темная башня глава повести Рай Спиридона

      Назар спал под кустом, я дремал  в тени недостроя и  пропустил момент, когда мужчина солидного телосложения свернул в мою сторону. Черныш поднял голову и тут же опустил, продолжая спать.  Реакция собаки успокоила, кто-то из местных.            
       На мужчине были шорты  и футболка с логотипом. Живот  искажал текст, читалось: «…там…беда»,  но легко угадывалось: «Где мы, там победа».  В нашем городке этот девиз  популярен. На танке Т-34, что стоит на пьедестале при въезде в наш городок, и на плакате с морскими пехотинцами, у ворот воинской части, то же самое, только с добавлением «там» в начале: там – там. Но на майках и  керамических кружках, сувенирах  китайского производства,  продаются в местном  военторге, первое «там» опущено.
       Бывший военный, - определил я.  «Чем им еще заниматься, в такими пенсиями, – ворчал Назар, - поел, выпил. Мы хоть силы тратим на поиски  того и другого».

                - Фадейкин Спиридон? – спросил мужчина, я кивнул, - Идешь со мной.
        Он повернулся,  на широкой спине я увидел ракетный крейсер  «Москва». Назар не поднял головы, я не стал его будить, крейсер ускорялся, расстояние между нами увеличивалось, мужчина оглянулся и подождал.
                - Будешь называть меня Александром Сергеевичем. Запомнил? Или короче, Ас, – он засмеялся. 
   
         Мы спустились к морю курсом  на юг к началу  бухты. В нос ударяет запах сероводорода. Здесь мелко, пешком можно пройти на тот берег и не замочить шорты, волн не бывает, только рябь при сильном ветре,  мусор, в основном тара из под пива, возвышается над водой.
       Ас отреагировал плевком и фразой, означающей, что никому ничего не надо.

          На длинном подъеме он тяжело задышал, футболка намокла от пота, но  шел без остановки.  Мы повернули  через скоростную трассу на юго – запад, к Голубой бухте, неширокой, но глубокой, мусор не застаивается.  По правую сторону бывший военный аэродром, далеко впереди маяк,  мы взяли левее, по застроенной мини-гостиницами  улице Военных строителей.  В моем понимании «военный строитель» – оксюморон, как и черное море.
   
        В конце улицы Ас повернул к круглой черной башне  высотой с пятиэтажку, если не выше, со шпилем и  окнами – бойницами.  Она одиноко торчала на фоне голубого неба, как призрак в маразме, забыл, что его время – ночь. 
        После того, как   надстроили шпиль,  стены  покрыли чем-то наподобие  смолы,  и на уровне третьего этажа  появилось название  багровыми буквами: «Вилла «Голубая лагуна».
        Кто начал строить этот цилиндр посреди дороги, никто не знает, даже не догадываются,    наверняка  необычный человек с  биографией, из тех, для кого запретов нет, - сильная личность. Владельцы гостиниц возмущались, но властям не жаловались, сами были на нелегальном положении, строительство на месте садово-огородного товарищества незаконно,  зато налог не надо платить. Вот и строили, кто во что гаразд. 
         
       Как только автомобили сворачивали с шоссе в сторону моря и разгонялись по максимуму, оп-па, ниоткуда возникала башня, поворот такой резкий, случалось, на огромной скорости падали с высокого берега и разбивались. В этом месте нагромождение памятных плит и камней с именами и датами жизни – смерти погибших.
      В нежаркую погоду  приходят бездомные, на еду и остатки алкоголя в бутылках. Я тоже здесь бывал, даже близко подошел к башне и увидел глубокий ров. Чтобы проехать к воротам, в незапамятные времена опускали  деревянный мост. Ров постепенно забросали мусором, а   мы с Назаром только раз  наблюдали, как мост со скрипом поднимали  лебедкой. Человека скрывали ворота, я хотел подойти поближе, но откуда-то выскочила стая собак, таких громкоголосых, что мы еще долго слышали их хор.
    Сейчас собак не было.
       Мост куда-то делся, вместо него гладкая асфальтированная дорожка, ров засажен колючими кустами, перед ними  на одинаковом расстоянии горшки с фиолетовыми цветами.
      На воротах кривая надпись:  «Продается» - и длинный ряд цифр.
      
                - Будешь охранять, - Ас оглядел меня, пожевал губы, - дешевле тебе платить, чем потом  восстанавливать. Этой зимой выбили стекла и выломали рамы. 
    
      Участок так себе, серенький, без фантазий. Следом за Асом я поднялся на крыльцо,  и, ступив через порог на коврик с цветочно-ромашковым рисунком,  оказался в тесном холле. Пахнуло удушливой химией.  Прямоугольные стены, покрытые голубым пластиком, разочаровали, я ведь ожидал попасть внутрь цилиндра, мрачного, с чадящими  факелами из фильма со сказочным сюжетом.  Светлый линолеум на полу усиливал впечатление дошкольного учреждения.   
 
     Дальше  узкий коридор и много  дверей с номерами, одна была открыта, я заглянул: комнатка – клетка с узкой кроватью под  белым покрывалом и тумбочка, как в больничной палате,  вместо окна телевизор на полстены. Назар говорил, что в  «Голубой лагуне»  номера по тыще баксов в сутки. Информация от одного папаши, приехал на присягу  сына  из Москвы. «Вот дурак, - возмущался Назар, да за эти бабки мог отмазать сынка от армии». «Не догадался», - посочувствовал   я. «Вот и говорю, дурак».
        Такое впечатление, что на возведении  шпиля  иссяк творческий потенциал,  как усыхающая река, отдала  воду океану, а родники  потекли другими путями. 
               
                - Доходов не приносит, поэтому продаете?
                -  Доход есть, не в этом дело. Жить тут не могу, падение нравов такое… - Ас махнул рукой,  - Раньше женщины ходили по левую руку, правая должна быть свободной, чтобы честь отдавать, - объяснил он. -  А сейчас ходят, как хотят.               

        На втором этаже клеток не было, только две комнаты. Мне приглянулась та, что просторнее, с выдвинутым на середину диваном. Понравилось, как на покрывало падал свет из  окна с видом на море.
            Ас одобрил выбор: если открыть дверь и окно, будет прохладно и без кондиционера.
        Он показал запасы еды в  холодильнике, сунул пачку денег и сказал, что уезжает, пока не знает, конкретно, насколько, однозначно до осени.   Кроме прямых обязанностей  секьюрити  я должен очистить участок от мусора. Камни сложить в кучу, остальное свезти туда, куда он покажет.
         Что ж, заманчивое предложение, но согласуется ли   свобода,  как абсолютная ценность,  с работой на хозяина? Что касается свободы, со мной солидарен Назар и частично Щука.   Стал бы работать при таких условиях Щука, не знаю, у него оригинальная позиция: нет таких ценностей, включая независимость, ради которых стоило бы свернуть с пути добра.

      Недалеко от дома нашлась  одноколесная тележка, трудновато будет катить по колдобинам, и свалка неблизко. Но кто сказал, что счастье в комфорте?  Зато сыт и без  хозяйского присмотра. Если появится Щука, то  не поверит и будет искать подвох.
                - Согласен, - сказал я, когда мы вернулись к месту, с которого начали осмотр.
                - Что согласен? – поднял брови Ас.
                - Работать.
                - Я тебя не спрашиваю, понял? Чтобы порядок был. Смотри мне.
        Он бросил мне ключи и уехал. 

           Я  потыкал в пульт телевизора, полюбовался на чаек в небе, наступили  сумерки, понял, что хозяин не вернется, диван один, а на узкой кровати он не  поместится, - разобрался с ключами, какой от двери, какой от ворот, и решил поплавать.
        Постоял на крыльце, потрогал стены, к рукам не липнут, была бы смола, потекла бы под палящим солнцем, значит, краска, дорого обошлась владельцу.
      
      Здешние места знакомы с детства, отец рассказывал, что  в советские времена, где теперь улица Военных строителей,  было организовано  садоводческое товарищество «Прибой», примыкающее к самой кромке берега, высота его местами достигает пятнадцати метров.   Военным при советах навязывали  участки, получил и  мой отец. В молодости   служил в морской пехоте, потом, когда стал украинским гражданином,  работал водителем и успел   построить дом в самом начале улицы, как-нибудь дойду, если захочется. Там ничего моего не осталось.
 
       «Двухэтажная дачка, -  ронял  брат  приезжей красавице, водил их на второй этаж по наружной лестнице весь купальный сезон. Я должен был следить за передвижениями по грядкам бабули и мамули, чтобы брат не попался им на глаза с очередной молодухой, - не любили  они этих размалеванных бесстыжих девиц.
   
        Отец называл дачу  родовым гнездом. Но бабуля  возражала: «Из гнезда вылетают, а ты, наоборот, всех собираешь под одной крышей». «Появятся внуки,  здесь будут жить, отрастят крылья, и  улетят. Так что нет противоречия,  история рода такая штука, с любого места можно начинать». «При нормальных детях», - добавляла бабуля. «Чем вам мои дети не угодили?» - обижался отец. «Всем хороши, лучше некуда, вот только внуки под вопросом». «Не каркай», - вмешивалась мамуля, и спор прекращался.

     Рядом море, а я торчал у ворот, не зная, что предпринять: или закрыть ворота на ключ, или оставить так. С одной стороны, внешний вид башни отпугивает нормальных, но таких немного.
 
    В последний раз мы бродили  с Щукой по берегу,  подбирали еду, в основном остатки хлеба на сухари, он готовился к очередному путешествию, мир посмотреть, себя показать.  Обошли башню  по окружности, он определил ее стиль как эклектичный: элементы готики с элементами  конструктивизма. Где он усмотрел конструктивизм, порожденный революцией, архитектура  первых пятилеток, я так и не понял.
                - Так и есть, одно другому не мешает. Фаллос – символ пассионариев, неважно, в какие века,  весь смысл, вся жизнь  – поклонение  сексу и власти, и только смерть, только она способна выбить из седла, - объяснил он.      

     Ничто не мешает  Асу быть похотливым и властным, даже имя великого поэта.  Но я  воображал более значимую личность, на худой конец, адмирала, которого привозят на отдых на черном воронке.
        К  башне в стиле готики, пусть с вкраплениями конструктивизма, должны прилагаться  верные своему долгу, суровые и опасные воины духа, - одно  вытекает из другого. Владелец в рыцарских доспехах или хотя бы, как воин – монах, в темном плаще с капюшоном,  передвигается только ночью, сливаясь с темнотой, неважно, на чем, хотя бы на коне, ведь он достаточно тренирован. Черный цвет ассоциируется с аскетизмом.
      
      Все же решил ключи с собой не брать, закрыть – закрою, а вдруг не открою, с замками я не дружу, как говорила бабуля.
   
   Недалеко, если вернуться на прямой участок дороги, перед самым поворотом, есть  мало кому известный песчаный пляж. Берег высокий, как и везде, и спуск вроде такой же крутой, но не совсем:   под  скалой козырьком скрывается пологая тропинка, по ней легко спуститься к  песчаному пляжику с удобным заходом в воду.
        Сюда отдыхающие не доходят, а спускаются по разбитым ступеням на берег с крупной галькой и остатками  причала  военных времен. Разбитые, но не крутые и не так опасны, хуже, если люди спускаются, где хотят, спеша окунуться в воду, срываются и  разбиваются о скалы.  Недалеко погиб мой одноклассник, вскоре умерла его мать, не выдержало сердце, отец спился и долго умирал в степи, за ним ухаживала бомжиха Вера. Ее тоже не стало, говорят, нашлась сестра и увезла ее к себе. Хорошо бы.
      
        Местные идут дальше, до  маяка, где галька и пологий спуск. Туда брат возил подружек на мотоцикле.
       
        От нетерпения чуть не вписался в тропинку серпантином, удержался, а то бы нескоро меня нашли тут. Сходу в бодрящую воду, нырок, еще, волн почти нет, сонное царство, лень шевелиться, я лег на спину и закрыл глаза.  Волн  нет, а унесло далеко от берега,  я поплыл назад,  отдохнул на спине и  снова поплыл. Море потемнело, на юге   слилось с горизонтом, только на закате еще осталась ярко–желтая полоса.
        Я бултыхался, пока не замерз до судорог в ногах,  выбрался на берег, пообещав себе завтра с утра сюда вернуться. 
 
         Легко поднялся наверх  и впереди у куста увидел  Светлану. Это она, только широкая, обман зрения, в степи фигура увеличивается. Или поправилась? Может, носит моего ребенка под сердцем? Меня в жар бросило, горло пересохло. Присела, прячется, от кого? от меня? Распалась на две кочки.
   
                - Прикинь, я с тобой, а он неизвестно с кем, - услышал я женский голос.
     Две кочки оказались мужчиной и женщиной, он смотрел на море, а она – на него,  он молчал, наверное, ждал, когда я пройду.          
      
        Темная башня, на темнеющем фоне неба пугала, туда не хотелось, кстати, чуть не забыл про Назара.
          
        Наступающая ночь гнала меня, я спешил, вскоре сбежал с пологого склона и задержался у начала тихой бухты, не могу не остановиться, особенно на закате при штиле. Мусора не видно, вечерняя прохлада разогнала запах сероводорода. Чувство, непонятное, скорее коктейль чувств, включающий тоску о несбывшемся как у Грина, восторг и надежду,  охватывает меня, когда  любуюсь  нежно-розовеющей гладью воды. И когда  вижу  буйство красок заходящего солнца, жалею, что не художник. Или хотя бы фотограф. А если вдали плывет белый пароход, передаю привет Светлане.
 
         Наша тихая бухта  одна из красивейших в мире, как отмечал натовский Ястреб в начале девяностых после облета на вертолете.  Но не думаю, что Ястреб был поклонником  маринистики. Думаю, он имел ввиду другое, сугубо военное. 

      Я  тогда еще не умел читать, интервью с ним в местной газете  читал отец. Не знаю, от себя  или цитировал Ястреба, что наша бухта вторая в мире по красоте.
    Отец  мог летать на вертолете, когда служил в нашей части, но теперь не спросить. Я бы  тоже хотел с высоты посмотреть на наш городок на мысе: с трех сторон море, выбирай,  что хочешь.   Кому нужен  открытый простор и шум волн до грохота, пожалуйте  в Голубую бухту. Именно о таком  море мечтают люди на своих диванах, но когда приезжают на отдых,  предпочитают Лягушатник. И правильно, после принятия стакана – другого  виноградного  вина, и красного и белого и розового, на любой вкус, желательно море по колено.
    Красивейшая в мире бухта где-то у берегов Индии, - рассказывал отец. Он бывал в том направлении, но   знаком только с Владивостоком. Запомнился его совет побывать  на Японском море хотя бы  раз. Но жить надо у  Черного моря. Жаль, отец  недолго прожил.
    
        Не хотел, но так получилось, задумался  в  ложбине от снаряда времен Отечественной (первой или второй, разбираться историкам) спугнул парочку. Женщина ойкнула, мужчина засмеялся. Они тут в каждой ложбине, под каждым кустом с весны заводятся, старожилы рассказывают, что раньше было больше, молодежь инфантильная, зато войны не будет.

      Назар еще не залег в будку и в окружении собак  привычно любовался закатом. Уже яркие звезды на черном небе, а он все в ту сторону смотрит. Ждет пришельцев, - шутит или верит, - не допытываюсь. В возможность инопланетян верит, но не в летающие тарелки. Как-то поделился со мной предположением, что                - вселенная полна громких звуков: скрип от трения планет вокруг оси и свист ветра. Скрипит и свистит беспрерывно, без беруш человеку там невозможно.
                - Я  стал волноваться, - сказал он, не отрываясь от неба. – Мало ли извращенцев.  Щука пропал, с осени его нет. Но будем надеяться.  Возможно, на континент подался.
                - Случается, исчезает,  он любит менять обстановку, чтобы ум оживить.
                - О чем и говорю: предупреждать надо.

     Узнав, что я до осени буду жить  в темной башне с едой и без хозяина, обрадовался: «Повезло тебе!» Но поселиться в башне отказался.  Наверняка хозяин понатыкал глаз следить за мной. Выгонят обоих. Куда деваться зимой?  Нельзя покидать насиженное место, займут сразу.  Да и нескучно ему сейчас. Только я ушел, как прибились две молодухи из Николаева, понятно, чем промышляют, обещали,  голодать не будем. Значит, тоже повезло.
 
                - Егора своего благодари, это он  пристроил тебя, - сказал Назар, когда я собрался уходить.
                - Не знаю, не думал.
                - Не сомневайся, в такие хоромы с улицы не берут.
                - Вот еще что, если явится Светлана, дай мне знать.
                - Тоскуешь? – я почувствовал его пристальный взгляд, хоть и потемнело, и луну закрыла туча. И ревность в голосе.
    
       Не успел уйти, появились  молодухи, современная молодежь, предельно обнажены, но их тонкие конечности и плоские грудки не возбуждают меня. У женщины ценю выразительные формы. Ну да ладно, не всем так везет, как мне со Светланой. Счастье было недолгим, но  и за это благодарен любимой женщине.
    Молодухи  посмотрели на меня, поняли, свой, кивнули и удалились.
                -  Останешься на ужин?
    В голосе Назара была неуверенность, и когда я отказался,  повеселел, что ж понимаю, еда достается девочкам нелегко.
   
      Светлану я берег, нас объединял не только секс, были  доверительные разговоры, мечтали о будущем.  Я, как и любой на моем месте, только приблизительно представлял  свое будущее. Ни в колдовство, ни в астрологию не верю, но  предчувствовал, что  стану знаменитым, что прославлюсь, неважно, в какой области. Гении учились в школе плохо, я тоже, потому что  не доверял учебникам. Если выполнял домашние задания по геометрии, то измерял  углы прямоугольника.  Для измерения длины окружности пользовался толстой ниткой, кропотливый труд, требующий терпения.
    Удивлялся и гордился собой, если результат совпадал с ответом в учебнике. Случалось крайне редко, совпадение  было мистикой, как  прорыв в иной мир. Мистическое чувство вернулось с появлением моей светлой музы, недолгой жены Светланы.

    Назар как-то сказал, что дружба, с детских лет дороже любовных отношений, как бы она ни была красавица. Но у нас со Светой тоже было прошлое, мы познакомились в пубертатном периоде на танцах в психбольнице. Она доверилась моим объятиям, и я  впервые почувствовал противоположный пол, что-то такое округлое,  мягкое и одновременно упругое, как мяч или воздушный  шар, как ароматное яблоко. Округлое, значит, приятное, женственное.
   Ничего  ненормального, если этим же занимался Фрейд. Вспомним чемодан и зонтик, рядоположенные мужскому и женскому. Но ей не хотелось быть чемоданом, а мне – зонтиком, поэтому мы  составляли икебану из яблок и бананов.
      Зря я про это. Как бы ни пришлось ночью вскакивать и рубить дрова.  Или нырять в море.

     Я лежал на диване, смотрел на  яркие звезды и думал о том, что мог бы жить в отцовском доме. Отец  планировал  на южной стороне  отдельную комнату для меня, с большим окном, чтобы я видел морской простор и чаек в небе.
                - Только так Спиридон вырастет человеком высокого полета.
     Кажется, он больше надеялся на меня, чем на Егора. Но мамуля возражала:
                - Во-первых, окно должно быть небольшим и выходить на восток, пусть рассветы встречает. Если задует южак, от сквозняка и евроокна не спасут. Во-вторых, с какой стати недоумку шикарный вид. Зачем пугать его  штормом на море; в-третьих, с чего ты взял, что он способен высоко летать! – она переходила на визг, и отец замолкал.
 
     Я прислушивался, но отстраненно, понимал, они спорили не обо мне, а о чем-то своем.     Вряд ли в детстве понимал что-то в отношениях родителей.  С   годами у отца появилось ироническое выражение, что заметно на фотографиях, а незадолго до смерти я был свидетелем, как мамуля возмущалась, что ей одной приходится тянуть семью и воспитывать слабоумного. Помню его насмешливый голос: «Ну-ну, хранительница очага, что-то не очень у тебя получается, шла бы лучше работать, чем сына калечить».