Повесть о Гагарине. Глава Вторая

- С конями он в молодости ловко управлялся, - сказала, поджав губы, моя соседка тётя Фрося Сазонова, пожилая и полная бабушка, о которой говорили, что в молодости она была комсомольской активисткой. – Жена у него была красавицей, нездешняя, откуда-то издалека. Статной была женщиной, хоть и работала уборщицей!
- С конями? – Удивился я, представив себе Гагарина, рост которого был не больше ста сорока пяти сантиметров, рядом со статной красавицей. На мой взгляд, она обязательно должна быть в шляпе с вуалью и сапожках на высоких каблуках. Получалась какая-то невероятная картина.
- Да, с конями! Он, знаешь ли, в молодости был очень ловким и сильным. Им восхищались: чёрт, а не человек! А Клава его работала уборщицей в комендатуре, гуляли слухи, что предки её были ссыльными, уезжали отсюда в Россию, но потом почему-то вернулись. – Разговорилась, удаляясь в глубины времени, тётя Фрося. – Ты скажи ему слово «Скляр», говорят, что он так был записан в комендатуре у Корзона.
- А кто такой Корзон?
- Майор, красавец, мужчина, а не мужик! – Снова ожила тётя Фрося, и её старушечье лицо покрылось едва заметным розовым налётом. – Разведку возглавлял в комендатуре, а особым отделом заведовал подполковник Попов. – При этой фамилии налёт на щеках Сазоновой и вовсе порозовел. – Вот эти двое и возились с такими, как Гагарин.
- С какими такими?
- Это местные, которые, ту сторону хорошо знали, жили там в детстве или юности. Перед войной и в войну напротив нас японцы стояли. Скляр наверняка туда ходил. Зачем бы с ним возились Корзон с Поповым?

Вообще-то, скляр – это стекольщик на украинском и даже белорусском языках. Почему ничем незаметному Гагарину должны были дать такую кличку в разведке или особом отделе 54-го пограничного отряда, стоявшем в Большом Заводе ещё с 1920-х годов? Другое дело, если бы события происходили на Буге или Немане, а тут восточная окраина, другой диалект, который сложился за триста лет.
Впрочем, я много раз слышал здесь слово «визитка» в значении – выходной костюм. Вообще, говор здесь особый: например, творительный падеж в речи местное население заменяет дательным. Много слов, не характерных для Восточной Окраины, обилие не русских выражений. На мой взгляд, тут отзывались ссыльные поляки и вообще люди с запада и предки казаков, смешавшиеся с китайцами, бурятами, тунгусами, орочонами. Приезжему трудно понять разговор местных.
Но правда ли всё, что говорят мне в станице о Гагарине старики?

Однажды, уже в середине лета, наловив довольно много карасей на дамасинских озёрах, я приехал к Гагарину и, положив мокрый мешок с трепыхающейся рыбой у ног старика, как бы между прочим, обронил:
- Привет с Аргуни Скляру!
- Наговорили, значит, тебе люди небылиц обо мне, - рассмеялся Гагарин, и морщины на его лице повеселели. – Жизнь, парень, штука страшная, потому я и стараюсь от неё спрятаться. Но ты, гляжу, человек надёжный. А поначалу я шибко не доверял тебе. Шибко. Да и нельзя доверяться. Приходи ко мне вечером, за карасями жареными и поговорим…
Видно было, что после моих слов он взволнован какой-то думой, которая охватывала его всё больше и больше.

Надо было основательно затариться. В магазине танкового полка, который дислоцировался рядом со станицей, было вдоволь того, чего не могло быть в магазинах райпо. Там не было только водки, но она зазывала блестящими поллитровками в обыкновенных магазинах, вытоптанное место перед которыми называлось в обиходе «пятачок», территория дислокации местных алкашей абсолютно далёких от истории или реалий текущей жизни.

Затаренный с двух магазинов, перед заходом солнца я прибыл во двор укрывища Гагарина, которого уже звал дядей Серёжей. На мое удивление во дворе суетилась согнутая годами и трудами маленькая, приземистая, чуть выше Гагарина, старуха, Она возилась у сложенной из камней во дворе печурки, на которой шкворчала большая сковорода с подрумянившимися карасями.
- Старуха моя, Маня, - сказал, выходя из избушки, дядя Серёжа, одетый в чистую клетчатую рубашку и выстиранное трико. – Она тут недалеко живёт, заходит помочь.
Маня качнула головой, замотанной в зелёный платок, в мою сторону.
- Пусть готовит. В избу пройдём, - пригласил Гагарин.


Сближение

Впервые я переступил порог укрывища и оторопел: это была крохотная комнатка со старинным полом, то есть распиленными надвое брёвнами лиственниц. Пол, видимо, пристраивали позже, после постройки жилища. Печь тоже была странной, будто незаконченной или сломанной кладки. Похоже, здесь раньше был китайский кан, но потом его сломали.
С потолка свисала потемневшая от времени какая-то дореволюционная люстра с двумя лампочками, с божнички в углу, с иконки, засиженной мухами, взирал неизвестный святой. Да и откуда нам, несведущим безбожникам, знать всех святых, когда и в религиях-то слабо разбираемся?

Старинная железная, с выкованными узорами, кровать и большой окованный железными полосами сундук с какими-то выцветшими рисунками являли всю наличествующую мебель. Главным  украшением избушки был застеклённый портрет в коричневой раме, откуда смотрела красивая, чернобровая, женщина в шляпе, с которой лёгкой кисеёй свисала вуаль. Я не ошибся, представляя её именно такой. Видно было, что портрет обновлен недавно в каком-то городском фотосалоне: глянец отблёскивал, губы женщины были слишком красными.

- Садись на сундук, ты первый посторонний гость моего дома! – Рассмеялся дядя Серёжа, сев на свою кровать и роясь под подушкой. – Давно я тебе приготовил. Всё думал: кому бы рассказать, но вот документы стали появляться. Теперь мне легче. Могу говорить. Читай, а потом я расшифрую!
С этими словами он достал из-под смятой подушки несколько листков бумаги и протянул мне. Удивлённый его последним словом, я взял потрёпанные листы и стал читать коряво написанный текст, который и привожу без правок:

«Всем всем старым бывшим друзьям знакомым и всем офицерам большой привет от переводчика Громова.
Летит сердечный привет из Китая! Здравствуйте старый друг Сергей Андреевич и все ваше семейство, вашу хозяйку незнаем как звать.
Неожиданно получил от друга письмо. вся семья были тревожны, спасибо дорогой друг, что вы не забыли меня, написали такое драгоценное дружеское письмо. Получили письмо 7 января, какраз перед китайским праздником, было много хлопот, а потом стали гости ходить гулянки и вот с ответом задержались, прошу Сергей Андреевич извените нас за молчание.
Желаем, чтобы над планетами всегда было ясное небо и крепла наша дружба на всегда. Пишите как вы поживаете как здоровье? А я с Верой живём теперь от границы вглубь 300 км в Лабдарине. Марина возле нас вот она пишет вам письмо, извените за ошибки. У неё три дочери один сын, я сейчас на пенсии. Здоровьем оба мы не важно, болят у обоих сильно руки и ноги и другие болезни, но живём пока ничего но только пенсии мало, потом что у меня штат короткий и вот друг сегодня пишу тебе письмо с просьбой, прошу тебя помочь мне, дело в трудовом штате, я привез с собой трудовую книгу от воинской части подсобного хозяйства, но как была «беда революция» у меня её утащили и потеряли, а теперь разрешают и согласные защитывать штат, как я трудился в Союзе, но у меня нет никаких удостоверений на руках вот поэтому я прошу тебя помоги мне. Я до смерти не забуду вас. Сходите за меня в отряд попросите, что они могут выписать или удостоверение или трудовую книгу. Мой штат: я с 1938-1941 г. работал в Покровском отряде войнской части. С 1941-1943 г. работал в Даурском отряде, с 1943-1955 до отъезда в Китай я работал в Нерчинском Заводе в пятом отделении воинской части, в качестве переводчика, если ещё есть старые офицеры Переведенцев или Емец они наверно всё ещё помнят. Потрудись обратись к ним.
Вот друг если поможешь мне, то ты выручишь меня, тогда мне будут давать жалованье не 40 процентов, а все сто процентов, вот я надеюсь на тебя и так не стесняюсь написал тебе такое письмо с просьбой, а то бы надо самому ехать, а хлопотать здоровье уже не позволяет подниматься на поездку.
Шлём вам наше фото это мы втроём вот посмотрите мы какие стали и желаем получить ваши фото посмотрим друг на друга.
Ну желаем вам всей семье счастья и здоровья.
Что вам нужно с нашей страны пишите мы вышлем вам.
С дружеским рукопожатием к вам друг Николай и Вера Громовы, наша дочь Марина и её вся семья.
До свидания. 4 февраля 1987 года».

Какие-то обрывки видений и воспалённых мыслей проносились в моём сознании: то Аргунь, то китайский городок Швей на той стороне, который я много раз рассматривал в бинокль, то китайские и русские имена, то отроги большого Хингана, начинавшиеся сразу за рекой…
- Это его первое письмо из Китая. Два года назад мы с ним списались. Там живёт много наших людей, - неожиданно вернул меня в действительность старик Гагарин. – Пойдём карасей есть, Маня уже звала.

К этому времени в буйно разросшемся садике избушки появился небольшой и низенький столик с ножками изящной резьбы. Видно было, что это старинная и явно не русская работа. На столе баба Маня расположила сковороду с жареными карасями, помидоры и огурцы с огорода, хлеб домашней выпечки. Рядом со знакомой мне лавкой стояли два старинных и обмотанных кое-где проволокой венских стула.
- Громов столик припёр из Швей после войны, - засмеялся Гагарин, заметив, как я с любопытством разглядываю инкрустированную чёрными и белыми драконами столешницу. – Письмо душевное. Расшифровывать буду. Теперь у меня есть свидетель, который может подтвердить, что я ни на кого не мог доносить. Мы с Громовым ходили на ту сторону, в разведку. В комендатуре мы с ним работали. Он был переводчиком с китайского языка. Бог с ним, со сплетнями. Они всегда гуляют. Главное, у меня снова есть близкий человек. И свидетель есть.
- А я тебе кто? Сколько лет тебя знаю? – Подала голос баба Маня из угла садочка, звякая ключами и запирая дверь покосившегося амбарчика, стоявшего, видимо, на брёвнах, ушедших в землю.
- О тебе ли речь. Ты всегда меня понимала, - миролюбиво и как-то успокоено сказал старик. – А Громов видел меня в конкретных делах…

И снова какие-то видения и обрывки мыслей завихрились в моей голове. Поняв бесполезность своих усилий чётко и в хронологическом порядке увидеть события, в которых мог участвовать Гагарин, я вспомнил о своем вещмешке и стал вытаскивать оттуда колбасы, конфеты и водку. Пусть они не поспособствуют моему пониманию жизни загадочных людей, но я искренне хотел угостить старика, а теперь и его старуху.
- Сколько добра ты зазря набрал! – Всплеснула сухонькими ручонками баба Маня, суетившаяся вокруг столика.
- Не перечь человеку получать удовольствие. И сама садись. Не каждый день в доме Громова гулянка бывает. – Сказал дядя Серёжа и, заметив мой недоуменный взгляд, пояснил. – Избушка-то эта принадлежит Громову. Когда он в Китай уезжал, то отдал мне, как другу и боевому товарищу. А от кого ему перешла, не знаю. Это же китайская фанза, построенная лет двести тому назад… Русские переделывали, переделывали, да только испортили. Тут хорошее китайское хозяйство было, а потом заросло, запустилось, ушло в землю. Маня, неси стаканы или кружки.
Не знаю уж откуда старуха достала или нашла, но на столе появились три солдатские алюминиевые кружки. Я разлил водку. Старик выпил с удовольствием, старуха только пригубила.
- Видишь, отшельником живу. Почти сорок лет. Да и не хочу я никого видеть. Зачем? О чём я с ним буду говорить, думать, чем делиться? Вот нашёл я Громова, а он ответил мне – и хорошо. До конца дней будет хорошо! А кого мне ещё видеть, о чём с ним?
В этом собирательном «с ним» было столько недоумения, что я невольно согласился с дядей Серёжей. Действительно, о чём «с ним» должен говорить этот старик, живущий в уходящей в землю многовековой фанзе, окружённой китайскими деревьями и русской крапивой? Теперь я уже не сомневался, что эти раскидистые деревья и кустарники когда-то были посажены и взращены китайцами.

Продолжение следует.



______________________________________________