Жизнь поэта 8-я книга стр. 281-300 пр. 14

корриды?
   Что делать, продолжить чтение её дневника, который захватывал, как детектив Чейза, остальных не люблю, особенно придурка Пуаро и Агату Кристи, или разбудить брата, иначе он, сейчас выспится, а, потом, всю ночь будет смотреть в потолок? Но он проснулся сам. Пожилые люди спят чутко и просыпаются от пука, своего или чуж-ого.
-Ой, а я и не заметил, как задремал. И сейчас, дома, во сне, кормил его – Кучму.
-Президента Украины?
-Своего собачёнка, Кучму.
-Есть хочешь?
-Под водочку можно. Но немного. На ночь вредно.
-Приготовить, что нибудь?
-Вань, водка на столе, а рукава с собой. Закусим ими. Нам, русским - не привыкать.
-Колбаса и сыр, нарезанные, в холодильнике. Тащить?
-Неси. Аппетит приходит
-Во время еды.
-Нет, после рюмки. Особенно после первой. После четвёртой еда уже не лезет.
-Знаю. Она мешает вырастать крыльям за спиной. Или накачивать мышцы. После четвёртой я могу свернуть любую гору.
-А я – переплыть море, хотя не умею плавать. Но, только не после четвёртой рюмки, а после литра.
-После литра, меня к той горе, которую я готов свернуть, надо подтаскивать, потому, что я уже буду – никакой.
-А я же тебе говорил, что ты слабак! А зачем ты убираешь водку?
-Принесу холодную из холодильника.
   Я притащил закуску и холодную водку.
   Когда мы выпили, брат сказал:
-Только на пенсии,  начинаешь, чувствовать,  ощущать
281
две вещи, два понятия, две истины.
-Какие две истины? Разве их много?
-Для кого, как. У меня две. Первая, что ты ни кому не нужен. Пустое место. Это не относится к близким, а касается тех, с кем работал, кто тебя окружал. Это немно-го огорчает. Зато, вторая истина, намного приятнее. Чувствуешь себя настолько свободным, что аж поёт душа, если выпьешь, конечно. Вот и я сейчас, свободен. Как та синичка, за окном. Хочу сидеть у этого окна, хочу, полечу к другому. Меня ничто не держит.
-Но, они, суки не подлетают к тем окнам, где им не дают сало. Кстати, надо нарезать ещё и положить туда. А то они с воробьями снова начнут устраивать драки.
-Вот, и я буду сидеть за твоим окном, вернее, в твоей квартире, если ты меня будешь кормить салом и
-И поить водкой!
-Разумеется, и читать твой, вернее Людмилин дневник. Он мне нравится. Первый её дневник. Как книга, написанная бабой. А баба, если что-то делает с душой, то делает это хорошо. Даже пишет книги.
-Поэтому бля...ди, всегда лучше, чем проститутки, первые отдаются с душой, а вторые – бездушно, как резиновые куклы.
-А ты пробовал проститутку? Они у вас есть?
-После начала перестройки их было мало, а сейчас, на каждой улице по нескольку штук. Они делят проспекты и бульвары на участки и даже дерутся за территории. В начале зимы, когда у нас была совсем жопа с деньгами, я таксовал, чтобы хоть чуть-чуть заработать на жратву и бензин. На углу студенческой, где у нас памятник воинам и вечный огонь, тормознула молодая девчонка, лет семнадцать. Красивая, сука. Подумал, клиентка. Уж очень она нагло тормозила, чуть ли не залезла под машину. Хорошо, что шины были шипованными. У меня печка, в машине мощная, из забугорной машины. Переделали мужики. Она плюхнулась на сиденье и вскрикнула:
282
-Боже, мой, здесь тепло, как в Африке! А я вся задубела, как крокодил.
-Значит, ты была в Африке и видела крокодилов!
-Какой хер была? Я дальше Татарии, нигде не была. А мужики – все крокодилы, не хотят снимать. А если снимают, то кидают. Особенно здоровые, мордовороты. Такие, как ты, меня ещё не кидали. Сними меня!
-Девочка, ты мне в дочери годишься. Даже во внучки. Я этим не занимаюсь. Выходи!
-Дядечка, миленький, постой, хоть пять минут. Я, хоть немного согреюсь.
-Пошла бы домой и согрелась.
-Я живу в Новом городе. Здесь, на ГЭСе, кое-как урвала это место. Уйду, сразу займут другие.
-Родители есть?
-Мать, больная. А я студентка КамПи. Бывшая. Заложили, суки, что занимаюсь проституцией.
-Есть, хочешь?
-Как собака. У тебя есть бутерброд?
-Поедем, я живу у универсама. В 9/5. Накормлю и согреешься.
-Значит, ты хочешь меня снять за жратву?
-Вот, что накатал. Полтинник я оставлю на горючку. У тебя такса какая?
-Как и у всех, полтиник в час. Но я согласна и за тридцатку в час.
-Здесь 160, вот ещё десятка. 170. Бери, но я трахать тебя не стану.
-Почему?
-Потому! Поедешь жрать, отогреваться или выйдешь?
-Поехали. А то, может, ты подстава, чтобы вытурить меня с точки? Если я не соглашусь поехать.
   Павлик, когда она разделась, я охерел, какая у неё фигура! Слушай дальше.
-Пить будешь?
-На работе не пью. Но рюмку выпью, чтобы согреться.
283
Как, тебя зовут?
-Для друзей, ровесников и коллег – Иван. А для тебя – дядя Ваня или Иван Игнатович.
-Пошёл ты на, хер, дядя Ваня Игнатович! Вань, а, можно я постою под душем, а то не могу согреться?
-А тебя как зовут?
-Для друзей и подруг, но их у меня уже почти не осталось – Нина, а для клиентов, Нинка, сучка. Зови, как хочешь.
-В ванной сама разберёшься?
-Я же не в Африке живу с бегемотами. У нас тоже есть ванна и туалет.
-Пока я разогревал лапшу с курицей, она была в ваннной, потом открыла дверь и крикнула:
-Вань, подойди!
   Вот, тут, Павлик, я точно охерел от её красоты. Она была точно, как Людмила. Не лицом, а фигурой. А скорее она своей молодостью напомнила мне её.
-Что, Нин?
-Здесь три полотенца. Каким можно вытереться?
-Любым, какое понравится. Только они все не первой свежести. Сейчас принесу чистое.
-Если этими полотенцами не вытирались другие проститутки, то я вытрусь одним из этих.
   Я собрал все три и бросил ей под ноги. Как барин шубу со своего плеча, под ноги красавицы. Потом, принёс ей чистое полотенце.
   Пока она вытиралась, принёс ей рюмку водки с долькой лимона на подносе.
-Спасибо! А ты даже не шлёпнул меня по жопе и не тронул грудь? Я тебе не нравлюсь? Или ты – импотент? Уже не нужны бабы.
-Ты меня зацепила, но не своей красотой и молодостью, а словами. На, потрогай!
-Я его потрогаю, и даже посижу на нём, после того, как немного перекушу. Умираю с голоду.
284
   Пока она ела, я принимал душ. Уж очень эта юная, красивая сука, меня возбудила.
   А она даже и не пыталась одеться, а сидела с полотенцем прикрыв спину, и открыв передок. Я тоже присоединился с полотенцем, которым был прикрыт мой передок.
-Выпьешь ещё водки?
-Не надо, а то, потом, попрошу добавки, а после добавки будет тяжело работать и надо блюсти фигуру. Мать, мне ещё маленькой говорила, что с детства надо блюсти честь и заботится о фигуре, чтобы было хорошее здоровье. Она у меня – выше средней упитанности.
-Как хочешь, а я выпью, всё равно уже больше никуда не поеду.
-Тогда налей и мне.
-Добавку принести!  Второго нет.
-Зато много колбасы и сыра. Поем их.
-Чая нет. Кофе растворимый. Принести?
-Ты живёшь, как буржуй! Много жратвы и в квартире сделан хороший ремонт.
-Друзья хорошие, строители. Однажды пришли и сделали ремонт, бесплатно. Давал деньги не взяли.
   Мы пили кофе, а я, между глотками, ещё и рюмку водки.
-Ты, меня совсем не стесняешься! Даже ещё сильнее раздвинула ноги.
-А что мне стесняться? Ты же мой клиент! Снял меня.
-Ни хера я тебя не снимал! Ты сама меня сняла.
-А разницы нет. Главная цель достигнута. Я у тебя дома и мы оба голые.
-Это ты голая, а я прикрыт.
-Уже раскрыт! –и она стащила с меня полотенце.- а у тебя уже стоит! Пошли, где кровать? Или будем здесь, на диване?
-Иди по коридору, налево, а я сейчас подойду.
-Я, вначале, возьму в сумке резинку. Без резинки не дам!
285
   Она, пошла, нет, поплыла, как шхуна с белыми парусами, не виляя  жопой,  как  тогда моя Людочка, когда мы сидели с ней в сквере, а потом она ушла. Когда наша любовь только зарождалась.
   После, когда мы лежали и долго разговаривали, и она плакалась, какая херовая наступила жизнь, и как её мать, ведущего  инженера завода двигателей КАМАЗа, вышвырнули с работы, и как они стали жить в нищете, а потом у матери случился инсульт, парализовало левую сторону, но нога уже, почти отошла, а рука нет. И как её выперли из института, я лежал и думал, что же с нами сделали, суки демократы, вместе с проститутками – Горбачёвым и Ельциным?
-Ты будешь ещё рюмку?
-Мне вставать, идти не хочется! Я только по настоящему согрелась.
-А не нужно вставать! Я принесу.
-Странный ты мужик, Вань! Клиенты так со мной не поступают. Обычно всё рядом, они пьют и дерут, и редко кто предлагает выпить. А однажды был случай, снял меня амбал. Мы зашли, а там ещё таких же амбалов двое.
-Вить, привёз коньяк?
-Привёз.
-А закуску?
-А на закуску шлюху.
   В общем, пороли они меня втроём во все дырки, а затем, не заплатив ни копейки, пинком вытурили. Ладно не попортили мой фасад. А я, когда вышла, хохотала. Не по-били, и выпихали втроём, да так, что мне понравилось. А деньги, дело наживное.
-Собачья у вас, проституток, жизнь, Нин!
-Крокодилья. Крокодилы нас еб..ут, и плачем мы потом, крокодильими слезами.
   Я поставил на поднос  рюмки, водку, блюдце с дольками лимона, колбасу, сыр и хлеб и положил поднос на журнальный столик на колёсиках, а потом, подкатил  его  к  крова-
286
ти. Вышел в другую спальню и достал последнюю заначку, где у меня было триста пятьдесят рублей. Полтинник вернул  на место.
-Нин, вот у меня ещё триста рублей, возьми!
-Зачем, ты же мне уже заплатил!?
-Я и тогда тебе ничего не платил. Просто отдал. А эти триста за тех амбалов, которые тебе не заплатили. Возьми, может, матери купишь какое-то лекарство?
-Ты тех амбалов знал?
-Все амбалы в городе мои знакомые, потому, что все на одно лицо. Бандиты!
-А у тебя ещё встанет?
-Сейчас выпьем и встанет. Он у меня не филон!
-Вань, тогда второй раз я тебе дам не как проститутка, а как бля...дь!
-А какая разница?
-У тебя до меня были проститутки?
-Две, три, в начале перестройки. Но мне с ними не понравилось.
-Всё правильно. Они дают хорошо, профессионально, но без души. А бля..ди, особенно те бабы, которые гуляют от мужей, дают, может, иногда, не профессионально, но с душой. Отдаются полностью.
-А, ведь, ты, малышка, права!
-Нет, ты ещё пока не понял, вот, как он у тебя встанет, я тебе дам не как проститутка, а как бл..дь.
-А он уже поднимает голову и  говорит себе, было и так хорошо, куда же лучше!
   Мы чокнулись и выпили, и я положил ей в рот дольку лимона.
-Дай, я тебя поцелую!
-Такого старика?
-Какой ты старый! Иногда меня снимает тридцатилетний клиент, а то и моложе, засунет, пару раз качнёт и слезает, а потом, курва, ещё и начинает торговаться, мол, заплачу меньше, часа не прошло.
287
-Вот так, Павлик, я и узнал, почему бля..дь даёт лучше, чем проститутка.
-Вань, а после ты с ней встречался?
-Один раз. Когда нам ЕЛАЗ выдал деньги за три месяца. Вначале она звонила раза три, но я не отвечал. Не было денег. А потом звонил уже сам, несколько  раз,  но  она не отвечала. А затем я поймал её на точке. Караулил полдня. Снял, отдав ей сразу полторы тысячи, довёз её до её дома, чтобы она завезла продукты, рублей на двести, что я купил для её матери, и увёз её на всю ночь. А больше встречаться не стал, испугался, что привыкну. А по другому – влюблюсь. Это ведь, молодые  считают, что старики не могут влюбиться, но мы, то, с тобой, Павлик, знаем, что это не так! У стариков только тело старое, дряхлое, а душа, паскуда, всегда молодая!
-Вань, давай выпьем за нас, стариков. Пусть у нас даже хер уже не будет стоячим, но чтобы душа всегда пела!
   Мы выпили.
-Хорошо, что вспомнил. Помнишь, ты приезжал, когда мы хоронили мою Раю, а потом, мы ездили к Марии в Нижнекамск, когда она жила ещё в вагончике, и я, там,  тебя сфотографировал с её детьми, Олей и Сашей, а фотку так и не отослал. Сейчас принесу. Заберёшь?
-Ещё бы! Тем более, что не надо тратить деньги на конверт и марки.    
288
-Слушай, а ты ни хера не стареешь! Прошло столько лет, а ты не изменился.
-Вань, неправда! Я тогда был совсем лысым, а сейчас у меня три волосинки на голове, правда, их нужно рассматривать под микроскопом. А у тебя есть ещё фотографии?
-Десятка три альбомов. Знаешь, я жалею, что увлёкся фотографией только после окончания техникума, иначе, у меня было бы столько фото моей Людочки!
-Это и хорошо, что у тебя их нет! Мы, как, то собрались 9 мая, в День Победы, ветераны войны, после демонстрации, ещё до распада Союза, и выехали на природу, с водочкой и шашлыками. И там один из нас, Петро Цыпко, вытащил штук двадцать снимков с мест боевых событий, где он, то в окопе, то у гаубицы, то в медсанбате и сказал:
-Я отвоевал три года и жалею, что у меня нет снимков, на каждый день моего присутствия на фронте. Сидел бы и постоянно смотрел бы на них.
А другой, постарше, Никола Спивак, юморист, который прошёл всю войну, воевал от и до, а потом, его ещё два года держали в армии, сказал:
-Петро, а я жалею, что у меня не было фотки, живой манды, всё время сидел бы в окопе и смотрел на неё.
   Мы катались со смеху.
-Дурак, ты! - потом продолжил он, - у меня тоже есть пяток фотографий с фронта, но я не смотрю на них. Эти кошмары меня без снимков мучают до сих пор, во сне. То, что каждый пережил из нас, навсегда запечатлелось в мозгу, и если постоянно вспоминать это – свихнёшься.
И ты, Вань, если сильно её любил, глядя позже, постоянно на её фотографии в молодости, тоже сошёл бы с ума.
-Если она мне приснится, даже, сейчас, я - дурею.
   Я принёс несколько альбомов, и мы до полночи рассматривали фотографии и вспоминали близких.
-Я, пошёл спать. Завтра рано вставать, на работу.
-А я выспался. Буду читать Людмилин дневник.
289
   Брат, Павлик жил у меня три недели, пока мы с ним не выпили пять ящиков водки, и пока он не дочитал оба её, Людмилиных, дневника.
   Когда я его провожал в Казани, на поезд, спросил:
-Ты ещё приедешь?
-Не знаю, как получится? А почему бы тебе не приехать к нам?
-Сильно, хочу, но боюсь по двум причинам, свою маленькую фирмочку, боюсь оставлять в такое время, сразу развалится, а к тому, захочу заняться раскопками, чтобы найти мамонта.
-Какого мамонта? Ты, что спятил?
-Начну поиски Людмилы, а это ни к чему хорошему не приведёт, ни для неё, ни для меня.
-А, вдруг, у вас что-то получится?
-Ты её видел?
-Пакет, с дневником она мне лично передала. красавица.
-А меня видишь?
-Ты, что-то - заговариваешься?!
-Почему ты не говоришь, ты, что-то – заговариваешься, красавец?
-Ты, конечно, не красавец, но нормальный мужик.
-Нет, я, пожалуй, сейчас, свой портрет на её выставку, не стану выставлять. Среди многочисленных её кавалеров, он будет выглядеть очень бледно. Лучше я буду о ней писать. Когда я пишу о нас с ней, да и не только, я снова, вторично, проживаю ту жизнь. Теперь, я понял, что писатели не дураки, не вообще, дураку написать книгу сложно, а потому, что обходят остальных в том, что все живут по одной жизни, а они – по две. Проживают ещё раз свою, ту же жизнь, но более ярко.
-Если ты не забросишь писать книгу, о вас, о ней, то, вот увидишь, ты в одну книгу не уложишься. Только её дневников хватит на две или даже на три книги. Но, ты их по отдельности не описывай. Жизни. Свою и её. Перепле-
290
тай, как нити и получится крепкий канат, которым можно будет держать ваши две шхуны, разбегающиеся в разные стороны жизненного океана.
   Дорога уже была чистой от снега. И часть полей. Только в оврагах  его ещё было предостаточно. В это время, в середине марта, в Енакиево, снега уже почти не бывает. Но она, наверно, в Херсоне. А там уже во всю тепло. Но сирень и каштаны ещё не цветут. Разделаюсь со всеми делами и рвану туда. Поступлю, как курица, убегающая от петуха, не догонит, так она хоть согреется, а я если не увижу её, Людмилу, зато увижу цветущую сирень и каштаны. Какой-то идиот, хохол с Украины, высадил в трёхстах метрах от моего дома, возле КАМСНАБА, семь каштанов, в надежде, что они выживут, и будут цвести, поживём увидим. Хотел вздремнуть, но сон не шёл. Тогда я достал плоскую фляжку, которую мне подарили, из бокового кармана пиджака, приложился к ней и стал сочинять.
   Не знаю, как для кого, а для меня это лучший метод сократить дорогу. Нет, сама по себе дорога не сокращается, а убивается время. Самое ценное, чем владеет живой человек. Потому что, его жизнь, это тот отрезок времени, что даётся ему свыше, при помощи родителей. Для мёртвого время останавливается. На нашем бандитском участке кладбища, где памятники богаче и выше, чем лучшим поэтам и писателям, в больших городах. Там, одному крутому быку, убитому во время разборок, за передел имущества, другие крутые быки, положили в гроб дорогущие часы марки Rolex, чтобы он и там не опаздывал на разборки. Но, как пел Высоцкий, в гости к Богу не бывает опозданий, он сам вызывает на разборку. Так, что часы мертвым в гроб не кладите! Для них, мёртвых, время там останавливается. Зато для живых оно идёт, как всегда, размеренным шагом, для бедных и богатых, красивых и уродов, а мы это самое время, лучшее, что есть у человека, часто убиваем своими руками или делами.
   Вначале в голову ничего не лезло, не приходило. А как
291
могло что-то прийти, если я всё время, целых три недели, пил только с братом, а когда появлялась она, моя Лира и просила глоток водки, я ей говорил, что нам самим мало. И она, злясь, улетала. А тут, в автобус, на одной из остановок, где водитель подсаживал пассажира, вдруг залетел комар и, сволочь, сразу устремился ко мне. На рыбалке или на шашлыках в лесу, все комары сразу устремляются ко мне. Один знакомый врач, с которым мы однажды, напились до усрачки, сказал, что комары и клещи меня любят, за то, что я являюсь обладателем уникальной крови четвёртой группы с отрицательным резусом, которая бывает у одного, на миллион человек, а может, и на десять миллионов. Конечно, гад, соврал, потому, что пил за мой счёт. Мою водку. И закусывал моей колбасой. Хотя, кровь у меня редкая, но на вкус, как и у других.
   Но этот залетевший комар, ведь тоже сразу ринулся ко мне. Впереди сидел мордоворот, кровопийца, бандит, почему бы комару не высасывать кровь, из него, как он сосёт её из других, рэкетир проклятый! Или не наслаждаться поцелуями с красивой татарочкой, что сидела в другом ряду и на которую я бросал бесполезные взгляды.
   Но, комар прицепился ко мне и кружил, то над одним моим ухом, то над другим. А потом резко сел на левое ухо и запищал:
-Вань, сделай глоток из своей фляжки и оставь её открытой. Это я твоя Лира. Трещит башка. Я с жуткого бодуна. И не вздумай меня прихлопнуть, дурак!
   Я глотнул пару раз и стал держать фляжку в руках, откуда резко стала выкачиваться жидкость, как из пожарного бака на пожаре.
-Ты меня спас, Вань!
-Почему ты долго не появлялась, и вдруг заявилась комаром.
-А, ты, что, идиот, хотел, чтобы я к тебе в марте месяце, заявилась летней бабочкой Синий Махаон, достигающей 13 сантиметров, и живущей в Приморье или на  наших Курильских островах? На, посмотри!  Превращусь на
292
минуту в неё, только чтобы не видели окружающие. У меня теперь новый любовник. Японский поэт Косо-Сука. И я постоянно пью с ним их - японские тёплые саки.
-А есть бабочки и красивее. Наши российские.
-А эта тоже российская. Курилы пока япошкам не отдали. Насмотрелся? Превращаюсь в комара.
-Только ты меня не кусай! Я боюсь укуса комара. У меня потом всё тело чешется. Аллергия.
-Значит, херовая кровь! Не как у обычных людей.
-Почему ты прилетела?
-Поговорить с тобой и влить немного вдохновения. Ты совсем забросил писать стихи. Переключился на книгу, но и её не пишешь.
-Раньше ты вливала в меня вдохновение поцелуями, а как же вольёшь, сейчас? Укусом комара?
-Какой же ты дурак! А я тебя столько учила! Разве ты забыл, что я – невидимка. Закрой глаза и я поцелую тебя, любой девушкой, которую ты себе представишь. Хочешь, вот этой красавицей, на которую ты бросаешь взгляды?
-Усралась она мне? Поцелуй меня моей Людочкой!
-Три дня назад я была у неё. Она, хоть и бля..дища, похлеще меня, но тоже пишет стихи. Когда её долго не еб... ут, то - хорошие, а так – средние. Она просила меня, чтобы я поцеловала тебя за неё. Первый поцелуй её, недолгий, а второй – мой, с  вдохновением. Закрой глаза.
   Я закрыл глаза, и целых пять минут длился поцелуй.
293
   Меня целовала Лира, а я считал, что Людмила.
   Куда исчез комар, я не знаю. То ли вылетел через опущенное стекло окна, то ли пристроился к другому пассажиру, у которого была нормальная, а не как у меня дур-ная кровь, заражённая вирусом любви и поэзии.
   Ну, его всё к чёрту! Я закрыл глаза и погрузился в ночь. Да, это же первая строчка стихотворения. Значит, Лира, как всегда своим поцелуем подкинула шпаргалку.
Я закрыл глаза и погрузился в ночь,
Звёзды и луну себе представил,
Образ твой я прогоняю прочь,
Там вдали одну тебя оставил.
От тебя ушёл я не спеша,
Ты была с любовником, родная,
Сжалась, закричала лишь Душа,
А потом зажмурилась, стоная.
Не понять мне тех, кто предаёт,
Разлюбил, скажи и до свиданья,
Жизнь на месте не стоит, идёт,
И не исполняет все желанья.
Я любил тебя, а ты меня,
Механизм в часах твоих сломался,
И тебя,  в ловушку заманя,
Твой любовник над тобой смеялся.
А потом? А что было потом?
294
Жизнь твоя, да и моя сломалась,
И любовник ускакал, притом,
Ты одна, совсем одна осталась.
Нет, тебя совсем я не виню,
Жизнь - она не ровная дорога,
Образ твой я в сердце сохраню,
Только вот не знаю ли, надолго?
От тебя ушёл я не спеша,
Ты была с любовником, родная,
Сжалась, закричала лишь Душа,
А потом зажмурилась, стоная.
Нет, тебя совсем я не виню,
Жизнь - она не ровная дорога,
Образ твой я в сердце сохраню,
Только вот не знаю ли, надолго?
* * *
   Полез в карман за блокнотом, чтобы записать стих и ужаснулся. Приготовил с десяток фотографий брату и забыл отдать. Среди них и та, моя фотография, копию которой я подарил Людмиле. А я, здесь, красивый парень! Сейчас, эта фотка понравилась и мне. Какие же мы молодые – красивые! Само - добро, любовь и чистота.  Но  глупые!               
   Сразу же с вокзала оправлю брату письмо. Засунул обратно конверт с фотографиями в карман и стал сочинять:
Вода бежала ручейками,
295
Журчала целый день она,
А я не знал, что будет с нами?
И я – один. И ты – одна.         
С тобой по-глупому расстались,
Ты дверью хлопнула – ушла,
А вещи все твои остались,
За ними так и не пришла.
Что делать мне? Спалить все вещи?
А вдруг за ними ты придёшь?
Или зажать покрепче в клещи,
И сердце сжать, Вдруг ты поймёшь,
Что меня чуточку любила,
Что без меня тебе не жить,
И что меня ты не забыла,
Давай хоть семьями дружить.
Ведь у тебя семья другая,
А я пока что без семьи,
Люблю от края и до края,
Только тебя. Одну. Пойми!
Эх, брошу всё! Уеду в горы
И стану там овец пасти,
296
Кровоточащие все поры,
Быть может, там смогу спасти.
Орлами стану любоваться,
Орлят водить там, в детский сад,
С овечкой глупой целоваться,
Любимой этой буду рад.
А вдруг овечка не желает?
Ведь у неё самец баран,
Баран большой, он – забодает
И пропадёт поэт – Иван!
-Кто там? Открыто. Заходите!
Ко мне опять пришла она...
Вы продолжения хотите?
Но нужно выпить мне вина.
* * *
   Достал фляжку, но не стал открывать. Может, курва Лира, в образе комара, притаившись, где нибудь под сиденьем, так и ждёт, чтобы я присосался к бутылке, тогда и она присосётся. А там осталось глотка три-четыре. А, затем решил, будь что будет. И допил, не останавливаясь. Лиры не было. Но её голос, всё равно раздался откуда-то сверху, из-под потолка:
-Жадина ты, алкаш! Не, оставил,  и хер с тобой! Я всё равно, сейчас, полечу к своему косоглазому Косо-Суке пить саки. А ты, паршивец, сочиняй!
И мне ничего не осталось, как сочинять. Ехать ещё долго.
Пегас стоял и на неё молился,
297
Кобылу он себе нашёл,
В такую бы, и я – влюбился,
Коль от любви не отошёл!
Была красивою кобылой,
Пегас о ней так говорил,
И я не расставался с милой,
Её, красивую – любил!
Пегас смеялся, надо мною,
-Ты же поэт, пиши стихи!
Любовь неслась стремглав, волною,
О ней мне пели петухи.
Они с утра меня будили,
Чтоб я любимую встречал,
Они ведь с курами блудили,
Когда стихи я им читал.
С Зарёй я вместе умывался,
Со светом мне давала сил,
И с милой я не расставался,
Я, как Зарю, её любил.
Мне Ветры рифмы приносили,
В сонеты, превращал я их,
И мы в любовной лодке плыли,
Была любовь у нас, как стих.
Но рифы под водой скрывались,
298
Для шхун и лодок всех – беда!
Столкнулись с ними и расстались,
И многие прошли года.
И наша лодка затонула,
Лодки любви давно уж нет,
Моя подруга упорхнула,
Остался только я – поэт.
Зато с Пегасом мы сдружились,
И с Лирой ветреной – друзья,
Втроём по миру мы носились,
Нас разлучать никак нельзя.
Но вот Пегас, мой друг - влюбился,
К кобыле, знаю, он уйдёт,
Конечно, лучше б не женился,
А то ему пипец придёт.
Тогда летать нам не придётся,
По кабакам нам не ходить,
Поэтам трезвым – не поётся,
Кобыл и баб трудно любить.
* * *
-Вань, -пропищала сверху комаром Лира, - ты сегодня в ударе. Сочиняешь красивые стихи о любви. Давай, сочини ещё один. А потом...
-А, что потом, милая Лира? Ты меня снова поцелуешь за мою красавицу Людмилу?
-Поцелую, хоть три раза. Мне не жалко. Но это всё равно, что заядлому курильщику, привыкшему к гаванской, сигаре из лучшего табака, пососать соломинку из трост-ника или член у моржа. Хотя сосать члены многие любят и даже моржовые.
-Всё равно, тот, кто сосёт соломинку из тростника, думает, что курит сигару. Он этим обманывает свои скудные мозги.
-Если мозги есть, их не обманешь! Закрой глаза и подставь губы.
299
   Поцелуй длился вечность. Я даже успел ощутить вкус её милых губ.
А потом стал, сразу записывать строчки в блокнот, не шлифуя их. Вот, что значит, вдохновение для ПОЭТА!
Ушла с туманами любовь,
И, знаю, больше не вернётся,
Любовь не любит лишних слов,
Она лишь ласкам отдаётся.
В любви все ласки хороши,
Если любимый тебя любит?
Он дарит часть своей души,
Если разлюбит, сразу губит,
Другая, уж его зовёт,
На крыльях к ней он улетает,
Вновь обретает он полёт,
От счастья в облаках витает.
Любовь никак не удержать,
Если она уже остыла,
То от неё нужно бежать,
Когда любовь тебе не мила.
Любовь, как стрекоза летает,
На месте иногда стоит,
Умчавшись, вдруг, туманом тает,
А, иногда, назад летит.
Любовь, как дымка – неприметна,
Иль, как заря – огнём горит,
Любовь бывает безответна,
Иль, как скала она – гранит.
Любовь, когда она приходит,
Преображает, сразу всех,
Влюблённый гусь – индюшкой ходит,
И вызывает грусть и смех.
Влюбляться вам – не запрещаю,
Влюбляйтесь! Это благодать.
Любовный круг для вас вращаю,
В нём – треугольники. Их – рать.
300
Продолжение 15 следует.

На Стихи.ру публикуются мои стихи.

Спасибо всем тем, кто помог мне материально
на лекарство!

Для отзывчивых и добрых моя карточка: 4276  6200  2106  2330
Буду рад каждому вашему полтиннику.