройства быта в своём детище. Для себя приобрёл настольную лампу-подхалимку, изгибающуюся во всех направлениях.
К вечеру в бюро появились два молодых человека - Гриша и Гоша. Одного возраста с Ефимом, они сразу стали на "ты". Гриша показался Ефиму собраннее, зато Гоша - разговорчивее. "Постояли перед твоей вывеской - прониклись,"- обозначил заинтересованность Гоша. Гриша, между тем, попробовал запустить компьютеры. Три из них молодые люди сразу забраковали, посоветовав подарить врагам, если такие имеются. Принтеры, за исключением двух, тоже никуда не годились. "Мы вот что предлагаем,"- сказали Гриша с Гошей. Набросали на схемке как можно красиво обойтись одним принтером на всех, и что для этого нужно. Отобранные компьютеры обещали научить работать быстрее. "Но вы сейчас разъедитесь по своим домам, и …" "Нет!- дружно ответили Гоша с Гришей,- мы сегодня у наших девчонок ночуем." "Ага,- забеспокоился Ефим,- значит, вы завтра у меня вряд ли появитесь." " Ефим, не беспокойся, мы инструменты у тебя оставим,"- сказал Гоша. "В залог,"- уточнил Гриша,- а теперь, Ефим, до свидания, Приготовь за ночь деньги - завтра будем покупать тебе офигенные компьютер и принтер. Пока." Дверь за ребятами закрылась по-особому - с надеждой…
Ефим сидел в одиночестве в золотой комнате. Грустил: "Ребята поехали ночевать к девчонкам, а я сижу тут, как птица в золотой клетке." Вспомнил сказку про птицу в золотой клетке - сказку читала ему мама, и сказка ему нравилась. Там был счастливый конец. Вспомнил первый свой опыт общения с женщиной, с Елизаветой, и чем это закончилось. А могло быть по-другому. Зачем тогда сбежал? Испугался? Застеснялся? А ребята, вот, не стесняются, поехали к девчонкам… Ефим вдруг почувствовал, что за ним наблюдают сквозь оконную решётку. За окном смутно виднелся человек, похоже в милицейской форме. Пришлось выключить верхний свет, найти в полутьме купленную для себя настольную лампу, но там не было лампочки. "Господи!- взмолился Ефим, что такое: то одного нет, то другого! Какой-то компьютер завтра покупать! На окна занавески нужно вешать!"- жаловался, выходя из бюро. Он закрыл ключами входную дверь и послушал, как внутри что-то пискнуло, а снаружи звякнуло. Теперь можно было идти домой…
"Объявление в газету сдал?"- спросил отец. "Конечно. Вы с матерью хорошо постарались. А ты на телефонной станции заявку дал?"- спросил сын. "Нет!- возмущённо сказал отец,- они заломили десятерную цену, если для предпринимателя, и в пять раз дороже обычной абонентскую плату! В общем, предпринимайте, господа-товарищи, а за это с вас семь шкур сдерут!" "А у меня сегодня были некие Гриша и Гоша - компьютерщики,- сказал Ефим,- мне показалось, что толковые ребята." Ефим немного посидел с родителями и отправился в кровать. Набираться сил на завтрашний день…
Ночь была отвратительной. Ефима замучил один и тот же сон, от которого он никак не мог избавиться. Ему снилась холодная студенистая масса, которая расползалась по золотой комнате. Она накрывала парты с компьютерами, потом сползала с них, оставляя везде бурые ржавые пятна. Он понимал, что массе нужен он, Ефим Стеклов, и не знал, куда от неё деться и как избавиться. Из массы появлялись человеческие руки, тянущиеся к Ефиму. Он не видел кому принадлежат руки, но догадывался по одежде, что это были руки то участкового, то тех трёх, предложивших его охранять, то инспекторов, вымогавших деньги. Масса вдруг всколыхнулась, поднялась серой волной, словно девятый вал на штормовом море, и выбросила к его ногам компьютерщика с надменным лицом. Тот, захлёбываясь, успел выкрикнуть, что такой серой массой заниматься не будет, что она устаревшая, и ей пора на… Тотчас он сгинул в волне. Ефим понял, что следующая волна доберётся до него. Чтобы спастись, обязательно нужно держать в руке лампу-подхалимку, изогнуть её в сторону колыхающейся массы, и как только соберётся девятая, убивающая волна, включить лампу. Он готовился к этому, шаря по лампе в поисках спасительной кнопки. Видел, что масса уже собралась в омерзительную волну и, булькая, двинулась к нему. Ефим вскочил на письменный стол и нажал кнопку! Но ничего не произошло - в подхалимке до сих пор не было лампочки! Ефим увернулся от волны, ударившись головой о подоконник, под которым стояла его кровать. Тяжело дыша, он прислушался - булькало в батарее: видимо температура за окном опустилась, и город добавил в батареи тепла…
Гриша и Гоша появились в бюро в десять. Ефим отметил лёгкую небритость на их лицах и некую впалость щёк. Однако небритость им шла, а впалость щёк на работе не отражалась. Внутри стареньких компьютеров молодые люди что-то заменяли - в помещении вкусно пахло канифолью и ещё чем-то техническим. Ефим вспомнил унылый едкий запах мастерской, где ему делали вывески, и порадовался, что у него пахнет по-другому - оптимистичнее. Чтобы не отвлекать ребят, Ефим придумал себе занятие: заготавливал листочки, в которых собирался описывать претендентов на работу в бюро. Между тем, Гриша и Гоша закончили возиться с техникой, и втроём они отправились на известную ребятам базу за недостающим. "Мы вчера вроде бы договаривались ехать за покупками в магазин,"- неуверенно сказал Ефим. "На базе всего больше,"- заявил Гоша. "И дешевле,"- уточнил Гриша. "А на сэкономленные ты где-нибудь нас покормишь,"- констатировал Гоша. "А что же вас девчонки не покормили?"- интересовался Ефим. "Родители некстати с дачи вернулись,"- засмеялся Гоша. "Что, все четверо?"- Ефим удивился. "Нет, всего двое." "Ничего не понимаю,"- искренне сказал Ефим. "Что тут непонятного - просто девчонки двойняшки,"- внёс ясность Гриша. "Как же вы их различаете?"- не отстаал Ефим. "По родинкам на попе,"- улыбнулся Гоша и посмотрел на Гришу, дескать, уточняй. "У одной родинка, на левой половинке у другой на правой,"- заулыбался Гриша. "И вы их никогда не путаете?"- снова удивился Ефим. "Ну, путаем иногда,"- сконфузился Гриша. "А девчонки ничего, им даже нравится,"- рассмеялся Гоша. Ефим подивился простоте нынешних нравов, вспомнил Елизавету - интересно, были ли у неё где-нибудь родинки, но они уже входили в помещение базы, полки которой были заставлены большими коробками, все с надписями на английском. "Знакомься, Ефим, - это Андрей. Учились вместе,"- говорил Гоша, приятельски хлопая Андрея по спине. "Нам, Андрэ, нужно помочь Ефиму. На тебя вся надежда."
Гриша, Андрей и Гоша что-то долго обсуждали, поглядывая в сторону Ефима, с интересом изучавшего надписи на коробках. "Ефим!- позвал Гриша,- мы тут утолкали Андрэ на плоский монитор, но он дороже обычных. Ты как?" "Этот монитор у меня был в резерве для большого начальника,- сообщил Андрей,- но вам повезло: того вчера прихватили за взятки." "Ну, ты как?" - Гриша спросил Ефима. "Я - как!"- отрапортовал Ефим. Гоша одобрительно хлопнул его по спине: "Молодец! Пока мы молоды, нужно пользоваться только хорошим!"
Ефим расплатился, и они вышли на улицу с тремя большими коробками. "Такси придётся брать,"- решил Ефим. "Ты что!- возмутился Гоша,- лучше покормишь нас на эти деньги. Мы что, три коробки втроём не донесём?" Коробки действительно были лёгкие, кроме той, которую нёс Ефим. "Ничего, говорят, своя ноша не тянет,"- подбадривал себя Ефим, поминутно меняя затёкшие руки.
Они вернулись в бюро. Ребята собрались где-нибудь пообедать. "Ты с нами?"- спросили Ефима. "Нет, я привык есть только утром и вечером." "Экономит!"- решил Гоша, и ребята ушли.
Через пару минут в бюро появилась девушка, лицом похожая на японку: "Вы Ефим Стеклов? Вам извещение из налоговой. Распишитесь." Ефим расписывался в какой-то книге: "Я ещё и работать не начал, а уже привет от налоговиков! Дурь какая-то!" Девушка пожала плечами, забрала книгу и направилась к выходу, но остановилась: "Извините, нет ли у вас туалета?" "Налоговиков не обслуживаем,"- зло буркнул Ефим. Потом сжалился: " Прямо и налево."
На выходе из бюро, она столкнулась с Гришей и Гошей. "Ефим! Это твоя переводчица?"- веселились ребята. "Эта, друзья, барышня из налоговой и мне не до смеха." "Пускай хоть мы тебя порадуем. Мы решили сегодня всё закончить,"- сообщили они одновременно. "Но уже вечер!"-обеспокоился Ефим.
"Мы остаёмся на ночь,"- заявил Гоша. Гриша уточнил: "Нам не в первой." Ефим согласился: "Оставляю вам ключи от двери. Закроетесь, но средний замок не трогайте - это сигнализация. Появлюсь завтра в десять, а теперь пока, не хочу у вас болтаться под ногами." Ефим махнул рукой на прощание. Дверь за ним закрылась. На верхний замок…
Дома Ефим позвонил Хайри. Сообщил: теперь и у него прямой московский номер мобильника. "С тебя, дорогой, пример беру,"- гордясь, сказал Ефим, и понял, что прозвучало будто подлизывался. Хайри, между тем, сердито говорил: "Я тэбе третий день звонить. Тэбя нигде в телефон нет. Тэбе дэло есть - тэбя нет!" Ефим с трудом понимал о чём речь: Хайри делал ремонт в квартире человека, ведающего телевидением. Человек по дешёвке покупал старые иностранные телесериалы для показа у нас. Наше кино и сериалы на экране отсутствовали - на съёмки не было денег. Иностранное смотрелось хорошо - народ любовался на домашних экранах совсем другой жизнью. "Ты, Фим, говори с Львом Иоси…- Хайри запнулся, еле преодолел трудное отчество,- Иоси - фо - фо - мичём,- ему переводить кино нужно. Твои бюро уже работать?" Хайри не давал Ефиму подумать, Хайри спешил, ему было приятно дать хорошую работу человеку, который дал хорошую работу ему.
В результате Ефим получил номер домашнего телефона работодателя Хайри и строгий наказ обязательно сегодня же связаться со Львом Осифом. Меня понимал?" "Понимал, понимал,- сказал Ефим, спасибо тебе, Хайри!"
Вернувшимся домой родителям Ефим рассказал, что у него может появиться работа, но сомневается справится ли. "Ерунда,- сказал отец,- а мы с матерью на что?"
Ефим набрал номер Льва Иосифовича. В трубке раздался вальяжный басок телевизионного человека. Человеку понравилось, что с ним разговаривают из солидной фирмы "Бюро переводов", правда его смущало есть ли в бюро специальная техника для работы с сериалами.
"Конечно, есть,"- заверил индивидуальный предприниматель. "А на чём вы крутите видео?"- допытывалась трубка. Ефим судорожно вспоминал названия коробок на базе, и, будь, что будет, выпалил первое вспомнившееся: "TOMPSON". "Отлично,- одобрил Лев Иосифович,- надеюсь, с ТиСиАром?" Ефим удивился - такая аббревиатура ему до сих пор не встречалась ни в одном известном ему языке. Это было что-то специфически техническое. Но отступать было некуда, и Ефим уверенно ответил: "А как же без этого, конечно!" Довольные друг другом, они прощались с тем, что Ефим появится в Останкино в понедельник за кассетами "Девять дней любви под оливами"- замечательного итальянского сериала. "Простите, последний вопрос,- сколько у вас денег на перевод сериала на русский?"- Ефим увидел, как отец сигналит ему про самое главное. В трубке шелестели бумажками, видимо что-то листали. Ефим ждал. Наконец, ему неуверенно назвали стоимость. Ефим удивился: "Лев Иосифович, или я ослышался, или вы посмотрели куда-то не туда. Уточните, пожалуйста." В телефоне ещё дольше шуршало, потом сумма выросла в два раза. Отец, оживлённо жестикулируя, показывал зубы, поэтому Ефим сказал: "Мы соглашаемся, учитывая наш первый с вами контакт, то есть в порядке уважения к вам, в порядке знакомства и в порядке эксперимента. Но вы постарайтесь подумать о реальной стоимости работы." Они распрощались. Ефим услышал, как, кладя трубку на том конце провода, кому-то сказали: "Зубастый переводчик попался…"
В десять утра Ефим стоял у закрытой двери бюро. Постучал в дверь - та не открывалась. Прислушался - шум машин не давал понять есть ли какая жизнь за дверями. Он обошёл окна. Постучал в стёкла и по решёткам. "Завтракать что ли отправились? - недоумевал Ефим,- то же мне друзья, ведь знали, что приду в десять, а уже половина одиннадцатого." Он ещё раз всмотрелся в окно, напротив которого стоял его стол. С трудом разглядел четыре свесившихся со стола ноги в стоптанных ботинках. Он забарабанил по стеклу. Наконец ноги зашевелились, начали спускаться. Через минуту за дверью сонным голосом спросили: "Кого нужно?" Ефим, стоя под дверью, зло шипел в замочную скважину: Гошшша, Гришшша, открывайте. Это я - Ефим!" Позади Ефима раздался знакомый голос: "Хозяину не открывают! Обнаглели! Милиции не открыли - я ночью к ним бился, а они никак." Вместе с Хабибулиным Ефим, наконец, попал в бюро. Ему сразу стало жалко ребят: лица обросли жёсткой щетиной, глаза ввалились, одежда мятая. Зато вся техника была соединена проводочками и светилась экранами, а большой плоский монитор красовался на столе ИПэ Стеклова. Всё это великолепие было готово к работе! "Немедленно идём пить двойной кофе,- скомандовал Ефим,- к кофе мать прислала булочки." Хабибулин первым зашёл в кухню. "Гриша и Гоша,- сказал Ефим,- это мой персональный участковый, знакомьтесь." Тот сунул руку Гоше: "Спартак!" Гоша не согласился: "Динамо." Гриша, пока не оправившись ото сна, вяло сказал: "Манчестер Юнайтед ." Участковый настойчиво повторил: "Спартак!" Гоша, который в карман за словом не лез, как бы ни к кому не обращаясь, произнёс: "Я не болельщик, мне всё говно - ЦСКА, Динамо, или какая-нибудь торпеда. Но зачем Спартак полночи стучал в окна - мешал работать?" Гриша добавил: "И с пяти утра в дверь барабанил - отдохнуть толком не дал. Думаете вдвоём спать на письменном столе удобно?" До Хабибулина, наконец, дошло, что здесь ему не рады, он поманил Ефима: "Пора платить за месяц, а то…" "Спартак, побойтесь Бога, или, как у вас там - Аллаха. Бюро ещё ни копейки не заработало." "А мне какой дело?"- спросил участковый и раздосадованный ушёл. Гоша и Гриша обсуждали как завязаны шнурки на ботинках Спартака:" Наверно, что-то национальное,"- отметил Гоша.
"Похоже на тройной татарский бантик,"- пошутил Гриша. Сказали Ефиму: "Обратил внимание, как твой Спартак завязывает шнурки? Присмотрись… Жди нас завтра к четырём, доделаем кое-что, а то твои переводчики наши проводочки попортят. Завтра сдадим тебе систему, а ты расплатишься. Идёт?" Ефим был согласен, хотя молодые люди цену до сих пор не назвали, а Ефиму предстояло приобрести ещё и "TOMPSON" и телевизор для работы над дубляжом.
Молодые люди отправились по домам досыпать. Ефим загрустил: "Им вдвоём и веселее, и сподручнее, а здесь один: за всё отвечай, за всё плати, и все, получается, против тебя. Государство - против, милиция - против, всякая инспекция против. Если переводчики, наконец, появятся, то и те будут против, если им вовремя не заплатить. А деньги откуда? Работы никакой, кредит заканчивается. Через месяц нужно начинать с банком расплачиваться." Ефим вспомнил тоскующего однофамильца из стеклянной мастерской. Положение становилось похожим. Кстати, объявление о переводчиках газета напечатала, но никто до сих пор не обращается." В это самое мгновение Ефим убедился, что телепатическая связь существует: громко, так что Ефим вздрогнул, забулькал телефон, и торопливый молодой женский голос спросил бюро переводов Ефима Стеклова. Ефим срочно переместился на первую парту и на заготовленном для претендентов листке записывал сведения о первой позвонившей. Едва он выяснил, что хотел, как снова забулькал телефон, и Ефим переместился за вторую парту. Телефон булькал (надо бы звонок сменить, подумал Ефим), не переставая целый день - Ефим перемещался с парты на парту, записывал звонивших.
Было темно, когда Ефим возвратился домой с пачкой пронумерованных листков. Он разложил их по порядку на столе перед родителями. Ефим был горд, что им заинтересовались, но не знал, что с этим делать в воскресенье, на которое всем назначил встречу. А завтра уже пятница! Отец перебрал листочки: "Если после встречи у тебя, сын, кто-то останется, то всё равно будет гарем. Представляешь, мать, восемнадцать женщин у мальчика - выбирай не хочу." "Это не хорошо,- сказала мать,- в гаремах всегда склоки и зависть." "Ты откуда знаешь,"- пошутил отец, - была что ли там? Когда? Почему утаила?" Мать обиделась, ушла в комнату. Ефим оставил отца с листочками, пошёл к себе. Хотелось спать. Он вспомнил не выспавшихся Гришу и Гошу. Порадовался, что завтра закончится затянувшаяся подготовка и скоро может начаться настоящая работа. Он завернулся с головой в одеяло и провалился в сон, но сразу был вынужден взлететь, увидев толпу женщин в восточных одеждах, с криками бегущих в его сторону. Резко взлетев вверх, он сумел разглядеть в руках некоторых листочки с номерами, которые проставлял днём, перемещаясь с парты на парту. Но женщин было больше, чем листочков и женщины были этим недовольны. На всякий случай он подняллся выше, но с ужасом увидел, что женщины, отталкиваясь от земли, пробуют взлетать и это им удаётся. Он интенсивнее замахал руками и устремился ещё выше. Ефим слышал как кричат женщины, но что и на каком языке кричат понять не мог. Потом крики превратились в неразборчивое бульканье, от которого Ефим начал резко снижаться, словно перемещался не в воздухе, а в воде. Ближе к земле бульканье стало оглушительным, от чего Ефим приземлился и проснулся в половине второго ночи.
Напуганный необычным звонком своего телефона, он представил, что звонит Хабибулин и что в бюро проникли бандиты и воры и тащат всё подряд: компьютеры, парты, новый электрический чайник и даже его настольную лампу без лампочки. Но трубка щебетала милым девичьим голоском: " Прошу прощения, вы ещё не спите?" "Нет, конечно,- просипел Ефим севшим со сна голосом,- вашего звонка ждал." "Как это мило,- проворковал голосок, - но что у вас с голосом? Я вчера с вами разговаривала, и голос был совсем другой. Вы простыли? У меня есть хороший рецепт, слушайте…" Ефим с некоторым раздражением спросил в чём, собственно, суть звонка.
"Дело в том, что вы назначили мне встречу в десять утра в воскресенье." "Ну и что? Я всем назначил на это время в воскресенье." "Но я в десять не могу,- прощебетал голосок,- у меня маленький ребёнок - в десять его не с кем оставить." "С ребёнком приходите,"- немного подумав, разрешил Ефим. "Это не совсем удобно. Ребёночек грудной и кормить…" "Подождите минутку, сейчас посмотрю свои записи,"- сказал Ефим, босыми ногами шлёпая к столу, где отец вечером перебирал пронумерованные листочки. Ефим спросил фамилию и имя звонившей. Её номер оказался тринадцатым. Ещё проставляя номер, Ефим уже знал, что работать с Людмилой Тахировой не хочет - он с детства не доверял этому числу, так уж повелось у них в семье. "Ну что, нашли?"- спросила трубка. "Нашёл: английский и суахили в совершенстве, двадцать два года в Индии, теперь живёте в Москве." Голосок обрадовался: "Всё верно." Ефим окончательно проснулся. Чтобы как-то выбраться из ситуации с предстоящим отказом, он неожиданно для себя спросил: "Вы шить умеете?" "Я не очень, а мама шьёт профессионально - она всё наше посольство обшивала. Вам что пошить?" Ефим рассказал ночной собеседнице о занавесках на окна бюро. Он хотел бы лёгонькие белые шёлковые из двух половинок на окно, высотой в треть окна и чтобы раздвигать-сдвигать их было легко, а то в окна подсматривают. Размеры продиктует завтра, если можно, то не ночью. "Как срочно?"- поинтересовался голосок. "Не позже понедельника, - строго сказал ИПэ Стеклов, - и хотелось, чтобы двигались они по толстой леске. Оплачу работу сразу." Последние слова Ефим торопливо договорил под раздавшиеся вопли младенца.
Этой ночью Ефим больше не летал. И не спал. Он составлял в уме последний список необходимого…
С раннего утра субботы Ефим уже лазал по окнам, замеряя размеры будущих занавесок. В одиннадцать появились Гриша и Гоша. Ефим оставил их в бюро и отправился покупать телевизор, "Томпсон" с Ти Си Аром, вращающееся кресло к своему столу, лампочки в подхалимку, и дверной звонок - нехорошо, когда колотятся в дверь солидного учреждения.
Он вернулся в бюро на такси. Гриша с Гошей помогли выгрузиться. Потом втроём они вынесли за угол здания лишние парты, неработающую технику и с интересом наблюдали в окно, как проворные то ли таджики, то ли киргизы в минуту растащили всё по своим подвалам.
Звонок работал, настольная лампа освещала списки желающих трудиться в "Бюро переводов".
ИПэ Стеклов на ключ закрыл входную дверь, разложил на своём столе оставшиеся от банковского кредита деньги: "Гоша и Гриша!- осевшим вдруг от волнения голосом подозвал молодых людей. Возьмите сами на сколько вы рассчитывали." В результате от всего кредита у Ефима осталось ровно на первый взнос в банк.
"Ефим, смотри теперь внимательно!- сказал Гоша,- мы организовали центральную станцию - компьютеры на партах замкнуты на твой мощный комп. Ты можешь видеть, что делается за любой партой и распечатывать на новом принтере сделанное там. Но всё может работать и самостоятельно,"- уточнил Гриша. Гоша гордо добавил: "Мы тебе кучу денег сэкономили!" "Поэтому смело начинай гасить кредит,"- уточнил Гриша. "Но банк тебя всё равно надует,"- на прощание подпортил настроение Гоша…Попрощались… Ефиму расставаться с молодыми людьми было жалко. "Что-то всё-таки я у них не узнал,"- мучился Ефим и вдруг вспомнил: "Гриша, Гоша!- выскочив из бюро, закричал им вслед,- что такое на вашем языке Ти Си Ар?" "Тайм Код Рекордс,"- прокричал в ответ Гриша,- у тебя ТОМПСОН с такой штукой! Пока!"
В десять утра в воскресенье элегантный Стеклов (мать настояла одеться соответственно) сидел за большим письменным столом и нервно постукивал карандашом по глянцевой его поверхности. Правая коленка Ефима предательски дрожала. Дверь поминутно открывалась, и Ефим, обозначая приветливую улыбку, приглашал входивших в золотую комнату рассаживаться, желательно поплотнее. Сорок пять человек, сорок пять женщин расположись за партами. Золотое турецкое великолепие женщин отвлекало. Ефиму показалось, что некоторые даже забыли зачем пришли. Ещё он заметил любопытные взгляды в свою сторону и, раздавая по партам анкеты, услышал шепоток: "Красавчик какой, ну прямо Ален Делон, и в ответ - нет, Игорь Костолевский… в молодости." В огромной комнате стало душно. Остро пахло духами - их не сочетаемое сочетание заставило Ефима заговорить: "Девочки, девушки, женщины!" Он замолчал, собираясь с мыслями. Кто-то услужливо подсказал: "Сёстры, матери, тёщи и бабушки." Все засмеялись, Ефим продолжал: "Не обижайтесь, но тем, кто читает и пишет со словарём, закончил технический ВУЗ хотя бы с неплохим знанием иностранного, анкеты заполнять не нужно, и можно быть свободными." Ефим сел за стол, чтобы не было видно дрожавшую до сих пор коленку, сказал ласково: "Остаться прошу только тех, кто имеет опыт работы, например, синхронистами, в других бюро переводов или в иностранных компаниях, не говорящих на русском." Ефим не ожидал, что через несколько минут в золотой комнате останется лишь семь человек. Он был восьмым. Оставшиеся начали заполнять анкеты. Потом посыпались вопросы. Последними были вы женаты и кто вам сделал такой богатый ремонт, как в гареме?
Спрашивали ещё что-то, но Ефим это уже не воспринимал. Ему вдруг вспомнился ночной полёт в окружении женщин. Подумал, что сон в руку.
"Так всё-таки сколько нам будут платить?"- спросила самая шустрая. Ефим сконцентрировался: "Отвечаю про всё по порядку. Работаем без трудовых книжек по договорам. Заработанное складываем в общий котёл и делим в конце каждого месяца. Рабочий день зависит от вас. Поработали, устали - можно отдохнуть, или вовсе уйти. Но чем быстрее и качественнее сделаете работу, тем скорее у бюро будут деньги. Работаем, подчёркиваю, на общий котёл. " "Я не согласна, - поднялась дама, - у меня опыт, я работаю быстро. Что же, я должна ждать, - она потыкала пальцем со сверкнувшими перстнями в сидящих,- пока они своё не закончат? Глупость какая-то, это не бюро переводов, а просто колхоз. Вы, молодой человек, случайно попали к нам не из сельского хозяйства?" Возмущённая дама покинула бюро, громко хлопнув дверью. Они остались всемером, считая Ефима. Из-за дамы Ефим расстроился, но продолжал: "Приходить к десяти не обязательно. Занавески на окнах должны быть в понедельник. В кухне есть электрический чайник и сервиз на двенадцать человек. Кстати, туалет работает. Городской телефон всегда будет на письменном столе. Ваши мобильные телефоны приветствуются. Ремонт помещений делал некий турецкий подданный. Я не женат. И последнее, - Ефим заговорил на итальянском, - со вторника начнётся хорошая работа. Нужно перевести итальянский телесериал. Кто со мной возьмётся за перевод? А сейчас давайте прощаться. Анкеты положите на стол. Не позже среды я всем перезвоню. Если что, в понедельник буду здесь с десяти часов,"- устало сказал Ефим.
Кандидатки разошлись. Осталась одна: "Я Таня, Татьяна Иванова. Я могу с вами кино переводить." Только сейчас до Ефима дошло, что она говорит на хорошем итальянском…
Вечером Ефим продиктовал ночной телефонной щебетунье обещанные размеры окон и занавесок в бюро. "Мама скоро придёт и всё сделает." Сегодня щебетунья была сдержана…
В понедельник Ефим встретил у дверей бюро полноватую женщину с большим пакетом. "Здравствуйте, - быстро, не останавливаясь, заговорила женщина, - вы Е.Стеклов? У вас так на вывеске написано. Я мама Милочки Тахировой. Вы ей зачем-то ночью звонили. Неужели из-за этих занавесок? Милочка собирается у вас работать. Я всю ночь для вас занавески шила, хорошо, что шёлк дома нашёлся. У вас молоток и гвоздики есть? Я, правда, на всякий случай своё захватила. Подумала, у гуманитариев вряд ли такое водится." Всё это женщина успела сказать пока Ефим вскрывал свои чертоги. "Ух, ты - у вас здесь, как во дворце махараджи!"- оценила женщина. Когда занавески расположились на окнах, Ефим понял, что, пока помогал ей, подавая то одно, то другое, пока подсаживал и поддерживал на подоконниках, он не успел произнести ни слова. Зато узнал, что женщина двадцать лет проработала в посольстве в Индии, что Милочка закончила университет в Дели, что муж женщины посол… "Подождите, подождите, - поспешил вставить Ефим, - что-нибудь про дочь расскажете? "Милый мой, - женщина на секунду на секунду остановилась, посмотрела на Ефима, словно увидела впервые, спросила: "Вы женаты?" Ефим покачал головой. "А у Милочки, там, в Индии родился славный ребёнок. Мальчик. Я всё время смотрю на вас - вы с ним поразительно похожи… Здесь есть возможность пить чай или кофе?" Ефим кивнул. "Мы с Милочкой покинули Дели, - продолжала женщина, - потому что стали беспокоиться, что местный климат Артёму, видите, у вас с малышом даже имена похожи… Про что я? Да, климат не подходящий… Пойдёмте,- она схватила Ефима за руку,- я угощу вас моими пирожками. Мои пирожки в посольстве всегда очень хвалили, даже на мероприятиях подавали. Представляете, сотнями пекла. Ну, как вам?" Ефим одобрил. Она опять принялась что-то рассказывать, но он заторопился: "Извините, мне через час нужно быть в Останкино - срочная работа. Сколько я должен за занавески?" Полез в карман, где сиротливо лежали оставшиеся от кредита деньги. "Ничего и никому вы не должны!- возмутилась женщина,- Милочка просила сделать вам подарок… Вы не забудете, что она хочет с вами работать?"
Ефим ехал в Останкино на два часа раньше, пытаясь вспомнить не забыл ли из-за Милочкиной мамы поставить бюро на охрану.
До встречи со Львом Иосифовичем ему пришлось гулять на морозе в окрестностях Останкинской башни. Он замёрз так, что мог только слушать того а говорить не мог - рот онемел, смёрзся. В результате встречи Ефим покинул Останкино с пятью кассетами видео в бумажном пакете "Ресторан Седьмое небо. Мы вам рады!" и просьбой не затягивать. Отогревшись в метро, Ефим начал ругать себя, что не заявил об авансе. "С другой стороны, если не справлюсь, просто верну кассеты и до свидания. Вообще, зря я взялся за незнакомое дело: Иосифовича подведу и себя поставлю в неловкое положение,"- размышлял Ефим, вернувшись в бюро. Включил телевизор и магнитофон. На экране появилась приветливая надпись TOMPSON. Ефим выбрал среди кассет с наклеечкой "1" и, поискав, куда бы поместить её, вставил в щель на передней панели. Из-за этого в магнитофоне что-то произошло, и кассета втянулась в корпус, казалось, навсегда. От этого Ефим несколько напрягся. Дело в том, что в родительском доме техники, похожей на ту, перед которой сейчас сидел Ефим, не было. Телевизор был, мать иногда включала его, но никогда не смотрела до конца. Отец вообще телевизор не признавал, слушал только радио. Родителям хватало взаимного общения. Ефим принялся рассуждать: "ТОМПСОН - штука бытовая, вроде как чайник или утюг, значит, рассчитана на всяких людей, то есть и на меня." Подумав, Ефим нажал зелёную кнопку. Тотчас экран ожил, появилось название кинофирмы, титры, зазвучала музыка. Одновременно раздался звонок в дверь. Ефим чертыхнулся, пошёл открывать. В бюро вошла немолодая женщина. Ефим сказал: "Вы наверно не по адресу." "Извините, что отвлекла от телевизора, но, если остановить просмотр минут на десять, я изложу зачем к вам зашла." "Я пока не умею останавливать,- признался Ефим,- это совсем новая штука для меня." "Разрешите помочь?"- спросила женщина и нажала какую-то кнопку.На экране застыл пожилой итальянец с раскрытым ртом. Понятно было, что он чем-то недоволен. Женщина представилась: "Я Крутова Валентина Матвеевна, Валентина Матвеевна Крутова, - повторила ещё раз, наверно, чтобы Ефим лучше запомнил. Шестьдесят два года. По образованию юрист. До недавнего времени работала в фирме с иностранным капиталом. Вела договора, разбирала финансовые споры и всякое такое. У меня есть право и печать нотариуса. Живу рядом. С недавнего времени вдова. Я всё понятно рассказала?" "Вполне,- сказал Ефим,- но чем могу быть вам полезен?" "Не вы мне, а я вам. Как только у вас начнётся настоящая работа и вам некогда будет в одиночестве смотреть телевизор…" Ефим обиделся: "Моя работа сейчас - перевести на русский этот сериал. Как только переведу, вы увидите его дома." "Вы договор на такую работу заключили?" "Нет, - неуверенно ответил Ефим,- мы просто договорились по телефону со Львом Иосифовичем." "Вас запросто обманут"- сказала женщина,- больше того, и в последующем для вашего бюро наверняка запрограммированы обманы." "Я, к сожалению, в таких делах несведущий. Когда придумал эдакое индивидуальное дело, представить не мог сколько всего нужно преодолеть,"- пожаловался Ефим. "Вы не можете себе представить, сколько всякого вас ждёт впереди,"- спокойно сказала женщина. "Валентина Матвеевна! - Ефим обрадовался, что запомнил, как её зовут - я готов работать с вами с сегодняшнего дня, вот с этой самой минуты. Но! Мне нечем вам платить пока не начнётся постоянная работа." "Я не нуждаюсь в деньгах, - сказала женщина, - во всяком случае, пока." "Вы альтруистка?" "Вовсе нет,- улыбаясь сказала она,- просто я понимаю, как трудно начинать дело, тем более в вашем возрасте и без жизненного опыта. Это во-первых. Во-вторых, у вас собралась работать моя дочь Иванова Таня." "Вы, насколько я запомнил, Крутова, а дочь Иванова?"- поинтересовался Ефим. "Татьяна имела глупость выйти замуж, но сейчас она свободна. Кстати, я заметила у вас какие-то трудности в общении с техникой. Мой муж, царство ему небесное, увлекался этим,- она махнула рукой в сторону телевизора,- и меня натаскал. Хотите, вам помогу?" "Прямо сейчас?"- обрадовался Ефим.
Через полчаса Ефим бойко управлял ТОМПСОНОМ, заодно уточнив что такое "Ти Си Ар" и для чего он нужен. "Вас, Валентина Матвеевна, сам Бог мне послал,"- радовался Ефим. "Ну, нет,- сказала она на прощание, - меня надоумила зайти к вам Татьяна Иванова…"
На следующий день он добрался, наконец, до банка, где стоя в бесконечной очереди к заветному окошку, удивлялся количеству людей, имеющих отношения с банком. В окошке строгая девица сказала, что ему повезло и что сегодня последний день уплаты взноса. "А завтра что?"- спросил Ефим. "А с завтрашнего дня банк стал бы начислять вам проценты за просрочку, и ваша кредитная история была бы подпорчена. А вы ведь думаете обращаться к нам за кредитами?" "Не знаю,- Ефим честно сказал в окошко,- вообще не хотелось бы." Оставшись без денег, индивидуальный предприниматель Ефим Стеклов помчался в бюро, чтобы срочно начать работать над сериалом. Он отыскал в анкетах телефон Ивановой Татьяны. Она появилась у Ефима вместе с мамой, Валентиной Матвеевной, и Ефим им обрадовался. Валентина Матвеевна принесла с собой кипу скоросшивателей и папок: "С сегодняшнего дня я у вас работаю. Хорошо бы моё рабочее место было недалеко от вас." "Вам компьютер нужен?"- спросил Ефим. "Пока нет. Кстати, интернет в бюро есть?"- поинтересовалась Валентина Матвеевна. "Мама!- укоризненно заметила Татьяна Иванова, ты же сама говорила, что Ефим только-только пытается встать на ноги. Может быть тебе ещё что-то нужно? Ты лучше сразу скажи." "А что, и скажу! Нужен сейф хранить документы, договора и деньги. И интернет, конечно, нужен." Ефим бессильно опустился на парту рядом с Татьяной. "Вы не волнуйтесь, - та успокоила,- всё образуется." Пока Ефим включал технику, Татьяна рассмотрела занавески на окнах: "Какой вы молодец, теперь у нас стало гораздо уютнее." Ефим нажал на пульте зелёную кнопку - работа началась. Ефим переводил, Татьяна работала на клавиатуре. Часа через два они налегке вышли на улицу передохнуть.
"Никогда не думала,- говорила Татьяна,- что это так интересно. Получается, что тех, кто на экране, мы научим говорить по-русски, да?" "Да, только потом за нас это доделают артисты в студии"
Сыпал мелкий снег, кружил по асфальту, не мог улечься на газоны, тротуары, дороги. Татьяна вздрогнула. "Замёрзла наверно,"- подумал Ефим. Они вернулись в бюро. Валентина Матвеевна собирала и подшивала в папки разбросанные по бюро листочки. "Валентина Матвеевна!"- попросил Ефим, - мне завтра кандидаток на работу обзванивать. Составьте, пожалуйста, списочек: фамилия, имя, отчество, возраст, язык и телефон." "Возраст-то зачем?"- поинтересовалась Валентина Матвеевна. "Не знаю, но мне так хочется…"
"Где ты так научилась трещать на клавиатуре, как пулемёт?"- Ефим не заметил, что перешёл с Татьяной на "ты". "Я специально занималась на курсах. Мне печатать нравится. Любой закорюбельный текст после машинки становится совсем другим. У моего бывшего мужа дома была пишущая машинка - я всё время тренировалась,- она засмеялась, - а он злился. Говорил, что люблю её больше мужа." "А на самом деле как?"- спросил Ефим. "На самом деле,- Татьяна задумалась,- тогда наверно его больше. А сейчас,- твёрдо сказала,- машинку!" Спросила: "Можно вас я тоже буду называть на "ты"?
Снова они сидели рядом. Работали. К исходу дня кассета была наполовину закончена. "Получается, что на кассету у нас будет уходить два дня,- задумчиво сказал Ефим,- но, кажется, что делаем мы что-то не так. Давай завтра её закончим и проверим. Я попробую читать переведенное, глядя на экран, а Валентину Матвеевну попросим быть телезрителем. "Мама!- позвала Татьяна,- ты у нас завтра будешь телезрителем?" На этом мать с дочерью попрощались с индивидуальным предпринимателем, у которого бесплатно отработали первый рабочий день.
На столе Ефим нашёл аккуратным подчерком подготовленный на среду список кандидаток. Первой в списке значилась Милочка Тахирова, хотя у Ефима значилась тринадцатой…
На среду у Ефима было задумано попробовать по голосам кандидаток представлять их характеры, а потом при встрече убедиться в чём он прав или не прав, Отец ещё просил письменно описать кандидаток - он хороший физиономист со стажем и сыну может дать дельный совет.
Пока Ефим в одиночестве коротал время в бюро, для начала можно было описать Татьяну. Озаглавил лист: Таня Иванова. 23 - 24 года (уточнить в анкете). Глаза серые. Большие, но не очень. Выражение лица доверчивое. Левый глазик прикрыт сверху чуть больше правого - пикантно. Волосы русые длинные. Когда сидит - откидывает их назад. Волосы до половины спины. Рост 177 - 178. Почти одного роста со мной (182). Говорит чётко, неторопливо, формулирует хорошо. Подбирая нужное слово, задумывается. Духи очень хорошие, почти не пахнут. Сдержанна. По-видимому, к флирту не склонна. От неё ощущение друга, причём старшего. Главное! В итальянском живёт, чувствует нюансы. Всё время юбку натягивает на колени. Стыдлива?
В бюро появилась Валентина Матвеевна, упредила Ефима: "Таня заболела. Рыдает - вас подвела. Вчера замёрзла, когда вы возле бюро прогуливались. К себе не поехала, сейчас у меня болеет. Вы бы навестили её, а? Здесь совсем близко…" "Н-не знаю,- засомневался Ефим, - я сегодня обещал всех обзвонить, это во-первых, а во-вторых, это неудобно." "Неудобно? - удивилась Валентина Матвеевна, а вам удобно, когда ваша сотрудница болеет и лежит с температурой вся в слезах и, извините, в соплях?" "Ладно,- решился Ефим,- но сначала нужно на всякий случай позвонить моим итальянкам. Где у нас анкеты?" Он нашёл какую-то Елену Токуревскую. Набрал номер. Заговорил по-итальянски. Валентина Матвеевна видела, как меняется тон разговора. Догадывалась, что что-то спрашивает. Наверно ему отвечали не так, как ожидал и как ему хотелось. Поговорил ещё немного и попрощался. "Валентина Матвеевна, эту анкету можно из папочки удалить. Впрочем, нет, я погорячился. Поставьте её на всякий случай в резерв. Я пошёл навещать больную. Давайте адрес." Он показал как пользоваться ключами и сигнализацией. Договорились, что ключи ему отдадут вечером у неё дома.
Валентина Матвеевна действительно жила близко в отличие от дочери. Он поднялся к квартире, позвонил. Дверь открыла Татьяна в ночной рубашке до пола. Сверху её укрывал огромный пуховый платок. Ему показалось, что она стала ниже ростом. Без каблуков - догадался Ефим. Она неуверенно добралась до расстеленного дивана, показала, что ещё нужно накрыть её одеялом. Ефим присел на краешек. Татьяну знобило, временами даже трясло. На носу выступили капельки пота. Он увидел платочек. Промокнул ей нос. В ответ к руке благодарно прикоснулись губы, сухие и горячие. Осторожно погладил голову. Волос было много, и казались они тяжёлыми. "Нужно внести это в описание,"- подумал Ефим. Она притянула его ближе. Он лёг рядом поверх одеяла и положил сверху руку, но так, чтобы ей было не тяжело. Татьяна затихла, словно рука Ефима снимала неприятное. Она хотела что-то сказать, но испугалась своего голоса. Ефим приложил палец к горячим губам: "Молчи. Попробуй заснуть. Я здесь."
За окном кружила метель, билась в окно. Где-то в комнате тикали часы. Татьяна подняла голову, прошептала: "Выключи часы - стучат как молотком в голову…" Он в темноте остановил часы. Стрелки застыли на половине двенадцатого. Валентины Матвеевны до сих пор не было. Ефиму давно пора было возвратиться к родителям. Татьяна попросила воды. Ефим ощупью нашёл кухню. Уличный фонарь за окном раскачивало ветром, словно он боролся со снежной бурей. В неверном свете с улицы Ефим нашёл чашку и слегка подогрел чайник. "Тебе наверно таблетки какие-нибудь пора пить." "Я стараюсь не пить таблеток. Пусть организм сам борется,"- прошептала Татьяна. "Мамы твоей до сих пор нет,"- тоже прошептал Ефим. "Может быть она поехала домой ко мне? Решила, что ты меня сегодня не бросишь в таком состоянии. Ты ведь не уйдёшь, правда?" Ефим слышал, как задрожал голос. Догадался, что сейчас будут слёзы. "Ну, не надо этого,- взмолился Ефим,- я не знаю что делать. Ключей от бюро у меня нет, дома меня нет - родители наверняка волнуются, а если…" В кармане забулькал телефон. "Когда же я заменю эти бульки на приличный звонок!"- выругал себя Ефим. Звонил отец, спрашивал, что за ночная работа у сына, и когда его ждать. Ефим видел в полутьме пятно Татьяниного лица. Отцу сказал, чтобы дома не волновались, сейчас он в надёжном месте у хороших людей и переночует здесь. Татьяна попросила ещё воды и одеяло из маминой комнаты для него. Спать одна она сегодня боялась.
Ефим уснул быстро, как у себя дома. Но спал беспокойно. Переворачиваясь, старался не потревожить больную. Поправил ей одеяло, понял, что первый раз в жизни заботится о ком-то. До этого заботились о нём… Крепкий сон пришёл под утро.
Валентина Матвеевна появилась около девяти. На диване безмятежно спали её дочь и индивидуальный предприниматель Ефим Стеклов. Ефим проснулся, услышав знакомое бряцания ключей от бюро. Он не сразу понял, где находится, а сфокусировавшись на Валентине Матвеевне, растерялся, застеснялся и спрятался под одеяло. Татьяна почувствовала возле себя шевеление и, решив, что ещё ночь, а он всё-таки уходит, несмотря на обещание, оттолкнула Ефима: "Ну, и уходи!" Как только Валентина Матвеевна зашла в комнату, где он брал одеяло, Ефим стремительно покинул диван, схватил свитер, благо на нём лежали ключи от бюро, ботинки и куртку, и вылетел на лестницу одеваться. Дверной замок злорадно щёлкнул вслед.
За ночь Москву замело. Ефим, с трудом преодолевая снежные барханы, решил не идти в бюро, а отправиться домой и попробовать привести себя в порядок. Ему казалось, что сейчас он выглядит как вернувшиеся от своих девчонок Гриша и Гоша. Вдобавок, он давно не ел. Мысль о еде напомнила Ефиму о посольских пирожках. Представил, что, например, навещает заболевшую маму некой Милочки, а та из благодарности кормит его пирожками. От голода или ещё от чего, его мутило. Начиная с ног, тело наливалось слабостью.
Родители уже были на работе. Он нехотя попробовал невкусной каши, побрился и выгладил брюки, дав слово больше никогда в них не спать.
Он выходил из дома, когда позвонила Валентина Матвеевна: "Вы так быстро покинули нас с Таней, что я не успела рассказать о моих вечерних встречах в бюро. К которому часу мне подойти?" "Я буду там через двадцать минут,"- ответил Ефим почему-то чужим хриплым голосом. Через силу он добрался до бюро, встретил Валентину Матвеевну и подумал, что нужно заказать второй комплект ключей для неё. Она рассказала, как вечером приходил участковый. Говорил, что хотел познакомиться, а сам всё время намекал на какие-то деньги. "Я даже трудовой договор предложила с ним заключить, но на что, мы с ним так и не договорились, перенесли на следующий раз." Ефим слышал её словно через вату. "Ещё мне предложили провести кабель для интернета. Не волнуйтесь - кабель бесплатно. Уже, между прочим, провели. Платить потом, конечно, придётся, но без интернета нынче нельзя. Вы не против открыть свой сайт?" Ефим слушал её и не слышал. Вдруг понял, что некстати заболел. Не выдержал, извинился, просипел: "Я похоже заболел. Пойду лечиться. Домой. Рулите здесь по обстоятельствам и своему усмотрению." У Ефима толком попрощаться сил уже не было…
Первой из института вернулась мать. Пожалела сына, приласкала, таблетки заготовила на утро, день и на ночь. Всякой воды с малиной, мёдом, с травами заставляла пить. Пришёл домой и отец: "Что, сын, неудачно переночевал? На улице что ли?" Ефим обиженно проскрипел: "Лучше скажи, если бы меня больного пришла навещать девушка, вы могли бы уйти из дома на всю ночь?" "Пойду с матерью посоветуюсь,"- сказал отец. Через минуту заглянул к Ефиму - когда нужно?" Но Ефим уже спал. Ближе к вечеру забулькал мобильник. Ефим никак не мог сообразить где. Телефонные бульки звучали требовательно. Мать нашла, подала ему трубку. Милочка Тахирова игриво спрашивала: "Вы обещали звонить в среду. Я вас весь день ждала и даже всю ночь. Вы ведь любите звонить по ночам. Вы меня специально в напряжении держите? Не стыдно?" " Стыдно,- собравшись с силами, прохрипел Ефим,- но я некстати заболел." "А я то думаю, что у вас с голосом? Каждый раз, когда мы разговариваем, у вас чудовищный голос!" Ефим согласился. "Вот что,- из голоса пропали игривые нотки,- мамочка меня на сегодня освободила от ребёнка. У нас дома куча индийских снадобий. Я сейчас к вам приеду, и завтра будете, как новенький. Диктуйте адрес." "Не нужно,"- попробовал сопротивляться Ефим. "Никаких не!"- отрезала Милочка,- говорите адрес. Ого! От меня далековато - приеду на такси." Ефим бессильно положил трубку, но снова забулькало. Игривый голосок спросил: "Вы от маминых пирожков не откажетесь?" Отец зашёл к Ефиму: "Тебя не замучили звонками?" "Сейчас индийский доктор приедет, вы с ним поприветливей…"
Через полчаса перед родителями появилась "индийский доктор". От неё пахло пирожками и ещё чем-то загадочным. "Давайте знакомиться,- запросто сказала Милочка,- я Людмила Тахирова, работаю у вашего сына. А вы?". "Я мама Ефима, Вероника Семёновна." "Отец я Ефима - Николай Фёдорович,"- почему-то смутившись, сказал Николай Фёдорович, - и добавил, - Стеклов, очень приятно." "Мамочка прислала вам свежих пирожков, только-только из духовки. Ефиму они очень пришлись. Где у вас больной и где вымыть руки? У нас в Индии привычка обязательно мыть руки после улицы." Мать подсуетилась, подала "доктору" чистое полотенце, с отцом и пирожками ушла в кухню. Милочке, видимо, часто приходилось бывать в разных ситуациях, поэтому у Стекловых освоилась сразу и чувствовала себя совсем свободно. "Где у нас больной?"- она остановилась на пороге его комнаты, надела медицинскую маску, только после этого села возле кровати. "На что жалуемся?"- спросила официальным голосом, а в глазах у неё бегали чёртики. Ефим неуверенно показал на нос, горло, за ушами и ткнул себя в грудь. "Ноги как, дрожат?" Ефим кивнул. "Понятно." Она раскрыла матерчатый баульчик с вышитой на нём змеёй, разинувшей ярко красную пасть с преувеличено большими зубами, выставила аккуратно на край кровати пузырьки и баночки с надписями на незнакомом Ефиму языке. "Это на каком написано?"- прохрипел Ефим. "На суахили, - ответила Милочка,- снимай рубашку." Из первого пузырька натёрла ему за ушами. Запахло лавандой. Из второго - под носом, лоб и вокруг глаз. Ефим понял, что мазь с эвкалиптом. Третья баночка предназначалась для груди. Голос Милочки изменился, стал ниже: "Люблю, когда у мужчины волосатая грудь!" "Это у меня от отца, - сказал Ефим,- только у него ещё больше." Она принялась натирать его вонючей мазью. Ефим заметил, что пальцы у неё длинные и сильные. "Переворачиваемся на живот,"- скомандовала "индийский доктор", - грудь готова. Натёрла спину, опустила рубашку на вонючее тело: "Ноги теперь давай! Да нет, не так. Подошвами займусь." Ефиму было щекотно, всё время отдёргивал ноги. Милочка сердилась, говорила: "В подошвах есть точки, связанные со всем организмом. Например, вот эта - мужская." Она сильно и глубоко нажала где-то ближе к пальцам, и Ефим почувствовал то, что случилось, когда был натурщиком у Елизаветы. "Хватит меня лечить!"- запротестовал Ефим. Он рассердился - зачем им управляют! Милочка по-свойски зашла к родителям: "Вероника Семёновна, где самое тёплое одеяло? Нашего мальчика нужно закутать." Отец смотрел на Милочку с восхищением. Она ему улыбнулась, как близкому человеку и вслед за матерью поспешила в родительскую комнату.
"Завтра можешь идти в своё бюро,"- ворковала Милочка, со всех сторон тщательно подбивая под Ефима одеяло, как под маленького. Шутливо нажала пальцем на кончик носа больного: "Кстати, чем занимаются твои родители?" "Преподаватели в ин’язе… Мать - француженка… Отец - англичанин…" Она ещё о чём-то спрашивала. Ефим различал слова аспирантура, подготовка и ещё какие-то, но ответить не смог, оказавшись вдруг внутри оранжевого шара, качающегося на волнах. Он понимал, что Милочка рядом, но не мог разглядеть её лицо. Лицо тоже раскачивалось, но не в такт с шаром, а наоборот, словно пряталось от Ефима. Потом шар оторвался от воды и поднялся в небо. Ефиму понравилось, что не нужно размахивать руками и разворачивать ладони, чтобы загребать больше воздуха. Оранжевый шар привлекал чаек. Ефим близко видел их сильные хищные клювы и беспокоился, чтобы не повредили шар. Но шар поднялся выше чаек, и внизу Ефим уже ничего не мог разглядеть, кроме яркой точки, от которой к шару тянулась оранжевая нить. Он догадался, что нить в руках Милочки и что она управляет шаром и им, Ефимом Стекловым. После этого вокруг потемнело. Небо закрыли тучи. Ефим заснул по-настоящему…
Он проспал до утра и проснулся только от озабоченного голоса матери: "Мы с отцом уходим в институт. Еда на плите, всё горячее. Твоя, - мать подыскивала подходящее слово, - …докторша велела утром хорошенько вымыться, натереть тело вот этим,- показала на баночку возле кровати и начать новую жизнь." Мать помолчала, потом добавила: "Только прошу, сын, будь с этой… новой жизнью поосторожней." Отец выглянул из-за жены: "Твоя… доктор обещала теперь чаще у нас появляться - у нас с ней образовались кое-какие дела."
Ефим выбрался из ватного кокона, , отправился в ванную. Он долго стоял под горячим душем, терпеливо тёрся мочалкой, пытаясь избавиться от индийской мази. Отскребать спину было неудобно. Он поймал себя на мысли, что хорошо, если бы это делала Милочка… Или Татьяна… Может быть Елизавета?… Он натёрся из оставленной "доктором" баночки. У Ефима Стеклова начиналась новая жизнь…
В бюро сегодня решено было не ходить: Валентина Матвеевна наверняка на месте. Иванова, наверно ещё болеет, да и самому пока поберечься не мешает, хотя Милочкино лечение явно пошло на пользу. Чтобы занять себя, начал составлять словесный её портрет. Озаглавил: Людмила Тахирова. Подчеркнул… Ещё раз подчеркнул… Дальше не шло. Задумался: почему Иванову описал сразу, а здесь что-то тормозит… Лет 23 -25 (по анкете уточнить), рост не выше метр семьдесят, хотя не точно - видел её снизу, лёжа в постели. Голос всё время разный - от игривого до официального. Волосы тёмные, но не чёрные. Стрижка короткая, очень аккуратная, ей идёт. Что-то мешало ему сосредоточиться. Понял, что запах. Разобрал постель: всё, включая матрас, было насквозь мокрое и остро пахло гниющим болотом. Одеяло, матрас и подушку вынес на балкон, остальное, зажав нос, засунул в стиральную машину. Продолжил описание: контактна. В разных ситуациях чувствует себя комфортно. Перехватывает инициативу. Видимо, привыкла работать первым номером. Глаза чёрные. В глазах мелькают чёртики. Умеет себе подчинять. Есть ребёнок. Любвеобильна? Пахнет, похоже, сандалом или индийскими благовониями, не сильно, но настойчиво.
Хотел ещё что-то написать, но телефон забулькал. Звонила Валентина Матвеевна: "Как себя чувствуете? Татьяна извелась, что вас заразила." "Передайте ей, пожалуйста, что я в порядке, пусть не переживает, и, вообще, она умница. В маму?" Понял, что Валентине Матвеевне понравилось. "Завтра Татьяна собралась поработать с вами. И ещё - приходили студенты из Лумумбы, интересовались можем ли перевести пьеску с суахили на русский, у них там какой-то КВН или спектакль, я не поняла - говорили все разом и по-русски плохо. Придут завтра. Наконец, последнее. Помните, ко мне заходил участковый? Вы обратили внимание, как он завязывает шнурки?" "Обязательно посмотрю при случае, - сказал Ефим, - до свидания, до завтра."
Ефим вспомнил, как промокнул Татьяне капельки пота на носу, как она хотела поцеловать ему руку. Сомневался зачем, но набрал её номер. Не отвечали долго. Он уже хотел отключиться, но раздался знакомый голос: "Ефим? Ты? Если бы ты знал, как я рада! Хотела тебе звонить, да застеснялась. Как вы, прости, ты, себя чувствуешь?" Ефим, посмеиваясь, рассказал про курс индийского врачевания. Договорились завтра добить первую кассету и начать новую.
Снова забулькало: "Это Лев Иосифович. Как у нас дела? Вы помните, что через неделю кассеты и перевод должны быть у меня." "Как договорились, - заверил Ефим,- готовьте деньги." "С деньгами не совсем хорошо, - Лев Иосифович понизил голос,- можно сказать совсем плохо." Ефим разозлился: "Когда будет лучше, звоните сразу,"- и прервал разговор. "Права была Матвевна,- думал Ефим,- обманы начинаются. Интересно, какой следующий?" Снова звонил Лев Иосифович: "Вы зря нервничаете, молодой человек. Бывают разные обстоятельства. Терпеть их не нужно, нужно преодолевать. Вы меня слушаете? Так вот, я преодолел их частично - заплачу вам сразу… половину. Остальные чуть позже. Согласны?" Ефим подивился заказчику: "Согласен. Но привезу вам две с половиной кассеты. Ровно половину. В общем, звоните, как уладите ваши трудности. До свидания." Снова сработал телефон: " Это Валентина Матвеевна, я вам ещё не надоела?" "Валентина Матвеевна, я только сейчас вас вспоминал. Назвал вас про себя по-простому Матвевной, вы не обидитесь?" "Меня так все звали на прошлой работе,- спокойно сказала,- я привыкла. Зовите, как вам удобно. Что меня вспоминали?" Ефим рассказал про Льва Иосифовича. "Договоритесь с ним о встрече. Поедем к нему вместе и с договором. А вас я беспокою, потому что принесли счета за свет, газ, воду, извините, канализацию. И за многое другое." "Господи!- взмолился Ефим,- я хочу заболеть навсегда!" "Не расстраивайтесь. Если вы не против, я пошла выяснять кому и что вы должны. Работа ведь будет завтра? Татьяна рвётся на работу." "Я тоже рвусь,"- Ефим чуть не сказал к Татьяне.
В бюро Татьяна и Ефим вошли вместе. Он задержался дома - пытался в душе избавиться от запаха снадобья из последней "докторской" баночки, а Татьяна уже сиротливо стояла возле дверей с ключами от бюро. Она изменила причёску, собрав волосы в большой пучок. Сказала, словно извиняясь: "Мне показалось, что вам в прошлый раз мешали." Начали работать: Ефим переводил, Татьяна - печатала. Что-то тормозило работу. Ефим понял: волосы! Он остановился, вытащил заколку из пучка. Волосы, словно ждали, спустились на плечи. "Теперь я ничего не вижу,"- сказала Татьяна. Он отвёл их с лица, понравилось, что густые и тяжёлые. Подумал: "Наваждение какое-то! Наверно индийская мазь действует." Сказал: "Давай кассету заканчивать." Татьяна закинула волосы на спину. Через два часа первая кассета закончилась. Ефим освободился от наваждения. Заторопился: "Быстро распечатываем перевод. Мама твоя где? Читать ей буду. Ему не терпелось работать. Татьяна смотрела на Ефима и думала какой он олух бездушный - ничего про неё не понимает. Снова собрала волосы в строгий пучок. Появилась Валентина Матвеевна: "С коммуналкой разобралась. Будем платить намного меньше." "Мамочка!- обрадовалась Татьяна, - как ты вовремя! Сейчас мы на тебе проверяться будем!"
Но провериться не успели. В бюро, гомоня, появились индусы и окружили Валентину Матвеевну. Ефим в дальнем углу готовился опробовать на Матвевне сделанное.
"Договор обязательно, - кричал оттуда Ефим,- постарайтесь не забыть про сложность и срочность! Печать в моём столе - нижний ящик справа! И вообще, работайте всегда за моим столом!" Ефим был счастлив: начали появляться заказчики. Индусы ушли. Матвевна расположилась напротив Ефима и дочери : "Я готова. Ефим, вы не против, если индусы заплатили вам в долларах?" "Почему мне? Нам, Валентина Матвеевна, нам в общий котёл!" Он радовался работе: "Немножко подождите. За индусов получили, за сериал деньги получим, а там, чувствую, попрёт!" В предвкушении счастливого будущего, следя за экраном, читал перевод. Когда успевал - следил за реакцией Валентины Матвеевны. Минут через десять остановился: "Бред какой-то! Делаем двойную работу!" Татьяна расстроилась, думала, что всё испортила. Побежала одеваться и к выходу. "Нужно внести в её портрет: характер спокойный, но взрывной,"- решил Ефим. Догнал, посадил рядом с мамой: "Слушайте. Мы всё сделали отлично, особенно Таня. Вытри слёзы… Можно всё делать проще. Я замучился, читая с бумажки русский текст, слыша эти же слова на итальянском. Зачем? Перестань, наконец, лить слёзы. Валентина Матвеевна, скажите же ей! Как вы думаете, что здесь не так?" "Я не специалист, но знаю, что много фильмов в своё время продублировал некий синхронист с прищепкой на носу,- сказала Матвевна. Не смейтесь, но утверждали, что делал это, чтобы его не вычислили и не наказали. Фильмы были левые, может быть даже краденые. У меня дома они до сих пор есть. Танечка знает. Понимаете, Ефим, он не дублировал фильмы, а синхронно переводил за кадром. Гнусавым из-за прищепки голосом говорил на русском и за женщин, и за детей, и за мужчин, но был хорош, потому что словно жил в происходящем на экране. Я предполагаю зачем вам заказали перевод…" "Я догадалась!"- словно мячик, подскочила Татьяна. Ефим засмеялся - при её росте это выглядело впечатляюще. "Вовсе не смешно! - заявила сердито, - мама, зачем он смеётся?.. Дело в том, что с прищепкой сейчас нельзя, время другое, фильмы покупают официально, а переводчики или сами по себе гнусавые или половину букв не выговаривают. Поэтому приглашают озвучивать артистов… Ефим, попробуем на маме озвучить кассету? Ты - мужские голоса, я - остальные." "Там собачка участвует,"- сказал Ефим серьёзно. "Ничего, я справлюсь!"
Эксперимент удался. Решили встретиться со Львом Иосифовичем не только насчёт договора, но и предложить своё озвучивание. К концу дня закончили ещё две серии. Решили завтра сделать последние. "Валентина Матвеевна,- спросил Ефим,- случайно в наших анкетах нет знакомых с суахили?" Голос его прозвучал фальшиво. О встрече с Милочкой рассказывать не хотел, тем более Татьяне. Матвевна нужную анкету нашла. Ефим демонстративно записал номер телефона и взял книжечку, оставленную индусами. Видимо, это была пьеса. "Ты что, и суахили знаешь?"- удивилась Татьяна. "Нет, хочу дома показать родителям." Татьяна с мамой собрались уходить. Татьяна хотела, прощаясь, что-то сказать. Ефим опередил: "Завтра в одиннадцать." У него созрел план…
Едва закрылись двери бюро, Ефим позвонил Милочке. "Ну, как наш мальчик себя чувствует?"- спросили игриво. "Мальчик чувствует себя… плохо,"- включившись в игру, ответил Ефим. "Лечиться у меня понравилось? Я готова продолжить ." "Я по другому делу." "Вот так всегда,- как бы грустно прозвучал голосок, - вылечишь человечка, на ноги поставишь и всё -дальше только по делу." "Я серьёзно, по делу." Ефим забеспокоился: договор заключён, и деньги получены. У него в руках книжечка на незнакомом языке, которую нужно перевести срочно. Показалось, что Милочке интересно его помучить: "Так что ко мне у нашего мальчика?"- проворковала трубка. Ефим попытался говорить официально: "Ваша мама сообщила, что вы знаете суахили." "Ну?" "Нужно перевести какую-то пьеску для индусов из Лумумбы на русский." "Как срочно?"- совсем другим тоном спросила Милочка. "Два дня, - на всякий случай сказал Ефим,- пьеска у меня." "Как же я буду переводить, если материал у тебя, по телефону что ли? - она снова разыгралась, потом вздохнула,- что с тобой делать? Если срочно - привози сейчас. Запоминай адрес. Во сколько будешь?" Ефим прикинул. "Хорошо. Встречу у подъезда, а то сегодня на улице не была, хотя уже и ночь" Они встретились около дипломатического дома в центре Москвы. Возле лифта его спросили куда, к кому. "Это со мной", - сказала Милочка. Перед ней извинились. В квартире Милочка сказала строго: "Обувь снимай, пальто, голову - на вешалку. Остальное потом." "А сын твой? Хотел познакомиться, Артём кажется?" "Только сейчас проводила, мама забрала - мне же переводить, а он помешает." Ефим огляделся. Ему захотелось много денег и завести такую же квартиру. "Нравится?- спросила Милочка, - так оставайся здесь жить. А хочешь, поедем с тобой жить в Индию? Ты мне подходишь,"- она оценивающе посмотрела на Ефима. Ефим промолчал. "Пойдём что ли,- она подвела его к письменному столу на точёных, увитых змейками, ножках, - это мой рабочий уголок." На столе стоял плоский, совсем, как раскрытая книга, компьютер. Ефим удивился: "Такие что в Индии делают?" "Дурачок ты тёмный, - ласково сказала дочь дипломата и взъерошила ему волосы, но не просто взъерошила, а по-особенному, чтобы было приятно и не обидно. Понимаешь, Индия - великая страна. Живёт в ней много народа, почти столько же, сколько в Китае! Да, там много противоречий, там есть очень богатые и совсем нищие, там существуют касты, и всё такое. Но они живут в единении с природой…" Ефим с интересом слушал импровизированную лекцию, удивляясь темпераменту лекторши, заодно, сравнивая её с Татьяной и даже с Елизаветой. Сидя на шкуре какого-то леопарда, а может быть тигра, старался не забыть про перевод. Лекция продолжалась: "Ты удивился ноутбуку, наверно, думал, что Индия - это слоны, крокодилы, обезьяны и змеи. Индия, прежде всего, бывшая колония Англии, и англичане до сих пор заботятся о ней. Автомобили, всякая техника, промышленность, лекарства, одни из лучших в мире и врачи! А какая у них религия! Но главное, они больше всех в мире знают про отношения мужчин и женщин. Это у них культ. Смотри, - она взяла со стола тяжёлый альбом в обложке из кожи крокодила, - это КАМАСУТРА - наука о любви. Смотри, Ефим, листай, не стесняйся. Мы с тобой существа, предназначенные богом Шивой для любви, наслаждения и размножения." Он открыл альбом: "Мы с ребятами в институте втихаря такое рассматривали." Она присела рядом на мягкую пятнистую шкуру. Потом, оттолкнувшись от Ефима, резко встала, переступила через разом сброшенную одежду. "Всё-таки у неё рост больше ста семидесяти и руки красивые, - подумал Ефим,- нужно это включить в её портрет. Забулькал телефон.
Татьяна извинилась, что звонит поздно, сказала, что завтра в одиннадцать не может, только в двенадцать. Хотела ещё что-то сказать, но Ефим прервал: "Годится. Не переживай. До завтра." Почувствовал, что Татьяна опешила. Следом позвонил отец: "Ночная смена?" "Понял тебя, отец. Буду через полчаса. Потерпи." "Не простудись снова,"- засмеялся отец. "Девки замучили?"- злясь спросила Милочка. Она и не думала одеться. "С отцом плохо. Нужно домой, срочно!"- заторопился Ефим. "Я с тобой!"- Милочка бросилась одеваться. Но Ефим уже выбегал из квартиры, влезая на ходу в рукава куртки, с ботинками в руках. Он пролетел мимо опешившего охранника. Ботинки надел на заснеженных ступеньках дипломатического дома. "Второй в жизни позорный побег от женщины! - подвёл Ефим некий итог. Побег побегом, но перевод? Это же деньги для бюро! " Как выбраться из ситуации Ефим не понимал…
"Ты что такой взъерошенный?- спросил заспанный отец,- словно за тобой гнались." "Бегал к "индийскому доктору", просил перевести кое-что с суахили, потом нёсся домой." "Соскучился по родителям?"- недоверчиво спросил отец. "Зачем пристал к ребёнку," - вступилась проснувшаяся мать. "Ни зачем. Просто наш мальчик бегал к моей ученице. Мог бы обождать пару дней - она будет приходить ко мне заниматься. "Мы с Ефимом ничего не поняли,"- с тревогой сказала мать. "Что здесь понимать? Она берётся нас лечить - Ефима за один день привела в порядок! А я буду готовить её в аспирантуру." "Вот оно что!" - Ефим ушёл в свою комнату. "Вот это да! Вон оно что!"- повторял, лёжа в постели. Он с головой завернулся в одеяло и твердил эти слова, ставшие от бесконечного повторения бессмысленными. Его беспокоила судьба злосчастного перевода, оставшегося у будущей отцовской "аспирантки.
Ефим появился в бюро к одиннадцати и теперь одиноко бродил по своей золотой клетке, всё больше злясь на отсутствующую Татьяну. "Сериал сдавать, а она где-то шляется." От нечего делать начал просматривать новую кассету. Там продолжалась та же итальянская белиберда про любовь под сенью оливковых деревьев.
К двенадцати появилась Татьяна. Стряхнула снег с шапочки, с шубки: "Ефим, через пять дней новый год! Я придумала пригласить тебя к себе. Поставим ёлочку, шарики повесим, свечи зажжём. Это, конечно, если у тебя нет других планов." Ефим уже приготовил нужные кассеты: "Мне, понимаете ли, девушка, сейчас не до елочек - у меня сериал,- он со злостью стукнул себя по шее,- вон где сидит! Иди, наконец, сюда, столько времени без толку пропало." Работа началась. Ефим переводил, всё больше раздражаясь. Татьяна печатала всё медленнее, потом вовсе остановилась. ""Не могу так работать,- голос её задрожал,- ты какой-то злобный и от тебя пахнет, как в буддийском храме!" Ефим подумал, что она догадалась о Милочке: "Вот ещё! А ты где болталась до двенадцати?" "Я вовсе не болталась, - сказала тихо и повторила ещё тише,- вовсе не болталась. Я… встречалась с бывшим мужем." "Ага! - театрально вскричал Ефим,- на ёлку к себе приглашала! Он отказался, так ты меня решила. Так?" "Дурак вы, Стеклов, индивидуальный вы дурак,"- грустно сказала Татьяна, оделась и ушла. Ефим посидел в одиночестве, понял, что, действительно, дурак, и пошёл домой в надежде, что Татьяна завтра вернётся.
Он нехотя двигался к дому, размышляя, что сделал не так, и как всё было бы по-другому, если бы не Милочка. "Не хватало ещё, чтобы родители были дома. Отец начнёт расспрашивать, почему нервничаю, а я ведь действительно нервничаю. Из-за чего? Из-за Милочки? Из-за того, что он будет с ней заниматься?" Ефим представил отца с альбомом КАМАСУТРЫ в руках "Совсем с ума сошёл, - выругал себя вслух, - и Татьяну зачем-то заревновал. Действительно дурак!"
Родителей дома не было. Ефим сразу забрался в постель, заботливо перестеленную матерью. Странное дело, ему показалось, что не сможет уснуть, хотя на самом деле уже двигался вверх внутри прозрачного шара. Светило солнце и нагревало шар. От тепла внутри него начал распространяться запах благовоний. "Я же здесь задохнусь!- заволновался Ефим и посмотрел вниз в надежде увидеть точку на земле, от которой в прошлый раз к шару тянулась спасительная оранжевая нить. Нити не было, под спиной зашевелилось что-то холодное и выползла оранжевая змея. Ефим силился вспомнить, где видел такую. Он откуда-то знал, что самые ядовитые твари имеют яркую окраску, но вовсе не для того, чтобы защищаться, а чтобы защищались от них. Змея металась внутри шара, задевая Ефима. Ярко красная её пасть была разинута, чтобы Ефиму были видны ядовитые зубы. "Я вспомнил! - в ужасе закричал Ефим, - она из матерчатого баульчика Милочки. " "Ага!"- вскричала змея и вонзила свой самый ядовитый зуб в оболочку шара. Теперь продырявленный шар стремительно понёсся вниз. Ефим видел, как шар приближается к огромному болоту среди джунглей. Наконец, подняв тучу вонючих брызг, шар шлёпнулся в болото. Змея уползла, напоследок прошипев Ефиму: "Ты мне подходишшь…" Болото вокруг булькало, не могло успокоиться. Ефим ждал, когда перестанет булькать, но не переставало. В комнату заглянул отец: " Твой телефон разрывается, а ты всё дрыхнешь" Ефим взял трубку: ставший вдруг родным голос сказал, что закончил две серии и отключился…
Удивив родителей, Ефим стащил матрас с кровати: "Не обессудьте, родные, отнесу эту вонючку на помойку - как только нагревается, начинает вонять болотом. Нужно с "индийского доктора" потребовать компенсацию." "Ты что!- возмутился отец, - замечательный матрас, и запах мне по вкусу. Давай меняться матрасами." Они поменялись. Мать, пока отец возился со своей постелью, шепнула Ефиму: "Я, наверно, переберусь, сын, к тебе: чувствую, как бы не умереть от этого запаха." "Мамочка, это настоящий запах бога Шивы, когда он вспотеет. Но всё равно, перебирайся, если хочешь. Моя кроватка в твоём распоряжении. А я перемещусь к отцу и буду спать там в противогазе." Мать улыбнулась, но как-то жалобно…
Валентина Матвеевна, Ефим и Татьяна подходили к Останкино на встречу с Львом Иосифовичем. У Матвевны был договор и печать бюро переводов. Ефим нёс пакет ресторана "Седьмое небо "с кассетами сериала про итальянскую любовь под оливами и папку с русским её текстом. Ефим с Татьяной шли чуть сзади. Татьяна говорила тихо, чтобы мама не слышала. Ефиму слушать мешали проезжающие машины. От этого раздражался, слышал не всё, но главное понял: одной переводить фильм и сразу печатать трудно, но она это сделала из принципа; на новый год приглашала Ефима, как друга, а не так, как он мог подумать, потому что у неё есть с кем встретить, например, с мамой или даже с бывшим мужем, который давно просит её прощения… А в ту ночь, когда болела, она почти не спала и каждую минуту смотрела на спящего рядом, потому что, дурочка, в него влюбилась, хотя после развода дала себе слово больше никогда ни в кого не влюбляться." Ефиму показалось, что его обманывают. Татьяна в заключение объявила,, что не готова переносить его грубость, поэтому идёт сейчас рядом с ним последний раз в жизни, и то только потому, что мама настояла…
Лев Иосифович встретил их с некоторым недоумением: "Вы, Ефим, с делегацией? Или женщины помогли вам донести выполненную работу? Вы оригиналы не забыли?" Он настороженно улыбался. Ефим из-за Татьяны растерял по дороге себя и превратился в маленького обиженного мальчишку. Такое же чувство обиды случилось у него только один раз в жизни, когда ему было лет семь или восемь. Тогда он бежал с зажатыми в кулачке деньгами в кинотеатр недалеко от дома. Там шёл фильм, о котором мальчишки в классе говорили взахлёб. На входе в кассы его встретили два паренька постарше и сказали, что билетов больше нет. Но у них есть один лишний, правда немного дороже обычного, так как на самое лучшее место. Денег, выданных дома, Ефиму хватило и на самое лучшее место. Пареньки сразу заторопились, исчезли. Ефим опаздывал, подбежал к контролёрше последним. "Мальчик,- сказала ему женщина, - нехорошо обманывать старших. У тебя билет на вчерашнее число, не на этот сеанс и не в наш кинотеатр. Ты сам посмотри: наши билеты на зелёной бумаге, а твой - на розовой…" Ефим, глотая слёзы, ходил вокруг кинотеатра, дожидаясь окончания фильма чтобы вернуться домой. "Ну, как твои ковбои, понравились?"- спросил отец. "Скачут, всё скачут и скачут,"- невесело сообщил сын и ушёл в свою комнату. Плакать. Этой ночью он впервые во сне поднялся в воздух, нашёл и наказал обидчиков…
Видимо, Лев Иосифович, Матвевна и Татьяна говорили о чём-то важном, и все ждали что скажет Ефим.. Но он поднялся и молча вышел из переговорной.
Он шёл пешком, не задумываясь, куда и зачем идёт. Предновогодняя Москва украсилась огромными ёлками. Озабоченные прохожие тащили ёлочки поменьше. Он налетел на какую-то бабульку с ёлочными ветками. Бабулька долго ругалась вслед. Не зная куда себя деть, придумал зайти в бюро и погрустить там в одиночестве, но ключи были у Матвевны, и она теперь вполне могла пропасть из его жизни вместе с дочерью. От невесёлых мыслей его отвлёк телефон - в кармане булькало звонком от Милочки: "Ефимчик! Я всё тебе аккуратненько сделала. Но приезжать сегодня ко мне не нужно. В дело вмешался мой папа. Что, заинтриговала?" Ефим не был готов к звонку, молчал, соображал, как ей ответить. "Молчишь, маленький мой,- продолжала Милочка,- понимаю тебя. Мне тоже хочется молчать, когда вспоминаю как ты… быстро бегаешь!" Она хихикнула, потом сказала другим, серьёзным тоном: "Во-первых, на новогодние праздники мой папа вернулся в Москву. Он совершенно не выносит в доме посторонних. Во-вторых, твой папа предложил мне начать заниматься у вас дома, тем более, что у него что-то где-то болит, а он на твоём примере поверил в индийскую медицину. Так что, малыш, увидимся у тебя. Встречать меня не нужно, мы с преподавателем обо всём договорились. До встречи,"- она звонко чмокнула в трубку.
Ефим не заметил, как прошло два с лишним часа, и он оказался возле бюро. У дверей высился огромный сугроб. Казалось, дворники собрали весь снег с улицы и переместили его ко входу. Стемнело. Вывеска золотыми буквами на тёмном зеркальном фоне приветливо отражала свет уличных фонарей. В бюро никого не было. "Не может быть, чтобы они до сих пор были в Останкино! А если?" Ефим не успел додумать о грустном, как ко входу подъехало такси, и из него вышли Матвевна с Татьяной. Ефим, не раздумывая, бухнулся на колени в самую середину сугроба. Так и стоял, пока Татьяна не стала настойчиво его поднимать. Он прислонился к её ногам, обнял где-то под коленками. Она рядом свалилась в сугроб, и он её поцеловал. Лицо Татьяны было мокрое от снега и солёное от слёз. "Мы останемся с тобой навсегда в этом сугробе, если ты меня не простишь,"- сказал Ефим. Матвевна показалась в дверях: "Хватит вам валяться в сугробе, как маленькие. Заходите скорее, сейчас выручку распределять будем, раз начальник нашёлся." Они вывалили заработанное в ящик стола. Ефим на всякий случай закрыл дверь на замок и выключил верхний свет. Подхалимка высветила круг на столе. "Мы как на тайной вечере перед новым годом, свечей только не хватает,"- заворожено прошептала Татьяна. "Или как разбойники в пещере перед делёжкой награбленного,"- шепнул ей Ефим. Матвевна возмутилась: "С таким подходом к честно заработанному нужно закрывать бюро!" "Мамочка, не сердись, это просто неудачные ассоциации." Валентина Матвеевна строго сказала: "Предлагаю сначала составить список первоочерёдных платежей. Кто против? Воздержался? Единогласно!" "Мама, ты как на профсоюзном собрании,"- засмеялась Татьяна. "Ты не смейся, я до иностранцев работала в обычной советской организации. Если будете хорошо себя вести, я когда-нибудь расскажу о прошлой жизни в красках. Итак, слово предоставляется начальнику бюро переводов Ефиму Стеклову." "Я возражаю,- сказал начальник,- расскажите сначала, как прошла ваша встреча в Останкино." Татьяна расхохоталась, вспомнив извивающегося, ужом Льва Иосифовича: "Мама была, как танк - большой, тяжёлый, бронированный танк, идущий в наступление!" Матвевна тоже рассмеялась: "Танечка так убедительно предлагала ему экономить деньги на переводах сериалов, что он согласился изложить это начальству и попробовать. После нового года ждите звонка. Да, договор на выполненную работу он подписал, куда-то бегал, докладывал, что кого-то уговаривает, но принёс всю сумму, на которую вы с ним договаривались, и даже немного больше. Сказал, что это ему за хлопоты." "Мама, давай всё-таки список составлять,"- напомнила Татьяна. В дверь постучали, потом ласково закурлыкал звонок. Ефим пошёл открывать, Валентина Матвеевна задвинула ящик с деньгами. Вошёл Хабибулин: "Говорят, нас будут переводить из милиционеров в полицейские. Говорят, что и зарплату прибавят. Поэтому, господин предприниматель, ты должен накинуть мне за охрану предприятия." Матвевна возмутилась: "Я же предлагала вам заключить договор, а не приходить когда захочется и требовать сколько захочется." "Но ведь новый год!"- сказал Спартак. "Новый год будет в новом году,- отрезала Матвевна,- тогда и приходите. А если вам государство накинет зарплату, здесь вам точно уменьшится. И вообще! Что такое? Сегодня полчаса в сугробе простояла, чтобы в бюро попасть! То же мне участковый! Деньги давай, а сам мышей не ловит! В общем, приходите в новом году, а сейчас у нас никаких денет нет - ни для вас, ни для нас!" Спартак, злясь, пошёл к двери. Ефим на прощание шепнул ему под фуражку: "Завтра приходи, я тебе позвоню и приходи. У родителей для тебя займу. А то эта женщина не добрая и даже опасная…"
Принялись составлять список нужных трат - Татьяна записывала, мама и Ефим вспоминали. Вспомнили вроде бы всё: Матвевна - больше всех, Ефим - кое-что, Татьяна - ничего. В первую очередь решено было купить в бюро сейф и отложить деньги для погашения Ефимом кредита. Остальные деньги постановили разделить между собой: начальнику больше, Татьяне чуть меньше, Матвевне вполне достаточно. При этом и в ящике стола осталось достаточно. "Понятно, для чего сейф нужен?"- спросила Валентина Матвеевна.
Ефим не отставал от Татьяны: "Мы где будем новый год встречать? Я согласен у тебя. Ёлку принесу, вместе нарядим, шампанское и вкусного притащу. " "Мне с тобой хочется, но как я маму оставлю на новый год? Ты бы смог свою маму оставить одну?" Ефим даже не задумался: "Ради дела - да!" Он ещё не знал, что мать первой оставит его… Договорились праздновать в квартире Валентины Матвеевны: во-первых, Ефим там уже был, даже ночевал; во-вторых, две комнаты, а не Татьянина однушка; в-третьих, ёлку нести гораздо ближе, чем к Татьяне…
Вечером в доме Стекловых вместе с отцом появилась Милочка - весёлая, очаровательная, раскрепощённая. "Ты чудо, - восхищённо сказал Ефим,- чудо расчудесное!" Хотел помочь снять ей шубку, но отец не дал, сам принялся распаковывать чудесное чудо. "Это тебе подарок на новый год,"- Милочка сунула Ефиму папочку, украшенную индийским орнаментом, с переводом. "С чего, Николай Фёдорович, начнём?"- спросила, как распорядилась, Милочка. Мать не вышла встречать будущую аспирантку. Ушла в комнату Ефима и словно затаилась. Отец увлёк ученицу в свою комнату, Милочка озорно подмигнула Ефиму. Через несколько минут по квартире разнёсся запах индийских благовоний. За закрытой отцовской дверью слышались разговоры и басовитый хохоток отца. Ефим зашёл в свою комнату. Мать сидела на краешке его кровати - маленькая, одинокая, потерянная. Ефиму стало её жалко: "Пойдём, мать, погуляем. Погода отличная. Пойдём на экскурсию? Ты, ведь, только один раз была у меня в бюро, да и то, когда никакого бюро не было." Она согласилась - лишь бы уйти от приторного запаха. В передней он помог ей одеться. Мать обиженно говорила: "Только и слышишь от вас с отцом: мать, мать. Какая я твоему отцу мать. Я тебе мать, мама я тебе, а ему жена, а вовсе не мать." "Ладно, буду теперь называть тебя мама. Просто у нас в доме так повелось, я и привык." Они вышли на улицу. Добрались до бюро. Сугроба уже не было, перед входом даже песочком посыпали. Матери внутри понравилось. Посидела за партами, осмотрела придирчиво все помещения. "Мама, давай что ли кофейку попьём. Только, извини, не с чем - никак не заведём здесь буфетик." Прокурлыкал звонок. В бюро зашёл Хабибулин: "Иду из булочной со сладким для детишек, вижу свет в окнах. Зашёл проверить." "Знакомьтесь - это Спартак Хабибулин - мой персональный участковый, а это мама моя - Вероника Семёновна. Если у Спартака найдётся что к чаю, будем ему благодарны. Я знаю, что татары чай уважают." Спартак не пожадничал. Ефим за это выдал ему вознаграждение на день раньше. А за убранный сугроб поблагодарил.
Мать с сыном медленно возвращались домой. Одновременно посмотрели на тёмные окна квартиры. "Отец наверно ученицу провожает,"- неуверенно сказал Ефим. В квартире слоями стелился голубоватый дымок. Мать закашлялась. Ефим открыл все окна и дверь на лестницу. Минут через десять квартира проветрилась. "Пойдём, сын, покормлю тебя,"- сказала мать. Они мирно ужинали, когда вернулся возбуждённый отец и сразу начал рассказывать какая Милочка способная: "Понимаешь, мать…" "Какая она тебе мать! - неожиданно громко, отбросив вилку,- заявил Ефим,- она мать мне. А тебе, если ты помнишь, жена!" Отец промолчал, вышел из-за стола, закрылся в родительской комнате и начал нервно вышагивать от окон к двери: "Всё понял! Отбил у парня девицу, вот он и ревнует. И мать, небось, с ним заодно!"
Семейный ужин не задался. Ефим подумал, что пора укреплять семейный очаг. Позвонил Татьяне. Она заволновалась: "Случилось что-то, и ты завтра не придёшь?" "Приду обязательно. Если вы не против, можно придти к вам с моей мамой, а может быть даже и с отцом?" "Здорово!- обрадовалась Татьяна,- конечно! А к нам придёт настоящая японка, ты не против? Мы с мамой любим, когда в доме много народа."
Ефим засыпал и уже, переживая за родителей, приготовился взлететь, как в комнату вошла мать: "Не могу там находиться. От твоего отца несёт какой-то тиной, в комнате словно гнилое болото. Он мне сообщил радостно, что лечился индийскими средствами. Я у тебя посижу до утра, ладно?"
" Вот ещё! Мы же с тобой обо всём уже договорились, только там я тоже спать не буду. Неси свою постель, я пойду за раскладушкой…"
Наконец, в квартире всё успокоилось: отец спал в одиночестве в родительской комнате - ему снилась Милочка; Ефим уснул на раскладушке, с которой, как не старался, никак не мог ночью взлететь. Мать забылась в тревожном сне не на своей кровати не в своей комнате. Единственно, что сын был рядом…
Утром Ефим помчался в бюро: вспомнил, что с утра должны появиться студенты из Лумумбы за переводом. У Ефима, несмотря ни на что, замечательное было настроение. К новому году он выполнил всё, или почти всё, что задумал. Сегодня в гостях у Матвевны помирятся родители. С Татьяной он помирился. Осталось только купить ёлку. Очень кстати в бюро появилась Валентина Матвеевна: "Хотела заплатить за коммуналку, а квитанции здесь оставила. Нехорошо в новый год входить с долгами." "Должны появиться наши братья из Лумумбы, отдайте им вот это,"- Ефим положил перед ней перевод с суахили в папочке с тиснёным индийским орнаментом. "Господи! Я совсем про это забыла! Доллары с них получила, а про перевод забыла! - Матвевна расстроилась, - если бы не вы…" "Я тут не причём,- скромно сказал Ефим,- отдал отцу, тот где-то договорился и вот вам, - Ефим пошутил, - папочка от папочки." Ефим заторопился, боялся, что ёлку купить не успеет: "Валентина Матвеевна, я за ёлкой. Татьяна у вас? А то с ёлкой стоять у вашего подъезда не комильфо. "Комильфо, комильфо,- успокоила Матвевна,- отправляйтесь за ёлкой. Татьяна вас со вчерашнего дня ждёт. Ключи от бюро оставить не забудьте, а то не комильфо будет мне."
В какую сторону лучше двинуть за ёлкой?" Ефим увидел Хабибулина: "Спартак, дорогой! Где здесь поблизости хорошие ёлки?" "Если растут,- участковый хитро прищурился и стал похож на президента Татарстана,- то у Кремлёвской стены." "Спартак, - взмолился Ефим,- мне не до шуток, меня домой без ёлки не пустят!" "Если тебе хорошая нужна, идём со мной." Они пошли дворами. Спартак говорил: "У меня на родине есть обычай: если человек сделал тебе хорошо, сделай ему ещё лучше. Если плохо, то сам понимаешь." Они подошли к какому-то гаражу. Спартак открыл замок: "Выбирай!" Ефим растерялся. Спартак раздвинул стоящие у стены ёлочки: "Вот самая хорошая, даже около Кремля такой нет, но стоит дорого." Ефим торговаться не стал. Через двадцать минут вошёл в квартиру Валентины Матвеевны. Татьяна ахнула: "Как тебя с ёлкой с Красной площади в милицию не забрали!" "Это невозможно,- сказал Ефим,- мне её милиционер продал!.."
Татьяна хозяйствовала, Ефим ходил за ней хвостиком. Хотел поцеловать - она застеснялась. Она не выдержала, решилась поцеловать - он уже занялся ёлкой. Новогодняя красавица расположилась почти в середине комнаты. Её можно было вовсе не украшать - такая стояла ладная. В тепле ёлка распушилась, наполнила квартиру ароматом хвои. Ефим вспомнил запах в своём доме и заодно, что родителей решил пригласить к Валентине Матвеевне, а они до сих пор об этом не знают. Татьяна отпустила его до десяти: "Не опаздывайте. Будем все вместе ёлку наряжать."
Дома у Ефима новым годом не пахло. Наоборот, неуловимо, но настойчиво присутствовал запах мокрых джунглей. Родители укрылись в разных комнатах. Пора было их мирить - до нового года оставалось десять часов и шестнадцать минут. Он придал голосу весёлость: "Дорогие мои родители! Нас пригласили в замечательную компанию встречать новый год! Я иду, кто со мной?" "Что за компания?- отец показался на пороге комнаты,- молодёжь будет?" "Будет, отец, обязательно будет,"- заверил Ефим. "Из твоего бюро будут?" Ефим понял, что отца предложение заинтересовало. "И… будет?"- отец замялся. "Должна быть,- уверенно сказал Ефим,- но ведь знаешь, какая она не постоянная: обещает и не приходит, а приходит, когда ей вздумается. Знаешь, как нам с ней трудно. Дочь дипломата - одно слово!" Ефим ещё что-то хотел придумать про Милочку, но решил остановиться. Пора было заняться матерью. "Мама! - заглянул к ней,- если бы ты знала, как твой единственный ребёнок хочет есть!" Расчёт был верный - сердце матери сжалилось над голодающим. Тотчас зашкворчала сковорода. На запах в кухню заглянул отец. "Пусть и отец поест, в гости голодным ходить неприлично." Мама, а ты?"- спросил Ефим. "Я уже поела, одна." "Отец,- сказал Ефим,- перед походом в гости тебе обязательно нужно полежать полчасика в ванне, например, с сосновым экстрактом, а то у моей молодёжи нюх острый, на себе проверил! Спину хорошенько потри, тебе спину-то мазали?" "Спину самому себе мыть неудобно,"- сказал отец. "А ты жену привлеки!"- развеселился Ефим. Ему казалось, что родительские отношения налаживаются. "Вот ещё!- возразила мать,- у него сын есть!" "Мама, это непедагогично, - дети не должны видеть голых родителей." Ефим вспомнил давнюю историю. Ему было годика три, когда отец взял его с собой в баню. Наверно в доме долго не было горячей воды, или ещё что. Ефим вернулся домой намытый, распаренный, словно светящийся. За обедом маленький Ефим, перестал под столом болтать ножками. Ему не терпелось поделиться с мамой своим замечательным открытием: "Мамочка!- сказал восхищённо,- если бы ты видела, какая у нашего папы писька большая!" Отец с матерью, словно вспомнив маленького Ефима, улыбнулись. "Всё равно, пускай лучше сам отмокает. В ванной всякие средства у нас есть." Отец отправился отмокать. " "Мамочка, мамуля, - ластился к ней Ефим, я хочу показать тебе моих сотрудников, правда пока только двух. Но каких! Пошли в гости все вместе, ну, пожалуйста!" Ефиму очень хотелось, чтобы в доме всё стало по-прежнему…
Отец вышел из ванной. Ефим его понюхал: "Для первого раза сойдёт. Только костюмчик вывеси на балкон пока мама готовится, и побудь до выхода не в своей комнате."
Они вышли из дома в половине девятого, чтобы не спеша пройтись по магазинам. Ефим радовался, что дома оказалась огромная синяя сумка, с которой раньше путешествовали челночники. Мать его тоже порадовала, потому что, выходя из дома, наверно впервые за много лет, назвала отца по имени: "Николай, не закрывай балкон. Пусть квартира проветрится."
Сумка постепенно наполнялась. Сначала Ефим нёс её один, потом с отцом они тащили сумку за неудобные ручки. В сумке что-то переливалось, вкусно стеклянно постукивали баночки, и влруг булькнуло. Ефим догадался, что телефон в кармане. Звонила Милочка: "Мой маленький дружок! С наступающим Новым годом! Моему педагогу привет! Передай, что он очаровашка." "Сама ему скажешь,"- ответил Ефим. "Хорошо, но сейчас не могу - к нам приехали мои индийские друзья, и к папе, и к маме. Освобожусь - позвоню тебе. Пока!" "Кто это?"- насторожился отец. "Моя Татьяна звонит. Беспокоится, не потерялись ли мы." "Какая твоя Татьяна?"- отец даже остановился. "Не какая, а чья. Моя. И хорошенькая!"- веселился Ефим. "Пойдём быстрее,- заторопился отец,- чего мы плетёмся!" Мама расхохоталась. Они подошли к знакомому Ефиму дому…
Их встретила раскрасневшаяся Валентина Матвеевна. Большой стол, сверкая посудой и столовыми приборами, стоял около ёлки. "Знакомьтесь,- сказал Ефим,- мои родители: мама - Вероника Семёновна, отец - Николай Фёдорович." Отец галантно поцеловал руку Матвевны. "А это Валентина Матвеевна - моя правая рука, бухгалтер, юрист и заодно мама Татьяны, - закончил Ефим. А Татьяна где?" "Помчалась гостей встречать." "Где разгрузить нашу авосечку?"- мама Ефима приготовилась помогать хозяйке. Они сразу нашли общий язык, хлопоча в кухне. Ефим стоял перед коробкой с ёлочными игрушками - одному развешивать не хотелось - ждал Татьяну. Отец сидел на том самом диване, где Ефим ночевал, только тогда диван был раза в два шире. Отец, похоже, надеялся увидеть здесь Милочку. В квартиру, смеясь и толкаясь, влетели девушки. "Слава богу!- выглянула из кухни Матвевна,- я бояться начала, что не встретитесь." "Девчонки!- давайте скорее ёлочку наряжать! Знакомьтесь - это Ефим, мой строгий начальник. А на диване скучает кто?" "Мой папа," - отозвался Ефим. "Ой!- обрадовались обе девушки: "Вы меня не помните? Я Юля Лаврова. Училась у вас, Николай Фёдорович, правильно и красиво переводить. Мы считали вас самым лучшим…" "И самым красивым мужчиной в институте…Ой!- взвизгнула её подружка, увидев маму Ефима,- Вероника Семёновна!" "Леночка!- Ефим видел, как обрадовалась ей мать,- какая же ты красивая! И такая же шумная!" "А я как вам?"- Татьяна показалась перед мамой Ефима, скромно потупив глазки. "Мама!- многозначительно сказал Ефим,- это Татьяна. Мы с ней отшпарили целый итальянский сериал о пяти сериях!" Татьяна обернулась, увидела и поставила перед собой миниатюрную японскую девушку. "Знакомьтесь,- сказала Татьяна,- мамина знакомая. Они вместе работали у каких-то иностранцев. Её имя Дитя Любви, а в переводе на японский её зовут совсем просто - Айко. Айко приложила руки к груди и поклонилась всем вместе. Но Ефим уже знал, что смотрела она только на него и поклонилась только ему. Дыхание перехватило и тело будто насквозь пробило током! Он оказался словно в столбняке. "Что с тобой,"- забеспокоилась Татьяна. "Не знаю пока,"- удивлённо сказал Ефим…
Отец заставил стол шампанским, наоткрывал банки и баночки. Бокалы красовались в ожидании Нового года. Президент начал зачитывать поздравление народу. Чтобы не скучать, переводили на языки кто каким владел, соревнуясь кто громче. Отец разлил шампанское. Часы на Спасской башне принялись отсчитывать уходящее время, потом боем встречали Новый год. За столом встали, потянулись бокалами. Ефим вспомнил песенку: "Под хрустальный звон бокалов…" Оказалось, что бокалы с шампанским не звенят. Он поднёс свой к бокалу Айко и его опять словно ударило током! Потом он чокался с Татьяной, мамой, Матвевной, отцом, Юлечкой, Леной, но током больше не ударяло. Валентина Матвеевна на правах женщины непреклонного возраста, взяла слово. Предложила, чтобы каждый поделился, что было у него в ушедшем году и пожеланиями всем и, конечно, себе в наступившем. "Мамочка! Ты устраиваешь профсоюзное собрание,"- заметила дочь. Шампанское веселило, играло в бокалах и головах. За столом загалдели, решали как начать делиться - по часовой стрелке или против. Юлечка предложила, чтобы по часовой, отсчитывая от Таниной мамы. Первой выпало делиться Айко. Она приложила руки к груди, поклонилась: "Наса работа вместе с Матвевной лопнулась. Было плохонько. Потом лутсе. Сисясь нянюсь детей насего посла." Она говорила это всем, а Ефим знал, что только ему. Она смотрела на него: "Хотю, чтобы было всем и мне харасё!" Выпили за Айко. Поднялась Лена: "Как было здорово в институте, когда мы учились! Спасибо особое Веронике Семёновне! Работаю в двух лицеях, учу деток французскому и уму- разуму. Теперь про интересное! Увидела объявление, что некое бюро переводов некого Е. Стеклова приглашает на работу переводчиков. Пришла туда и, как дурочка, заполнила оч-чень серьёзную анкету! Господин Стеклов обещал мне позвонить в какую-то, уже не помню какую, среду. Ждала звонка целый день…" "Ты - день,- поддержала Юлечка,- а я всю неделю! Так что, друзья, перед вами две дурочки, поверившие коварному Стеклову. Полюбуйтесь на нас!" Хотя девушки дурачились и говорили смеясь, Ефим покраснел и готов был спрятаться хотя бы под скатерть или, лучше, за Татьяну. Но тогда он перестал бы видеть Айко! Девушки состроили Ефиму глазки и опустошили бокалы: "За вас, Ефим Николаевич!" Матвевна вступилась за Ефима: "А Татьяна у этого Е. Стеклова вполне работает." "Конечно! - снова вскочила Юлечка, вы её туда, небось, по блату устроили!" "Разошлись девчонки, подумал Ефим, но произношение у них, что у одной, что у другой - отменное, нужно иметь их в виду." Отец уже неверной рукой снова наполнил бокалы. Постоял покачиваясь, спросил Ефима строго: "Всё про тебя рассказать?" Ефим напрягся. Гости с интересом посматривали то на отца, то на сына. Сын никогда не видел отца в таком состоянии. Отец помолчал, глотнул из бокала: "Но делать этого не буду! А то всем будет,- подыскивал слова, - будет… не интересно. Я лучше про… любовь скажу…" Он отпил снова. "Николай, хватит тебе. Николай Фёдорович к алкоголю совсем не приспособлен,"- извиняясь за мужа, сказала мама Ефима. "Так вот! - отец посмотрел на неё,- любовь бывает первая, а бывает последняя. Помните,- он назидательно поднял палец,- последняя любовь - самая сильная!" "Но самая короткая и самая ненадёжная,"- подвела итог мудрая Юлечка. "Конесно!" вдруг подала голос Айко. Все рассмеялись. Отец обиделся, стремительно двинулся к вешалке, схватил пальто: " Пшёл гулять. Кто со мной? Никто?... Тогда пока!" Задом наперёд нахлобучил шапку и ушёл не прощаясь. Вероника Семёновна посмотрела на всех: "Ничего страшного, не обращайте внимания - прогуляется и вернётся."
Ефим, чтобы сгладить неловкость, попросил слова: "У меня в прошедшем году получилось всё, что задумал. Даже больше: нашёл Валентину Матвеевну, вернее, она меня и Татьяну. Танечка, я всё правильно говорю? Мы втроём уже провернули два хороших дела. Но впереди нас ждёт большое и светлое будущее. Поэтому, девушки, бросайте всё и приходите работать в бюро Ефима Стеклова!" "Но замечательный его руководитель сначала для себя составит ваше описание! - развеселилась Татьяна. Я уже удостоилась такой чести!" Татьяна унеслась в мамину комнату, вернулась с сантиметром и листком бумаги: "Девочки! Слушайте, что я нашла в бюро переводов индивидуального предпринимателя. Читаю: Татьяна Иванова. Лет 24 -25. Уточнить по анкете. Рост 176 - 178. Ефим, возьми, извиняюсь, возьмите, сантиметр. Внимание! - уточняем рост кандидатки. Открываем паспорт, уточняем - кандидатке 24 годика. Что ещё? Ага, вот: волосы русые, юбку всё время на колени натягивает, значит, скромная!" Татьяна, давясь от смеха, прочитала последнее: "От неё ощущение друга, причём, старшего…" Потом серьёзно сказала: "Девочки! Если вы когда-нибудь пойдёте к Ефиму работать, сразу приносите ему свои физические, моральные и всякие другие, у кого какие есть, данные на бумажке!" Ефим расстроился, посчитал Татьяну предательницей и немедленно засобирался домой.
Он вышелиз гостей вместе с мамой. Проводила их только расстроенная Валентина Матвеевна. Девчонки, не переставая, до слёз, хохотали за праздничным столом. Они составляли портрет индивидуального предпринимателя. Татьяна смеялась вместе со всеми и плакала…
Ефим до старого нового года в бюро почти не появлялся. Знал, что работы в начале января не будет. "Иностранцы всегда нам удивляются - только у русских два новых года, лишь бы им не работать!"- ворчал Ефим. Он задумал за эти дни сделать Валентине Матвеевне подарки - приобрести для бюро сейф и приготовить второй комплект ключей. Отыскал в родительской комнате, ставшей теперь отцовской, пухлый телефонный справочник с растрёпанными страницами и принялся обзванивать заводы, производящие сейфы и организации, ими торгующие. То ли справочник был совсем старый - тогда механическая женщина объявляла: "Неправильно набран номер", то ли жизнь в эти дни в городе совсем замерла - на звонки нигде не отзывались. Ефим тупо набирал номера по их квартирному телефону… Он не спешил выходить из отцовской комнаты. Отец его беспокоил. Появление Милочки в благополучном их доме тоже беспокоило. Ефим задумчиво смотрел на безучастного отца. Было понятно, что тот мается в ожидании звонка ученицы. Отца сын раздражал - мешал ждать. "Отец, ты чего такой…вздёрнутый? Я могу тебе чем-то помочь?" Разговорить отца не успел - Ефим услышал как в комнате, теперь ставшей их общей с мамой, забулькал мобильник и выбежал к телефону: "Когда же я тебя, урод, научу звонить по настоящему!"- разозлился Ефим. Отец с треском закрыл за ним дверь. Звонил Лев Иосифович: "С новым годом вас, жену вашу и тёщу. Замечательно въедливая женщина! Но я не об этом. Руководство разрешило провести эксперимент закадрового дубляжа. Опять итальянский сериал, но всего о трёх сериях. Алё? Что вы молчите? Если у вас с женой голоса после праздника свежие, жду завтра к двум. Паспорта не забудьте. У вас есть какие вопросы?" "Мы с женой, Лев Иосифович, в новогоднюю ночь расстались, но я попробую…" "Не делайте моих ошибок, молодой человек! Поймите, что последующее может быть намного хуже!" Ефим набрал Татьянин номер. Трубку долго не брали. "Небось с въедливой мамочкой советуется, как со мной быть дальше!"- подумал Ефим, но Татьяна отозвалась - весёлая, деловитая, и …и родная: "Я дома одна. Пирожки тренируюсь делать. Скоро новый старый год. Я придумала его только с тобой встретить. Ну, не молчи. Не сердись - у нас с девчонками всегда так. Я и ёлочку домой приволокла - кто-то уже выкинул, а я тут, как тут! И шампанского от мамы притащила. Вы ужас сколько его с твоим папой накупили! Договорились?" "Я вообще-то звоню не по этому делу,"- Ефим старался говорить безразлично: "Нас пригласил Лев Иосифович попробовать прямой перевод сериала. Только он меня с женой пригласил, ты как?" Татьяна засмеялась: "Жена для переводов? Очень мило. Лучше старший друг для переводов. А то, я как вспомню свой развод!.. Хорошо, господин начальник, на завтра я ваша жена…Во сколько встречаемся у бюро?"
До завтра времени было достаточно. Ефиму не хотелось думать о Татьяне, решил отвлечься и добить тему сейфа, а заодно пообщаться с родителем. Он осторожно открыл дверь комнаты. Отец лежал полураздетый поперёк обеих кроватей. На их спинках в зелёных со змейками подставках курились ароматические свечи. "Отец, привет!- бодро сказал Ефим,- зашёл позвонить по городскому." "У тебя же есть свой, персональный,"- отец ответил недовольно. " Это очень дорого, даже для меня,"- пошутил Ефим. Отец шутку не принял: "Я тебе дам денег, только уходи! Ты мешаешь мне медитировать!" Ефим разозлился: "Выключи свои вонючки! Дозвонюсь куда нужно и медитируй себе на здоровье! Здесь же дышать нечем! И вообще, что с тобой происходит?" Отец не ответил. Ефим набрал домашний номер Матвевны: "Вас беспокоят насчёт сейфа. Нужна консультация." "Ефим, пожалуйста, не обижайся на Танечку. Она к тебе хорошо относится. Даже больше, чем хорошо, я это знаю." "Валентина Матвеевна, я вообще-то насчёт сейфа. С Татьяной мы завтра будем в Останкино, там и разберёмся. Сами… Так что? Получится про сейфы?" Ефим никак не мог успокоиться из-за отца, а тут ему зачем-то про Татьяну! Матвевна расслышала недовольство в голосе начальника, хотела обидеться, но сдержалась и про сейфы рассказала. Спросила: "А что вас так с сейфами разобрало?" "Хотел вам подарок к новому старому году сделать, а не получается - никто нигде не работает." "Ефим, вы же сами говорили, что в бюро у нас всё общее, а теперь что? Сейф мне - стол вам?.. Я не согласна! Я к вам не для этого работать пришла." "Извините,- сказал Ефим и, прикрыв трубку ладонью, прошептал, - с отцом неладное творится." "Постарайтесь быть с ним поласковее… И с другими тоже."
"С кем ворковал?"- спросил отец. "С Валентиной Матвеевной - если помнишь, мы у неё дома новый год встречали." "Отвратительная женщина!"- отец приподнялся. "Почему?!"- удивился Ефим. "Потому что не пригласила кого хотелось увидеть!"- отец вскочил с кровати. "Но приглашала в гости не Матвевна, а Татьяна. Это во-первых. Во-вторых, если ты имеешь в виду Милочку, её никто в этой компании не знает. А в-третьих, она звонила, тебе привет передавала. Сообщила, что до тринадцатого у неё в доме индийские друзья." "Вот как!- закричал отец,- я догадался! Это она тебе звонила, когда мы шли в эти несчастные гости! А ты обманул, сказал, что кто-то другой! Враль! Уйди от меня!" Он выдрал телефонный шнур из розетки и бросил аппарат на пол. "Что у вас происходит?"- в комнату вошла озабоченная мать. Отец с ненавистью топтал телефонную трубку: "Уйдите все от меня! Все уходите!"
К вечеру Веронике Семёновне стало плохо. Ефим вызвал скорую. Замученная фельдшерица прошла в комнату, не сняв пальто и не стряхнув снег с сапог. Измерила давление, заставила мать выпить что-то из мензурки. Сообщила, что замучились с вызовами. Год високосный начался, да и праздники народ утомили. "Проветрите квартиру,- сказала Ефиму,- у вас запах дурманящий. Она принюхалась, - возбуждаетесь что ли, молодой человек?" Ефим сунул ей купюру в карман халата, обозначившегося под пальто. Фельдшерица сказала, что не нужно, но переложила деньги в другое место. Выходя, велела купить в аптеке лекарства: "Я бы вам что-нибудь оставила, но за день нужное закончилось. Осталось только от отравлений."
"Ты куда? Я боюсь одна оставаться." "Мама, я только до аптеки и обратно." Ефим выскочил на улицу, добежал до ближайшей, но та не работала. Помчался в дежурную. Заспанная работница через окошко в закрытой на ночь двери продала нужное.
Вернувшись, в передней столкнулся с отцом: "Ты откуда так поздно? На работу бегал?" "Нет. В аптеку для матери гонял за лекарствами." "Зачем? Лекарств теперь не нужно. Позвоню своему индийскому доктору- она всё лечит. " "Звонить ей будешь, когда купишь новый телефон, - зло сказал Ефим,- всё. Мне спать пора."
Мать не спала, дожидалась сына. Ефим выставил лекарства около кровати. Неловко погладил мать по голове, лёг на раскладушку. Заснуть не получалось. Спросил тихо: "Ты не спишь? Как тебе мои работники? Татьяна например?" Мать долго молчала. Ефим подумал, что заснула. "Хорошенькая,"- сказала мать. "Хорошая?"- переспросил Ефим. "Хорошенькая и весёлая,"- отозвалась мать,- ты на неё не обижайся, только мне кажется она не для тебя, а ты не для неё." "А если я собираюсь с ней старый новый год встретить, ты как?" "Встречай, конечно, обо мне не беспокойся… Теперь давай спать, а то нам с отцом завтра к студентам ." Ефим всю ночь проворочался, не смог заснуть. Вспоминал, как Татьяна его при всех обсмеяла, словно имела на него права. Как бы не так! Он то знал кому хотел бы принадлежать…
Лев Иосифович встретил их приветливо: "Молодцы, что не расстались." Татьяна удивилась, посмотрела на Ефима. Тот пожал плечами - дескать, о чём речь, не понимаю. Зашли в студию. Там сидел человек с окладистой бородой. "Знакомьтесь, Матвей - звукорежиссёр дубляжа,"- сказал Лев Иосифович. "Моя мама тоже Матвеевна,"- сообщила Татьяна. "Это приятно,- сквозь бороду отозвался Матвей,- но у нас мало времени. Смотрите: вот экран. Вот два микрофона для вас. Понятно? Дальше: сериал - комедийный. Чтобы врубиться в суть, садитесь в кресла, присматривайтесь и прислушивайтесь. Покажу вам кусочки из каждой серии. Лев, ты уходи. Мешаешь. Ну что, поехали?"
Ефим никак не мог врубиться в суть происходящего на экране. Татьяна смотрела и хохотала. Ефим занервничал, в перерыве сказал: "У меня не получится. Пойдём отсюда." "Ты что, всё у нас получится. Поцелуй меня…Да, не так, с отвращением, а как в кино. Настройся на любовь. Поцелуй ещё раз, только крепче, ведь там всё про это..." Вышедший было из студии Матвей неслышно вернулся: "Ну что, друзья, настроились?.."
Уставшие за шесть часов от бесконечного перевода, друзья прощались со Львом Иосифовичем. "Гонорар когда?"- поинтересовался Ефим. "Какой гонорар? Это же эксперимент! Если руководство результат устроит - вам будет включён зелёный свет. Подождём решения. Я в вас тоже заинтересован."
"Поедем ко мне?- Татьяна посмотрела на Ефима,- я по тебе соскучилась. Очень." "Не могу. Нужно домой возвращаться. У меня с отцом творится что-то непонятное." "А мне всё понятно. У него случилась любовь. Да, да - поздняя и последняя. Это штука для его возраста опасная." "А ты откуда про позднюю его любовь знаешь?" "Здрасьте!- Татьяна даже остановилась,- он же сам сообщил, когда на новый год тост пытался сказать! У твоего отца любовь, хотя бы поздняя, но любовь. А у вас, Ефим Николаевич, никакой любви нет, ни первой, ни последней!.. Ты меня до дома не провожай, а то узнаешь, где я живу и каждый день начнёшь появляться, - сказала с обидой, - а у меня какая-никакая личная жизнь имеется." Она резко повернулась и ушла не прощаясь.
Весь следующий день Ефим дома терзал мобильник и телефонный справочник. Наконец, ему повезло. Заказал сейфовый шкаф и металлический ящик в него - для денег. Заказ обещали привести завтра, но разгружать машину отказались: грузчиков прислать не можем, появятся после старого нового года. Ефим рискнул: "Везите." Вечером позвонил Татьяне. Повесил на нос прищепку и позвонил. Телефон не отозвался. Набрал, как был с прищепкой на носу, номер Валентины Матвеевны. К телефону подошла Татьяна: "Мама, иди сюда. Тебя гнусавый Стеклов спрашивает!" Ефим Татьяне обрадовался: всё-таки у мамы, а не личной жизнью занимается, но поговорил только с Матвевной. Рассказал, как с Татьяной итальянской любовью занимались в Останкино и про завтрашний сейф. Валентина Матвеевна про сейф оценила. Про любовь промолчала. Разговор закончился…
Родители вместе вернулись из института. Потом семья в полном составе собралась за ужином. Обсуждали студентов, проблемы институтские, в общем, общались.
Ефим порадовался воцарившемуся миру, рассказал, как поработали в Останкино. "С Татьяной?" - хитро прищурившись, спросил отец. "Фильм итальянский, с кем же ещё? А что?" "Понравилась она мне - высокая, стройная, весёлая. Если бы я на твоей матери не был женат…" "Там ещё был кое-кто, неужели не заметил? Юля, Лена, Матвевна." "Ты ещё про японку нам с матерью расскажи - ни рожи, ни кожи и из под стола не видать." "Ты не прав,- вступилась за Айко мать,- совершенно очаровательное создание. Мы с Ефимом глаз с неё не сводили." "У вас с Ефимом извращённый вкус,"- начал сердиться отец. "А у вас, уважаемый любитель заморских врачевателей, вкус раз-вра-щённый! - вспылил Ефим…
Вот-вот должны были доставить сейф. Ефим на всякий случай пришёл в бюро пораньше. Понял, что скучает по своему детищу. Представил, что парты заняты, светятся мониторы, шелестят страницы. И лёгкий запах духов представил.
Почему то Татьяниных. Поймал себя на мысли, что представляет здесь только девушек. Вспомнил, как отец шутил, что получится гарем, и как мать сказала, что гарем - это плохо. "Интересно, почему ко мне явились только женщины?- размышлял Ефим,- в основном молодые? Наверно мужская часть попроворнее, закрепились по издательствам, пристроились в медиа, а эти сначала бросились личную жизнь устраивать. У кого не получилось - пришли ко мне её устраивать. Может быть даже со мной. Вон как Матвевна аккуратненько дочку пристраивает! Размышления прервало бульканье телефона. "Сейф приехал!"- обрадовался Ефим. В трубке радовалась Милочка: "У меня мальчишка начал ходить! Копия тебя, даже ходит также! Хочешь с Артёмом поболтать?" Было слышно, как подтащила малыша к телефону, уговаривала: "Поболтай с дядей. Дядя хороший. Хочешь, мы уговорим его стать твоим папой?" Ребёнок отбивался, стучал ладошкой по трубке. Ефиму перспектива стать чьим-то отцом не понравилась. Он первый раз назвал звонившую полным именем: "Людмила! Рад за вас, но больше говорить не могу. Мне сейф привезли." "Ладно, - сказали в трубке, если тебе железный ящик милее женщины, которой ты не безразличен… До свидания, мой маленький дружок. Преподавателю привет. Скоро встретимся."
Ефим вышел на улицу. Вспомнил, как ловко Хайри набирал помощников из ближнего зарубежья. Казалось, они были всегда и везде. Но сегодня их не было. Ефим занервничал - одному с сейфом не управится. К бюро подкатил грузовичок: "Тебе что ли посылка?" Металлический ящик для денег Ефим, кряхтя, занёс в бюро. Сейф даже сдвинуть с места не удалось. Шофёр посмеивался. Ефим схватился за телефон: "Спартак! Выручай!" "Что, опять арестовывают?" "Хуже! - кричал Ефим,- дворники куда-то подевались, а мне сейф привезли!" "Ты помнишь? Услуги оплачиваются. Жди!" Минут через пятнадцать показался Спартак. Перед собой чуть ли не в шею толкал четырёх напуганных то ли узбеков, то ли киргизов: "Прятались, черти в подвале. Думали, что не найду!" Напуганные облепили сейф, через минуту тот оказался в бюро. "Богатеешь? Деньги будешь складывать?"- интересовался Спартак. "Ещё как!"- на радостях поделился Ефим. "Ну - ну,- задумчиво сказал участковый, - расплатиться со мной не забудь." "А грузчикам?" "Сам расплачусь,"- ответил недобро и ушёл. Ефим выгреб из стола деньги, отдал за доставленное, взамен получил две пары ключей. На душе стало легко: ещё немного и начнётся новая жизнь!
"Мама! Как думаешь, что подарить Татьяне, раз ты меня к ней отпускаешь?" "Украшения и духи не дари - всё равно не угадаешь. Бельё? Нет - такое дарят только близким. Ты ведь не так близок?"- мать посмотрела на сына. "Не так,- засмеялся Ефим, даже совсем не так." "Подари тогда какую-нибудь безделушку и всё,"- посоветовала мать.
У Ефима перед тринадцатым образовался свободный день. "Подарок Татьяне и ключи для Матвевны,"- напевал Ефим, подходя к универмагу. Универмаг назывался необычно: "№ 100" и выглядел празднично. Ефим всё-таки заглянул в парфюмерию, потом на другом этаже прошёлся мимо женского белья, застеснялся и отправился ещё выше - в сувениры. Пройдясь вдоль длинной, во весь этаж витрины, удивился безвкусным, аляповатым вещицам и остановился возле безделушек из стекла. Стеклянное куриное семейство: петух, курочка и двенадцать цыплят, наверно, по числу месяцев в году, оказались в руках Ефима, бережно переложенные ватой в подарочной коробке. На выходе в закутке ему изготовили копии ключей от бюро.
Дома Ефим показал подарок. Родители одобрили. Совсем поздно позвонила Татьяна: "Насчёт завтра не передумал? Давай встретимся около бюро. Я от мамы, вместе двинемся ко мне. Часиков в пять, ладно?" Ефим согласился…
Хотя с раскладушки взлетать было неудобно, он всё-таки сумел подняться в воздух. Лететь было легко - успел сделать всё, что связывало с прошедшим годом. Он лихо заложил вираж над двумя точкам, видневшимися далеко внизу. Возле одной курился дымок. Ефим развернул ладони, чтобы меньше загребать воздух, и начал снижаться. Точки постепенно увеличивались, превращаясь в Татьяну и Милочку. Татьяна призывно махала ему. Дымок от Милочки начал подниматься столбом, стал густым и зелёным. Даже на расстоянии от него пахнуло болотом. "Как бы не наглотаться дыма, ведь сразу упаду,"- успел подумать Ефим, но не уберёгся. Дым вдруг окутал его, и Ефим упал, неловко подвернув руку. Первой, переживая, подбежала Татьяна. Он знал, что это Татьяна, но лицо у неё почему-то было Айко. За ней, колеблясь, словно была из дыма, появилась Милочка и, не обращая ни на что внимания, принялась мазать больную руку Ефима вонючей мазью. Ефим чувствовал, что обе ненавидят друг друга и хотел их помирить. Здоровой рукой вынул из-за пазухи стеклянных цыплят. Цыплята испуганно разлетелись с его ладони… Ефим проснулся. Рука действительно болела, видимо, неудобно пролежал на ней ночь. На всякий случай проверил коробку с цыплятами - цыплята были на месте. Осторожно зашёл к отцу - тот безмятежно спал поперёк кроватей. Рядом курились ароматические свечи. Ефим подкрался, вынул их из зелёных подставок и залил в кухне водой. Удивился: маленькие свечи от воды громко шипели, словно взрослые змеи. Ефим возвратился на раскладушку и больше сегодня не летал…
В четыре он вошёл в бюро. Металлический шкаф, по накладной значившийся сейфом, оказался на колёсиках. Ефим покатал его по бюро, подыскивая лучшее место. Место нашлось возле стеллажей в бывшей ванной, хотя для этого пришлось вытащить лишние парты за угол дома. Металлический ящик для денег разместился в сейфе на средней полке. Здесь он не мешал и в глаза не лез. Деньги бюро из стола перекочевали в ящик. Ящик и сейф закрывались разными ключами - это давало ощущение надёжности…
Татьяна появилась в бюро к пяти. В лыжной шапочке и яркой куртке была похожа на спортсменку. "Где ваши лыжи, мадам?"- пошутил Ефим."Ты чего такой взмыленный?"- засмеялась Татьяна. "Сейф по бюро катал,"- он с гордостью показал сейф и ящик для денег… "Маме наверняка понравится,"- сказала Татьяна, ласково гладя глянцевую стенку сейфа…
До наступления старого нового года оставалось шесть часов. "Пешком пойдём?"- спросила Татьяна,- здесь недалеко." Прилепилась к Ефиму, доверчиво прятала мёрзнувшие в красной варежке пальцы в его подмышку. Ему было приятно чувствовать себя полезным. Дом, в котором жила Татьяна, оказался недалеко от вчерашнего универмага "№100". Ефим пощупал в кармане коробку со стеклянным семейством. Хотелось донести подарок в сохранности. Поэтому шёл всё медленнее и под ноги смотрел внимательнее. Татьяна поняла это по-своему. Руку из тёплого выдернула, оставив там варежку: "Не хочешь ко мне идти?" Отступила на шаг. Ефим, потеряв бдительность, рванулся к ней по скользкому, и, нелепо размахивая руками, в немыслимом кульбите оказался возле её ног. Падая, он успел одновременно вспомнить и про взрывчатость Татьяниного характера, и про своё падение во сне. Но главное, падая, он спасал стеклянное куриное семейство, грохнувшись на ту же, что во сне, руку. Татьяна, как всегда бывает при виде падающего вдруг человека, сначала рассмеялась, но поняв, что Ефиму не до смеха, принялась поднимать его, приговаривая: "Потерпи немножко, мой маленький. Мы уже пришли. Дома есть мазь от ушибов." Ефим, поднимаясь, подумал, что русские женщины по природе своей сердобольны, а японские как?
Они вошли в квартиру. Рука болела. Татьяна помогла снять пальто, размотала шарф, подала тёплые, оказавшиеся по размеру тапки. "Мужа наверно"- решил Ефим. Сказала: "Снимай пиджак и рубашку. Увидела, что он в футболке: "Зачем зимой с коротким рукавом, холодно же." "Заботливая,"- подумалось Ефиму. Она втирала мазь и беспокоилась не больно ли. Ефим улыбнулся - вспомнил, что в его сознательной жизни Татьяна третья женщина, предложившая ему раздеться. "Чему так загадочно улыбнулся?" "Былое и думы, - ответил Ефим, - но это не моё, это Герцен." "Накинь мою тёплую кофту и давай пить шампанское,"- сказала Татьяна и вдруг начала хохотать. "Ты что?" "Вспомнила, как ты потешно падал.
При твоём росте это сначала была какая-то ветряная мельница в бурю, потом кренделя ногами и, наконец, грустные глаза подбитого оленя." "У меня пока не получается открыть шампанское," - сказал Ефим, потирая ноющую руку. "Не горюй,"- она лихо выстрелила пробкой в потолок. "Здорово!"- одобрил Ефим. "Не поверишь, первый раз в жизни удачно открыла!" "Я хочу тебе сделать маленький подарок,"- но если разбилось, то виновата ты. Зачем от меня отцепилась?" Он раскрыл коробку. Татьяна вынимала по одному из стеклянной семейки, выстраивала их на столе. Впереди поставила курочку, последним петушка: "Он их папа. Следит, чтобы никто не отстал и не потерялся." "Давай их повесим на ёлку,"- предложил Ефим. Татьяна обрадовалась. На петельках куриное семейство расселось по веткам. "Ты умница!- говорила Татьяна,- а то дарят обычно не твои духи, или другое, что тебе вовсе не подходит, или не нравится."
Ефим вспомнил, как у него дома ёлку украшали мандаринами. Мать оборачивала их фольгой, а отец развешивал на ветках. Ещё на ветках были конфеты. После нового года всё это можно было съесть. "Если бы ты знала, какими они казались вкусными!" Ефим задумался, представил молодыми маму и папу, себя ребёнком и непроизвольно прижался, словно маленький к Татьяне. Она погладила его по голове: "Всё-таки, мандарины будем заворачивать?" Принесла мандарины и фольгу: "Ты заворачивай, а я шампусик открою. Учись, как это делается!" Но пробка выстрелить отказалась! Бессильно свалилась на стол, открыв путь сладкой пене, поливающей вокруг всё, но в первую очередь Ефима. Этот непрекращающийся гейзер привёл Татьяну в изумление, а его одежду в негодность. Они хохотали, как безумные. Когда отсмеялись, Татьяна распорядилась: "Снимай всё и иди в ванную. Я тебе свой халатик дам, мы ведь почти одного роста." Ефим, стоя под бьющей из ситечка водой, пришёл к выводу, что его жизнь есть повторение пройденного, может быть только с незначительными нюансами.
Стесняясь халатика, он вернулся из ванной. Татьяна внимания на него не обратила - была занята делом: подталкивала пальчиком ёлочных цыплят. Они раскачивались на ветках, словно спешили за матерью. Спросила не оборачиваясь: "Хочешь, я нарожаю тебе двенадцать детишек - по числу месяцев в году?" Ефим, не задумываясь, сказал: "Хочу. Хочу, но только не понимаю, как ты будешь это делать: двенадцать месяцев подряд, каждый месяц по ребёночку, или двенадцать лет?" Татьяна обернулась: "Ты…действительно…хочешь?" "Действительно хочу, - сказал Ефим,- но я не готов к такому." "Ну, не готов, так не готов,- безразлично сказала Татьяна. Я устала сидеть на стуле и пить шампанское. Давай лучше поваляемся, как тогда у мамы, когда я болела." Они расположились на софе, каждый под своим пледом. Вино, играя, пробралось в голову Ефима: "Расскажи, как получилось, что ты была замужем,"- попросил Ефим. "Я почему-то подумала, что ты об этом спросишь. Понимаешь, Ефим, я где-то слышала или читала, что женщины интересны, если у них было прошлое, а мужчины - если у них есть будущее. О твоём будущем я, кажется, знаю всё. А про меня тебе будет неинтересно, потому, что история совсем банальная." "Всё равно расскажи. Мне хочется. Как раз час остался до нового года, уложишься?" "Я в пять минут могу уложиться, только дай мне под голову руку. Буду шептать тебе в ушко, как подруге." Ефиму идея почувствовать себя подружкой понравилась. Он закрыл глаза. Её волосы и тёплое дыхание нежно щекотали ухо. Странное дело: если раньше он отправлялся в полёт из-за случившихся неприятностей или предчувствия их, то теперь ему захотелось взлететь, причём вместе с Татьяной. Но она лежала на одной его руке, другая болела. "Ну же, начинай скорее," - заторопил Ефим. Татьяна устроилась поудобнее: "Мы расписались в день его рождения. Ему исполнилось пятьдесят лет. Как познакомились? В институте я делала успехи в итальянском. Кто-то в других языках. Нас, особо отличившихся, в порядке поощрения ректорат отправил на какую-то встречу в дипломатическую академию. Понятно? Теперь не смейся: его звали, вернее, зовут, Виктор Фёдорович, почти как твоего папу. Виктор Фёдорович почему-то среди всех девиц сразу выделил меня. Я его прозвала Вэ Фэ. Вэ Фэ в совершенстве владел пятью языками и десятком каких-то не ходовых. Он и сейчас работает в МИДе у первого заместителя министра референтом и спичрайтером. Писать выступления у него дар. Ты наверно видел, или знаешь, руководители, выступая, обязательно говорят по бумажке. В МИДе считается чуть ли не преступлением сказать что-то от себя. Его начальник всегда говорит словами Виктора Фёдоровича. Мне кажется даже с его интонациями…. Вэ Фэ принялся бурно, я даже сказала бы буйно, за мной ухаживать. Каникулы на двух последних курсах я проводила только с ним. Он возил меня, два раза там была, в Италию. Мы были с ним в Испании, Англии, Греции. Везде он общался со мной на их языках. И всегда поучал. Сказал как-то, что делает из меня жену дипломата. Из-за него я стала терять друзей. Он начал бывать у нас дома." "Мама-то твоя как к нему?"- спросил Ефим. "Тогда и папа ещё был жив. Оба твердили, что нужно избавиться от этого плешивого, говорливого человека с брюшком. Как-то Вэ Фэ проговорился, что женат. Я сказала, что он козёл в дипломатической шкуре. Грубо, правда? Но по-другому я не могла. И чтобы не смел ко мне даже подходить, пока не разведётся - знала, что у дипломатов наличие жены обязательно. Надеялась, что запрет сработает, и ВэФэ, наконец, от меня отстанет. Родители радовались, особенно папа, потому что отцы не любят отдавать дочерей чужим мужчинам - считают, что чужаки вторгаются в их прайд. Это я в каком-то журнале про природу вычитала…Ты спишь?" "Я тебя ещё как слушаю и заодно время стерегу,"- сказал Ефим, очнувшись от приятной дрёмы. Кстати, а в Индии ты была?" "Ужасная страна грязных нищих, попрошаек и сдвинутых на сексе людей. Бр-р, зачем ты мне напомнил!.. Слушай дальше. Через месяц как мы похоронили папу, к нам при полном параде явился Вэ Фэ просить у Вероники Семёновны руки её дочери. Ради её дочери он развёлся с женой и купил для новой семьи квартиру. Мама, расстроенная потерей отца, не смогла сопротивляться и поручила мне разбираться в жизни самой. Я подумала и поняла, что легче ему уступить, чем объяснять почему этого не хочу. Через месяц, в день его рождения мы расписались, и это дело отметили. Вэ Фэ с гордостью демонстрировал меня гостям и гордился собой.
Тогда я ещё не знала какой он деспот и зануда. Полгода с ним мучилась, пытаясь отучить чистить зубы моей зубной щёткой. Я даже прятала её, но он находил и, словно нарочно, опять ей пользовался! Представляешь?" "Десять минут до старого нового года,"- сказал Ефим. "Однажды у нас в гостях появилась моя подруга Лена. Ты её видел, когда новый год встречали у мамы. Вэ Фэ запал на Ленку, а я к тому времени его не просто не любила, а ненавидела. Ненавидела за всё: за щётку, за поучения, за вечное недовольство мной и за его страх потерять работу. Ты не представляешь, как он днём и ночью боялся кому-то не угодить, или в чём-то ошибиться. Да! Ещё он не переносил, когда я тренировалась на его пишущей машинке. Кроме того, он был на голову ниже меня, поэтому заставлял, когда мы где-то находились вместе, надевать чуть ли не тапочки! Однажды я не выдержала и подала на развод. За это он начал выгонять меня из дома. Знаешь почему? Потому что захотел жить там с Ленкой!" "Наступает старый новый год!- торжественно сообщил Ефим дикторским голосом, - кому доверим открыть шампанское?" Татьяна спряталась под плед. Ефим исхитрился и пробкой выстрелил в потолок…
Они проговорили, вернее, Татьяна, до утра. Рассказала, как мама организовала битву за эту квартиру, где они сейчас валяются на софе, и про Ленку, которая мучается со своим плешивым Вэ Фэ в такой же однушке, но расставаться с ним не хочет, потому что ей удобно. Ленка - человечек не притязательный, появилась в Москве из Владивостока. Пока учились, жила в общежитии, а теперь своя квартира в Москве! За это можно и Вэ Фэ потерпеть. А вообще она очень хорошая и мы дружим…
Рассвело, когда Ефим натянув стоящую колом одежду, собрался домой. На пороге Татьяна его поцеловала: "Теперь ты знаешь, где живу. Захочешь, приходи. Ты мой замечательный стеклянный цыплёнок. Я боюсь тебя, такого хрупкого, разбить…"
Индивидуальный предприниматель Ефим Стеклов, владелец бюро переводов, шурша заскорузлыми от шампанского брюками, шёл в окончательно наступившем новом году к родительскому дому. Почему, не доходя до него, круто повернул и направился к Валентине Матвеевне, он не знал. Просто потянуло туда, где встретил Айко.. К тому же у него был повод там появиться: ключи от бюро и сейфа для Матвевны. Он позвонил ей с дороги. Кнопки телефона несколько залипали от следов шампанского, и два раза он попадал не туда. Наконец, услышал её голос: "Вы с Танечкой? Нет? Но всё равно заходите. Мы с вами вместе позавтракаем - знаю, Татьяна заниматься готовкой не любит."
Матвевна ключам порадовалась, усадила Ефима в кухне и потчевала по матерински. Про дочь не спрашивала. "Что с вашими брюками?"- обратила внимание на стоящую колом брючину начальника. "Ваша замечательная дочь,- высокопарно заявил Ефим, - решила утопить меня в шампанском!" "Обычная история в этом доме,- рассмеялась Валентина Матвеевна,- от Татьяниных проделок мы всегда страдали на новый год, но, в первую очередь, её папа. В общем, вот вам пижамные штаны мужа, надевайте, хотя он ниже вас. Не знаю в кого Татьяна получилась такая длинная, но всё равно не стесняйтесь. Попробую привести ваши штанишки в порядок. " Усадила Ефима на диван, где, получается, уже год назад он ночевал с Татьяной. Матвеевна принялась хлопотать над брюками. Ефим сквозь ресницы вяло наблюдал за ней. Зазвонил телефон: "Таня звонит, не смейтесь, я её всегда по звонку узнаю. Сказать, что вы здесь?" Ефим кивнул, но разговаривать с Татьяной не стал, чтобы не расслабляться. Готовился противостоять Милочке, если та заявится к отцу. Сегодня был первый день после тринадцатого - она сказала, что после тринадцатого будет свободна. Матвевна закончила колдовать над брюками. "Завтра буду в бюро с десяти, - сообщил Ефим, - хочется, чтобы, наконец, началась настоящая работа. Сяду в уголке, как сыч и буду стеречь добычу." "Мы с Таней тоже у вас появимся." "Не у меня, Валентина Матвеевна, не у меня, а у нас,"- назидательно сказал Ефим, собираясь уходить. "Кстати, на что до бюро существовала Татьяна?" "Немного и с отвращением репетиторствовала и ещё бывший муж периодически подкидывал." "Понятно,"- сказал Ефим и попрощался…
Родители уже были дома. "Долго ты встречал новый год! Мы с матерью по тебе даже соскучились,"- сказал отец. "Сначала провожал, потом встречал,- сообщил Ефим, - а вы как?" "Отец вчера бегал по Москве, новый телефон покупал. Да ничего ему не понравилось,"- сказала мать. "Все теперь с отдельными трубками, а мне хочется, чтобы трубка была на шнуре. Так привычнее." Забулькало в кармане. Ефим с досадой вспомнил, что забыл попросить Матвевну настроить звонок - она бы смогла. В трубке была Милочка, негодовала: " Звоню пол дня своему преподавателю, никто не отзывается. Я же сказала, что после тринадцатого, а сегодня четырнадцатое! Он дома? Ждите, мы скоро приедем." Ефим сообщил потерянно:"Милочка с индийскими друзьями к нам едет." Мать насторожилась, отец засуетился. Через полчаса в дверь позвонили. Сначала на пороге показалось закутанное до бровей маленькое создание, за ним Милочка: "Мама вам пирожков прислала, а это Артём. Николай Фёдорович! Считайте, что ваш внук. Ефим вполне может стать его папой. Правда, Ефим?" Она, не обращая внимания на оторопевшего будущего папу, раздела ребёнка: "А это, Артёмчик, твоя бабушка. Поцелуй её. Артёмчик доверчиво полез ей на колени целоваться. Вероника Семёновна уронила слезу: на её руках был, пускай чужой, но маленький тёплый человечек. Он ей верил и целовал, словно родную. Мать посмотрела на Ефима: "Он зачем-то похож на тебя. Ты тоже был когда-то маленький." Милочка, между тем, подталкивала отца к комнате: "С чего начнём: с лечения, или сначала заниматься?" "С лечения," - хохотнул отец, и дверь закрылась. Ефим с мамой и Артёмом спрятались в своей комнате. Мальчик сначала ползал по "бабушке", потом забрался на раскладушку к Ефиму, попрыгал на нём, утомился и заснул рядом. Ефиму Артём был неприятен. Он догадывался, что малыш не плод Милочкиной любви, а, возможно, её каприз, или даже случайность.
Ближе к концу января бюро начало стремительно наполняться заказами. Призвали на помощь Татьяниных подруг Лену и Юлечку. Потом из резерва Елену Токуревскую, забракованную было Ефимом. В анкетах нашлись Наташа и Галина - обе Бурмистровы, но не сёстры. Семь человек образовали костяк бюро. Костяк за два месяца наработал в общий котёл столько, что мог теперь позволить себе ежемесячную зарплату. Оставалось и на поборы - частные и государственные.
Ефим имел в запасе отличный английский и суахили Милочки, но дал себе слово держаться до последнего и не приглашать её в бюро, боясь, что вместе с ней появятся склоки, интриги, раздоры. Он достаточно изучил Милочку за последнее время, встречаясь с ней дома три раза в неделю на фоне очумевшего от любви отца. Она стала чаще появляться с Артёмом, говорила, что не с кем оставить. На самом деле поставила цель приучить Ефима к Артёму: задумала, чтобы у мальчика был русский отец. Три раза в неделю Ефим оставлял бюро на Валентину Матвеевну и летел домой поберечь мать. Вместе с ней и Артёмом они укрывались в комнате с приоткрытым окном, спасаясь от благовоний, и развлекали ребёнка до окончания занятий с преподавателем. Если им везло и Артёма не было, Ефим с мамой до ночи гуляли по московским улицам. Мать грустно говорила, что гулять на свежем воздухе полезно - сердце на улице почти не болело.
В остальные дни Ефим чуть не до ночи проводил в бюро, подправляя законченные переводы. Суббота и воскресение стали у него рабочими. Он радовался количеству работы. То, что бюро делало, имело как бы цепную реакцию: одна законченная работа, словно магнитом притягивала две новых. С бюро начали работать издательства. Ефим взвалил эту ответственную работу на себя. Однажды, устав до предела от переводов, Ефим напросился проводить Татьяну. Несколько месяцев они виделись только в бюро. Из-за работы, матери, Артёма, Милочки и отца он прозевал, что наступила настоящая весна, и изменилась Татьяна. Сегодня Ефим придумал, как они окажутся рядом на уютной софе под пледами, и он расскажет, что происходит дома, и как это его тяготит. Ещё он решился обязательно рассказать об Айко, пусть Татьяна знает. Они подходили к её дому. "Помнишь, как я здесь чебурахнулся, - засмеялся Ефим,- падал и боялся, что цыплята разобьются. Спасал их." "Хорошо, что сам не разбился. Цыплята, между прочим, до сих пор целы - я их люблю и берегу, - сказала Татьяна. Я тебя сегодня не приглашаю. Я от тебя стараюсь отвыкнуть." "Зачем?" - удивился Ефим. "Затем, что я совсем одна. У тебя дом, работа. Я всё понимаю - переводы, литературный дар и всякое такое. У тебя главное - работа, ты и маму мою загонял…Мне становится её жалко. И тебя, Ефим, жалко. Поняла, что тебе я вовсе не нужна… В общем, я выхожу замуж!"- сказала и заторопилась в подъезд. Ефим не дал закрыться двери: "За кого?" "За кого же ещё! За Вэ Фэ!"- выкрикнула Татьяна, и тяжёлая подъездная дверь, лязгнув, закрылась…
Образовался срочный перевод пухлого туристического проспекта с путеводителем по Дальнему Востоку на французский. Ефим поручил его Лене, ведь Лена родом из Владивостока. Лена трудилась над переводом в меру своих сил, но родные места помогали мало - требовалась помощь Ефима. Как-то, расставляя нужные слова в нужном порядке в заскорузлом её переводе, Ефим понял, что устал. Сказал: "Давай выйдем на улицу, подышим последним днём весны, а то завтра уже лето." Лена удивилась, но поднялась с парты, бросив взгляд на Татьяну. Та демонстративно отвернулась.
За дверью бюро сияло солнце. Птицы напропалую чирикали. Лена была уютная и доверчивая. Гулять с Ефимом вместо дурацкого перевода было приятно. Ефима раздирало: правда ли Татьяна Иванова снова может быть с Вэ Фэ? Лена удивилась: "Откуда вы?..." "Начальник должен знать про своих подчинённых. Может быть им понадобится его помощь,"- сказал строго. "Какая ей от вас помощь," - Лена задумалась. Обернулась: "Как вы думаете, зачем тот здоровенный парень в расстёгнутой куртке всё время ходит за нами и делает вид, что не за нами?" Ефим посмотрел на парня. Тот исчез за углом. "Похож на одного из тех трёх, предлагавших охранять бюро," - вспомнил Ефим. Сказал: "Не отвлекайтесь, пора возвращаться, а мне ничего не ясно." Они шли обратно. Лена говорила: "Это по секрету. Дайте слово, что это никогда не будет против нас - ни против Таньки, ни против меня!" Ефим приложил руку к сердцу. Оглянулся: парень в куртке заслонился деревцем. "Ему бы дуб покрупнее, - подумал Ефим, - плечи со всех сторон торчат." Лена продолжала: "Вэ Фэ до сих пор любит Танечку. Она любит вас. Я терплю Вэ Фэ, потому что он многое может и из-за московской квартиры. Дома мы беседуем только о Татьяне или его работе. Татьяна, бывает, встречается с ним. Нет, не в том смысле - она вам верна. Я точно знаю… Наконец, Вэ Фэ спросил не буду ли я против, если он вернётся к Татьяне. Я сказала, что вольному воля и скатертью дорога. Хотела послать его по-дальневосточному, еле сдержалась! А он не обиделся, благодарил. Полез даже целоваться." Они подошли к бюро. "А Татьяна что?"- спросил Ефим. "Татьяне грустно и скучно. Они раньше в театры ходили, на приёмы, банкеты, везде путешествовали. А сейчас что? Работа и работа… А тебя, извините, вас любит и ждёт. А ждать, да догонять, хуже худшего," - заключила Лена философски. Татьяны в бюро уже не было. "Нужно звонить Спартаку. Не нравится мне тот парень, неспроста эта слежка, а у меня тут девчонки," - Ефим вышел за дверь звонить. Татьяны поблизости не было. Парень был. "Спартак, привет! Валентина Матвеевна тебе зарплату увеличила. Приходи. И ещё. Какой-то тип из тех, что приходили раньше, за мной следит. Ты же обещал." "Сегодня новую форму получу и завтра покажусь. Я теперь не какой-то мильцьёнэр, а полицайский! Так что держитесь все!"
Лена с переводом довела Ефима до отчаяния. Он вязнул в нелепостях её текста, терял время, не успевал даже подойти к Татьяне. Освобождался от Лены, когда Татьяна уходила домой. Ефиму стало казаться, что Лена делает это нарочно. Зачем? Вариантов могло быть несколько: изолирует Ефима от Татьяны; изолирует Татьяну от Ефима; сама не прочь быть к нему ближе. Кто поймёт этих женщин! Он чувствовал, что может понять только единственную в мире женщину. То была Айко. - Когда он думал о ней, его всегда словно ударяло током…
Ефим вспомнил, что у матери сегодня не занятый в институте день, взял в одну руку туристический проспект, в другую Лену и привёл её домой: "Мама выручай. Это Лена." Так снова встретились бывшая студентка и её преподаватель. Они обрадовались друг другу. Ефим тоже этому обрадовался, но по-своему.
В бюро присел к Татьяне: "Мы с тобой давно нигде не были, давай куда-нибудь вместе сходим. А то всё время работа, работа." Татьяна отодвинула клавиатуру - не шутит ли? Похоже нет. "Пожалуйста, - говорил Ефим, - завтра суббота, потом воскресенье. У нас будет два замечательных дня. Куда ты захочешь туда и пойдём." Татьяна не задумывалась: "Утром в мавзолей Ленина. Днём в планетарий. Вечером… в музей Дарвина. Как тебе программка?" Пояснила, что это такие места, где на тебя не обращают внимание. А то её платья наверняка вышли из моды. "Гардероб некогда обновить - всё работа, работа," - передразнила Ефима.
Он летел домой, как на крыльях, даже ладони выворачивал, загребая больше воздуха, чтобы скорее. "Отговорю её завтра от опрометчивого шага. У неё вся жизнь впереди. Зачем опять прилепляться к этому старому Вэ Фэ? И ко мне чего лепится, когда вокруг столько достойных и интересных людей? Я, девочки, занят! Разгребу работу, найду Айко и пускай нас вместе убьёт нашими токами! "
Он взлетел на свой этаж. В квартире двери комнат были закрыты. В кухне сидели Милочка и Лена с лицами в красных пятнах. Артём сидел на коленях Лены и настойчиво расстёгивал пуговки её платья. "Вот и папа вернулся!"- обрадовалась Милочка, - Артёмчик, иди поцелуй папу." Артём сполз с Лены, потопал к Ефиму. Попросился на ручки. "Понимаешь, Леночка, ребёнок почти не видит своего отца. У Ефима главное - работа, только работа. А это неправильно. Тем более что завтра мы с Артёмчиком отправляемся в Дели к его дедушке. До осени… Спасибо, что ты всё рассказала про бюро. Теперь понимаю, почему Ефим не предлагал мне работу. Только раз притащил какую-то вонючую пьеску перевести с суахили на русский и всё! А я ведь первая в списках кандидатов в бюро! Мамочка моя, бедная, нам с Ефимом занавесочки по ночам шила. Его пирожками кормила…" Милочка с упоением доигрывала придуманную роль. "Вероника Семёновна где?"- прервал Ефим. "Сердце у неё схватило, пришлось полечить," - сообщила Милочка. Ефим вошёл в комнату. Там пахло тиной. Ефим с треском распахнул окно. Лицо матери было бледное до синевы. Он открыл лекарства, дал матери. Она благодарно прикоснулась губами к его руке, совсем, как болевшая когда-то Татьяна. Только тогда губы были сухие и горячие, а сейчас совсем холодные. Ефим вышел от мамы, как в старинных романах произнёс патетически: "Людмила! Прошу вас покинуть мой дом! Чем скорее, тем лучше! Поторопитесь. Иначе я вас… ударю!" Милочка рассмеялась: "Слышишь, Лена! Ефим рассердился. Имей в виду, он, когда сердится, всегда разговаривает на "вы". Мы уходим, но, Ефим, не забудь, что ты завтра провожаешь нас с Артёмом. Встречаемся в сентябре здесь, у тебя! Надеюсь, ты к этому времени подготовишь мне парту в нашем с тобой бюро переводов… Всем пока." "Я тоже пойду,"- поднялась Лена. "Сиди! - вне себя заорал Ефим, - перевод где?" Пятнадцать листов, исписанных аккуратным, почти детским подчерком, лежали на столе. "Не забыть внести про почерк в её портрет," - отметил Ефим. "Я завтра распечатаю на принтере, а сейчас пойду," - сказала Лена. "Провожу тебя, - буркнул Ефим, - пойди с Вероникой Семёновной попрощайся. Матери стало немного лучше. Прощаясь, она улыбнулась Лене.
На улице Лена удручённо спросила: "Неужели это всё правда? Я не могу поверить." "Это неправда, но это наша беда и моя вина,"- ответил Ефим туманно…
Он полночи ворочался на раскладушке. Не мог ни заснуть, ни взлететь. Перебрался в кухню. В два ночи забулькал телефон: "Ты действительно хотел меня ударить? Я не могу заснуть. Нет, не из-за этого. Я посмотрела индийский гороскоп. Он самый верный. Я боюсь за тебя. Тебя ждут неприятности, боль и потери." "Ещё что? Какую гадость готовишь? Выкладывай сразу в довершение сегодняшней." "Ефим, это не гадость. Просто я борюсь за тебя. Борюсь так, как умею. Прости…" Она отключилась. Позвонила снова уже на рассвете: "Никак не могу понять когда случится плохое. Прошу: береги себя… Всё."
Утро было дождливое. Ефим зашёл к отцу. Знал, что у того есть большой зонт. Отец, запелёнутый в простыни как младенец, лежал обмазанный чем-то жёлтым. "Ты с ума сошёл! - закричал Ефим,- быстро в ванную! Потом к маме! Ну!" "Ещё немножко, - запротестовал отец, - Милочка сказала, что нужно так лежать пока она не прилетит в Дели. Как приземлится, сказала, позвонит." "Куда она тебе позвонит? Ты же наш телефон истоптал!" "Сказала, тебе будет звонить." "Совсем сдурел," - решил Ефим и выбежал из дома. Он опаздывал.
Татьяна уже была возле бюро, пряталась под маленьким зонтиком. Ефим раскрыл свой большой. "Куда мы идём?"- безразлично спросила Татьяна." "Как куда? Сначала в Мавзолей, потом в планетарий. А напоследок в какой-то музей. Ты вчера так сказала. А я предлагаю вечером придти к тебе. Нужно сказать тебе о чём-то важном, но не под дождём. Это действительно очень важно… для меня."
Под проливным дождём они добрались до Красной площади. Подошли к Мавзолею. Вежливый полицейский в накидке, с которой стекала вода, указал на табличку "Мавзолей Владимира Ильича Ленина закрыт на профилактику. До сентября." Ефим сказал: "Может быть это и хорошо - зачем на труп смотреть. Представляешь, дедушку Ленина втихаря ночью, чтобы люди не видели, вытащили из-под стеклянного колпака. Куда-то отвезли. Там аккуратно, чтобы в руках не развалился, раздели и уложили в ванну с глицерином до сентября. Теперь сами им любуются - какие мы молодцы, сколько лет дедушку для потомков сохраняем!" Татьяна была сегодня другая - безразличная и безучастная. "Что с тобой? " - Ефим забеспокоился.
"Дождик, - сказала Татьяна, - и дедушку жалко. Куда идём дальше?"
Московский планетарий, где Ефим с отцом был целых три раза, стоял за высоким забором. На заборе красовались огромные буквы "Планетарий закрыт на реконструкцию. Срок окончания на заборе не указали. "Теперь куда?" - спросила Татьяна. "Ты хотела в какой-то музей, по-моему, где всякие зверушки," - без энтузиазма сказал Ефим.
Музей имени Чарльза Дарвина сегодня не работал по техническим причинам. Ефим с Татьяной стояли под навесом у входа. Дождь пошёл сильнее. "Поедем к тебе?"- сказал Ефим. Татьяна повернулась к нему: "Послушай меня, стеклянный ты мой человечек. У меня вчера была Лена. Теперь я знаю про тебя всё. Сейчас я тебя поцелую на прощание, и мы расстанемся. Навсегда. У тебя жизнь своя. У меня пусть будет своя. Провожать меня не нужно. Я хочу побыть одна." Она поцеловала Ефима крепко, потом очень крепко, так, что из-за стеклянной двери музея им сказали, что здесь целоваться не нужно, и ушла под своим маленьким зонтиком. Ефим понял, что плачет, как маленький..
Дома, как когда-то, отец с матерью сидели в кухне и обсуждали своё. "На работе был или гулял?"- спросил отец. " "Гулял, дорогие мои родители, нагулялся на всю оставшуюся жизнь."
Вечером он позвонил Татьяне: "На работе будем видеться?" "Пока да, - сказала Татьяна, - потом не знаю. Мне сказали, чтобы там я больше не работала." Ефим запустил трубку в стену. Из трубки выпалили какие-то детальки. Ефим, немного успокоившись, методом так называемого не научного тыка приспособил вылетевшее к трубке. Вечером вместо бульканья трубка по своей воле сыграла что-то весёленькое из Моцарта. Звонила Милочка из Дели: "Передай папе, что в сентябре буду поступать не в его аспирантуру, а в МГИМО. Не расстраивайтесь. Особенно ты. Всё равно будем видеться. Пока, а то дорого."
Жизнь шла своим чередом. На работе кто-то болел, потом выздоравливал, кто-то уходил в отпуск, затем возвращался. За окнами чаще шёл дождь, потом появился снег. Вот-вот должен был наступить новый год. Бюро завоевало своё место под солнцем. Ефим работал за четверых, не поднимая головы. Боялся - поднимет, а Татьяны больше на месте нет. У них дома редко, но появлялась Милочка - весёлая, независимая, влекущая. Доводила отца до исступления, но больше не лечила и с ним не занималась. Ефим догадывался, что теперь появляется только из интереса к нему. От Ефима она не отказалась - держала его в активном резерве. "Ну и чёрт с ней,- говорил себе Ефим,- лишь бы дома было спокойно. а у меня есть Айко и привет вам, девочки, всем привет!…
За день до нового года, пока никого в бюро не было, Ефим принёс пушистую ёлочку и установил на своём столе. Пошутил: "Вместо меня." Поскольку тридцать первое всё равно нерабочий день, Ефим поставил под ёлку пару шампанского и увесистый пакет мандаринов. Всем приходящим он дарил и себе тоже милые стеклянные сувенирчики: себе петушка, Валентине Матвеевне курочку, девочкам по цыплёнку. Лишних цыплят положил в ящик стола, пусть подрастают. Всех поздравил, как полагается и всем пожелал счастья. Поручил бюро Валентине Матвеевне и ушёл. За дверью бюро на него напали, свалили с ног и долго били. Хорошо, что не ногами. Напоследок Ефим услышал звон разбивающегося стекла. Его замечательная вывеска с золотыми буквами на зеркальном чёрном фоне ссыпалась в сугроб. Он пришёл домой весь в снегу, даже за воротником рубашки был снег. "Где ты так?"- спросила мать. "Упал неудачно. Представляешь, мама, на прошлый новый год тоже упал, прямо у Татьяниного дома." "Приводи себя в порядок и приходи к нам. Отец грозится угостить нас шампанским." Ефим присмотрелся к себе в зеркале - на лице следов побоев не было. Тело болело. Покряхтывая, пришёл родителям, пригубил шампанского. Не дождавшись курантов, устроился на раскладушке. Он так устал от всего за этот год, что сразу заснул.
Раскладушка, словно катапульта, подбросила его вверх. "Здорово! Даже отталкиваться не нужно!"- обрадовался Ефим. Он набрал высоту. На земле яркими пятнами взрывались петарды, в небо взлетали разноцветные снопы салютов. "В этом году их намного больше. В прошлом, когда Татьяна шептала мне про свою жизнь, ничто нам не мешало," - отметил Ефим. Он с трудом увернулся от шипящих брызг огня и поднялся выше, чтобы не задело. Он полетел к Татьяниному дому. "Одна она сейчас или у неё гости, или лежит на софее под пледом и шепчет своему Вэ ФЭ на ушко про меня?"- гадал Ефим. Он сделал круг над её домом, потом ещё, спустившись ниже, но в Татьяниных окнах было темно. "Жаль, что мне не дано зависать в воздухе, как Карлсону. Добрался бы до её окон и всё стало бы ясно." Ничего не выяснив, расстроенный Ефим набрал высоту, круто развернулся и полетел искать своих обидчиков. "Они наверняка болтаются где-то в районе бюро. Может быть снова бьют кого-то." Он приготовил страшную месть - поймать сноп горячих огней салюта и бросить им в лица. Недалеко от него в воздухе словно распустилась яркая ромашка. О чём она напомнила Ефиму, он, как ни старался, не мог. Это его очень огорчило и от этого его лётные качества сильно ухудшились. Чтобы не разбиться в новогоднюю ночь пришлось срочно возвращаться на раскладушку…
Днём телефон беспрерывно наигрывал что-то из Моцарта: поздравили с новым годом обе Бурмистровы. Жалели, что он ушёл, потому что было весело. Татьяна поздравила, сказала, что у неё теперь тринадцать цыплят. Лена извиняющимся тоном спросила всё ли у него нормально. Милочка, хохоча, поздравила с праздником, а потом очень интимно прошептала в трубку, что летом у неё к Ефиму будет не стандартная просьба и она на него рассчитывает. Матвевна присоединилась ко всем поздравлениям и просила передать привет родителям, особенно маме. Последним позвонил уже забытый Ефимом Лев Иосифович: "Извиняюсь, что долго не звонил. У меня две новости - одна плохая, другая хорошая. С чего вы хотели бы меня послушать?" Ефим молчал. "Тогда начну с плохой. Начальству ваш дубляж понравился, но время изменилось. Теперь требуется полное, не закадровое дублирование актёрами. Я понятные вещи говорю?" "Понятные,"- сказал Ефим. "Чтобы вам не был грустно, скажу, что Матвею понадобился голос вашей жены, кажется Машеньки, с которой вы работали на дубляже." "Может быть Татьяны?" "Извините, конечно, Татьяны. Надеюсь вы не расстались?" Ефим не ответил. "Жаль, очень жаль," - искренне сказал Лев Иосифович. "Мне тоже," - подтвердил Ефим. "Она очень непосредственная, открытая и артистичная, но самое главное, её голос. Матвей утверждает, что он ложится на плёнку или на то, что там у него, словно растопленное масло на бутерброд. Короче говоря…" "Короче говоря, - заключил Ефим, - я дам ей ваш телефон, и договаривайтесь сами. А вас, наконец - то, с новым годом!"
В середине февраля Татьяна с независимым видом подошла к начальнику: "С вашего позволения я до конца месяца не буду появляться в бюро." "Греция, Испания, Кипр? "- сразу затосковав, поинтересовался Ефим. "Нет. Останкино, Лев Иосифович, Матвей, Хабенский, Талызина, Пореченков, Мирошниченко." "А последний перевод?" "Я закончила," - она небрежно положила на стол объёмистую папку. У Ефима отлегло от сердца, значит, не заграница, значит не с Вэ Фэ. Хотя какое ему дело до чужой личной жизни, пусть живёт, как знает.
Ефим демонстративно складывал заказы с итальянского, на итальянский на её парту. Она заявилась в бюро только в середине марта. Весёлая, нарядная, другая. Девушки побросали работу и кинулись к ней. Ефим махнул на них рукой и пошёл на улицу - отдохнуть от работы и подышать свежим воздухом. Сразу за дверью наткнулся на Спартака. Ефим непроизвольно посмотрел на его ботинки. Шнурки были завязаны особым узлом в виде ромашки. ромашка. "Что с вами делать, господин предприниматель? Задолжал за январь, февраль, март." "Спартак, ты же не заходил к нам три месяца,"- Ефим попробовал говорить примирительно. "Вот как! - возмутился Спартак, - в налоговую плотишь, за эту квартиру плотишь, всякие подоходные в банк таскаешь. Всем каждый месяц плотишь! А полицейскому, который тебя день и ночь сохраняет, платить не хочешь? Так?" "Верно, уважаемый, не хочу!" Ефим разозлился: "Знаешь почему?" Спартак улыбался, но улыбка его была похожа на гримасу: "Скажешь денег у тебя нет? Я в окно подсмотрел, как твоя бабка деньги мешками в сейф складывает!" "Нет, Спартак, нет, не поэтому. А потому, что тридцать первого декабря прямо около бюро меня избили. Вывеску расколотили, но это не главное." Спартак пытался сделать непроницаемое лицо, это ему не удавалось: злоба перекосила широкие скулы, глаза, и без того узкие, превратились в щёлочки. Ефим заговорил медленно и раздельно: "Потому что в числе тех трёх, что избивали меня, был…ты. Я тебя узнал. Как считаешь, можно платить человеку, который должен тебя охранять, а на самом деле хотел убить или покалечить?" Спартак развернулся на каблуках, пошёл было прочь. Вернулся: "Значит, говоришь, узнал? Как узнал? Докажи!" Ефиму надоел бессмысленный и опасный разговор: "Не по шнуркам тебя узнал, не по шнуркам ромашкой. По запаху тебя узнал. Ты кониной, как настоящий татарин, пахнешь. А ещё регистратор над дверью. Только ты не знаешь где. Так что, до свидания. Я тебе больше не верю."
В середине лета вечером в доме Ефима появилась Милочка. Не одна - с чемоданом. Кроткая, беспомощная. Добродетель так и струилась из неё. Прошла мимо Ефима, словно его не знала, в комнату к Веронике Семёновне. Что происходило за закрытой дверью Ефим не понимал, даже догадаться не мог. "Отцом бы её от мамы отвлечь,"- подумал Ефим, но отец, как нарочно, задерживался в институте. Наконец дверь открылась. На пороге обозначилась Милочка, распорядилась: "Ефим, заходи к нам." Хотя на её щеках были следы слёз, он и подумать не мог, что мать могла кого-нибудь обидеть. Милочка расположилась на раскладушке: "Вероника Семёновна, вы сами сыну расскажете? Впрочем, Ефим давно знает об этом и обещал мне помочь." Мать показалась Ефиму странной. Подумал почему-то про гипноз. Поскольку мать молчала, Милочка сообщила сама, что папиной квартире нужен срочный ремонт. Пусть дорогой, но хороший. Ефим знает хорошего мастера. На время ремонта Вероника Семёновна разрешила пожить у вас. Потому что у мамы сейчас Артём и куча нагрянувших родственников. Места ей много не нужно, было бы где переночевать и всё. У неё в чемодане даже постельное есть и во что переодеться. "Ефим, ты согласен?" "Как мать,"-нерешительно сказал Ефим. "Ну, а Николая Фёдоровича мы постараемся уговорить," - подвела итог Милочка и, подмигнув Ефиму, потащила его с матерью в кухню угощаться пирожками: "Мамочка прислала вам полчемодана вкусноты!"
Отец появился поздно сильно навеселе. "Защита, мать, защита прошла успешно. Потом ресторан прошёл удачно." Наконец он разглядел Милочку. Казалось, не удивился, или сейчас ему было всё равно. "Николай, - мать попробовала привлечь его внимание, - Милочка попросила приютить её у нас на какое-то время. Ты не против?" "Приютим, конечно, отчего не приютить!" "Милочка будет спать в комнате со мной на раскладушке, а Ефим пусть ночует у тебя." Мать подумала, что их дом превращается в общежитие с мужскими и женскими комнатами. "Ты хочешь сказать, - отец встрепенулся, - что гостью мы положим на раскладушку?! Как бы не так! У меня в комнате две кровати. Она будет спать там! Это чей чемодан, её? Почему в передней?" Отец гневно посмотрел на жену и сына, схватил за руку Милочку и вместе с чемоданом притащил в свою комнату. Мать от обиды и бессилия долго плакала. Ефим молча утешал, стоя на коленях возле её кровати. Получалось, что они в одночасье стали лишними в своём доме…
Утром отец, бодро насвистывая, брился в ванной. Потом Милочка долго приводила себя в порядок. За одну ночь она захватила власть в доме: "Вероника Семёновна, я придумала звать вас короче и проще - Никой. Правда здорово? Ника - богиня победы! Ванна свободна, можете пользоваться, а пока мне нужно переговорить с Ефимом." Она поставила на плиту чайник: "Будем завтракать сегодня пирожками." Усадила Ефима напротив: "Ты должен мне помочь. Звони своему знакомому: нужен хороший ремонт." Она по - хозяйски достала из кухонного шкафчика чашки для всех и распорядилась где кому сидеть. Ошарашенные неукротимой её энергией, Стекловы не сопротивлялись. Ефим подумал, что они сейчас как пойманные бабочки, насаженные жестокой рукой на острые иглы. Он разломил пирожок. Из середины выпал запечённый таракан. Ефим схватил миску с пирожками, выбросил вместе с миской в кухонное окно и выбежал из квартиры: "Разбирайтесь сами, как хотите!" Жалко было мать, но что делать, Ефим не понимал.
Взбудораженный, он примчался на работу. Валентина Матвеевна в одиночестве разбиралась с документами. Увидела Ефима: "У вас что-то случилось?" "Случилось, ещё как случилось!" - закричал Ефим. Он хотел рассказать этой мудрой спокойной женщине всё: как его избили на новый год, как поссорился с участковым, что творится со вчерашнего вечера дома. Но не стал - она могла рассказать это дочери, а Татьяна теперь была чужая. Вместо этого позвонил Хайри. Рассказал про разбитую вывеску, которую нужно заменить последней оставшейся, и про ремонт в квартире дипломата, где требуются руки Хайри. "Карашо,- сказал Хайри, - но зачем, эфенди, ты так нервный? Всё сделаем. Для тебя делали - для дипломата сделаем. Как сэбе сделаем. Евро! Завтра в десят к тэбе буду. О"кей?" "Yes!"- сказал Ефим и начал успокаиваться.
День прошёл, как обычно. Идти домой не хотелось, но мать! Милочка вернулась из своего МГИМО: "С завтрашнего дня нам будут доставлять еду из ресторана. Мужчинам мясное, нам с Никой полезное. Расходы за мной - это плата за проживание и Ника от готовки освободится, а я вообще с кастрюлями на "вы". Мать молчала растерянно, отцу было приятно, что теперь о нём все заботятся, даже Милочка. Они доели приготовленное матерью и разошлись по комнатам. "Завтра я поговорю с отцом," - сказал Ефим. "Ефим зря выбросил бесподобные пирожки," - отец пожаловался Милочке.
Ефим осторожно нёс последнюю вывеску с золотыми буквами на чёрном фоне и немного опоздал - Хайри уже снимал висевшие на болтиках осколки старой. Возле турка крутился участковый. Увидев Ефима, быстро ушёл. Через десять минут вывеска красовалась на старом месте. "Снова разобьют," - тоскливо подумалось Ефиму. "Тэбе, эфенди, нужно металлическую," - посоветовал турок. "Бомжи на металлолом наверняка снимут," - возразил Ефим. "Зачэм снимут?- возмутился Хайри,- я её над дверью высоко крэпко делать буду!" Ефим устроил Хайри экскурсию в бюро. С гордостью показал обстановку, представил Хайри "цветнику", подвёл к открытому сейфу и многозначительно подвигал по полке металлический ящик для денег. "Нэ так делать," - сказал Хайри и, чтобы не путаться в трудных русских словах, дальше говорил на английском: "Нехорошие люди сейф откроют, ящик с деньгами с полки снимут и убегут. Тебе будет плохо, им хорошо. Хочу, чтобы тебе было хорошо. Только немного придётся пошуметь. За партами работать перестали, прислушивались к разговору. Хайри принёс инструменты и начал шуметь. Персонал выкатился на улицу отдохнуть и обсудить турка. Даже через закрытые двери и окна слышались пронзительные звуки, извлекаемые Хайри из сейфа. Через час сейф намертво соединился с полом и стеной, денежный ящик - с сейфом. "Хайри, возьми из ящика за работу сколько нужно," - сказал Ефим, и в бюро потекла обычная жизнь...
Отец ещё не пришёл. Мать лежала на кровати. Остро пахло как в больнице. Появился отец, наиграно бодро спросил: "Что у нас сегодня на ужин?" "Отец,- сказал Ефим,- давай избавимся от этой леди. Вместе с её чемоданом избавимся. Выставим его на лестницу и всё! Наверняка знаю, что в чемодане в обложке из крокодиловой кожи над её тряпками лежит КАМАСУТРА." Отец взбесился: "Ты открывал чужую вещь?! Как ты смеешь! О! Я понимаю, я всё понимаю! Она мне рассказала, просила прощения за случайно случившееся у вас. Ты же виноват, что всю ночь расхваливал ей меня: и про волосы на груди, и про всякое другое. Я её понял и простил, потому что ты мне не чужой!" Ефим не мог даже рта раскрыть. "А теперь выгнать?- продолжал отец, всё больше негодуя, - ты ещё не знаешь, что такое настоящая любовь! Ты не понимаешь, что это последняя, самая сильная, самая нежная. самая… Если её не будет, я умру, знай это!" Щёлкнул замок. Появилась Милочка: "О чём мои мальчики так бурно беседуют? Даже на лестнице слышно. Сейчас принесут ужин. Безумно хочется есть!" Действительно, вслед за ней появился рассыльный из ближнего ресторана - юноша с двумя большими сумками на плечах. Через минуту стол, как по волшебству, уставился тарелками. В судках сладко и сильно пахло едой. Милочка расплатилась с посыльным, сказала, что Ефим попозже возвратит посуду. Милочка, словно волшебница, хлопнула в ладоши: "Прошу всех к столу!" Зашла к матери. "Как я обещала - мальчикам мясо, девочкам вкусное! Пойдёмте." "Не могу я,- взмолилась мать, у меня внутри всё трясётся и жмёт… Если бы вы…все… знали, как жмёт!" Она откинулась на подушку…
Ефим вызывал скорую. Отец волчком кружился по кухне, смотрел, как Милочка ковыряется во вкусном. От Милочки пахло хорошим вином и… любовью.
Мать положили на носилки. Отец оттолкнул Ефима, ухватился за край носилок. Он сел в машину рядом с матерью, снова оттолкнув Ефима. Для Ефима места не было. Он поднялся в опустевшую квартиру. "Отправил? - спросила Милочка, - пойдём, я спать хочу." Ефим влепил ей пощёчину. Милочка сказала: " Дурак! Не хочешь, так и скажи. Я пошла спать."
Под утро возвратился посеревший отец: "Нет у тебя, Ефим, больше матери, крепись…Я спать пошёл." Ефим слышал, как в отцовской комнате Милочка капризно сказала: "Николя, ты меня разбудил. Мне же через час в институт собираться…" Ефим бросил на пол ключи от квартиры и вышел. У него теперь не было матери, ключей от дома, значит, и дома. И веры в людей тоже не было. Он добрёл до бюро, закрыл за собой двери так, чтобы было слышно, если кто-то придёт. Сел за Татьянину парту и заплакал. Он оказался один на свете, хотя кругом было много разных людей.
К приходу Валентины Матвеевны (она всегда приходила в бюро первой) Ефим крепко спал за Татьяниной партой. Его разбудил, показавшийся кощунственным, звук телефона. Там значилось, что звонит Милочка. Он не хотел её слышать, но всё равно сказал, что слушает. Звонил отец, сказал, что хлопочет о похоронах и ждёт сына домой, и Милочка тоже ждёт.
"У меня больше нет дома," - ответил Ефим, и Матвевна это слышала…
После похорон ему не хотелось приходить ни на работу, ни домой, и три дня днём он слонялся по городу, а ночевал в бюро. Телефон молчал - разрядилась батарейка, лицо обросло трёхдневной щетиной, щёки ввалились. Он проникал в бюро словно вор, когда все расходились, и покидал, едва светлело за окнами. Как-то, отслеживая уход своих из бюро, Ефим нос к носу столкнулся со здоровым парнем из тройки, когда-то предлагавшей ему защиту. Возможно, этот парень тоже избивал его перед новым годом.
Ефим так устал бомжевать, что на четвёртые сутки проспал рассвет, и его застукала Матвевна. Вид начальника её ужаснул. Она сказала: "Об ушедших нужно помнить, об окружающих - думать. Мучая себя, вы мучаете нас всех. Жизнь продолжается. Работы завал. Принесли перевод на японский, а я не знаю браться ли за него. Так что, вот вам ключи от моей квартиры. Мужнины причиндалы для бритья в шкафчике в ванной. Приведите себя в порядок. Поешьте - всё на плите, наверно ещё горячее. Отдохните. Вечером ждите меня, никуда не уходите." "Никто не придёт?"- осторожно спросил Ефим. "Татьяна сейчас очень занята," - ответила Валентина Матвеевна.
Выйдя из бюро, Ефим снова наткнулся на здорового парня. "Следит ведь за кем-то, может быть даже за моими или за мной," - подумал Ефим, но что делать с этим придумать не мог. Ему встретились обе Бурмистровы, Юлечка и Елена, которая Токуревская, но его не узнали. У Матвевны он долго стоял под душем, размышляя как жить дальше. Придумал только, что нужно забрать из дома кое-что своё. Для этого нужно связаться с отцом. Получалось, что опять через Милочку. Он тщательно выбрился, поел с плиты и присел на знакомый диван. Усталость взяла своё - он сразу крепко заснул, не успев позвонить Милочке с городского телефона.
Проснулся с трудом от длинного звонка в дверь. Почудилось, что в бюро сработала сигнализация. В квартиру вошла Валентина Матвеевна, но не одна - с ней была Айко! "Знакомьтесь, - сказала Матвевна, - это Айко." Айко приложила руки к груди и поклонилась. Ефиму на этот раз показалось, что вместе с Матвевной в дом вошло маленькое солнце из сказки, о которой он пока только мог мечтать. И вот оно здесь, перед ним." "Мы знакомы с позапрошлого нового года," - сказал Ефим. Айко подала руку. Их, как и в прошлый раз, словно ударило током. "Я пригласила Айко посоветоваться насчёт перевода, раз заполучила начальника в дом, - сообщила Валентина Матвеевна, - но сначала давайте поужинаем." "У тебя грусть?"- спросила Айко. "У меня мама умерла, - сказал Ефим, - а в доме поселилась плохая женщина, которую любит отец." "Она тебе нехорошая?"- спросила Айко. "Хуже,"- сказал Ефим. "Мне казетца, ты этой женщиной перезиваешь, потому сто сам виноват." Ефим согласился. "У нас в Японии знают, сто будусее зависить от прошлого, а в новом всегда есть старое." Ефим видел, что Айко хотела сказать ещё о чём-то важном для него и для неё, но Валентина Матвеевна пригласила их к столу: "Договорились насчёт перевода?" " Не успели,- сказал Ефим, - Айко меня учила жить."
Ефим уговорил Айко взяться за перевод с завтрашнего дня. Проводив к метро, спросил разрешения завтра встретить её здесь же и отвести в бюро. "Мы здесь встречались с Танеской и Юлей, когда тогда на новый год, когда твой папа выпивал про любовь, а с мамой ты быстро ушёл и нам было скучно. Потом мы составляли твой портрет, и нам стало весело." Прощаясь, приложила руки к груди, закрыла глаза и тихо сказала: "Я сумаседсая. Я все дни зду тебя. У меня стыд, но сто делать? Прости. Ты зизнь. Моя зизнь. Люби меня, да?" Айко, милая моя славная Айко. Я тебя всегда люблю. С первого раза люблю. И на всю жизнь люблю. Ты должна это знать. Ты можешь быть со мной всегда? Ты хочешь этого? " "Хотю. Хотю. Хотю,"- твердила Айко, как заклинание. Он первый раз увидел её широко раскрытые глаза, переполненные любовью. Он поднял её на руки. Их словно ударило током. Он поцеловал эти глаза, не стесняясь прохожих… Отпустить её одну в метро Ефим не смог и проводил до дома, где она жила у посла. Это был дипломатический дом в центре Москвы. В этом доме он однажды был у Милочки…
Ефим возвращался к Валентине Матвеевне, не переставая думать об Айко, и внутри его волнами прокатывалось электричество. К его приходу Матвевна разложила диван так же, когда болела Татьяна. Ефим вспомнил, как Татьяна прикоснулась к его руке сухими и горячими губами. "Я хочу вам всё рассказать, - сказал Валентине Матвеевне, - знаю, мне будет легче, вам тяжелее. Но я должен кому-то об этом рассказать, иначе можно сойти с ума, а рассказать мне некому. Но сначала нужно позвонить узнать про отца." Милочкин мобильный номер был у него в телефоне, но из-за батарейки телефон не работал. Круг замкнулся. Всё, кроме Айко, было против него! Матвевна успокоила: "Завтра в бюро найдём нужный вам номер. Любую трубку дадим, и говорите себе на здоровье. " "Только утром я сначала встречу у метро Айко и отведу в бюро. Там вас и дождёмся, хорошо?" Матвевна была не против. Ефим начал рассказывать всё, начиная с пирожков Милочкиной мамы. Ещё он рассказал, как его избили перед новым годом и как он рассорился с участковым…
Валентина Матвеевна не могла заснуть из-за рассказа Ефима. К утру она была полна решимости высказать Ефиму всё за его слюнтяйство, безволие и малодушие. За всё, что он допустил в своём доме. Наконец, за дочь, неизвестно зачем тянущуюся к такому слизняку.
В девять тридцать Ефим у метро встретился с Айко. Сегодня она была другая - взрослее, смущённая и строгая. Сказал, что до бюро её понесёт на руках. Она ответила, что впереди у них очень много времени - он успеет это сделать ещё много раз, если ему так хочется. "Лутсе не носится на руках, а много вместе лететь на небе," - сказала Айко. Ефим понял, что речь идёт о самолёте до Японии и с завтрашнего дня решил учить японский. Они подошли к бюро. Ефим показал ей вывеску с золотыми буквами на чёрном зеркальном фоне и, не слушая Айко, внёс её на руках в бюро. Сам стал отключать охрану. Айко решила спрятаться за самую дальнюю парту - пускай Ефим поищет, раз не послушал её и поднял на руки при всех. Вчера тоже поднимал при всех, но вчера она этого хотела. Ефим заглянул в бюро. Айко не было. "Спряталась! Но мы её сейчас найдём!" - он потёр руки словно кровожадный Бармалей.
В наружную дверь поскреблись. Ефиму показалось это странным, но дверь распахнул. Страшный удар обрезком ржавой трубы свалил его с ног. Последнее, что, упав лицом в пол, он успел увидеть, были завязанные необычным узлом шнурки на ботинках. Потом всё погасло…
Валентина Матвеевна решительно открыла дверь бюро, готовая, несмотря на Айко, высказать Ефиму всё, что о нём думает. И тут же закричала страшно: в луже крови, уткнувшись лицом в пол, лежал мёртвый Ефим. Она растерялась, увидела кровавые следы на полу и подбежала, стараясь наступать мимо, к сейфу. Сейф был взломан. Металлические его створки погнуты, большая ручка вырвана с корнем и валяется на полу. Но денежный ящик, наглухо прикреплённый к сейфу, был на месте и закрыт. Она выла от страха. Ей вторили чьи-то рыданья. "Кто там?" - в ужасе закричала Матвевна. К ней подбежала трясущаяся от страха Айко: "Я спрятанась для Ефима… и всё!" Матвевна с Айко вернулись к тамбуру, Матвевна снова увидела лежащее с подвёрнутой под себя ногой мёртвое тело. Набрала номера полиции и скорой. Осторожно перешагнув через мёртвого, они вышли из бюро. Матвевна закрыла дверь на средний замок. Потом его открыла. Теперь по её расчётам, если открыть дверь, должно зазвонить и завыть. Они, трясясь, стояли рядом с дверью бюро. Мимо по своим делам торопился Хабибулин. Весь красивый в новенькой полицейской форме. Улыбнулся приветливо: "Чего, мадамы, не заходите?" Матвевна, стуча зубами, еле выговорила: "Там…человека убили." "Как? На моём участке? Этого ещё не хватало!" Он рванул дверь - залились звонки и завыла сирена. Ко входу, наконец, подрулила скорая, за ней машина со следователями. Положение тела обвели мелом, сфотографировали, и на носилках оказалось то, что ещё полчаса назад было Ефимом Стекловым. Скорая, раздвигая утренние машины, унеслась в больницу или в морг с телом индивидуального предпринимателя. Участковый Хабибулин хлопотливо рассказывал следователям свою версию случившегося. Особенно напирал, что пострадавший не успел отключить сигнализацию. Всё это он кричал, потому что над дверью звонило и выло. Народ начал толпиться возле бюро. Матвевна прокричала на ухо кому-то из следователей, что может охрану отключить. Ей разрешили. Подъехала ещё одна машина с криминалистами. К Матвевне подбежала дочь, спросить не успела - догадалась по маминым глазам, что с Ефимом несчастье. Татьяна ахнула, глупо, по-детски спросила изумлённо: "Убили? Как? Совсем?" "Не знаю, ничего не знаю," - Валентина Матвеевна прижала к себе дочь и Айко. Пришедших на работу Лену, Юлечку, Бурмистровых и Токуревскую отправила домой. Айко, всё время оглядываясь, пошла вместе с ними к метро…
Валентина Матвеевна, Татьяна, следователи в сопровождении хлопотавшего вокруг них Спартака разместились на свободных сегодня партах.
Приготовились составлять протоколы. Татьяна спросила: "Мамочка, можно я хотя бы пол замою." "Я сама вымою, если мне разрешат," - сказала мама. Ей разрешили. Спартак ходил возле Валентины Матвеевны. Татьяна, следя за Хабибулиным, шепнула, как ей показалось главному следователю: "Вы Спартака, - она глазами указала на участкового, - удалите. Он у нас всегда деньги требовал и вообще.
"Это для протокола? - спросили её, - хорошо, удалим…потом. С него начнём, а вами закончим." Матвевна домывала пол. Думала, говорить дочери о рассказе Ефима, или… Решила пока не говорить.
Спартак озвучил свою версию случившегося. Ему разрешили быть свободным, но ушёл неохотно только после напоминания. Следователи продолжали расспрашивать. Сказанное Валентиной Матвеевной записывали, переспрашивали, уточняли.Спросили: "У вас где деньги хранятся?" Валентина Матвеевна показала на вскрытый сейф и металлический ящик на полке. "Идёмте, проверим вашу копилку." На ящике были следы острого металлического. Следователь неаккуратно провёл тыльной стороной руки по крышке и чертыхнулся: на руке появилась глубокая кровяная царапина. Запасливая Матвевна бегом принесла аптечку, принялась бинтовать руку. "Я сам, - морщась, сказал следователь, - лучше проверьте наличность." Наличность была не тронута. Они вернулись на место. Коллеги похихикали над следователем. "Я бы руки оторвал работяге за заусенцы на крышке. Острые, как бритва! - до сих пор морщась, сказал пострадавший, - но продолжаем." Он посмотрел на Татьяну, но затренькал дверной звонок. Вошёл улыбающийся отец Ефима, пошутил: "У вас что, переводы с полицейского на русский? А где Ефим?" Он снова пошутил: "Мать прислала ему ключи от дома." "Николай Фёдорович, - заплакала Татьяна, - Ефима больше нет…Его убили… Сегодня…Здесь." Николай Фёдорович хлюпнул носом, лицо скривилось в жалобной гримасе, строго спросил: "Это правда?" Ему не ответили. "Ключи всё равно возьмите." Сказал и вышел, но сразу вернулся: "Скажите, вы, милиция, вы всё знаете, зачем близкие покидают меня один за другим?" Ответа не было, да Николаю Фёдоровичу он и не требовался. Он шёл домой, чтобы во всём разобраться самому… С помощью Милочки.
Она готовилась к занятиям в МГИМО в комнате отца, прилежно склонив очаровательную головку над конспектом. Она так была занята этим важным делом, что не заметила или сделала вид, что не заметила его появления. Он любовался завитком её волос, как бы нечаянно расположившихся над прозрачным ушком и тонкими её пальцами, нежно державшими большой карандаш. Он, смеясь, как-то подарил ей этого великана и не ожидал взрыва туземной радости с визгами, поцелуями и случившимися ласками. "Вероника так бы не смогла," - подумал тогда Николай Фёдорович. "Николя! - отбросив в сторону карандаш, подскочила к нему Милочка, - ты так незаметно подкрался, что я могла испугаться и умереть. Ты будешь меня жалеть, если я умру?" У Милочки сегодня было превосходное настроение. Она даже хотела закружить Николя по комнате. Но он не стал кружиться, только прижал её к себе и почувствовал гибкое молодое тело, готовое раствориться в нём. Потом отстранил её. "Что с тобой?"- капризно скривив губки, спросила Милочка. Николай Фёдорович молчал, боясь испугать её или расстроить, но не выдержал: "Нашего с тобой Ефима убили сегодня. Сказали, что на работе." Она оттолкнула его и бросилась к своему чемодану. На пол полетел альбом в переплёте из крокодиловой кожи, за ним что-то воздушное, невесомое. Она выхватила со дна тяжёлую чёрную книгу с толстыми листами и, не поднимаясь с пола, стала её быстро листать, приговаривая: "Я же предупреждала, я предупреждала, чтобы берёгся!" Николай Фёдорович тупо смотрел на прекрасные ноги с розовыми ноготочками, показавшиеся из-под расписанного лотосами шёлкового халата. "Очнись! - резко сказала Милочка, - подай мне деревянную линейку!" Он суетливо подал линейку. Она накладывала её на какие-то знаки и схемы, бормотала что-то, соединяла точки и нервничала. Потом, торопясь, перевернула лист так, что оторвала половину, и Николай Фёдорович снова убедился какие у неё сильные пальцы. Наконец, точки соединились как нужно. Она перевернулась на спину, отодвинула книгу. Посмотрела снизу на Николя: "Иди ко мне."
Он неуклюже расположился рядом. Милочка обняла его, потом резко вскочила и сказала: "Ефим жив! Ему сейчас плохо, но он жив! Индийский гороскоп не обманывает! Запомни это, Николя!" Он поднялся, осторожно обнял свою прорицательницу и ещё осторожнее поцеловал прекрасное ушко под завитком душистых волос. Потом ушёл в комнату сына, посидел там на его раскладушке и на кровати жены. Его позвали, и он ужинал с Милочкой доставленным из ресторана. Милочка рассказывала Николя об индийском гороскопе, который никогда не обманывает…
Следователи покидали бюро, забрав обрезок трубы и найденные за стенкой сейфа лом и две мощных монтировки, которыми ремонтируют колёса грузовиков. "Что же теперь с Ефимом? - спросила Матвевна, - увезли и всё. Как, куда?" "Нам-то что делать?"- обратилась Татьяна к, как ей казалось, главному. "Вас известят,"- нелюбезно ответил главный. "Зачем девушку мучаешь? - сказал другой, - звякни Потапову - он сегодня на разбоях, должен уже знать." Потапов знал: "Стеклов Ефим Николаевич, проживает в Москве, не женат, личные вещи и документы при нём. Доставлен в Первую Градскую, жив. Ещё что?" "Спасибо, Потапов. Будь здоров и не кашляй."
Следователи в бюро больше не появлялись. Зато у них одна за другой перебывали и Лена, и Юлечка, и обе Бурмистровы, и Токуревская. Чуть ли не каждый день приглашали к себе Валентину Матвеевну, реже Татьяну. Постепенно вырисовывалась картина нападения, но без показаний пострадавшего неясного было много.
Ефим очнулся в большой белой комнате, перегороженной ширмами. Голова нестерпимо болела. Он попытался потрогать болевшее, но проходивший мимо в салатовом халате и такой же шапочке сделал строгие глаза и шлёпнул его по руке. Его всё время тошнило, выворачивало на изнанку. Он подумал, что вместе с исторгающейся зеленоватой с пузырьками жидкостью из него выходит жизнь. Он вспомнил отца, оттолкнувшего его от скорой, где на носилках лежала мать, и не давшего сказать ей ободряющее, или хотя бы попрощаться. Его снова вывернуло. Ему вертикально подняли часть кровати и на ноги поставили тяжёлое никелированное ведро, но не круглое, а с верхом как эллипс. Ефим подумал, что в такие вёдра собирают внутренности умерших. Ефима кренило то в одну, то в другую сторону. Чтобы больной не свалился, его под грудью прихватили резиновым жгутом к поднятой спинке кровати. Теперь голова бессильно болталась на тонкой, как ему казалось, шее. Около него остановились мужчина и девушка - оба в синем. "Отец с Милочкой зачем-то пришли, - нехотя подумал Ефим, - наверно прощаться. Но почему они так изменились?" Человек в синем трогал его голову. Девушка, со шприцем ловко нашла вену, и шприц с розоватым раствором опустел. Ефим заметил, что ногти её покрыты коричневым лаком с блёстками. Его повезли на кровати с ведром в ногах по коридору, где зачем-то ярко светили лампы. Он пытался их считать, но не смог, потому что, оказалось, забыл как считать. Ему стало скучно, и он уснул…
Проснулся Ефим среди ночи в новом месте. Ведра в ногах не было, и кровать была другая, высокая и ровная. Он осторожно повернул голову: рядом была никелированная стойка с закреплёнными на ней бутылочками. От одной к левой руке тянулась трубка с иглой на конце, закреплённая в вене пластырем. Другой рукой он потрогал голову, но её словно не было. Было что-то размером с хороший арбуз, но не твёрдый, а матерчатый, словно арбуз сильно забинтовали. Ефим зашевелился. "Что случилось?"- в палату тотчас вошла медсестра в белой куртке и коротковатых голубых брючках. Она наверно спала сидя, положив голову на руки, потому что на щеке образовались вмятины, повторяющие косточки сжатой в кулак руки. Ефим не понял, что она говорит. Хотел извиниться и спросить разрешения отлучиться в туалет, но не смог этого сделать. Оказалось, что он забыл все слова. Сестра ждала. Тогда, словно глухонемой, он показал, что нужно отцепить его от трубки и пальцами побежал по одеялу, показывая на дверь. Сестра поняла: у неё за время дежурств бывало и не такое. Сказала: "Сейчас принесу - это дело поправиное." Она смешно путала буквы, Ефим этого не понял.
Днём в палате появился следователь. Переговорить с оперированным разрешили, но не дольше десяти минут. Ефим видел следователя и слышал, как тот говорит. Но понять что, не мог. Он не помнил слова, их значение и употребление! От этого ему стало жутко. Он пальцами по одеялу показал следователю - уходи, закрыл глаза и начал себя оплакивать, но не снаружи - слезами, а внутри себя.
С помощью дневной сестры (она была в розовом) Ефим перебрался на каталку. Она заботливо поддерживала "арбуз", который получился вместо его головы. У неё были сильные руки и большое тело. Эти руки доставили Ефима в перевязочную и обратно, и присоединили к новой трубке. Сестра не разговаривала с ним, видимо, ночная сообщила, что пациент глухой или немой, или всё вместе. Путешествие немного отвлекло Ефима от мрачных мыслей. Да, он забыл все слова всех языков, которые знал, но он мог думать, а это уже кое-что значило! Кроме того, он воспринимал цвета. Вспомнил, что окружавшие теперь его люди - медсёстры и врачи - все были в разном: синем, зелёном, белом, голубом, а теперь в розовом. Он вспомнил цвет шапочки и яркой куртки Татьяны, когда они шли к ней на тот ещё новый год. Размышления утомили Ефима, и он заснул.
В обед большая медсестра кормила его чем-то холодным и тёмным. Это было картофельное пюре. Ефим удивлялся, что столовая ложка в её руке казалась чайной. На сладкое он получил укол в мягкое место и новую, присоединённую к вене бутылочку. Два следующих дня были похожи на предыдущие, а на третий он увидел в палате уже приходившего к нему следователя. Следователь опять что-то говорил, Ефим догадывался, что спрашивает, но не понимал слов. Следователь отчаялся. Ефим устал. Он обрадовался, когда следователь вышел, но тот вернулся с листом белой бумаги и карандашом. На листе следователь крупно написал: "ЧИТАТЬ МОЖЕШЬ?" Ефим подумал, что может и неаккуратно мотнул головой. Снова поплыло перед глазами и снова потребовалось ведро…
После случившегося с Ефимом, в бюро поселился страх. Первые дни бюро не работало - сидели по домам, переживая за начальника и за себя, ведь с каждой из них могло произойти то же самое. Айко, с припухшими от слёз глазами, нянчилась в дипломатическом доме с детьми посла. Валентина Матвеевна, чувствуя ответственность перед заказчиками и необходимость пополнения кассы, обзвонила своих девочек. Всем говорила одинаково: "С завтрашнего дня начинаем работать. Касса должна быть полна и ваши кошельки тоже. Собираемся в десять все вместе на улице и вместе заходим в бюро. Там закрываемся и работаем. Выходим тоже вместе. Никаких прогулок в одиночку. Будем внимательны и осторожны. Начальник жив, так мне сказали полицейские. Наше бюро - наша крепость!" Татьяна жила сейчас у мамы. Вместе было не так тоскливо. "Матвевна!- сказала дочь, прослушав переговоры с девочками, - помнишь, Ефим на новый год подарил нам стеклянных цыплят? Так вот, мы теперь твои стеклянные детки, а ты наша стеклянная мама - курочка." "Я вас завтра отведу на работу, - сказала курочка, - и запру там, а сама поеду в больницу - пора узнать, как нам жить дальше." "И стоит ли,"- тихо сказала Татьяна.
В Первой Градской Валентине Матвеевне, представившейся неутешной матерью Ефима, удалось пообщаться с хирургом, собравшим череп пострадавшего в единое целое и скрепившего его заклёпками. Благодарная Матвевна вручила хирургу некий конверт. Хирург обещал плотненько отслеживать голову сына. Так и сказал: " Отслеживать плотненько." Валентина Матвеевна хотела хотя бы одним глазком взглянуть на Ефима, но ей не разрешили: "Недельки черед две - три приходите. Ему возможно будет лучше. Радуйтесь, мамаша, что мозг не задет."
У Валентины Матвеевны несколько отлегло от сердца. Она подходила к бюро, готовясь обрадовать своих цыплят. Перед дверью стоял участковый Хабибулин и не отпускал кнопку звонка: "Что у вас происходит! Звоню полчаса и никто не открывает! " Он был возбуждён. "Что случилось?"- спросила Валентина Матвеевна. "Не открывают и всё! - нервничал Хабибулин, - мне дали задание обследовать ваш сейф на предмет улик. Хабибулин - исполнительный полицейский, а ему препятствуют! Открывайте немедленно!" "Я не могу этого сделать. У меня нет ключей," - зачем-то сказала Валентина Матвеевна. "Будем дверь взламывать!" - выйдя из себя, пригрозил участковый. "Извините, ничем не могу вам помочь,"- сказала Матвевна. Чтобы не раздражать Спартака, пошла по направлению к своему дому, но остановилась и набрала номер следователей. Ей велели звонить, если что, и не стесняться. Сообщение Матвевны насторожило. Ей объяснили, что она вправе никого не впускать в помещение, являющееся частной собственностью, и никто не может этого требовать без решения суда или ордера на обыск. Валентину Матвеевну это не успокоило. Представила, как ломают дверь бюро, как туда врываются незнакомые злые люди. Ей стало страшно за себя и девочек. Её состояние, похоже, поняли: "Подождите." Она сильнее прижала трубку к уху, чтобы не мешали машины. Пожалела, что поторопилась звонить с улицы, а не из дома, но всё таки расслышала: "Потапов, ты у нас самый мудрый. Давай пошлём тётеньке молодого. Дело там не чистое. Мы никому ничего не поручали. Молодой - везучий. Авось чего прояснит, да и тётенька хорошая. А дочка у неё вообще первый класс," - сказал кто-то. "Валентина Матвеевна! Через часик к вам прибудет наш человек. Молодой. В штатском. Лицо симпатичное, - в трубке засмеялись, - зовут Фёдором. В общем, дядя Фёдор. Если что, звоните." У неё перестало трястись внутри. Она гуляла по улице, не выпуская из вида бюро, и думала о девочках, Айко, дочери и Ефиме, пока не увидела возле бюро молодого человека, тянущего руку к кнопке звонка. Быстро перебежала улицу: "Дядя, как вас зовут?" "Фёдор, - ответил молодой человек, - показывайте ваше хозяйство." "Хозяйство" испуганными глазами смотрело на вошедшего. Он быстро и цепко осмотрел помещение, сидящих за партами и, не раздумывая, присел к Лене: "Французский? Я когда-то учил французский. Буду вам помогать." Не оборачиваясь, сказал Валентине Матвеевне: "Дверь на замок не закрывайте, не нужно." Лена посмотрела на сидящего рядом: "Я Лена. Вон там Наташа и Галя Бурмистровы, только они не сёстры. За ними другая Лена – Токуревская. А это Юля. А там, где телевизор, Татьяна. У неё мама Валентина Матвеевна." "Фёдор, - будем знакомы. Я пришёл вам помогать." "Очень хорошо, - сказала Лена, - а то наш начальник заболел, и мы зашиваемся." Затренькал звонок. Дверь сначала подёргали, потом вошёл Спартак. Увидел нового человека: "У вас пополнение?" "А что нам делать? - сказала Валентина Матвеевна, - Ефим в больнице умер, а нам жить-то нужно." Девочки дружно зарыдали. "Зачем так сказала, - выругала себя Матвевна, - нужно было раньше им всё рассказать. А когда?" "Сочувствую," - хрипло сказал Спартак и озабоченно направился к сейфу: "Эк его разворотили!" Он пытался что-то достать из-за сейфа. "Давайте я вам помогу," - предупредительный Фёдор бросился на помощь участковому, по пути отметив, что тот в нитяных перчатках. "Какой-то дурак прилепил его к стенке - рука не пролезает!"- сердился Хабибулин. Ничего не найдя, не прощаясь ушёл.
"Девочки! Простите меня! Перестаньте оплакивать Ефима. Он должен выздороветь. Я была в больнице. Голову ему отремонтировали, недельки через три можно будет его навестить." "Ура!"- закричали, завизжали, запрыгали переводчицы, а Лена, воодушевившись, расцеловала Фёдора.
С этого дня Фёдор ежедневно приходил в бюро "помогать тётеньке", а в палате Ефима появлялся следователь, пытавшийся с ним переговорить с помощью листа белой бумаги. "ЧИТАТЬ МОЖЕШЬ?"- было его паролем, его визитной карточкой. Ефим отвечал "ДА", опустив ресницы. "КОГО ВИДЕЛ?"- спрашивал лист. Ефим отмахивался свободной от трубочки рукой. "ЧТО ЗАПОМНИЛ?" - не отставал лист. Ефим долго молчал, вспоминая, как внёс Айко в бюро, как нажимал четыре кнопки в секретной коробочке и пятую - месяц рождения мамы. Запомнилось, что Айко спряталась, и он её собрался искать. Последнее, что он видел, упав лицом в пол, были завязанные особым бантиком шнурки на чьих-то ботинках. Ефим поманил лист к себе. Левой рукой взял карандаш. Следователь преданно следил за неуверенным движением руки больного. Карандаш рисовал лепестки ромашки. Плохо рисовал, неровно, прерывисто, но следователь догадался, что это цветок. Он сам пририсовал к цветку стебель и листики. Ефим обиделся и отвернулся. Следователь понял, что встреча откладывается до завтра.
На завтра у Ефима освободилась от трубочки правая рука. Рисовать ей было удобнее. Он ждал следователя, готовый разрисовать весь лист. Следователь появился с листом "ЧТО ЗАПОМНИЛ?" Ефим взял карандаш. Опять нарисовал лепестки ромшки. Потом подумал и нарисовал коробку, внутри которой были ёлки и ещё контуры людей: очень большого и двух поменьше. Его художества напоминали рисунки пятилетнего человечка, но Ефиму были понятны и даже нравились. Следователь снова хотел пририсовать к лепесткам стебель и листики, но Ефим рассердился и пальцами по одеялу показал "УХОДИ". Следователь аккуратно вложил лист в папку, где уже была "ромашка" с пририсованным к ней стеблем и листиками, и, озадаченный упорством больного, уже собрался уходить. Он не поверил себе, услышав неуверенное "STOP", исходившее от Ефима. Тот показал рукой "ДАЙ РИСУНОК". Он нарисовал возле коробки с ёлками маленькую машинку, и теперь, удовлетворённый, показал следователю "УХОДИ".
Вернувшийся в отдел следователь продемонстрировал своим Ефимовы каракули. "Пообщался?" - спросили его. "Наобщался, - мрачно ответил тот, - но ничего не понимаю." Позвали мудрого Потапова. Потапов долго вертел лист с рисунками, зачем-то понюхал его, сказал: "Дуй к тётеньке в бюро. Пускай разгадывает художества своего начальника. Там ещё и девиц много, одна другой краше. У них ум изворотливый. Заодно проверь молодого - не пропал ли там."
Следователь явился в бюро не вовремя. Молодой только-только перебазировался к Юле, выяснив, что та трудится над английским переводом. Сообщил, что в школе учил английский, и теперь будет ей помогать. Присмотревшись в эти дни к персоналу бюро, он установил, что самая спортивная на вид из всех - Татьяна. Затем, по его классификации следовали милая Юля, доброжелательная Лена и хохотушки Галя и Наташа Бурмистровы. Последние были ничего, но только когда смеялись. Лена Токуревская была для него загадкой и чтобы её понять, молодой решил, закончив помогать Юле, начать помогать ей. Сам он ходил в мастерах спорта по самбо и дзюдо, поэтому относился к спортсменкам с пиететом, но к Татьяне подходить не решался, находясь под надзором её матери. Валентина Матвеевна возвышалась за письменным столом начальника и всё замечала. Она первой заметила вошедшего следователя и, переговорив с ним, собрала "цыплят" возле стола. Следователь положил лист с каракулями Ефима на середину стола, чтобы всем было видно. Сказал: "Со Стекловым вижусь чуть ли не каждый день. Говорить он пока не хочет или не может. Поэтому мы общаемся при помощи вот таких листов." Он положил на стол "ЧИТАТЬ МОЖЕШЬ?", "КОГО ВИДЕЛ?", "ЧТО ЗАПОМНИЛ?". Татьяна ушла в свой уголок, закрыла уши, чтобы не слышать весь этот ужас. Следователь рассказал, что, наконец, добился от Ефима рисунка - ответ на "ЧТО ЗАПОМНИЛ?". "И ещё. Ефим чётко сегодня сказал "СТОП", но не обычно, а как англичанин, и пририсовал около коробки с ёлками маленькую машинку. Но что это означает, мы в отделе понять не смогли. Поэтому я пришёл к вам. Помогайте. Вы его лучше знаете." Начались гадания и обсуждения. По накалу страстей это напоминало кадры из передачи "Что? Где? Когда?" Матвевна снова первая среагировала на открывшуюся дверь и вошедшего участкового. "Ого! У вас пополнение! Ладно, я потом зайду." Валентина Матвеевна схватилась за голову. "Боже мой! Как я сразу не догадалась! Это же! Нет! Этого не может быть!" Она отошла со следователем в сторонку. Шепнула на ухо: "Только вы не смейтесь. Так завязывает шнурки наш участковый. И ещё. Три силуэта - это наверняка те, которые избили Ефима возле бюро перед новым годом. Он мне об этом рассказал." "Избили почему, за что?"- спросил следователь. "Я могу ошибаться, но мы забыли заплатить участковому." "Платили-то зачем?" "Затем, что говорил, что нас охраняет. Ефим после избиения отказал Спартаку. После этого случилась беда…" "Любопытный факт, - сказал следователь, - продолжаем умственную атаку. Не расслабляемся." "Татьяна! - иди сюда! Нам тебя не хватает, - позвала Валентина Матвеевна, - что это?" Ткнула пальцем в нарисованную коробку с ёлками. Татьяна пожала плечами. Зато Юля, единственная из девочек кто уже умел водить машину, выпалила: "Это вовсе ни какая не коробка! Это гараж! И машинка здесь не случайно нарисована." Молодой оценил Юлину сообразительность и подвинулся к ней как можно ближе. "Но причём тут ёлки?"- следователь недоумевал. "Танечка, напрягись, - попросила мама. Вспомни. На новый год, когда собирались у меня, Ефим принёс замечательную ёлку. Прямо, как от Кремлёвской стены." Татьяна вспомнила: "Я тогда сказала, что с такой ёлкой тебя должны были забрать в милицию." "И что? Не забрали?"- оживился молодой. "Подождите, не сбивайте. Ефим тогда сказал - я это точно помню: "Кто же меня заберёт, если ёлку мне сам милиционер продал!" Следователь всё, что узнал, записал, собрал переговорные листы с рисунками. Зашёл с молодым в кухоньку: "Дело ясное, - сказал молодому,- за тобой узнать где тот гараж с ёлками." "Но ёлкам сейчас рано,"- удивился молодой. "Премного извиняйте,- сказал следователь, - уточняю, где могли бы быть следы от ёлок. Ну, хвоя какая возле гаража и всё такое. Гараж наверняка где-то недалеко от его дома, да и он живёт поблизости. Уж больно часто появляется в бюро. Сегодня же адрес его пробью и тебе сообщу. А ты выбери себе подружку из тутошних и погуляй в округе, особенно где гаражи." "Это мы с преогромным удовольствием,"- обрадовался молодой. "Ты особенно не шустри, - предупредил следователь, - шустришь, а не заметил, как участковый шнурки завязывает. Стыдоба - тётенька за тебя догадалось!" "Я зато понял почему он ходит в белых нитяных перчатках не по форме. У него на руке наверняка здоровенная царапина, а бинт показывать не хочет!" "Молоток! - похвалил следователь, до чего наблюдательная молодёжь пошла. Ладно, не обижайся. Имей в виду, что он может быть не один, уж больно нагло действует." Следователь попрощался со всеми и отправился докладывать ситуацию. Молодой подошёл к Валентине Матвеевне: "Получил особое задание ежедневно гулять с Юлей в округе для выяснения некоторых вопросов. Вы сами ей скажете или я скажу?" Валентина Матвеевна внимательно на него посмотрела: "От чего не погулять, раз для важного дела. Гуляйте конечно… Сама ей скажу…"
Следователь в палате Ефима больше не появлялся. Ефим его ждал, готовый ответить рисунком на любой вопрос. Вместо него однажды со свитой из цветных халатов появился чудаковатый профессор в огромных очках, непрерывно съезжавших на кончик носа. Он взгромоздился на лежащего больного и долго рассматривал его глаза. Может быть пытался через них заглянуть в голову больного. Спустившись с Ефима, профессор, возвратив на место очки, задал больному несколько для себя и для него важных вопросов. Ефим их слышал состоящими из отдельных звуков, но смысла не понимал. Профессор поделился с окружающими: "Поставьте его на ноги - пускай ходит. Переведите из одиночки в общую палату, желательно самую большую - ему нужно общение. Посттравматические шоки могут длиться годами. Он вообще что-то понимает?" "Понимает, - сообщила палатная медсестра,- ему следователь буквы на бумаге пишет, а больной в ответ картинки рисует." "Интересно, интересно, - задумчиво сказал профессор, - он у вас ещё и уголовник?"
"Уголовник" присматривался к населявшим новую палату. Их лица Ефиму не нравились. Половина напоминала участкового. Другая - приблатнённых. Ефим уже тяготился больницей, скорее всего из-за новой палаты, где непрерывно разговаривали и понимали друг друга. Это его расстраивало. Он старался проводить дни, разгуливая по длинному коридору, перегороженному в середине качающимися дверями. Двери выпускали и впускали носилки с обладателями забинтованных голов. Он качнул двери и оказался во второй половине коридора. Половина была женская. У высокого подоконника стояла девушка, похожая на японку, с начисто выбритой головой. Он разглядел на её черепе аккуратные заклёпки. Наверно такие же были и у него. Девушка посмотрела на Ефима. Ему показалось, что это Айко. Внутри Ефима словно что-то щёлкнуло, включилось. Включилось не полностью, не до конца, будто какие-то проводочки перепутал нерадивый мастер. Но включилось! "Ты Айко!"- неожиданно громко сказал Ефим. "Вовсе нет, - ответила девушка, - я Аяко. Ты зачем так кричишь?" Ефим выбежал в свой коридор. Он вспомнил всё или почти всё, но главное - он тогда не успел найти спрятавшуюся в бюро Айко! Его перехватила медсестра. Зная, что тот ничего не понимает и не разговаривает, сердито выговорила: "Хоть ты у нас и идиот, это не значит, что во время обхода можно болтаться по женским отделениям. Дуй в палату, а то мне из-за тебя попадёт!"
Он успел вовремя - к его кровати подходила доктор. Хотя он видел её много раз, сегодня она напоминала Валентину Матвеевну. "Проводочки начинают соединяться правильно,"- подумал Ефим и улыбнулся. "Как у нас дела?"- тоже улыбнувшись, спросила доктор, зная, что от больного ответа не будет. "Я хочу, чтобы меня выписали!"- очень громко сказал Ефим. Доктор сделала вид, что не удивилась и вышла с ним из палаты. Они беседовали сначала в коридоре на диванчике, потом в её кабинете. Ефим немного путая русские, английские, французские и итальянские слова, рассказывал про своё бюро и про то, как в нём что-то щёлкнуло, когда увидел у подоконника девушку, похожую на Айко. "Видите, - в заключение сказала доктор, - как полезно посещать женские отделения." Ефим с ней согласился, а на следующий день ближе к вечеру его нашла медсестра в розовом халате и сказала, что к нему делегация, и нужно спуститься в фойе. Его перецеловала вся делегация, даже Татьяна, которая, как считал Ефим, снова вышла замуж за своего Вэ Фэ. Ефиму было за неё обидно …
В пятницу Ефима выписали. Он отправился домой с ключами, которые принесла в больницу Валентина Матвеевна…
Ежедневно Фёдор с Юлей выходили на прогулку, описывая круги относительно бюро. С каждым днём они отдалялись от него в поисках пресловутого гаража со следами от ёлок. Фёдор подумал, что даже если они не найдут такой гараж, всё равно гулять с Юлечкой приятно и интересно. Он пригласил её как-нибудь погулять после работы не в этих дворах. Юлечка отказалась и чтобы Фёдор не обижался, рассказала, что все вечера у неё заняты: бассейн, лечебная гимнастика, йога и стрелковый тир. Фёдор зауважал спутницу, и в этот день они перешли на "ты". Юлечка говорила, что когда он появляется в бюро, девочкам спокойно и работается по-другому. Фёдор обещал, как закончится нынешняя работа, всё равно приходить вечером и провожать её домой.
Она много и хорошо рассказывала о Ефиме, и Фёдор вместе с ней переживал за него. Она рассказала по секрету о всех девочках в бюро, как их себе представляла. Рассказала и про Татьяну, которая наверняка влюблена в Ефима, но между ними будто пробежала чёрная кошка, и теперь Ефим старается её не замечать, а она от этого мучается. Он рассказывал кое-что про свою работу, и планах в следующем году поступать в академию. Потому что она красивая, умная и образованная, а он просто помощник следователя. За такими приятными разговорами к концу второй недели они вышли к заброшенным гаражам, зажатым со всех сторон старыми жилыми домами.
Пошёл нудный холодный октябрьский дождь. Юлечка показала Фёдору свой новый зонт, который словно выстреливал раскрываясь, если нажать на запрятанную кнопку. Они остановились у гаража, где не было следов от колёс. Зато к гаражу подходила утоптанная тропинка и под дверями Юля увидела россыпь увядших ёлочных иголок. Она нагнулась их поднимать. Фёдор заметил стремительно приближающегося к ним здорового парня и потянул Юлечку за руку, поставил её рядом с собой себе и принялся целовать, отрываясь чтобы шепнуть: "Не бойся. Назад не смотри. Скажешь, что серёжку потеряла, если что." "Если что" без объяснений наехало на парочку и, не выбирая выражений, велело отсюда сматываться. "Я третий день за вами из окна наблюдаю, как здесь крутитесь. Валите отсюда пока…" "Чего пока. Поцеловаться с подругой нельзя что ли?" - Фёдор говорил миролюбиво. "Ты ещё и болтать здесь вздумал?" - угрожающе сказал парень и, оттащив за плащик Юлю, шагнул к Фёдору. Через пару секунд, оглушённый, он лежал на земле, и пора было Фёдору с Юлей ретироваться. Но, как известно, беда не приходит одна: к ним торопливо приближались двое. Бежать быстрее им мешали узлы в руках одного и звякавшая на бегу коробка в руках второго. Подбежавший бросил узлы в лужу и подскочил с блеснувшим в руке ножом к Фёдору. Что Фёдор сделал с подбежавшим, Юля не заметила, только увидела нож, плавно описавший дугу и воткнувшийся в мокрую землю. Фёдор успокоил второго и сейчас успокаивал пытавшегося подняться первого. Третий, бросив зазвеневшую металлом коробку, прыгнул к Фёдору. Юля, не ожидавшая от себя такой прыти, "выстрелила" открывающимся зонтом в лицо нападавшего. Это, как он сам потом рассказывал, спасло Фёдора. "Сматываемся! - приказал Фёдор, - беги за дом и дальше на улицу. Встречаемся, сама знаешь где! Я пока молодцов постерегу." Перед тем, как скрыться, Фёдор успел заглянуть в один мешок и коробку. В мешке были шубы, в коробке столовое серебро.
Они встретились в бюро, и перепуганная Валентина Матвеевна усадила их пить чай. У Юли тряслись руки, и глаза были полны слёз. Фёдор сказал, что она умница и спасла его от неприятностей. Он поджидал, когда Матвевна выйдет, чтобы поцеловать Юлечку прямо в слёзки, но Матвевна его замысла не поняла и кудахтала над ними, словно наседка.
Фёдор позвонил в отдел: "Всё верно. Гараж с ёлками есть, но я засветился. Срочно нужна подмога. Думаю, что может появиться наш участковый. В гараже наверняка склад краденого." "А сам чего? Подрался, как всегда, что ли?" "Девушку хотели обидеть. Присылайте ребят, сопровожу и поможу." Через пятнадцать минут Фёдор вышел из бюро…
Ефим вернулся домой днём, когда никого не было. Первым делом поставил телефон на зарядку. Сложил и отнёс на место раскладушку. Разобрал мамину, вновь ставшую его, постель. Лёг поудобнее. Взлетел сразу. С непривычки набирать высоту было трудно - ладони плохо выворачивались, чтобы загребать больше воздуха. У него не было определённой цели куда лететь, поэтому решил экскурсионно осмотреть сверху, что вспоминалось в больнице. Он сделал круг над метро, где встречал Айко, потом покружил над бюро. Он добрался до дома Татьяны, но не стал пролетать мимо её окон, а, набрав высоту, летел теперь к дому в центре Москвы, где могла быть Айко. У него устали и замёрзли руки - октябрь всё-таки. Поэтому Ефим использовал способ набора скорости с интенсивным снижением и понёсся домой. Он вернулся вовремя: окно было распахнуто порывом ветра и телефон сигналил о полной зарядке. Он позвонил Хайри. "Салям алейкум, эфенди! Ты где? Я сдаю работу твой Милотчке. Два месяца работал. Евро! Твой Милотчка доволен и вырывает трубку!" "Ефим, милый! Я надеюсь, что ты дома! Гороскоп показал, что тебя выпишут. Я по тебе так соскучилась!" Она звонко чмокала телефон Хайри. "Если соскучилась, могла хотя бы раз за два месяца навестить,"- сказал Ефим. "Твой отец запретил. Сказал, что после травмы головы человек становится инвалидом. А я инвалидов не переношу. Ты ведь не инвалид? Да?.. Но я всё-таки появилась в больнице, хотелось увидеться. А в этот день к тебе явилась делегация твоих слюнявых баб. Я поняла, что они меня сразу разорвут. Особенно та, которая каланча и которая по тебе сохнет. Как поняла? По гороскопу поняла. Индийский гороскоп никогда не обманывает! Что молчишь? Бросай всё и приезжай ко мне. Можешь даже чемодан мой привезти." "Мне тяжёлое поднимать нельзя," - сказал Ефим, - я к тебе отца с чемоданом пошлю." Голос Милочки сразу изменился: "Только не это!!- завизжала она,- я хочу отдохнуть от него! Ты не знаешь, что такое видеть каждый день старого, распускающего слюни при виде меня! Мне даже в ванной одной побыть нельзя! Сядет на край ванны и сидит, как какой-то монстр. Ещё и руку в воду запускает, чтобы чего-нибудь потрогать. Фу!" "Не хочешь, как хочешь," - равнодушно сказал Ефим, - Всё! Хайри привет…"
В квартире появился отец. Увидел сына: "Милочка ещё не возвращалась?" "Здравствуй, отец, Милочки сегодня - завтра не будет. Она ремонт принимает. Ей ремонт в квартире закончили. Как ты считаешь, может быть и нам сделать? Хайри у нашей Милочки освободился и…" "Почему у нашей? У какой у нашей?! - возмутился отец, - забудь о ней навсегда! Это моё! Запомни! "
Ефим знакомой дорогой шёл к бюро. Кругом всё было по-старому, а ему казалось новым. Так бывает, когда возвращаешься после долгого отсутствия. Недалеко от входа вокруг Валентины Матвеевны собрался его коллектив. Валентина Матвеевна напоминала заботливую стеклянную курочку, которую он сначала подарил её дочери, а потом ей. Как давно это было, словно в прошлой жизни! Ефим подумал, что народ приготовился встретить его. Ему искренне обрадовались, но, оказывается, ждали Юлю, почему-то сегодня опаздывавшую. Ефим оказался возле Татьяны. Она, встав на цыпочки, осмотрела заклёпки: "Замечательно приклёпано. У меня так коньки к ботинкам приделаны!" Никто про коньки не понял, только Галя Бурмистрова сказала, что о коньках думать ещё рано. Наконец появилась раскрасневшаяся Юлечка под руку с молодым человеком. У человека под глазом красовался синяк. "Это наш дядя Фёдор, - шепнула Татьяна, - пока тебя, извините, вас не было, он нас охранял." "Мы очень извиняемся, что задержались, - сказала Юля, - мы утром подали заявление. "Не рабочий день сегодня, - подумал Ефим. Ну, и фиг с ним! Столько событий в один день." Он отлепил Фёдора от невесты. Познакомились и друг другу понравились. "Получается так, - сказал Фёдор, - что благодаря бюро, но особенно Ефиму, удалось накрыть бандитов в этом районе. Противно, но её возглавлял теперь уже бывший милиционер." Он потрогал синяк под глазом. Поморщился: "Докладываю, что обошлось без жертв. Самое главное, что в ваших рядах нашлись очень смелые люди!" Он захохотал: "Если бы видели, как Юлечка выстрелила своим новым зонтиком в морду бандита! Зонтик не пожалела и меня от неприятного спасла!" "Плащ мне всё-таки порвали!"- с обидой заметила Юля. "Пойду я всё-таки прогуляюсь, - сказал Ефим, - если Матвевна даст мне немного денег. Я ведь два месяца был на государственном обеспечении." "Мы одного вас не отпустим, - заявили Бурмистровы, - но сначала расскажите, как вас вылечили." Ефим собрался с мыслями: "Обо всём рассказывать смысла нет, поэтому расскажу самое интересное и для меня загадочное." Он увидел, что Татьяна, как маленькая, приготовилась слушать с раскрытым ртом. "Ну, рассказывайте, скорее, пожалуйста!"- попросила Лена. "Интересно, кто из них сейчас живёт с Вэ Фэ? - подумал Ефим,- Лена, или которая с открытым ртом?" "В общем, друзья,, от жуткого удара буквы, слова и их значения на всех языках в бедной моей голове перемешались. Профессор сказал, что это посттравматический шок. В этом шоке я находился довольно долго. Но видел и слышал, а говорить не мог. Потом, общаясь со следователем, начал кое-что рисовать. Замечательный профессор вытурил меня из отдельной палаты и поселил в общую, чтобы заставить общаться с людьми. Правда из этого ничего не выходило до тех пор, пока в коридоре я не наткнулся на девушку , похожую на Айко.тех пор, пока в коридоре я не наткнулся на девушку, похожую на Айко. Вот тут-то в голове у меня что-то разомкнулось, и я вспомнил, что Айко я привёл в бюро, чтобы переводить с японского. Тут меня ударили, а что стало с ней и с переводом, не знаю. "С ней всё в порядке, только говорит, что седая прядка в волосах появилась," - успокоила Валентина Матвеевна,- и перевод потом сделала." "Тогда вроде бы и всё,"- сказал Ефим… Все помолчали. Фёдор, чтобы оживить ситуацию, сказал, что Юлечка, молодец, во-первых, спасла его от нападения, а во-вторых, догадалась про гараж с ёлками. Фёдору из благодарности захотелось обнять Юлю, но она отстранилась: "Ты что? При всех!.."
Год прошёл с того дня, как Ефим возвратился из больницы. Кроме привычной работы это был год громкого дела "Оборотней в погонах", который из-за корреспондентов, следователей и судов, принёс бюро переводов Ефима Стеклова может быть даже излишнюю известность. Работы стало много. Ефим задумывался о новых кандидатах для бюро.
Любое свободное время, если такое вдруг случалось, Ефим проводил возле дома, где надеялся встретить Айко, но это не получалось. Спрашивать про Айко Валентину Матвеевну Ефим не хотел.
Работа отвлекала его от дома, где теперь он старался только ночевать. Домом, вернее отцом, управляла Милочка. Ефим стал замечать у отца странности. Тот ревновал Ефима ко всему, связанному с Милочкой. Даже к чашке, из которой та пила, или вилке, которую когда-то брала в руки. Отец в любую погоду встречал её у подъезда, вёл за руку домой, как маленькую, расшнуровывал ботиночки и освобождал от верхней одежды. Вслед за Милочкой приносили еду из ресторана. Они ужинали. Появление Ефима за столом отец стал считать личным оскорблением. Он страдал, отпуская своё сокровище в институт, по делам или к ребёнку. Говорил Ефиму, что умрёт, если потеряет её, а Ефима убьёт, если что-то заметит. "Помнишь картину "Иван Грозный убивает своего сына?"- сказал как-то отец, сделав страшные глаза. Что заметит отец, было непонятно и противно. Между тем, очаровашке такая жизнь нравилась. Она ей наслаждалась, обостряла ситуацию, доводя её до абсурда. Хотя отца было жалко, Ефим решил уйти из этого сумасшедшего дома. "Пускай отец живёт, как ему знается, как хочет."
Приняв такое решение, Ефим постарался перестать зависеть от обстоятельств. Отрасли волосы - начал ходить в парикмахерскую к одной и той же мастерице, привыкшей к его заклёпкам. Приноровился ужинать в ресторане недалеко от дома, откуда Милочке и отцу приносили еду. Снять квартиру проблемы не было. Ефим побывал уже в нескольких, но они были далеко от бюро. Ему это не нравилось. Однажды в этом же ресторане он увидел Милочку за столиком в компании молодого человека. Даже на первый взгляд было понятно, что у них не случайная встреча. "Пока старый дурак носится возле подъезда, ожидая "сокровище", эта дрянь развлекается у него под носом!" Ефим разрешил себе переночевать сегодня дома в последний раз. Ночь он промучился, придумывая, как, пока не найдёт подходящую квартиру, будет спать на раскладушке в бюро и куда будет прятать её на день. Он приготовил раскладушку и поставил её в передней, чтобы не забыть. Сложил самое необходимое в институтский ещё портфель. Туда же положил мамину фотографию, с которой она недоумённо смотрела на сына…
Утром он не понёс раскладушку в бюро. Вместо этого, дождавшись Валентину Матвеевну, ходил с ней по улице и рассказывал что творится дома. Ему требовался совет, и он ждал его от Матвевны. Идею с раскладушкой в бюро она отмела, назвав её юношеской, смешной и неразумной. "Подождите, - сказала она, - пока вы не сняли квартиру, побудьте пока в Таниной, всё равно она живёт со мной." Ефим в изумлении так резко остановился, что Матвевна чуть не упала. "Я знаю о чём говорю, - сказала Матвевна. Попросите у Тани ключи, возьмите с собой необходимое и поживите. Я не думаю, что вам откажут. Татьяна там ремонт сделала. Старое повыбрасывала. Квартира, как игрушка! Своими руками всё сделала…Вы бы смогли так?"- спросила внезапно. "Нет,- честно ответил Ефим,- наверно помогать я бы смог, а… Нет я не буду брать у неё ключи! Лучше жить на улице… Она меня предала…" "Дурак вы, Стеклов, - сказала сердито Валентина Матвеевна, - у тебя заклёпки не только на голове, но и в сердце…Пошли обратно в бюро, нас там заждались… А ключи от Татьяны я сама тебе дам."
Ефим обжился в Татьяниной квартире. Там не было ничего лишнего, только на холодильнике стояла куриная стеклянная семья с тринадцатью цыплятами. Зачем-то каждый вечер он ждал Татьяну, но она не появлялась. Перед Новым годом Татьяна подошла к его столу. Ефим приготовился отдавать ключи. Вместо этого она сказала: "Через два дня мы собираемся у мамы встречать новый год. Придёшь, извини, придёте?" "С отцом приходить?"- спросил Ефим. Татьяна не удивилась: "Как хотите, но ёлочка за вами, кстати, мне звонил Лев Иосифович. Сказал, что комедию, где я дублировала весте с артистами, наконец, покажут по телеку. Только поздно, совсем под утро. Досидим?" Он обещал.
Ёлку удалось купить утром тридцать первого. Потом он ходил за Татьяной по магазинам в поисках вина и съестного. Валентина Матвеевна хлопотала по дому, а он устанавливал ёлку, конечно, не такую красивую, как тогда, и чуть не назвал Матвевну мамой. В её доме Ефиму было спокойно и уютно. Но он гадал будет ли Айко.
Собрались за праздничным столом почти той же компанией, что и два года назад. Не было только родителей Ефима и Айко. Вместо Айко был Фёдор. Он почти не отпускал руку Юлечки, словно черпал в ней вдохновение. Он сразу расположил к себе - обаятельный, весёлый, остроумный. После боя курантов Новый год превратился в свадьбу. Кричали: "Горько! "и считали, сколько времени молодые процелуются. "Что же будет с бюро, если вы все вдруг уйдёте в декрет"- спросил у Татьяны. Она прямо -таки подпрыгнула на стуле и захохотала: "А ты с нами уходи и никаких проблем!"
В два ночи решили танцевать. Ефим танцевал со всеми подряд. Лучше всех танцевала Лена - она, оказалось, до сих пор занималась танцами. С Юлечкой удалось протанцевать только раз, потому что Фёдор её не отпускал. Потом они высыпали на улицу, прогулялись пару раз до бюро и к пяти расположились возле телевизора смотреть комедию с Татьяниным голосом. Ефим уселся в уголке дивана, проверил отключён ли телефон - не хотел чтобы позвонила Милочка. Глаза его моментально закрылись, и он взлетел. Было приятно очутиться в небе, где неторопливо летали крупные новогодние снежинки. "Интересно, - думал Ефим, - снежинки откуда-то вылетели в прошлом году, а приземлятся уже в новом." Он подлетел к своему дому: в яро освещённой комнате перед сидящим на ковре отцом танцевала индианка. Ефиму хотелось подробнее их рассмотреть, но не получилось, потому что вокруг громко смеялись. Подумал, что над ним, но хохотали над комедией. Пришлось приземляться…
На работе, наконец, он вспомнил и включил свой телефон. Тотчас на экране один за другим начали высвечиваться пропущенные вызовы. Его добивался один и тот же номер - Милочкин. "Нужно проведать отца, - решил Ефим, - небось и за квартиру заплатить не вспомнил." Действительно, почтовый ящик был полон квитанций и напоминаний. Он не стал подниматься в квартиру, а явился на работу к Матвевне с охапкой бумажек, растерянный и злой. "Не горюйте, - сказала Матвевна, - это дело поправимое. Я даже за вас в банке расписываюсь, кстати, завтра нужно заплатить последний взнос, и вы свободны. Только сходите туда сами, а то я каждый раз трясусь - вдруг меня арестуют…"
Несчастье случилось в конце января. Мобильник Ефима разрывался, в трубке визжала Милочка: "Немедленно появись дома! Слышишь, немедленно!" "У вас пожар?"- осведомился Ефим, ещё не веря в плохое. "Хуже!- визжала Милочка, - твой старый идиот утверждает, что ничего не видит! Доигрался! С шестнадцатой позой камасутры он, видите ли, хотел ознакомиться!" Она отключила телефон. Ефим предупредил Матвевну, что у отца неприятности. Он поймёт в чём дело и скоро вернётся. Ефим побежал домой. В прихожей увидел Милочку, сидевшую на чемодане: "Оставляю тебе папулю. Я с инвалидом жить не намерена!" Ефим не понимал в чём дело. Метался между отцом и Милочкой. "Помоги донести чемодан до такси," - спокойно сказала Милочка. Они стояли на тротуаре, поджидая какую-нибудь машину. Милочка торопливо говорила, что всё делала только ради него, Ефима. Ей хотелось быть хотя бы около, хотя бы видеть его. Сыну нужен отец - она придумала, что это он, Ефим. Ей нужен спутник по жизни, такой, как он, Ефим. Его отец испортил ей жизнь…" Возле них остановилась машина. Ефим загрузил чемодан. Милочка заплакала и хотела поцеловать его на прощание. Он отвернулся и пошёл к дому. Через секунду она уже ворковала с водителем.
"Что случилось?"- спросил отца. "Ты виноват, вот что случилось! Привёл в дом эту…колдунью! Признайся, хотел, чтобы я сдох на ней, да? Ты, сын, добился своего! Сначала лопнули мои глаза. Потом должно было лопнуть сердце! И, пожалуйста, у сынка отдельная квартира, води сюда баб, развлекайся! А зачем тебе бабы, ты же импотент! Евнух несчастный! Мне Милочка всё про тебя рассказала!" Ефим подождал, когда отец успокоится, сказал: "Не надо нервничать. Завтра съездим в глазной институт, они твои глаза проверят и починят." Он дал отцу лошадиную дозу успокоительных и сердечных - всё, что осталось от мамы. Отец вскоре заснул в постели, пахнувшей благовониями и ещё чем-то, запах которого Ефиму был неприятен.
Он позвонил Матвевнее, сказал, что не будет в бюро пару дней. Она сказала держитесь… понятно…
Теперь Ефим разрывался между работой и отцом. Он ухаживал за ним, потому что был обязан ему своим рождением. Отец капризничал, требовал прогуливать его чаще. "Иначе, - говорил отец, - я буду один выходить на улицу, раз сын не хочет этого делать." Ефим разрешил ему спускаться в лифте на первый этаж и стоять у подъезда. Он сам попробовал это сделать, завязав глаза маминым чёрным платком, чем напугал соседку по лестничной площадке. Использовать лифт у Ефима получилось. Он предупредил всех в подъезде о слепоте отца и распечатал фамилию, имя, адрес отца, свой телефон и крупно: ПРОСЬБА ПОМОЧЬ СЛЕПОМУ. Закатанную в целлулоид табличку отец носил на шнурке на шее. Три месяца прогулок возле подъезда окрылили отца, и поздним вечером, когда Ефим возвратился домой после очередного неудачного дежурства возле дома, где могла быть Айко, ему позвонили и с сожалением сказали, что Николай Фёдорович Стеклов погиб на проезжей части в результате наезда автомобиля. В заключение успокоили, что смерть наступила мгновенно…
Жизнь всё равно продолжалась. Бюро сегодня веселилось. Матвевна смотрела на двух сотрудниц, умирающих от хохота. Лена и Татьяна никак не могли успокоиться. Хохотали, как безумные, просто захлёбывались смехом! Татьяна от смеха принялась икать на всё бюро. Они смеялись так заразительно, что кругом тоже начали хохотать! Валентина Матвеевна, выбрав секундочку, сквозь смех спросила что случилось? "Мамочка! - хохотала Татьяна,- наш общий с Ленкой муж под названием Вэ Фэ, ой, не могу! - навсегда бросил нас с Ленкой!" "И ушёл жить, - заливалась Лена, - к Милочке Тахировой! Я ему про Милку рассказала, а он тут, как тут!" "Ефим! Пожалуйста, не подслушивайте! Это наше - девичье!" Они снова захохотали. Ефим оторвался от перевода, попробовал сделать серьёзное лицо: "Девушки! Поверьте мне. Помрёт этот Вэ Фэ, как пить дать, не позже, чем через год помрёт. Вот увидите!" Те прямо-таки повалились от смеха на парты. случился Сегодня в бюро случился нерабочий день. День смеха… смеха…
С этого весёлого дня прошло три рядовых, ничем не выдающихся недели. Был обычный вечер. За окном вспыхнули уличные фонари. Ефим отправился на очередное и последнее дежурство к дипломатическому дому, где однажды был у Милочки и где должна была жить Айко. Он решил, если сегодня её не встретит, значит не судьба. Было совсем поздно, когда она выбежала из подъезда: "Ефим! Увизила тебя насквозь окна! Я и раньсе визела, а верить не могла!" "Ты со мной?"- спросил Ефим и поднял её на руки…
Дома он аккуратно положил её на постель и лёг рядом. "Понимаесь, я тысю лет назад,- шептала Айко,- придумала, сто мы вместе гуляем возле моря около моего города. А потом ты оставил меня и улетел. Тогда я не успела сказать почему зовусь Дитя Твоей Любви. А сейчас говорю, потому сто знаю это. Хочу далеко лететь с тобой насовсем." Они обнялись, и их словно ударило током. Потом взялись за руки, и, одновременно оттолкнувшись, начали подниматься в воздух и поднимались всё выше и выше. "Харасё, сто ты тозе умеешь летать, - сказала Айко,- давай поднимемся ещё выше, где луна и звёзды!"
Они поднялись так высоко, что стало видно море и дом, где над входом висел яркий синий фонарь…
Хроника времён Ефима Стеклова. Повесть
© Copyright: Евгений Попов 5, 2018
Свидетельство о публикации №218092000367
Свидетельство о публикации №218092000367
Рецензии