Кружка с пивом

Были в наше время такие пивнячки-стоячки, с пивом за двадцать копеек кружка. Это была – песня. Какое в них было непосредственное, от души, по душам общение!
Помню один примечательный случай, происшедший много лет назад в одном из таких вот заведений.
Это было на улице Строителей близ станции метро «Университет». Была пятница, время – после рабочего дня. Как обычно, в такой день и такое время жаждущих промочить горло был полный зал. В зале – накурено, пивно и шумно от свободного, живого общения.
Одного из участников этого всеобщего действа с полной кружкой пива в руке, несомненно, уже не первой, кто-то окликнул. Он остановился и стал оборачиваться на оклик. В этот момент одна из его ног вдруг предательски подвернулась, и он стал падать. Назад. С кружкой пива в руке. Он машинально изогнулся и стал похож на семафориста, выставивишего букву «Р», поскольку левая его рука быстро поднялась вверх, а правая, с кружкой, выпрямилась в сторону. И вот так он стал падать назад. Неизбежно и неостановимо.
Весь зал в мгновенье замер. – Такое было у меня ощущение. Множество пар глаз со всех сторон устремились на падающего. А те, кто были рядом, вдруг разом отпрянули от него, то ли от неожиданности случившегося, то ли, оберегая свои кружки с пивом. И так падающий оказался, как будто, в центре небольшой арены…
Мне потом всегда вспоминалось его падение почему-то, как в замедленном кино. Возможно, это такое свойство человеческого глаза – в какие-то особенно критические, напряжённые моменты жизни человека, его глаз, будто объектив кинокамеры, начинает запечатлять происходящее со скоростью большего, чем обычно, числа кадров в секунду. И так запечатлённое в памяти при последующих умозрительных его просмотрах, уже при нормальной частоте кадров, несколько замедляется.
И вот человек, оказавшийся в центре небольшой импровизированной арены, с полной кружкой пива в вытянутой руке, стал так замедленно падать. Прядь седых волос на его челе драматично качнулась, и всё его лицо исполнилось тихой пронзительной грустью. Возможно, кто-то из особенно впечатлительных, в этот момент смотрящих на него, в предчувствии неизбежной беды зажмурил глаза, чтобы не видеть того, что вот-вот должно произойти. Но у других, как у меня, напротив, глаза ещё больше раскрылись.
Падающий падал, но он, парил, раскинув руки; он реял подобно буревестнику во вдруг разбушевавшемся пивном бризе. Его выразительные карие глаза были устремлены на удерживаемую им мёртвой хваткой кружку с волшебным пенным напитком, который может вот-вот выплеснуться; на эту животворную прохладу с растворённой в ней энергией солнца; на это маленькое солнце, которое уже через минуту-другую должно было закатиться в его расширившуюся вселенную.
И в этот момент на его лице уже не было грусти. Это было лицо воина, готового без раздумий за это солнце в его руке отдать всё, что у него есть; отдать самое дорогое, саму жизнь. Это уже было лицо пророка, отдающего всего себя за всех нас.
Все, кто в этот момент смотрели на него, были, как и он, в сильном напряжении, и ждали, - что вот здесь и сейчас произойдёт или горчайшая трагедия, или величайший подвиг. И, кто-то из смотрящих на него, в том числе и я, особенно верящих в человека и вместе с тем в божью к нему милость, думали про себя: «Он должен смочь. Должен!»…
Падающий изогнулся назад уже наполовину своего роста. Левая его рука всё больше опускалась вниз и уходила за спину, а правая, с кружкой, всё больше поднималась вверх. В этот момент он был похож на падающего, но не сдающегося, факелоносца. Или на того же семафориста, выставляющего букву «Ф»…
И вот он упал. После отчаянного парения, неожиданно быстро. Рухнул, как подкошенный, на истёртый и затоптанный мокрый кафель. Первой пола коснулась его левая рука. Она сильно ударилась и заскользила в сторону. Его правая рука, с кружкой, вытянутая вверх, в момент его падения, только чуть качнулась и несколько глотков солнечной влаги всё же выплеснулось из неё на пол, так окропив и благословив сей дом страждущих. Он упал на левый бок, на лопатки и головой о пол, слава богу, не ударился. В самый последний момент что-то подсказало ему сильно вжать подбородок в грудь.
Он лежал на полу, изогнувшись, голова его стояла торчком, и он всё также, заворожённо смотрел на кружку с пивом в своей руке. И все, так же, смотрели на эту кружку. Они смотрели на кружку, как на вынесенного из огня ребёнка.
И тут вдруг раздался всеобщий вздох облегчения и, одновременно, - восхищения. И со всех сторон к нему бросились люди. Его осторожно взяли под руки, расплели его ноги, помогли ему встать. А он спокойно, с достоинством, благодарил всех. Чуть ли не каждому хотелось дотронуться до него. Скорее, даже неосознанно. И так, через него, приобщиться к чему-то очень большому и значительному. Его лицо всё больше светлело. Он был доволен, что всё так благополучно закончилось. И он был доволен собой. Доволен, что он смог. Что он сумел. Что он сделал это!
Его бережно препроводили к длинной пристенной стойке, освободили для него место у окна. Ему стали предлагать солёные баранки и даже жирную копчёную скумбрию с бородинских хлебом. А он только улыбался и благодарил людей за их доброту.
Через несколько минут в зале уже опять было, как прежде. Но, может, и не, как прежде. Потому что это была уже, в чём-то, другая реальность. И это были уже, в чём-то, другие люди…

Вспомнил сейчас тот давний случай и подумал. – Будь это не мгновение, когда нет времени на раздумье, как поступить, он, конечно же, бросил бы эту свою кружку с пивом. Что ему эта кружка? Хрен с этим пивом. Но тогда на всё про всё было только мгновение, и он поступил, как поступил… Тем и запомнился…
Что ещё примечательно – падая, он отсемафорил «Р» и потом «Ф», то есть «РФ», что, надо полагать, означает «Российская Федерация». Вот так. Знай наших!