Кровавый октябрь 1993 г

Говорить о 93 г. и тяжело, и просто. Уж слишком много сказано, в том числе и мной. Наверное, не одну сотню раз пришлось мне снова и снова рассказывать об этих событиях. Не хочется повторяться, но что поделать. Вроде не так уж давно все это было, живы основные «герои» и «антигерои» тех событий, но какая-то важная правда о том времени, как будто бы ускользает, не дается в руки. Вот осенью 2008 г. в связи с их пятнадцатилетием «Эхо Москвы» целый месяц пыталось привлечь к ним внимание, выслушать очевидцев. И что же? А ничего, такое впечатление, что все стороны остались при своем исходном мнении, как и пятнадцать лет назад, никто не желает слушать никого, кроме себя, повторяют давно избитые и, казалось бы, опровергнутые штампы.
«Предчувствие гражданской войны» витало в воздухе страны с того самого дня, когда 10 декабря 1992 г. Б. Ельцин призвал своих сторонников покинуть Съезд народных депутатов.  С того момента напряжение нарастало по восходящей от месяца к месяцу. Не буду перечислять все временные наступления и отступления обеих сторон, - и первую попытку роспуска Съезда и Верховного Совета, предпринятую Ельциным после неудачного для него Восьмого съезда 22 марта 93 г., и неудавшийся импичмент президенту 29 марта, и референдум о доверии Ельцину и проводимой им политике 25 апреля, и начало работы Конституционного совещания в Кремле в июне, перечеркнувшее трехлетнюю работу Конституционной комиссии РФ, и возвращение Е. Гайдара в ранге первого вице-премьера в августе того же года, и «чемоданы Руцкого», наполненные компроматом на ближайшее окружение Ельцина. В обоих лагерях верх брала «партия войны», так в Верховном Совете к началу лета образовалась умеренная группировка, готовая к переговорам и компромиссам с президентской стороной во главе со спикером Совета республики Вениамином Соколовым, но большинство с упорством обреченных продолжало следовать за своим харизматическим лидером Русланом Хасбулатовым, которому отступать было уже некуда. Вся непримиримая оппозиция Ельцину сплотилась во «Фронт национального спасения», в котором главенствующую роль играли отнюдь не коммунисты, а скорее бывшие демократы, такие как Исаков, Бабурин, Астафьев, Челноков, Илья Константинов. Им подыгрывал и Руслан Имранович. Почти все рьяные и даже умеренные сторонники Ельцина перешли в президентский лагерь, расчистив тем самым дорогу для доминирования в ВС непримиримой оппозиции. В августе 93 г. вовсю циркулировали слухи о готовящемся силовом роспуске Верховного Совета. На базе нашего СВР при тогдашнем председателе Высшего экономического совета В. Исправникове, секретариат которого возглавил Сергей Пыхтин, была создана группа оперативного реагирования. Снова начались ночные дежурства, нам выдавали раскладушки и спальные принадлежности для ночного дежурства в Белом доме.
И все же объявление Ельциным своим указом № 1400 открытой войны застало нас скорее врасплох. Как раз в тот вечером наш СВР в свой последний раз заседал у Савельева в Моссовете. Все бросились в Белый Дом, и провели там всю ночь и следующий день. Что меня больше всего удивило и насторожило в эти первые дни противостояния – это какая-то приподнятость, даже веселье, царящее среди белодомовцев. Дело в том, что позиции Ельцина казались очень слабыми, уязвимыми. Мало того, что именно он грубо нарушил Конституцию страны, подставился под ответный огонь, но и настроения, царящие в обществе, складывались явно не в его пользу. Рейтинг Руцкого уже давно превосходил ельцинский1, а Гайдар, ельцинский любимчик, стал восприниматься скорее как пугало. Трудно было понять, как Ельцин может рассчитывать и на поддержку силовых структур, где царили настроения также отнюдь не в пользу Б. Н.  Указ Ельцина казался откровенной авантюрой, жестом отчаяния, и у большей части белодомовцев царила уверенность, что теперь мы «Борю возьмем голыми руками». Большая раздача пирогов уже стала ожидаться со стороны новой вероятной власти – Руцкого и Хасбулатова. Их приход к вершинам власти стал казаться вопросом дней. К будущим вероятным победителям стали «примазываться» политические партии и движения, принимать различные заявления и декларации с осуждением Ельцина. Победа, казалось, не за горами.
В этот период (с 22 по 27 сентября включительно) я не раз уходил из Белого дома и свободно в него возвращался. Несмотря на то, что 24 сентября было отключено электричество и канализация, не работали лифты, я ежедневно взбирался по лестнице в  свой рабочий кабинет на 16 этаже. А у Владимира Ильича Новикова, в помещении «Совета фракций», по нескольку раз в день проводились оперативные совещания, на некоторых из которых я также присутствовал. Многие депутаты ходили в бронежилетах, не выходили и Белого дома совсем, дежурили сутками. Атмосфера была очень рабочая, спокойная, сосредоточенная.
На 11 часов утра 28 сентября в БД было назначено в кабинете Румянцева межпартийное заседание для принятия очередных обращений и деклараций. Я спешил, боялся опоздать. Но уже на выходе из подземного перехода через Новый Арбат у здания бывшего СЭВа, меня дальше не пропускает ОМОН, выстроено оцепление. Не пускают даже по пропуску сотрудника ВС. Я обхожу Белый Дом, чтобы пройти через 20 подъезд, с его северного тыла. Там картина повторяется. Мало того, Белый дом начали обносить со всех сторон колючей проволокой «спиралью Бруни». А за проволокой – в притык друг к другу – кольцо из тяжелых поливальных машин.  С этого дня те, кто остался в Белом Доме, стали наглухо отгорожены от тех, кто его покинул. Эта часть «белодомовцев» в последующие несколько дней стала регулярно собираться в Краснопресненском райсовете, расположенном неподалеку. В субботу 2 октября,  возвращаясь оттуда пешком на метро «Смоленская», я видел, как стихийный митинг на Смоленской площади перерос в беспорядки, были подожжены несколько машин, перевернуты троллейбусы, движение по Садовой было блокировано баррикадами.
Мы, оказавшиеся отрезанными от Белого дома, имели возможность в эти дни ночевать дома, пользоваться водой и канализацией, читать газеты и общаться с друзьями (в те времена мобильных еще не было, а телефонная связь в БД была отключена). А «сидельцы», отрезанные от мира, спали на полу, не могли толком мыться и питаться, жили в круглосуточном напряжении и имели чрезвычайно мало информации о том, что происходит вовне. А среди них были не только депутаты и военнослужащие, но и рядовые буфетчицы и машинистки, все десять дней осады не выходившие наружу. На это тоже надо делать большую поправку, учитывая то, что произошло на следующий день.
В воскресенье 3 октября я должен был поспеть сразу в несколько мест. Сначала утром я поехал на Октябрьскую площадь, где планировался большой митинг сторонников Белого дома. Это был тот самый митинг, который потом пошел через Крымский мост в сторону Краснопресненской. Все остальные направления – по Якиманке, в сторону Добрынинской и в сторону Ленинского проспекта были наглухо перекрыты поливальными машинами в несколько рядов. Ожидая около выхода из метро бизнесмена Свирского, с которым мне надо было встретиться, я увидел, как мимо меня пробегает депутат Илья Константинов, один из организаторов митинга, он опаздывал. Кивнув мне как старому знакомому, он выразил большое удивление, с чего бы это участники митинга пошли в сторону моста, об этом не договаривались. Так и не дождавшись Свирского, я поехал на Китай-город, где небольшой митинг в поддержку Белого дома намеревался проводить наш СВР. Это мероприятие не заняло много времени, и уже оттуда я рванул в Краснопресненский райсовет. Меня поразило  безлюдие в помещении, последние дни набитом как улей. На вопрос, куда все подевались, я получил ответ, что с Белого дома снято оцепление и все помчались туда. Я последовал их примеру.
Ситуация в Белом доме и вокруг него сказочно изменилась. Ни одного омоновца, ни одного милиционера. На газонах валяются куски от колючей спирали Бруни. Вокруг здания полно народу, все празднично веселятся, открывают бутылки с шампанским. В Белом доме горит свет, работают компьютеры, включены канализация и водопровод. Встречаю и наших СВР-овцев. Прибежал Сергей Марков. Все ликуют, поздравляют друг друга с победой. Прямо над Белым Домом из-за горизонта  на бреющем полете появляются три боевых вертолета, делают над нами круг и снова улетают обратно за горизонт.  Сергей Бабурин властным офицерским голосом отдает кому-то приказания. От 20 подъезда БД отъезжает грузовик, в кузов которого запрыгивают ребята в военной форме и с автоматами. Это «тот самый» макашовский грузовик, кадры как он таранит фойе «Останкино» будут потом транслироваться сотни раз как свидетельство агрессии защитников Белого Дома.  Все в отличном настроении, никто не ждет подвоха… Ведь победа достигнута, враги разбежались в непонятном направлении, где Ельцин никто не знает, а радиостанции безостановочно передают информацию о том, что все новые и новые части ВС переходят на сторону сторонников Белого дома. Запрыгивая в отъезжающий грузовик, ребята говорят типа того – «вот посмотрим как Брагин (тогда председатель «Останкино») будет улепетывать». Едут в Останкино, чтобы обеспечить законному президенту страны А. Руцкому (его полномочия подтверждены Конституционным судом) возможность выступить перед страной и всех призвать к спокойствию и соблюдению порядка. За отъезжающим грузовиком в Останкино на своем «Москвиче» едет и Эльдар Ковригин, приглашает меня поехать с ним вместе. Я уже сажусь в машину, как меня отзывает Сергей Марков и говорит, что срочное дело, Олег Румянцев всех своих экспертов просит собраться у себя в кабинете. Пока переходим по сложной системе белодомовским коридоров, навстречу видим трех вооруженных людей, ведущих как пленника Представителя президента по Москве Владимира Комчатова.  Сергей заступается за него, говорит, отпустите, это хороший человек… Нас облепляют корреспонденты, просят прокомментировать то, что происходит. Марков своим поставленным преподавательским голосом как несмышленышам объясняет – «Разве вы сами не понимаете? В стране произошло народное восстание. Оно победило». Я думаю, что в тот момент в этой оценке с Марковым были солидарны практически все участники тех драматических событий, включая Руцкого и Хасбулатова.
В кабинете Румянцева горит свет, работают телефоны и компьютеры. Кроме нас с Марковым, еще несколько человек, в том числе и Кирилл Янков. Оказывается, задание пришло от самого Руцкого – подготовить текст его обращения к гражданам страны, которое он должен произнести в «Останкино», как только ему будет доложено, что там се в порядке. Обращение написано, Румянцев бежит показать его Хасбулатову, тот одобряет. Заявление миролюбивое, напротив, там призыв срочно восстановить порядок, не заниматься сведением счетов… Румянцев возвращается с новым заданием, еще более ответственным. Надо объявить состав нового правительства, готовьте предложения… Сам Румянцев видит себя либо министром иностранных дел, либо министром по связям с общественностью. Янков предлагает своего знакомого по Мособлсовету А. Долголаптева на должность министра науки и технологий. Ни у кого не вызывает сомнений, что возглавить правительство должен Юрий Скоков, пользовавшийся тогда огромным авторитетом среди депутатов. Первый вице-премьер – Аркадий Вольский. Я не помню всех, кто был включен нами в это правительство, но точно, что в нем не было ни Макашова, ни Баркашова. Это ответ тем умникам, которые и сейчас продолжают всех уверять, что в случае победы Руцкого в стране бы пришли к власти «коммунофашисты». Правда, мое шуточное предложение посадить Баркашова на Госкомнац было оценено как хорошая шутка. Довести эту работу до конца нам была не судьба. Примерно в полдесятого вечера в БД гаснет свет, вырубаются компьютеры и выключается телефонная связь. Все в замешательстве. Я выхожу на улицу, где уже начинаются густые осенние сумерки.
Перед самым фасадом Белого дома, над знаменитой лестницей встречаю подавленного, едва не плачущего Станислава Говорухина. Он только что из «Останкина». Там реки крови, говорит кинорежиссер, реки… Перебиты все. Сотни трупов. На тылах БД обычный митинг, там в палатках все это время живут люди, защищавшие БД снаружи… Обойдя Белый дом, встречаю Эльдара Ковригина, попавшего в самое пекло бойни возле Телецентра, по его словам, стреляли из поражающего оружия, во все живое, что двигалось в сквере возле Телецентра, погибли многие гуляющие, абсолютно ни к чему не причастные москвичи, он сам спасался ползком… «Будет штурм», - говорю я Эльдару, ровно через столько часов, сколько надо для прибытия танковых колонн. Встречаю Глеба Павловского. Обсудили ситуацию, которая мне становилась все понятнее и понятнее. «К утру будет штурм БД», - говорю я Глебу. «Да, ты прав, похоже, что будет». У подъезда встречаю своего старого товарища по временам ФСИ Сергея Скворцова. Помогаю ему преодолеть охрану, вместе с ним возвращаемся в кабинет Олега Румянцева. «Будет штурм», - говорю я своим друзьям. Марков собирается домой. «Я не хочу умирать», - говорит Сергей, берется позвонить моей маме и ее успокоить, что я ночую в безопасном месте. Да уж нет в России места  более безопасного, подумалось мне. Ну да ладно, раньше смерти не умрешь. Нас остается трое, Румянцев, Скворцов и я. Кое-как размещаемся на столах в предбаннике кабинета и пытаемся скоротать эту страшную ночь… Да, забыл вот о чем. Уже в глубокой темноте Олег сбегал в здание СЭВ, напротив, там в мэрии, покинутой ее хозяевами, работала радиотелефонная связь. Олегу удалось выйти в прямой эфир «Эха Москвы»,  в котором шло «демократическое» нагнетание, наши записные демократы, брызжа слюной, орали, что надо «раздавить коммунофашистскую гадину», откликнуться на призыв Гайдара собраться возле Моссовета на Тверской, чтобы не дать белодомовцам идти штурмом на Кремль… «Ударить свинцовой метелью по фашистскому мятежу…». Этот совет очень быстро оправдался.
Утром примерно в начале седьмого мой тревожный сон был прерван сухим треском битого стекла. Огромное окно приемной Конституционной комиссии, выходившее на Калининский мост, расползалось под паутиной трещин.   С моста стреляли из танков. Отдельные снаряды стали залетать в помещение. В коридоре на четвереньках ползет какая-то немолодая женщина из числа обслуживающего персонала, вся дрожит, боится распрямиться под огнем обстрела. Все перебираемся на третий этаж в зал Совета национальностей, надежно укрытый от улицы, его окна выходят только во внутренний двор. Но и двор простреливается. В самой его середине кто-то корчится в агонии. Бригада медиков пытается приблизиться к умирающему, но каждый раз ей путь преграждает шквальный огонь. Где-то среди дня начался обстрел из танков перекрытий башни БД, от каждого залпа было впечатление полноценного землетрясения, колонны ходили ходуном, нас подбрасывало из кресел. Вся махина Белого дома вполне могла обрушиться на нас и всех погрести под собой, вряд ли стрелявшие из танков знали, какие нагрузки способны выдержать перекрытия. А что творится на верхних этажах, в самой башне,  не знал вообще никто2. В коридорчике сидит на полу и плачет в истерике всегда такой боевой Николай Павлов, его тихо утешает Бабурин. В коридоре лежат раненые и умершие, которых сумели втащить медики. В соседней комнате что-то вроде самодельной церкви – отец Алексей Злобин и отец Никон Белавенец (мой хороший знакомый по СВР, он все дни сидел в БД и ночевал в моем кабинете на 16 этаже, я отдал ему ключи) принимали исповеди, причащали и на скорую руку крестили некрещеных защитников БД. А депутаты в зале под руководством председателя Совета фракций В. Новикова поют, читают стихи… Помню, пели «Малиновый звон», «Милая моя – солнышко лесное…».  Все стараются держаться, хотя никто не знает, выйдет ли живым из этой передряги. О попытках переговоров, которые предприняли Аушев и Илюмжинов, нам ничего не известно. Около трех часов заходит Хасбулатов, белый как полотно, со своей неизменной трубкой,  и минут через пятнадцать уходит, не проронив ни слова. В полпятого с тыла нашего зала заседаний появляются бойцы «Альфы», во главе с Сергеем Гончаровым. Депутатов просят пока оставаться на своих местах, выводить из БД будут женщин, детей (даже несколько подростков оказалось в нашей компании), священников, прочих сотрудников БД. По одному нас выпускают через 20 подъезд, с тыла БД, обращенного к парку Павлика Морозова. Пробраться по закоулкам БД туда не просто. Когда очередь доходит до меня, спускаюсь этаж по черной лестнице, спуск ниже завален баррикадами из перевернутых офисных столов. Оказываюсь в фойе главного зала заседаний, там такие большие мраморные колонны. Раздается залп из броневика, спрятанного в парке. От рядом стоящей колонны отваливаются куски мрамора и появляется облако пыли. Стреляли по моему силуэту. Я бегу назад, к альфовцу – Вы что специально меня привели на расстрел?  Ах, извините, вам придется перелезть через баррикаду из столов и спуститься еще этаж ниже. На цокольном этаже весь пол залит кровью, лежат трупы, носилки, ходят медики… Выходим на улицу. Идем по одному с поднятыми вверх руками. На кадрах кинохроники, не раз показанных по ТВ3, видно как я выхожу из подъезда и прохожу через обстреливаемую зону. В белом плаще, сумкой через плечо и поднятыми руками. Стреляют совсем рядом, пули со свистом проносятся чуть не рядом с головой. Оборачиваясь, вижу пылающий факел башни Белого дома. На Горбатом мостике в зоне оцепления сидят какие-то молодчики и улюлюкают вслед выходящим.. . Кто они и как сюда попали?
Зона оцепления состоит из многократных колец, в нее попадает и метро Краснопресненская и Баррикадная, поезда проходят их без остановки. Только в середине Большой Грузинской,  после зоопарка, мы проходим последнее оцепление, и я оказываюсь в обычной городской толпе, в мирной жизни, с которой уже было простился. Пытаюсь выйти к метро «1905 года», но в Волковом переулке попадаю под обстрел снайперов, засевших на крышах. После всего пережитого, погибать в Волковом как-то уже не хотелось4, я поворачиваю к Белорусскому вокзалу. Начинается моя частная жизнь, со своими трудностями, невзгодами, болезнями. И это уже не тема для публичного рассказа.
Что же касается событий «черного октября», то пока никто не ответил на многие вопросы, без которых нельзя найти правду. По чьей команде в воскресенье 3 октября ОМОН, через ограждение которого даже было кошке не прошмыгнуть, вдруг безо всякого сопротивления разбежался, побросав каски, колючую проволоку? По чьей команде в Белом Доме сначала были включены, а потом и выключены электричество и все коммуникации? Почему «макашовский грузовик» не был никем остановлен по дороге на «Останкино» и ему всюду включался зеленый свет? Почему оцепление митинга на Октябрьской расступилось перед его участниками именно в направлении Крымского моста, а все омоновцы ретировались? Почему по радио весь вечер 3 октября «гнали пургу» о воинских частях, беспрерывно переходящих на сторону восставшего Белого дома? На чьи уши была рассчитана эта явная дезинформация? И, наконец, откуда взялись и куда делись снайперы, засевшие на крышах почти всех прилегающих к Белому дому зданий и стрелявшие по случайным прохожим? Я надеюсь, что все-таки рано или поздно правда станет известной5.
Увы, это наверное самое печальное, что для большинства тех, кто так героически и самоотверженно вел себя в октябре 93 г., «черный октябрь» так и остался звездным часом всей их жизни. Генерал Руцкой, под знаменем которого погибли сотни и готовы были умереть тысячи защитников, став губернатором Курской области, проявил себя как самый мелкопробный пройдоха, пристроивший всю свою семью на самые кормные места, и начавший отстраивать особняки и квартиры для себя и своих присных. Я помню такого сосредоточенного, строгого Сергея Бабурина, казалось, готового взять на себя ответственность за все в стране. Тот ли это благодушный увалень-сибарит, бегающий от одной презентации к другой, в свою бытность одним из лидеров думской «Родины»?  Или вождь ФНС Илья Константинов, самый радикальный, бескомпромиссный трибун, ныне подвизающийся где-то на тылах «Горбачев-фонда» и живущий тише воды и ниже травы? Чем проявили себя Владимир Исаков и Владимир Новиков? Чем занимается Олег Румянцев? Что делают такие амбициозные и самоуверенные члены фракции «Смена»? Нет, все они «неплохо упакованы», все житейски благополучны, но не более того… Спасать страну они явно уже более не намерены.  Целое поколение, точнее самые активные представители нашего (моего) поколения, выросшие в основном, из неформального движения 80-х, оказались по сути выброшенными из большой политики. Уже при Путине их место заняла генерация «небитых мальчиков», отлично разбирающихся в премудростях административных интриг, но без серьезного жизненного опыта, без исторической памяти. Когда-нибудь, наверное, и они будут сметены очередной волной истории.
На следующий день после этих событий меня мой хороший знакомый Дмитрий Фурман 6просит выступить в Институте США и Канады, и поделиться впечатлениями о 3-4 октября. Я ощущаю сочувствие и поддержку этой части московской интеллигенции. Через неделю мы встречаемся с Олегом Румянцевым в помещении газеты «Солидарность» у Андрея Исаева. Я занимаюсь сразу двумя избирательными кампаниями – скоковско-рогозинского «Отечества», и «Гражданского союза», по спискам которого баллотируется Олег. Оба объединения с треском пролетают. Началась другая эпоха, которую можно назвать эпохой реакции на революционные процессы 1986-93 гг. И об этой эпохе мне уже рассказывать не очень хочется.