Измышления о неизученности похоти в культуре

Полагаю, что, если правовое положение женщины относительно мужчины говорит о моральном уровне развития цивилизации в целом, то отношение к сексу, похоти и перверсиям свидетельствуют о личной свободе каждого отдельного человека в частности. Или, как минимум, все закостенелые и лишённые развития формы общественного устройства противостоят как первому, так и второму.
Если сексуальная фантазия развивается и преображается, не ограничиваясь на одних лишь фрикциях и влечении, то она способна даровать изыскающему невероятных идей воображению мощный импульс вдохновения, открывая новые границы ощущения и понимания природы действующих лиц и мира вокруг них. Новые грани страстности и полового желания, выраженные в особой ритуалистике отношений и выведении плотской природы человека на некий новый уровень, на ровне с тем, как религия и эзотерика преображают дух, а устрашающие открытия или невообразимый ужас искажают психику. Ибо похоть сопряжена со всеми этими ипостасями сразу, выводя человека на новый уровень не как рядовую биологическую единицу или технологического демиурга, но как отродие, всецело движимое вперёд прежде всего своей природой и одним из сильнейших своих порывов, усложняющимся и обрастающим повадками, символиками, метафорами, традициями, логикой и моралью, что способны вывести персону, над которой похоть возобладает как целая культура, на совершенно новый уровень в сравнении с теми типажами и концепциями, которые существуют в нынешней массовой культуре. Мир, существующей в иной области самоорганизации и идеалов, герои, ощупывающие не только лабиринты своего сознания и мощности интеллекта, но и глубины своей алчущей наслаждения плоти, поиски и скрупулёзное выявление новых, утончённых и изящных полутонов и изгибов изначально животного, но в итоге доведённого до совершенства, извращённого полового удовольствия. Новый простор любви и террора, ужаса и обожания, могущества и разрушения. Но пока лишь культура эксплуатирует самые базовые и плоские интересы вожделеющих масс в виде полногрудых красавиц, продвигающих товар к продаже своим обликом или любви как необходимого элемента любой драматической истории  и секса в качестве атрибутики историй мускулинных и героических. Впрочем, в этих рассуждениях я максимально наивен и поверхностен, так как едва ли представляю себе размах и широту распутных фантазий и разнузданных тяг сегодняшних людей, но их сексуальные девиации остаются предметом закрытых и скрытных сообществ даже сегодня, к тому же они тоже скорее всего ограничены определённым фетишизмом и стагнацией идеи и чувства, в то время как я говорю о чём-то более масштабном и основополагающем - о том художественном элементе искусства, что вывел бы литературного или кинематографического героя на новый уровень, открывая ему путь не в ширь технологий и ментальных паутин, но в глубь себя, в невообразимые, тёмные и дуалистичные пласты своей агонизирующей в рамках морали и болотах жажды наслаждений животной сущности. Где, если не в искусстве и творчестве, всему этому найти место и применение? Ведь человечество, спасаясь от невыносимой унылости реальности, ищет спасения именно в миру собственных грёз, а секс в нашей действительности, даже при всех необычных склонностях и экзотических атрибутиках занятие довольно заурядное, как и всё, что лежит вне фантазий художника и высших смыслов бытия.