Бархатный сезон. отрывок

БАРХАТНЫЙ СЕЗОН. ОТРЫВОК

4. Шпион побережья
Уже сидя в кафе на набережной и потягивая коктейль через пластиковую соломинку, я сильно сожалел, что отправился шпионить за королём барахольного опта и его подружкой один, а не с Элоизой.
- Ну как там она? – спрашивал меня её дядя Аслан, щедро угощая меня вином.- Она ведь у нас красавица…Ей бы мужа побогаче…
- Пишет дипломную. Социологическое исследование работников СМИ…
-А-а!- разочаровано кривился отелевладелец. –Нашла о чём писать! Только не пойму – при чем тут социология? Она, вроде, поступала на юридический и уже проходила практику в суде, я сам по знакомству её устраивал помощницей. Один раз в мировом суде, в Хосте даже замещала районного судью. Та ушла на больничный – и Зуза разбирала дело о разводе, разделе имущества и установлении опекунства. Один черкес из дальнего аула женился на русской, жена, сочинская, работала в ресторане, гуляла напропалую с отдыхающими –и кончилось тем, что он выкрал ребёнка и увёз его в дальний аул к своим родителям.
Мои мысли были о своём. Я даже не обратил внимания на то, что в рассказе дяди Элоизы она превратилась в Зузу. Тем более пропустил мимо ушей неожиданную смену профессии племянницы Аслана. Я наблюдал за флиртующими по набережной парочками и как бы проводил своё социологическое исследование. Что ни говори, а во флирте, когда как бы «обнулены» все биографические данные впрягающихся в него партнеров, есть своя прелесть непознанности. А стоит начать «грузить» друг друга подробностями своей личной жизни, как улетучивается обаяние самообмана, когда фантазии мужчины и женщины, чьи траектории неожиданно пересеклись, ещё не травмированы ужасающими диссонансами несовпадений.
Вот, к примеру эта пара: лысоватый мэн в шортах и майке и «сланцах» на босу ногу –их я уже видел и в парке, и на пляже. Это явно не муж и жена. Потому что они ходят по Сочи, взявшись за руки, хоть уже и не молоды. А вот эти двое, застывшие неподалеку от наигрывающего «Лав стори» саксофониста, явно только что познакомились, иначе он так много и воодушевлённо не говорил бы ей о чём -то. Такими разговорчивыми бывают только те, кто «вешая лапшу на уши» хочет произвести впечатление. Расплачивающийся за выпитое и съеденное грузный мужчина с брюшком и в одних плавках, напротив которого под зонтом кафе сидит стройняшка в купальнике, –тоже не муж этой женщины и у них очевидный курортный роман.
Саксофон выстанывал рулады чувственности. Изогнутой в колене женской ногой с приспущенным чулком золотой рог сиял в руках музыканта. Его пальцы , как бы печатая историю на старинном «Ремигтоне» двигались подобно суховатым пальцам детективщицы, наваявшей бесчисленные тома. Ночь темнела траурной вуалью, краденными бриллиантами над набережной сверкали звёзды.
Аслан подливал и подливал вина в мой бокал, предлагая ещё и ещё раз выпить за красоту и ум Элоизы. Я пребывал в полной эйфории. Когда Аслан на своих потрёпанных «жигулях» сочинского Корейко, чей чемодан с плотно уложенными в нём пачками дензнаков советского производства всё ещё томился на вокзальных полках камеры хранения, домчал меня до старинного краснокирпичного строения на склоне горы, выгружаясь, я видел только циклопические ворота, чье изображение я позже неожиданно обнаружил на фасадной стороне одного из дольменов, пальму под окном номера, куда он меня поселил. Я не придал значения ни тому, что дверцу с боку ворот нам отворил хорошенький кареглазый мальчик, ни тому, что на кухне, где продолжился пир,- домашнее вино , чачу, плов выставляла на стол молчаливая дочь гор.
Никакого воображения не хватило бы мне тогда и для того, чтобы представить, что у скромного держателя отельного бизнеса, дальних или близких его родственников когда-то изымались из –под лоз , спрутом опутавшего всё винограда, бидоны с залитыми парафином, замотанными скотчем крышками, а под теми крышками в навал – старинные золотые и серебряные монеты, новенькие купюры, жемчуга и бриллианты.
И хотя у настоящего детектива под микроскопом подозрений буквально все -и он наводит свою лупу на оставленные на месте преступления волоски, окурки в пепельнице, отпечатки пальцев на стекле бокалов с недопитым вином, мне было не до того. И потому я был никчемным детективом.
Проснувшись ясным сентябрьским утром, я увидел, как посреди комнаты витает залетевший в окно радужный мыльный шар. В нём отражался я – на койке, репродукция картины, изображающей маяк на мысу, хлещущие о камень волны, луч света , прокалывающий тьму, тумбочка с недочитанным детективом на ней , оставленном здесь предыдущим постояльцем, шкаф , грузный, и квадратноплечий, как старый служитель того же маяка, мой , так и не разобранный чемодан-булыгой.
Шар влетел в открытые двери, ведущей на плоскую крышу пристройки, выйдя на неё, я обнаружил, что хостел со всех сторон окружён громадами отелей, между которыми оставался лишь небольшой островок малоэтажных строений. Всё это зыбясь и искривляясь отражалось в других разновеликих шарах, гроздьями сыплющихся сверху. Я поднял голову –и увидел златовласую девочку на балконе отеля. Она окунала в пластмассовый стаканчик кружочек на стерженьке –и дула в него. И оттуда являлись мириады хрупких, нестабильных планеток. Паря, они опускались вниз, залетая во двор, где их пытался поймать хозяйский мальчуган. Но тщетно. Стоило ему прикоснуться к переливающемуся зеркально-радужному чуду, как шар лопался…
5.Глаза
Когда, мгновенно проделав во мне две дыры своими глазами- угольями, Элоиза прибрала к рукам кое-как исчирканную мною анкету, я тут же позабыв про репортаж в номер, не то мелким бесом, не то крупным бисером, а не исключено, что и старым лавеласом, которому уже как –никак «полтинник», кинулся за ней в холл. Я настиг её возле пальмы пространным разговором завзятого интеллектуала. Это и была та самая «лапша». Но она никак не повисала на ушах девушки, упорно соскальзывая с них.
Забитый в мобильник телефон, угрызения по поводу рассекреченного количества женитьб и детей(эти «поколки» были заложены в пункты анкеты), недоделанная подборка криминальной хроники, с которой я сражался как Лаокоон с готовым меня сожрать змеем , на некоторое время погрузили меня в оцепенение. Да и не приглашать же было её с бухты барахты( у меня не было ни бухты , ни яхты) в кафе под зонтами! Не зазывать же было её в ресторан, куда я был вхож нечасто уже потому, что на правах «местного классика» не намолачивал столько гонорара, сколько это мог сделать вчерашний студент с выскальзывающим взглядом, собирающий и пересылающий в родной еженедельник наши местные происшествия - по Интернету.
Даже во время автобусного тура в Париж шельмец снимал с номера вдвое больший гонорар, скачивая с сайтов ОблУВД, прокуратуры и облсуда – и происшествие с обнаружением в багажнике милицейского начальника ингредиентов для приготовления «синтетики», и приговор по громкому делу «чёрных риэлторов», увозивших своих жертв на Алтай, и героическое расследование СК по поводу дачи взятки должностному лицу. Кроме того, шустряк имел оставшуюся от родителей однокомнатную в Геленджике, которую сдавал пляжникам и параноикам - паранормалам из числа дольменопоклонцев. Получая такой приварок, писака имел счастье надуться пива и посетить биотуалет на воспетых Джо Дассеном Champ Elisee. А я вот вместо Эйфелевой башни созерцал ели отдалённого таёжного района, где серой утицей в клетке отсиживалась завалившая мужа и её любовницу мать троих детей.
Правда, в Геленджик, на кладбище которого были найдены когда-то отгоревшие от тела ножки в туфельках шахини тамошнего общепита, мне не шибко хотелось. Да и в Сочи исчезали в медовые медуновские времена Джеймсы Бонды куда покруче меня. Но – гонорар, командировка не в помнящий ссыльно-проезжего Радищева Венгеровский район, а поездка на Юг! Хоть и мафиозный. Это влекло, манило, поднимало тонус. И вот теперь я охотился с фотоаппаратом за прячущими поперечную верёвочку стрингов ягодицами девицы и волосатой лапой поперёк загорелой спины лишь потому, что тщательно «работал над словом» и кадром, а не молотил, как комбайн. Так с интонациями издёвки в голосе хвалил меня на редакционных летучках Эдуард Геральдович Глумов.

Конечно, подсматривание за вполне обложечно-журнальных кондиций девушкой и фотографирование её обок с покупающим ей букет роз, садящимся с нею в такси, протягивающим ей бокал с вином нашего подследственного-это ещё не компромат и не разоблачение. Но на всякий случай, для отчётности, я слал файлы этих фоток Элоизе.
- Застукай их в постели, - орала в телефон, кропающая свою олигофреническую дипломную заказчица. –Тогда он отдаст нам половину своего нехилого имущества. И мы тебе щедро отвалим с полученных денег. И не забывай -у Людмилы –сын. И стервец намеревается его отнять у матери. А дети -дело святое…

Пальма под окном отеля! Нет, она была слишком низкой, для того, чтобы взобравшись на неё, заснять любовников в постели. Спрятаться в шкафу гостиничного номера? Но как в него проникнуть? По балкону из номера соседнего?
Отзвонившись по поводу своей идеи, я услышал голос Элоизы в мобильнике:
-Ладно, мы переведём тебе денег на карточку, чтобы ты мог поселиться в соседнем номере этого пятизвёздочного…
Представляя на какой головокружительной высоте мне придётся красться с балкона на балкон, чтобы пробраться в номер обидчика –мужа и его пассии, я уже с тоской вспоминал о рутинных занятиях нашей профессии.
Классически –неспешное душевное общение с напоминающими пациентов психиатрической больницы источниками информации, выслушивание чужих проблем, просиживание в судах, когда я с трудом сводил концы с концами, чтобы из однообразной галереи изнасилованных девушек, зарезанных кухонными ножами мужей и избитых ментами граждан, извлечь что –то свеженькое, так замедляло творческий процесс и так опускало планку моих гонораров, что, прикинув –сколько же я предъявлю жене, утаив от неё кое-что на букет цветов и бокал «Муската» с мороженным для девушки? - я то и дело отменял уже наклюнувшиеся мачистские приключения.
Перед тем, как заслать меня на это каскадёрское задание с лазанием по балконам, Элоиза долго инструктировала по телефону.
Девушка увлекалась альпинизмом, сноубордингом и виндсёрфингом. Она дружила с ледорубом, соображала в техниках горных восхождений, могла птицей лететь на «доске» с горы и набегающей на побережье волны.
- Значит так! Привязываешься купленной в спортивном отделе верёвкой к балконному стояку –и вперёд! Главное ничего не бойся. Внизу всё равно газон, ты же проверял. Да и третий этаж – не так уж высоко! –наставляла она меня.
Поле моих лунатичных хождений по балконным ограждениям многое стало путаться, как верёвка, которую я так запутал, что отчаявшись справиться с этой головоломкой, швырнул её в угол отельного номера, куда я перебрался из хостела, - и полез на балкон без страховки. С тех пор я не ручаюсь за последовательность излагаемых событий, потому что после одного из поворотов этого захватывающего сюжета время стало скакать туда - сюда. И эпизоды всякий раз переставлялись, словно по новой раскладываемые карты какого-то безумного пасьянса. В роскошном номере пятизвездочного отеля Элоиза снилась мне то Цыганкой –ворожеей, то танцующей фламенко испанкой. Веером распущенная в руках мошенницы колода карт. Короли , валеты и дамы, двусмысленно подмигивающие мне. События мчались по замкнутому кольцу, то и время возвращаясь на круги своя, словно это был обруч на талии пляжной девочки, созерцаемый мною из моего укрытия под зонтиком кафе на набережной.
- Андрей Константинович, я хотела предложить вам дело, - пропел в мобильнике голос Элоизы.
- Что? Тело? – спошлил я, ухмыльнувшись.
- Нет! –оценила она мой каламбур, рассыпавшись бубенцами смеха под дугою тех коней, которые если уж понесут, то не остановишь.- Не тело, а дело...
- Еще одну анкету?
- Нет! Дипломную я вчера защитила!
- Поздравляю.
- Спасибо. Но мы тут с подругой про вас говорили…
- Вот как? – расплылся я, испытывая радость стареющей проститутки: обо мне говорят молоденькие выпускницы вуза!
- Да нет, вы ничего такого не подумайте! – уловив мурлыкающие интонации, осадила она мои нарциссические самообманы. – Есть тема для очерка! Мою подругу упрятал в психушку муж!
- Вот как! – словно разглядев в зеркале «куриные лапки» морщин возле глаз и дряблую шею, подумал я о невеселой газетной карме: в редакции пишут и обращаются либо кандидаты на помещение в психушку, либо только что из неё выпущенные.
- Мы сейчас к вам с Людмилой подъедем! – поставила меня перед фактом дипломированный социолог, как это делают девушки объявляя о неплановой беременности.
И вот опять-глаза Элоизы! Теперь уже по всем законам симметричного ответа на наклёвывающийся флирт в "куржаках", как любили когда-то писать прозаики-деревенщики, обильно смазанных тушью ресниц. Они затмили всё. Рабочий день тут же мигнул-и кончился. Выпущенной из дурдома подруги Элоизы-Людмилы я не видел и не слышал, хотя и соображал, что речь -о муже –барахольном мафиози в родной Столице Сибири, завёдшим любовницу, отце-милицейском полковнике- в Орле, украденном ребёнке, спрятанном в особняке за городом, в ворота которого пропускают только бронированный джип муженька. В ушах звенело бетховенское "К Элоизе". Зрачки восточной красавицы зияли манящими «летками» «чёртовых хаток» , как нарекли когда-то дольмены донские казаки, сердце в томлении замирало, падая в бездонные пропасти Кавказских гор. Да собственно , как я позже обнаружил, непроглядные отверстия в мегалитах и были уставившимися в меня зрачками мстительной девушки. Однажды в них заглянув, невозможно было избавиться от их постоянного, неотвязного присутствия. Они –следили. Они прожигали. Они преследовали. Куда ты-туда и они.
Мы вели разговор под бочковой пальмой редакции, о коридорные стекла которой зимами разбивались устремляющиеся на тропическую зелень свиристели. Они прилетали кормиться мёрзлыми ягодами заснеженной рябины во дворе здания. А мне казалось - мы сидим с нею под зонтиком кафе – в клетке чистят перышки два попугая и фотограф запечатлевает счастливую парочку отдыхающих с обезьянкой на руках. Отпивая из бокала вино, Элоиза прожигала меня своими угольями.
- Этому блудливому козлу надо преподнести урок. Его убить мало…
- Но я не киллер, а только криминальный репортёр.
- Убить можно и словами. Я читала ваши материалы. Они крепко цепляют!
- Спасибо за похвалу, но я работаю за гонорар.
- Гонорар будет!- опять пробуровила она меня своими сияющее-зиящими.
Это были глаза моей бывшей жены, с которой мы отправились в курортный Сочи в свадебное путешествие. Они-то сразу и прожгли насквозь, оставив по краям образовавшихся дыр оплавленные потёки, будто я был не я , а мое пластмассовое подобие в магазине для новобрачных, где в витрине красовались манекен жениха и манекен невесты. В те времена золотые кольца выдавали по талонам. Их можно было получить, только подав заявление о вступлении в брак. Затем наступала томительная пауза-время на размышление. И только потом –застолье, веселье, первая ночь, медовый месяц. И хотя порядок карт в этой колоде, как правило, нарушался, за последующей перетасовкой колоды не следовало никакого кровавого раздела имущества- ордер делили по суду, а остальное дербань, как хочешь. И квартиры разведенцев нередко превращались в коммуналки. Муж водил к себе женщин(хотя куда чаще друзей - собутыльников), жена – мужиков. Пошлость этой послебрачной рутины удручала, но оставалось еще что-то . К примеру – не сданное в ломбард кольцо. Читанные ею и тобой книги в шкафу. Или -глаза. Её уже с тобой не было. А глаза оставались при тебе. Они просто перемещались на другие женские лица.
«Зеркала души» Элоизы были те же самые, принадлежавшие бывшей жене огромные печальные глаза мальчика с репродукции Пикассо из его голубого цикла над плешью Глумова в его редакторском кабинете с полной окурков пепельницей, только они «прописались» на другом лице. Хотя, в сущности, и лицо –то было то же самое- тонкие, как бы мстительно(а может быть просто очень печально) сжатые губы с опущенными в виде подковы не на счастье уголками , большой лоб, отчетливо очерченные брови. Вот только нос был, словно ручка от другого чемодана. А до этого я те же глаза видел столько раз...