Кошки рыжие

-Ну вот Марта - говорю я нежной,  совсем еще юной красавице .
- Через пару часов мы будем на месте, не пугайся, все будет хорошо, Я не без трепета прижимаю ее к своей груди. Она из хорошего дома. Для удовольствия жизни и душевных утех,  за  символические деньги я купил ее у замечательного художника Бориса Орлова. Разговор наш, за его гостеприимным столом  крутился вокруг исчезнувшей, наверное уже навсегда "Атлантиды" - нашей незабвенной, вольной талантливой Строгановки, времен легкомысленно - агрессивного Хрущева с ее грязноватыми и родными кафедрами - мастерскими, Ах как недавно и как давно, как до Рождества Христова, это было. У нас с ним  о ней общие воспоминания. с  разницей в три года. Он уже в ней учился, а я еще служил в Восточной Гермаиии , в оперативном отделе энского штаба, в непосредственной точке соприкосновения, двух цивилизаций. Воинское мое звание - ефрейтор, такое же у Гешки Лавричева, питерского пацана блокадника. Мы с ним  "штабные рабы" мы "рисуем"  карты - приказы, для штабных учений, как говорили изысканные штабисты, обозначаем возможный театр военных действий. Наш противник Блок НАТО. В случае  нашего с ним силового сопряжения обе стороны победят одновременно. В нашем отделе, на стене висят, прозрачные плексиглазовые шаблоны "атомных лаптей" - этакие вытянутые элипсы.  С их помощью, можно начертить на карте зоны ядерного поражения противника. Таких лаптей  нам приходилось рисовать много, в реальной войне хватило бы на всех наших врагов.
На моем, первом курсе, в  вестибюле Строгановки, проходила гражданская панихида по усопшей Ольге Маяковской, сестре "буяна и главаря". Но еще жив был профессор Комарденков, друг ее брата и друг Есенина, оформивший напечатанную в типографии Лубянки и на ее же бумаге, книжку под названием ВЧК, весьма озадачившую чекистов. Зря они переполошились - Все Чем Каюсь, объяснил им Сергей Есенин. Связь времен не распалась, все близко, еще жив Барышников, автор книжки по перспективе,  еще приходил на практические занятия колоритный вечно бурчащий старик Рапник, учивший  нас искусству классической чеканки, еще не стар был знаток технологий художественной  обработки металлов, деликатнейший Флеров, жив выпивоха кузнец дядя Ваня..Середина шестидесятых, еще впереди маразм Брежнева, все еще неколебим, но  необратимо ржав железный занавес.  В Строгановке  еще существует кафедра марксизма ленинизма с затейливым Епископосовым. и в голову даже не приходит, что когда нибудь, реальной может стать поездка в Италию к ее воспетым, Даниловой художникам Возрождения...Еще  бродят в голове Бориса Орлова смутные предчуствия каких то перемен в искусстве соцреализма.
  Из Москвы к нам в деревню можно ехать по живописной старой Волоколамке, но я неожиданно для себя выбираю "новую ригу", вечно ремонтируемую, и неинтересную.
   Мыслям моим ни чего не мешает растекаться по закоулкам памяти. Возникла вдруг  до удивления яркая картина нашего с матерью похода в Бескудниково за говяжьими костями. Идем от станции Лианозово, еще темно, но около убогого ларька, при свете электрической тусклой лампочки людское неспокойное шевеление. Стоим долго. Рассвело, откуда то взялся мужик в белом фартуке, окинув взглядом толпу сказал 
- всем не хватит. И народ полез на ларьковую амбразуру. Сильные стали первыми. Еще война, мне почти уже шесть лет.
   Неожиданно для себя я  вслух засмеялся, потому, что вспомнил историю повеселей. Уже в пятидесятые, годы на открытом уроке литературы, при завуче и посторонних учителях, Тамара Плескачева с чувством и выражением декламирует Пушкина  - Тоска, предчувствия, заботы, теснят  твою висячью грудь...  На задней парте, где сидел завуч ничего не произошло,  чужие учителя то же не шелохнулись, зато  класс. рыдал и стучал в восторге кулаками по партам.
А еще раньше, в первом классе, (тогда я еще учился  в подсобном хозяйстве литейного завода) к  нам в окно,  рядом с учительским столом, просунула голову лошадь и посмотрела на нашу любимую, совсем еще девочку, Веру Васильевну и Вера Васильевна посмотрела на лошадь. Лошадь голову убрала а Вера Васильевна, окаменела, побелела и если бы из ее глаз не выкатывались бы слезы, можно было бы подумать, что она умерла. Конечно она догадалась потом, что это Катя, подслеповатая  добрая лошадь, возившая в «Литейке» телегу с  чугунными отливками от вагранки  к обрубочному цеху. Наверно Кате дали выходной и отправили в подсобное хозяйство отдохнуть.  Многие заводы имели тогда подсобные хозяйства. Безмятежное время, читать считать я уже умел а крючки палочки и прочее чистописание..пережил легко.. Потом школу упразднили и с третьего класса мы стали учиться в соц городе, - барачном поселке, в полу километре от нашей "Колонии" .Так называлось место где мы жили. Соцгородская школа  ни чета нашей, колонинской - двухэтажная, светлая, да еще с завучем Иванцовым, справедливым и суровым. инвалидом войны   В Соцгороде имелись  книжный магазин, почта, поликлиника, водокачка на растопыренных бетонных ногах, жаль что ее взорвали в середине шестидесятых, аптека,  их клуб функционально продуманное  деревянное сооружение, которое несомненно можно  причислить к шедеврам конструктивизма, как в прочим и  башню  и поликлинику.Ну да, у них же была еще баня, куда ходили со своими шайками. Жуткая очередь. Перед клубом, в кителе и сапогах, возвышался довольный собой, товарищ Сталин, покрашенный под бронзу. С высоты  постамента ему был виден  "торговый комплекс" из трех магазинов под одной крышей. Они назывались еврейский, стахановский и булочная. Почему еврейский и сейчас не знаю. У них даже цыгане жили, недалеко от бани  в неприглядных вагонах с деревянными, кое из чего сколоченными крылечками. Вагонов было два ряда. Между ними, на узловатых веревках, трепыхалось их сильно подсиненное, прискорбно заношенное бельё. Как там оказались вагоны и цыгане  ни кто не помнил, но стояли они на рельсах, длинны которых, хватало только на то, что бы им там стоять.
    А в нашей "Колонии" ничего такого выдающегося не было, если не считать "Лиги наций", очень большой, по сравнению с соцгородскими общественной уборной, на восемь посадочных мест,   кирпичной коробки поделенной  внутри дощатой перегородкой на мужскую и женскую половины. Перед первым мая ее, помойку и рахитичные тополя, красили белой краской. По утрам, отправляя естественные надобности, мужчины и женщины разумеется не могли обойтись без взаимных реплик по поводу благополучно проведенной ночи и новостей в газете Правда. Была у нас амбулатория  с маленьким толстеньким уютным доктором Альбином Петровичем Абдамовичем. На его круглой голове не было ничего кроме выпученных водянистых глаз и вялого губастого  рта. Он был похож на удивленную рыбу. Мне очень нравилась его дочь, ей было лет десять.. Я мечтал показаться с нею моим приятелям. они бы  очумели от ее красоты. Мне она казалась золотой,  ее золотые косы золотые веснушки и медовые глаза мне снились.
 -Красивая жидовочка - сказал о ней Жапкин. Его оценка снисходительно бесцеремонная мне не понравилась. К слову сказать  "колония" наша считалась прибежищем чудаков и  маргиналов, взять того же Васю Жапкина. Он никогда и ничего не говорил просто так, персонаж еще тот, загадочный и  недооцененный.
 Бедное время, только что окончилась война, Победа, радость, калеки, В соцгороде, к пивной, одно лето, какая то тетка, привозила «самовар» на колесиках - безногого и безрукого матроса Сеню. Из жалости  его поили пивом и кормили из рук. Он очень скоро хмелел и падал в траву.  штаны его были мокры он бился в истерике и просил его пристрелить. что и сделал однажды, контуженный майор, сказав
 - Сеня прости, дальше тебе будет еще хуже.  Говорили, что он тут же пошел сдаваться в милицию.
 Мы,  восьми - четырнадцатилетние мальчишки жалели и  побаивались безногих, безруких, одноглазых. вернувшихся с войны фронтовиков, но они  были нашими отцами и  дядьками,  мы понимали, что живем голодно, похабно, но все равно жизнь  казалась нам прекрасной, мы были счастливы. в нашей "колонии". Окруженная старыми и новыми карьерами, с  "литейкой" и с кирпичным заводом отражающимся в воде самого ближнего, черно - серебрянные бараки, сараи, заросший  кустами, противотанковый ров, превратившийся в длинный пруд, населенный въюнами, огольцами, карасями и тритонами, темный, всегда загадочный, хотя и исхоженный нами вдоль и поперек лес, были  нашей планетой. За лесом канал с белыми огромными теплоходами. и теплоходами маленькими, похожими на утюги, назывались они Ляпидевский,  Леваневский и кажется еще Байдуков. По каналу буксиры тянули иногда  предлинные плоты.  С крыши нашего барака был виден  шпиль химкинского речного вокзала..Совсем уж рядом, Савеловская железная. дорога с переездом и высокой будкой, на Дмитровском шоссе.. Из репродуктора на будке, время от времени раздавался мяукающий  женский голос с одним и тем же предостережением и указанием.
- Внимание, поезд со стороны  Марка, закрыть шлагбаум - и тут же около него появлялась тетка с туго намотанным на коротенькое древко желтым грязным флажком. Она тяжело крутила железную, напоминающую шоферский «стартер» ручку. Длинная кривая труба шлагбаума вихляясь с лязгом опускалась. а тетка, выставив перед собой руку с флажком, терпеливо ждала, когда шоссе переедет нескончаемый состав из черных лоснящихся нефтяных цистерн. Товарных составов ходило тогда много Когда поезд появлялся со стороны Лианозова, процедура повторялась. В какой то момент мы сообразили, что голос из репродуктора, тетка с флажком и поезд появляющийся то с одной то с другой стороны одно целое - причинно- следственная цепь.   Иногда поезда через переезд еле тащились и мы впрыгивали на ступеньку тормозной площадки какого нибудь вагона что бы  прокатиться до следующего места, где поезд уменьшал скорость и можно было спрыгнуть. а если удавалось «открыть» узкую железную лесенку и забраться на крышу  так это вообще красота, удобно, высоко, можно на ней сидеть, лежать, бегать, прыгать с вагона на вагон и ехать хоть до Лобни.
     «Колонией»  наш  поселок, назывался  не случайно,  он действительно был не состоявшейся по каким то неизвестным причинам колонией. Кроме бараков в ней были  комендантский дом и  псарня,- крошечный домик с низким потолком., в псарне тоже жили.  А мы  жили в бараке номер три,, в помещении №4  благополучно существуя вчетвером в десятиметровке. - Отец с матерью, дедушка Василий Андрианович и я, троечник  и «дубатол» словечко придуманное дедушкой для обозначения моих умственных способностей.
    Дедушка родился в девятнадцатом веке, через пятьдесят лет после жизни Пушкина. Еще молодым, он на Сретенке, уже считался хорошим портным, и до четырнадцатого года, жизнь ему удавалась.
 На первую мировую войну он пошел  уже женатым на моей бабушке Марии Николаевне, родом из села Недельное Калужской губернии. Была она то ли внучкой, то ли дочкой священника и у него уже был трехлетний сын, мой отец..Бабушку я помню с пеленок, укладывая меня спать она  ласково негодовала
- Что ж ты не спишь то ****юк малохольный и  я ей улыбался. Попав в плен, дедушка  был отправлен к зажиточному немцу, в деревню Гросбухгольц, если мне не изменяет память, для использования его там,  на тяжелых и мерзких работах.Видно в молодости он был хорош собой, если понравился дочке хозяина, и даже до такой степени,  что ко времени у нее обозначился живот. Все могло бы плохо кончиться, но обошлось, более того, отправляясь после плена домой дедушка привез с собой карманные серебряные часы,  подарок от несостоявшегося тестя.  Правда этот момент его жизни, стал  потом причиной многих ссор между ним и бабушкой, тем более, что в Германии, остался его ребенок,\для бабушки факт неоспоримо доказывающий, что к немке  он питал более нежные чувства чем к ней. Судя по тому, что у меня было три дяди, дедушка, как мог, вину свою старался перед бабушкой загладить. Она умерла в год смерти Сталина на опушке леса, с полной корзиной грибов. Об этом мне весело сообщила, когда я пришел из школы, шестилетняя Анна Игольникова, наша соседка.  Бабушку отпевали в Алтуфьевской церкви. Дедушка запомнился мне сухощавым, с суворовским вихром на поредевшей голове.
   Во времена НЭПа, он со своим другом Ильей, открыли на Мясницкой ателье мод.  Ремесла своего он не оставил. и после НЭПа У него было много заказчиков, приезжали и из Москвы, этих направлял к нему его друг Илья, которому  повезло больше, он умудрился попасть в компанию портных, обшивавших самую «верхушку». Дедушка же категорически не имел права заниматься своим ремеслом поэтому он работал в пожарке и   переживал. и случалось даже  срывался. Мы ездили иногда к его другу Илье Алексеевичу в гости,  на улицу Квесистскую. и мне всегда не терпелось увидеть его внучку Таню, смешливую и заводную, мою ровесницу. И вот там,  в уголке, около окна, Илья Алексеевич показал однажды дедушке уже готовый заказ.  Он конечно высоко оценил,  безупречную работу своего друга, но все же, как бы в шутку, сказал.
 - Что же ты портной хренов, петли то обметывать, так и не научился.На него иногда «накатывало», в такие минуты, сидя за швейной машиной он напевал что нибудь легкое и даже фривольное ...По льду каталась дама,  упала дама ах, упала  показала и ножку и башмак  и кое что еще, о чем вам знать не надо  и кое что еще..о чем сказать нельзя...Коль муж тебе изменит лиши его красы, как только он уснет отрежь ему усы и кое что еще, о чем вам знать не надо и кое что еще о чем сказать нельзя ..
 Однажды, что то с ним случилось и он спел частушку.  -Троцкий  Ленину сказал, пойдем Володька на базар купим лошадь карию    накормим пролетарию.Спето было не громко. но при мне. А я на следующий день воспроизвел ее в школе, спускаясь на большой перемене по лестнице на улицу
 К счастью слушателей оказалось  немного, всего один, да и тот дедушкин приятель, отец Витьки Таракана, вызванный в школу для ознакомления с длинным списком сотворенных Витькой безобразий. Схватив меня за воротник и встряхнув,  он злым шепотом  сказал,
- Что же ты негодяй вытворяешь? Слушай меня. Частушку эту забудь, как будто ты ее не знал вовсе. вечером забегу к Андрианычу.
Санкций примененных  ко мне, не помню, но в какой то момент я осознал, что сделал что то неправильное. Если учесть, что  одним из наших соседей в бараке, жил Леня Нехорошев, работавший в «органах», надо было быть  всегда начеку. Работал он в этих органах то ли шофером то ли автомехаником, но все равно его побаивались.
Периодически нажираясь, он  в приступе верноподданнического самозабвения хлопая себя по заднему карману брюк кричал
- Все вы тут у меня, суки.. Ко всему он еще был злопамятен. Надя, его жена, стесняясь оправдывалась
.- С кем ни случается . Вы его простите.
 Как то летом, Леня расслабленный жарой и водкой, сидел развалясь на скамейке у крыльца.  Кошка Муся - любимица всего барака, протащила мимо него небольшой сосисочный поезд. Леня даже  приободрился. 
- Во дает - сказал он.
 - Твои сосиски то -  позлорадствовала, проглотив голодную слюну, старуха Игольникова. Муська стянула их с форточки, где Леня на дощечку, между рамами  клал иногда закуску. Этим же днем, усугубив свое состояние пивом, Леня подойдя  к лежащей в тени скамейки Муське  размахнувшись бросил в нее кирпич. С пъяну  промахнулся, Перепуганная. Муська сиганула на завалинку и куда то пропала. Наверно через неделю, Лёня  в свежей  голубой майке, из которой выпирало его мускулистое тело, опять сидел на скамейке. и курил. Он даже закрыл глаза от удовольствия. А между тем Муська, сидевшая на крыше крыльца, прижала уши, сгруппировалась и бросилась на Лёню. Кто бы мог подумать, ласковая Муська визжала  и с остервенением рвала Лёнино плечо. Окровавленный, ничего не понимающий, он дико смотрел на довольных свидетелей Муськиной с ним расправы .. Живой Муськи больше никто не видел. Через несколько дней, сапожник Семеныч, сказал нам мальчишкам.
 - Он повесил ее на своем сарае. Что и говорить, после войны, люди добрее были чем сейчас,  не на бараке же он ее повесил а у себя на сарае.
    В колонии был еще один персонаж, знаток и ценитель кошек. по прозвищу «Волга», что означало Володька Гаврилов. Этот предпочитал рыжих, и кошками  называл рыжеволосых женщин. Пристрастие  к ним «Волга» объяснял двумя случаями из своей до тюремной и после тюремной жизни. Первой, роковой для него, была рыжеволосая следовательница, чьим старанием, он шестнадцатилетний, попал на зону, за какую то мелкую кражу, второй, тоже роковой, рыжая  железнодорожная проводница. к которой он прильнул было сердцем и раскрыл ей душу, возвращаясь из лагеря. В Москве она сдала его в милицию. где рассказала, что он испугал ее своим странным поведением,. Сначала он ей даже понравился,  вежливый такой, приходил  с кружкой к титану за кипятком. Потом, воспользовавшись хорошим к себе ее отношением, проник в служебное помещение, с целью, как она сначала подумала, ее  изнасилования, а он вдруг начал «это»...из за чего она и испугалась. - Что это то?- уточнили в милиции. Как могла, она все  рассказала. Знай тогда проводница, что «Волга», имея на нее виды, для продолжения отношений в будущем, доверительно похвастался ей своими гениталиями, рассчитывая на дополнительный положительный эффект.  Пойми она все правильно, может быть его жизнь, не пошла бы  по уже протоптанной им дорожке.. Ну кто же тогда знал, что есть слово, обозначающее «это» не опасное для женщин желание некоторых мужчин, таким образом производить  на них впечатление. И слово то интеллигентное. Эксгибиционизм. Вряд ли Волга  догадывался. кто он таков. После очередной отсидки,  взявшись за ум,  он решил жениться и даже приглядел себе «кошку»,  конечно же рыжую, Такая складненькая  рыжая кошечка, нашлась в  цехе сухого прессования на кирпичном заводе, правда  она не догадывалась  о намерении Волги. осчастливить ее.
Летом, женщины этого цеха, в жаркую погоду купались  в каръере, благо  их цех стоял практически у самой воды..На зеленом лужке  они сбрасывали с себя рабочий  хлам, раскутывали завязанные на шее платки , и вместо безликих «старушек» на лужке оказывались, совсем еще молодые  женщины, одна из которых, которая так понравилась Волге рыжеволосая, плотненькая, как у Ренуара, просто  загляденье. Они наслаждались солнцем, ощущением своей молодости. бросаясь в воду  визжали,  кричали. и пели.  Мы,  пропадавшие на карьере с утра до вечера, при виде откровенной женской красоты, затихли, забыв о  ножичках  и картишках.. Их счастливые визги доносились до нашего  берега .Мы спустились к воде и о наши ноги разбивались добегающие до нас  розово-белые клинья их отражений 
Увидеть работниц цеха сухого прессования поближе, рискнул «Волга». По своему обыкновению обнаженным, он бросился в воду и мощными саженками стал приближать к себе противоположный берег..Скоро оттуда раздались еще более эмоциональные визг, веселый мат и угрозы причинить «Волге» физическое увечье,  а один из способов это сделать, привел «Волгу»  в состояние невероятного  недоумения. Ему кто то из женщин, пообещал оболтать м.....ю уши, если он подплывет к ним близко.
Для осознания реальной возможности  осуществления этой экзотической угрозы «Волга» вечером напился и потребовал от соседки, показать ему как эта экзекуция осуществляется.   
Через многие годы, от Епифана я узнал, что после этого случая, на свободе он появлялся все реже, а потом пропал cовсем.
 /-.Приехали, Сказал я Марте, достав из за пазухи  крошечную серую  кошечку с зелеными  глазами.