Сказ для взрослых

Анонс: История о том, как для исправления и спасения души монаха Флора, Господь создал Мир Испытаний. Там его встретили различные приключения.

                Сказ о том, как путешествовал

                Флор -  монах.

                Введение

Жил - был один монах Флор. О прошлом его житие - бытии мало, что было кому - либо известно. Только удалой и живой его характер  выдавал в нем задиристого вояку. А покрытое  боевыми шрамами  волевое широкоскулое лицо, обрамленное длиною седою бородою, говорило стороннему наблюдателю о его непростой военной  судьбе. Разрез суженных на восточный манер бледно  голубых глаз, с мягкой хитринкой смотрели на этот мир. Смешливые искорки его веселой души, изредка проблескивая в их глубине, срывались по временам с его языка колкими снежинками остроумных подначек. Мягкая улыбка тонких губ, собирая в гармошку морщинистый веер вокруг глазниц, частым смешком останавливала свой колкий бег, упираясь в мясистый чисто русский нос.
 Надо сказать, однако о том, что сам Флор при всем его веселом характере, имел в своей жизни один немалый недостаток. А именно, скверный характер. И все бы оно было бы ничего, но за двадцать лет своей монашеской жизни, в силу этого обстоятельства, он так испортил свои отношения с окружающими, что в монастыре и его округе сложилась такая пословица. «Лучше полем обойти, только к Флору не идти». Так оно и было на самом деле. Как только появлялся наш герой   среди монашеской братии, то спешили они уйти от него куда подальше. Потому что все уже знали, что еще немного и дело кончится скандалом.
Так он и жил. Никакого сладу с ним не было. На послушания он не ходил, службы пропускал, в трапезной еду брал тайком. Игумен монастыря, видя такую его безалаберную жизнь, махнул на него рукою и говорил скорбящей о нем братии:
- Потерпите его братцы. Господь поругаем не бывает. Вразумит Он раба своего. Дайте только срок.
Так прошло двадцать долгих лет. И вот однажды по попущению Божию случилось Флору впасть в тяжкий недуг уныния. Началось все с малого помысла о том, что он никому не нужен. О том, что его все забыли, что бросили его на произвол судьбы. Дальше – больше. В конечном итоге превратился тот помысел в непробиваемую стену отчаяния. И чем дальше шло дело, тем становилось Флору от него все хуже и хуже. А как тому быть иначе? Исповеди нет, послушания нет, причастия Святых Христовых Таинств нет. А враг спасения человека силен. Тысячи лет губит он души людей. Сколько их уже сошло в ад? Миллионы! А тут еще один герой нашелся. Я, мол, не я, без вас проживу. Вы, мол, мне только не мешайте. Вот так чуть было и не погиб он. И если бы не милость Божия, то сгинул бы наш вояка в геенне огненной, не иначе. Случилось же с ним вот что.
               
                Глава 1
               
Однажды летом решил он сходить в лес за грибами. Выбрал себе одно укромное местечко на берегу озера и пошел туда на грибную охоту. Утро тогда было ясное, теплое. Солнышко из - за горизонта восходит. Роса на траве блестит, а ему все ни к чему. В глазах тьма – тьмущая. В душе круговерть бесовская. Помыслы один - другого хуже его одолевают. Беда, одним словом.  Пришел он на то место. Присмотрел он себе грибную делянку и присел на пенек, отдохнуть с дороги. Склонил он голову на грудь в раздумьях, да и задремал незаметно. Долго ли коротко ли он спал, но вскоре очнулся, и принялся,  было за то  дело, ради которого и пришел сюда. Но только срезал он первый свой гриб как услышал он пение одной неведомой ему птицы. И так она его заворожила своим пением, что решил он отложить лукошко на время в сторону и пойти посмотреть на нее. Идет Флор по лесу и диву дается. Красота в лесу необыкновенная. Солнечные лучи сквозь его листву пробиваются. Смоляной, да  медовый аромат голову ему кружит. А птица та неведомая все дальше ведет его в  глубь леса. Долго ли коротко ли он так шел, но приблизился он к одному глубокому оврагу. Спустилась туда та пташка небесная. Только наклонился Флор  над его краем посмотреть на нее, а тут сзади на него медведь из кустов орешника навалился. Что делать? Кинулся он бежать по склону оврагу. Да как тут человеку успеть? Овраг глубокий, а у Флора всего – на всего две ноги. Скатился он на самое его дно, да заплутал, там в буреломе. Куда не кинется, всюду ему преграды на встречу лезут. Заметался Флор в разные стороны. Вот – вот его медведь накроет, задавит на смерть. Смотрит инок, а рядом с ним расселина скальная в стене оврага виднеется. И там птица та златокрылая сидит. Понял Флор, что путь ему туда ей уготован  и бросился он ей на встречу. Протиснулся кое - как в узкий проход и оказался он в малой пещерке. А тут и зверь дикий подоспел. Закрыл выход телом, рычит, когтями по стенам царапает, добычу достать старается. Испугался Флор не на шутку. Только отошел он немного от него в сторону, в глубь  ниши, а тут новая беда. Оскользнулся он на ее глиняном полу, да и полетел в низ, неведомо куда. Катится монах по наклонной плоскости, спиной камни на ходу сбивает. А птица та золотая у него перед глазами крыльями золотыми порхает. Так с разгона и вылетел он на простор большой пещеры. Свалился туда прямо с каменного ее неба. Птица же та исчезла неведомо куда, и оказался Флор там совершенно один.
- Вот те раз! – проговорил он в слух.
-  Каменная могила не иначе. - Так оно и было на самом деле. Множество высохших скелетов различных животных устилали ее дно и говорили ему о  смерти сами за себя. По всей видимости, выхода отсюда назад ему уже не было. Он сделал, было попытку, вернутся к людям тем же путем, что и пришел сюда, но сделать этого ему не удалось. Тот выход каменного желоба, по которому он скатился сюда, находился слишком высоко у него над  головой. Дотянуться до него со дна пещеры у Флора так и не получилось.
 Так прошло несколько дней. Силы постепенно оставили его и Флор мог теперь только лежать на ее холодном полу и тосковать о том мире из которого он сюда пришел. В первые, за всю свою монашескую жизнь, он вдруг почувствовал реальное дыхание своей смерти. Он вдруг понял, что его смерть не за горами. Что еще чуть – чуть и его душа выйдет из тела и предстанет перед своим Создателем. В этой кромешной тьме он безнадежно затосковал о солнце и впал в окончательное отчаяние в своем спасении. Он стал готовиться к неминуемой смерти.
Сколько прошло времени с той поры никто не знает. Временами Флор стал впадать в забытье. Странные картины и миражи все чаще и чаще посещали его воспаленное голодом и жаждой  воображение. Но вот однажды он вдруг увидел яркий луч нетварного света упавший на него, откуда - то  сверху. Он озарил его с ног до головы и Флор удивленно воскликнул ему на встречу:
 - Благословен Бог мой, Бог Израилев! - и со словами:
 - Аминь! Аминь! Аминь! – и к нему в пещеру  вошел небесный Витязь.  И показалось Флору, что его греческое лицо сияет как солнце. Из - под царской диадемы,  длинные, каштановые волосы, свободной волной спускаются  на его широкие плечи. Его доспехи покрыты золотом, красный плащ перекинут через правое плечо и закреплен  на груди  брильянтовою брошью. Круглый  щит висит за спиной, и  короткий меч опоясывает его бедра. Белая туника прикрывает ноги,  обутые в мягкие юфтевые красные сапожки с серебряными накладками на голенях.
- Здравствуй, брате!
-Кто ты Витязь?
- Я мученик Флор.
 - Мой Флор?!
- Да, брате.
- Прости, владыка! -  и с этими словами монах бросился ему в ноги.
- Бог простит. Встань, брате.
- Я не могу отче. Ведь  я не достоин, видеть твое лицо.
      Мне стыдно!
- Достойных в этой жизни нет.
- Но я уже не живу.
- Нет, ты жив.
- Мне показалось, что я уже умер.
- Если ты молишься, значит, ты еще жив.
- Но я думал, что моя молитва мертва.
- Нет, она не может быть мертвой.
- Зачем ты пришел ко мне, Витязь?
-  Так сказал мне Господь.
- И что же? Неужели есть для меня надежда спасения?
- Бог есть Любовь, Флор. Если ты смелый и храбрый Его воин, ты сможешь выйти  победителем и  в этой битве.
- Но как!?
- Помни, Флор. Отчаяние есть истинная смерть. Запомни, что я скажу тебе, брате. Душа это корабль. Если у тебя есть парус Надежды наполни его ветром Молитвы и он донесет тебя к Вечной Пристани. Если парус ослабнет и ветер иссякнет, тогда укрепи руль корабля Словом и Делом. Наполни свой трюм слезами Покаяния и крепко стисни зубы. Этот штиль от Господа, и  Он испытывает твое терпение. Только не надо отчаиваться. Отчаяние это смерть души. Запомнишь ли, инок?
- Запомню, - сказал Флор и с этими его словами небесный Витязь расстегнул брильянтовую брошь на груди, снял свою красную мантию с плеч и набросил ее шелк на поникшие монашеские плечи.
- Помни, Флор. Дорогу осилит идущий. Кто сделает свой первый шаг в Мире Испытаний, ведущий по дороге к Небу, тот войдет в Вечный Город. А тот, кто только мечтает по ней идти, останется в пустоте и беспечности духа. Ты понял меня?
- Понял, отче.
- Иди, брате, с миром. Иди. Я в тебя верю.
- Но я не достоин носить  твое имя, отец!
- Запомни, Флор. Достойных в этом мире нет. Есть только те, кто хочет сделать свой первый шаг, все остальное зависит от Бога. Знай, Флор. Когда ты устанешь на этом пути, скажи одно слово и Мир Испытаний исчезнет.
- Какое слово, Витязь?
- Освободи меня, Владыко! И он безвозвратно исчезнет из твоей жизни. Все в нем останется так, как было там вечно. Идешь ли ты  за мною в этот мир, инок?
- Иду!
- Иди брате, иди. Не отступай  от этого пути сотворенного для тебя Богом ни вправо, ни влево. Терпи, молись и главное не отчаивайся. Тебя ждет твой Мир Испытаний. Возьми и это с собой в дорогу. С этими словами Витязь снял со своей шеи большой золотой крест и отдал его иноку в руки. Затем он расстегнул свой пояс и опоясал мечом бедра инока. Потом небесный гость повернулся лицом к стене, перекрестил ее и свободно прошел сквозь ее преграду. Он ушел куда то туда где была одна неизвестность.  Луч нетварного света постепенно угас, меч небесного Витязя превратился в мягкую, четочную вервицу, и Флор остался один на один с самим собою.
- Что же мне теперь делать - то? Вот олух царя небесного! Забыл спросить, куда теперь идти - то. Вот беда!
Он развернулся к стене и, недолго думая, что есть сил, побежал вслед за Витязем. Он крепко ударился головой о камни. Пещера глухо загудела в ответ своею Неопределенностью и осталась стоять на своем месте.
- А выход - то где, выход же где?!- закричал Флор в след удаляющемуся Витязю. Но лишь только одинокое эхо прозвучало ему в ответ.
- Вот те раз, -  проговорил он и, присев рядом со стеною, стал размышлять.
- Значит так. Сначала надо найти крест.  Он встал на корточки и, ползая на четвереньках, ощупал пространство вокруг себя. Наткнувшись на него неподалеку от себя, он поднес его к лицу и крепко поцеловал. Крест немного остыл от молитвы витязя, но еще хранил свою непрестанную теплоту.
- Оё - е - е - ей! Крест это я зря выпустил из рук, -  сказал Флор и еще раз крепко поцеловал его.
- Продолжим - ка, брате. Многое мне здесь непонятно. Но верю в то, что Господь меня не оставит. Вот! Мантия – то Витязя на мне осталась! - радостно воскликнул он, ощупывая ее прохладный красный шелк.
- Верен Бог, не оставляющий рабов своих в темнице неведения. Теперь дальше – то, что  делать? А не попробовать ли и мне пройти сквозь стену? - подумал он и, перекрестив стену, с юношескою резвостью, бросился на штурм преграды. Глухой удар столкновения тела со стенной  раздался в тишине пещеры.
-Так - с. Не получилось, - говорил сам себе Флор, сидя на полу и потирая большую лиловую шишку, выскочившую на лбу от удара.
-Эх же ты, недотепа. Сиди тут, не сиди, золотого яйца все равно  не высидишь, -  по обычаю вполголоса ругал он сам себя.
- Прежде всего, надо иметь Рассуждение, а потом уж браться за Действие, лапоть! Ну ладно,  попробуем - ка еще разок. Что у нас есть? Так… Крест - это мое оружие. Мантия  - это мой щит. Четки - это моя опора. Спрячем - ка оружие на груди, да обернемся в щит веры. Тогда и посмотрим, устоит ли какая ни будь преграда.
 Он снял с пояса кожаный поясок и с помощью его тонкой тесьмы приладил крест на груди под подрясником. Покрепче затянув золотой пояс Витязя с перекинутыми через него четками, он обернулся в мантию и  быстрым шагом ринулся на штурм стены. Сначала Флор даже и не понял, что с ним произошло. Некая тугая масса обволокла его тело со всех сторон и он вдруг как пробка из бутылки вылетел на простор из пещерной теснины.
Сила инерции  понесла его  дальше. Красная мантия наподобие крыльев развернулась у него за спиной и, поймав тугую струю Ветра Перемен,  стремительно понесла инока на встречу не изведанному еще им   пути. Он склонил голову к груди и, задумчиво поглаживая длинную седую бороду, размышлял:
- Куда я лечу? Что это за мир такой, Мир Испытаний? Что меня там ждет? Э -  э -эх, Флор, Флор. Думал, что ты - сокол небесный. А теперь ты и сам видишь, что ты всего - на всего бесхвостая курица, да и только. Куда ж ты летишь – то, душа окаянная, а? Ни Света истинного не сподобился знать, ни Тьмы не успел победить. Вот только Дым Отчаяния вокруг тебя вьется. Ну да ладно, главное - это сделать свой первый шаг.  Все остальное придет от Бога. От Господа моего Иисуса Христа, сотворшаго небо и землю. И так думаю, что с именем Его и в аду  рай. То - то и оно, что как не крути, Флор, а без молитвы жизни нет. Ни этом свете, ни на том. Завянет душа – то. Как цветок завянет. И красна вроде бы делами, а толку нет. Дела сгорят, а молитва останется вечно. То - то и оно, Флор. Останется она вечно! – думал он.   
Ветер Перемен все дальше и дальше уносил инока в этот темный мир испытания его души. В глубь того самого мира, который был сотворен для него одного. Но кто может понять разум Господень? Ведь для спасения души человека Он готов сотворить и новую вселенную. Ибо для Творца на всем белом свете нет ничего дороже,  чем эта наша душа.
  Сила ветра ни на миг не ослабевала и Флор через некоторое время, смежив глаза все - таки смог погрузиться в созерцательное призывание имени Бога.
-Да - думал он, - верно сказано: жизнь наша, это игра со смертью. Но главное  не отчаиваться. Главное - это верить Богу и любить Его всей душой. Верить в то, что Божественная Любовь сильнее всего на свете. А там - хоть трава не расти. Хоть в океанскую бездну. Хоть под топор палача. Только бы не оставить надежды на Его всемогущую волю. Не отчаяться в Его благости и Его долготерпении к своему творению.
Так думал Флор, ввинчиваясь телом  в неведомый ему  мир, пронзая его красной молитвенной точкой. Но вот ветер за его спиной внезапно угас и, изменив направление, ударил Флора встречной волной в лицо.
- Стоп! Кажется, дело пошло к развязке, – подумал он и, напрягая ноги в коленях, приготовился к падению.  И оно не заставило себя долго ждать. Крылья его мантии ослабели, и, он, мягко планируя, канул вниз. В порывах ветра клубы дыма быстро развеялись, и он увидел у себя под ногами огромное ледяное плато.
-Вот те раз.  Тут и нос разбить недолго, - подумал он, падая на стеклянную поверхность озера. При падении ноги его поскользнулись, и он больно ударился левым боком о темно зеленый лед. Дважды перекатившись кувырком через голову, он проехал по инерции с  десяток метров. Широко раскинув ноги и руки в разные стороны, инок сумел - таки замедлить свое  скольжение.
- Здрасте вам! Приехали! - оглядываясь по сторонам,  закряхтел он. Он встал на четвереньки и, прижал свою руку к груди в том месте, где при его падении золотой крест содрал малый лоскуток кожи.
- Только этого мне тут и не хватало, как на коньках кататься, - ворчал он себе под нос, оглядывая ледяные окрестности озера Дерзости. Но не успел он, как следует опомниться, как громкий гул бегущей  по льду неведомой  толпы донесся до его обостренного слуха.
- Так -с. Пожаловали дорогие гости. Ну - ну, сейчас посмотрим, чья бабушка неверно вышла замуж. Закидывая полы мантии за спину и прикладывая ладонь козырьком к глазам, говорил он.
Черная масса собакообразных Страстей, проблескивая в глубине злыми желтыми глазами, показалась на краю горизонта. Лая и взвизгивая от нетерпения, они быстро набирали скорость. Дерзкий лед гудел и прогибался под их лапами. Встреча с ними  была неизбежна, и Флор широко перекрестившись, громко произнес, обращаясь  к их мрачной своре:
- Господи, не дай мне здесь промаха. - Дождавшись их приближения, он выхватил меч витязя, и с громким криком:
«Во имя Отца и Сына  и Святаго Духа», – мельницей врезался в самую гущу  их черной  лавины. Лязг зубов, хруст  проломленных черепов,  вой, свист, грохот падающих мертвых тел, и их  хриплые вопли огласили поверхность озера. Когда же боевой ледокол по имени Флор окончил свою работу, в его фарватере осталось море темной крови, разбитые собачьи морды, гора их трупов, россыпь выбитых зубов и клочья их черной, грязной шерсти.   
- Вот и славно поработали. Тяжело дыша, говорил Флор, отряхивая мантию от налета темной быстро загустевающей крови Страстей  и их колких,  костяных остатков.
- Хотели было скушать, да пасть оказалась маловата.
Говорил наш герой, с удовлетворением оглядывая поле битвы. Там с перебитыми хребтами, широко открывая свои пасти в безмолвном вопле разочарования и предсмертных судорогах, ползали недобитые, но уже безопасные для него враги.
- Так - то оно лучше будет, -  улыбнулся Флор.
- Не скажи гоп, пока не перепрыгнешь. А то, знаете – понимаете, кусаться вздумали.  Да не тут - то было. Мы и сами зубастые оказались.
 Усмехаясь в седые усы, прошептал монах и вернул меч Витязя на свое место. Знакомый ему уже Ветер Перемен мягкой волной вздохнул где то у него за спиной, и он подняв голову в темный небосвод этого мира, громко прокричал:
 - Слава Тебе, Боже мой, Слава Тебе!
 Зашумев где - то вдалеке, теплый Ветер Перемен налетел плотной стеной на инока, поднял вверх его седые локоны и флагом затрепал мантию за его спиной.  Вскоре набирая силу, он превратился в плотный тайфун Уныния. Сильным толчком ветер сбил Флора с мертвой точки и  все нарастающим теплым  напором заставил  его скользить по поверхности льда Дерзости. Как легкий пух при первом же порыве ветра масса мертвых собакообразных тел развеялась в разные стороны и открыла ему путь для движения. Знойный тайфун Уныния, гудя и закручиваясь спиралью вокруг собственной оси, все более и более набирал силу. Обнажая зеленоватую, затхлую воду, вся поверхность озера сразу покрылась проталинами и полыньями. Талые прогалины и малые поначалу лужицы воды быстро увеличивались в размерах и, чтобы не оказаться в их капкане, Флору все чаще и чаще приходилось  перепрыгивать через  них, отталкиваясь ногами от их ломкой, тонкой, полынной кромки. Со временем скольжение его стало столь быстрым, что видимая часть этого скорбного мира слилась для него  в единую картину. Стараясь изо всех сил сохранить равновесие, Флор держался спиной к ветру Уныния и не давал ему возможности развернуть свое тело лицом к нему. В его  быстром потоке  это было не так просто сделать, но все  - таки, это было возможно. Флор, обернул трепещущую мантию вокруг себя, и ловко управляя ногами, все дальше и дальше уходил от места сражения с  собакообразной сворой. Лед Дерзости истончился под его ногами в едва видимую пленку. Его движение достигло огромной скорости. Тайфун Уныния приблизился к своему апогею и в неверном свете ледяных торосов Флор увидел большую, широкую полынью. Она вольно раскинула свои пределы от края до края озера.  За ее границей виднелся  берег.
- Вот где  Смех - то, - обращаясь к полынье сказал он и выбирая удобную точку для прыжка, засеменил на ходу ногами. На всякий случай, он глубоко вздохнул, и безнадежно, тяжко прыгнул. Неизвестный берег, слегка отсвечивая фосфорным светом, быстро приближался к нему. Его огромные, серые валуны, лежащие на его поверхности, служили неясным ориентиром парящему иноку.
- Смех – смехом, а тонуть мне в нем совсем не хочется, - подумал Флор, всем своим существом ощущая, как предательский  тайфун Уныния ослабел у него за спиной и прекратил свое существование. Прошептав:
 - Господи, прости меня, -  парящий монах подхватил края мантии и,  парашютом сложив их над своей головой, спланировал - таки на берег Печали.
- Не было печали, черти накачали, - проворчал он,  отдуваясь и оглядываясь вокруг.
- Да, Флор.  Влипнешь ты тут в переделку не иначе.- говорил он.
-  Тут тебе не ярмарка. Гляди в оба глаза, - ворчал он, недоуменно рассматривая печальный берег.
Вдруг за его спиной раздался громкий всплеск,  и из глубины зеленой смехотворной воды вылетел раздвоенный на конце длинный, шершавый змеиный язык. Хлестким плевком он захватил ноги Флора и, рванув его на себя, потащил в  свое царство.
- Ах, ты же пропасть! - падая на спину, захрипел Флор. Больно ударившись головой о камни, он  все - таки не потерял сознания.  Сопротивляясь всем телом, широко раскинув руки, он пытался найти опору. Он всеми силами пытался зацепиться хоть за какую ни будь малую преграду на этом мягком берегу. Но хрупкая основа фосфорных глыб не выдерживала натиска его работающих рук.  Она лопалась под их напряжением и превращалась в серую каменистую труху.
- Меч же есть, меч! - как молния пронзила его спасительная мысль. Он судорожно расслабил обе руки, скорость его скольжения быстро увеличилась. Но все - таки он успел достать свое четочное оружие и крепко - накрепко вонзить его в бородавчатую плоть змеиного языка. Клинок Витязя вошел в нее по самую рукоять. Она тут же расступилась. Брызнула ядом и рассыпаясь на маленькие, тонкие, смехотворные змейки, толстым пожарным шлангом заметалась, забилась в разные стороны на берегу, сбивая все на своем пути. Змея смеха громко закричала от боли, высоко подпрыгнула вверх и упала на дно озера. Огромные волны смехотворной воды выплеснулись на землю, и гулкое землетрясение качнуло берег Печали. Отсеченная от основного языка раздвоенная часть змеиного языка распалась  на глазах Флора на множество маленьких ужей. Они быстро заскользили по берегу вслед за ушедшим в  глубину вод обрубком.   
-Чуть было не сгинул, - тяжело отдуваясь, хрипло сипел Флор, отплевываясь от набившейся ему в рот каменной пыли и утирая с лица капли смехотворного яда.
- Что б тебя разорвало, бестия поганая! - тяжело поднимаясь на ноги, говорил он, вытирая подолом подрясника зеленую слизь с четок.
- Фух - фух - фух.  Струсил я. Ей Богу, как серенький зайчишка  струсил, - шептал он, прилаживая четочный меч к поясу и потирая тыльной стороной правой руки ободранную о мелкие  камни спину.
Подпирая своим основанием высокую гору Безделья фосфорящийся неясным светом берег Печали был тих и безмолвен. Оглядевшись вокруг  и не много придя в себя от минувшего его искушения, Флор закинул голову вверх и попытался рассмотреть вершину горы Безделья. Она упиралась в черное небо. Туда по ее горной глади  прерывистым серпантином шла  широкая, ровная дорога. Но вершина была закрыта блеклыми облаками Томности. Она лишь изредка еще подрагивала,  покачиваясь в амплитуде недавнего землетрясения.
- Ага. Значит так – с, - произнес Флор, сплевывая с  белой эмали зубов скрипучий серый песок.
- Вперед, друзья, судьбе навстречу. Точнее сказать, себе навстречу, не иначе. Ну да ладно нечего тут по сторонам зевать. Надо идти дальше, - сказал он.
 Пружинисто напрягая ноги, инок скорым шагом побежал вверх по горному серпантину горы Безделья. Прошло немало времени. Флор все ближе и ближе приближался к вершине горы. Там было относительно тихо и лишь только два голубых глаза - прожектора неведомой улитки, висящих на тонких улиточных усиках, зорко следили оттуда за его приближением. Их хозяйка готовила  ему там  какой - то подвох.
- И чего же ты зенки свои на меня пялишь? Тварь ты этакая. – кряхтел на ходу Флор.
- И без них на душе тошно. А тут еще и о глазках твоих ненаглядных думу думай, - останавливаясь на краткие мгновения, пыхтел он, поглядывая на них и оттирая струившийся со лба пот. От минувшего землетрясения гора в последний раз вздрогнула и в ожидании дальнейших событий замерла неподвижно.
- Значит  так - с. Стало тихо на селе, ждите драку  при луне. – сказал сам себе Флор оглядываясь на ходу.
- Не зря, ой не зря, Флор, эта бестия канула с горизонта, - обращаясь к самому себе говорил инок, заметив, что его наблюдательница куда - то скрылась. И, скорее, обостренной интуицией бывалого вояки, чем холодным рассудком человека, приблизившегося к неведомой ему еще опасности, Флор, снял с пояса четки и намотал их на правую руку. Расстегнув золотой пояс, он сделал из него пращу. И вовремя! Из - за поворота дороги вдруг выскочила смрадная улитка Блуда. Она, разбрасывая вокруг себя серные, ядовитые капли плотской  Похоти, ринулась в бой. 
- Чтоб тебе лопнуть! - закричал на нее  Флор.  Нащупав у себя под ногами колкий камень, он едва успел вложить его в пращу и метко запустить его прямо в голубые глаза улитки. Тонко просвистев зазубренными краями  в воздухе, плоский каменный  блинчик как сорную траву срезал оба длинных усика с головы улитки и  вместе с глазами  отбросил их с дороги в пропасть. Блудница в тщетной надежде догнать свою былую красоту ринулась за ними в след. Падение ее было ужасным. Она грузно, всем телом упала  на острые скальные карнизы и, хлюпнув лопнувшим брюхом, свалилась в пропасть. Она разбилась там  в дребезги и  потеряла свою жидкую  медузообразную форму.
- Тут тебе, девица есть чем поживиться, - сказал Флор сплевывая ей в след вглубь пропасти.
- Будешь знать, подружка, милого дружка, - удовлетворено говорил он наблюдая за тем, как два  взбесившихся  голубых прожектора, потеряв свою главную опору, бьются  там о камни.
Едва отдохнув и снова тронувшись в нелегкий путь, Флор по  движению  дрогнувшего рядом с ним  воздуха угадал опасность. Едва сохранив равновесие, он не дал возможности своему телу упасть в разверзшуюся  прямо у него под ногами пропасть Мечтательности. Горная дорога хрустнула в своем основании и с громким хлопком  открыла свою огромную, стометровую пасть.
- Ну, это мы уже видели - сказал инок и, широко перекрестив ее воздушное пространство, снял мантию с плеч, набросил ее прямо на воздух и смело шагнул на нее. Легким красным челноком она  закачалась у него под ногами. Флор, оттолкнувшись от берега правой ногой, поплыл в этом надежном кораблике к другому берегу.
- Монах все  ох, да не будь плох. Плыви, чадо, не робей, будешь райский воробей, - улыбаясь во весь рот, радостно запел Флор. Когда челнок благополучно пристал к противоположному берегу, инок спрыгнул с него, благодарно поцеловал мантию, набросил ее на плечи и побежал дальше вверх навстречу судьбе. Пропасть разочаровано чавкнула и захлопнула свою ловушку.
    
                ГЛАВА 2

Маленькая красная точка все выше и выше взбиралась по кругу серпантина горы Безделья. Приближаясь к вершине, Флор вошел в облака ее томных переживаний. Воздух сгустился вокруг него, и дышать ему становилось все труднее и труднее. Его сердце резко участило свой ритм.  Не в силах прибавить хоть еще немного скорости, Флор вдруг с радостным чувством ощутил  внутри себя легкую волну свежего воздуха. Она освежила его дыхание, придала ему новые силы и слегка, обдувая ему лицо, превратилась в несильный встречный Ветер Перемен.   
- Сейчас, сейчас, - приближаясь к самому пику горы,  устало шептал Флор.  Подтянувшись руками, он взобрался на вершинное горное плато. Перед его усталым взором раскинулось огромное серое поле.  В его центре он увидел непреступную крепость Безнадежия. Ее высокие минареты упирались в самое черное небо Мира Испытаний.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, - просипел Флор устало, присаживаясь на серый валун на краю обрыва.
- И тут она мне попалась! – глядя на высокие минареты крепости запричитал он.
-  Куда ж мне от нее в жизни моей окаянной деться!?- заголосил он разглядывая крепость.
-  Господи, помилуй! Видать, опять придется мне здесь потеть, не иначе. Будь ты проклята! Тьфу ты! – сказал он, обращаясь к ней. Он немного отдышался и поднялся с камня.
 - Ну да ладно. Бог не выдаст, свинья не съест. Вспомни – ка, братец, молодость. И поторопись поскорее пройти и эту преграду. Время не ждет. Оно летит быстрее мысли. -
Подбодрил он себя и, поправив мантию и пояс,  быстро заскользил в сторону крепости Безнадежия. Ловко используя разломы вулканического ландшафта, Флор быстро и скрытно приблизился к ее центральным  воротам.  Он сноровисто выбрал там позицию, преодолел последний рубеж и оказался в трех шагах от главного входа. Прежде чем приступить к  боевым действиям,  Флор решил сначала  предпринять разведку, а уж потом начинать войну. Прошло немало времени, но Флор так и не смог определить намерения противной стороны. А, стало быть, если враг не проявляет активности тогда  надо проявить ее самому.   
- Ну, раз так, тогда я, иду на вы! - сказал монах и вскочив на ноги бросился на штурм. Но вдруг откуда-то слева и справа из незамеченных им каменных ниш с дикими криками:
- «Монасик, монасик» - выскочили  две огромные, грязные свиньи Неряшливости. Длинные, желтые, передние зубы свисали у них до земли.  Чиркая о камни, они выбивали ими из них оранжевые искры.
- Хрям- хрям – хрям, - хрипели они и в предвкушении лакомства покусывали языки  на бегу.
- Куда прешь, свиная морда! - поддергивая рукава подрясника за локтевой сустав, закричал на них Флор. Неряшливые свиньи, мотая на ходу  головами и громко хлопая большими волосатыми ушами, быстро приближались к иноку. Слегка развернув свой корпус вправо Флор смачно сплюнул на ладони и …э - э - эх – ма - с правой руки по свиной моде, а затем… э - э - эх – ма -   по свиному рылу - с левой! Что тут началось и передать трудно. Одним словом  визг, вой, крик, да кровяные брызги вверх. Смешно взбрыкивая  в воздухе коротенькими свиными ножками, Неряшливость дважды перекувыркнулась в нем. Отчаянно вопия о спасении, свиньи приземлилась на спину. С разбитым рылом, однако, долго не покричишь.
- Развели тут вас окаянных, - сквозь сжатые зубы зашипел на них Флор.   И не жалея ног, поддал им еще по паре ударов под их толстый зад. Недолго думая, со многим визгом и воплем, неряшливые сестры дали тягу с места битвы.
- То – то же, нечисть болотная. Долго будете меня помнить, - грозил кулаком им вслед наш герой, отряхивая между делом испачканный об их грязные бока подол подрясника и кожаные сандалии.
Затем, приблизившись к высоким кованым крепостным воротам, он попытался открыть их. Но ворота были наглухо заперты. Тогда Флор сделал попытку заглянуть внутрь двора снизу. Но и это ему не удалось. Маленький бугорок  пыли, набившийся там тонкой насыпью, закрывал ему видимость. 
- Не дали снизу - полезем сверху, - сказал Флор и встав левой ногой на голову одного из предвратных львов, прыгнул вверх. Уцепившись за их железный край, он тут же подтянулся на руках и заглянул  внутрь крепости.
 Собственно говоря, это была не крепость, а, скорее всего, тюрьма. Внутри нее располагалась большая каменная площадь, посыпанная ярко желтым песком.  По ее окружности расходилось множество камер. Их двери выходили на средину этой площади. В самом центре песчаного плаца  вровень с его поверхностью  из красного кирпича  была выложена  огромная пентаграмма. Три высокорослых и черных как смоль охранника - колдуна с длинными плетками в руках обходили ее кругом и нещадно хлестали плетьми узников, стоящих в плену пентаграммы. Они были одеты в длинные черные плащи с капюшонами. В их прорезях мелькали щетинистые козлиные ноги и нервные мохнатые хвосты. Вздымая вверх своими упругими хвостами фонтанчики песчаной пыли, колдуны быстро переступали по кругу с места на место и изредка вопили какое – то заклинание.  От этих ударов и крика люди падали на колени и громко кричали от боли. Из многочисленных тюремных дверей время от времени выходили вновь прибывшие кандидаты на истязание. Радостно скаля зубы, охранники ловко заарканивали несчастную жертву  кнутами. Они  втягивали ее в самый центр пентаграммы, и что было сил, хлестали ее махристыми железными жилами. Сорвавшись руками с края ворот, Флор рухнул вниз.  Встав на колени, он заглядывал в замочную скважину ворот и недоуменно рассуждал вполголоса:
- Вот те раз. Тут - то мне как быть? 
Изредка поглядывая в ключную прорезь ворот, он  через некоторое время внимательно присмотрелся к толпе узников. И в нежданном для себя открытии  отпрянул от дверей.
- Мамочка моя милая! Кого я тут вижу, что б мне сгореть! Не иначе как мой Пашка Сотенный здесь стоит! А вон глянь-ка Флор, Ванюша Бывалый корчится на коленях! Ой, братцы вы мои милые. Ой, вояки вы мои бедовые. Вот где нам встретиться довелось! А я вас и поминать то забыл давным - давно. Что ж нам теперь делать – то, Господи, помилуй? – заголосил он. « Освободи меня Владыко! Дай мне свободу от этого мира! Пусть он исчезнет из моей жизни!» - Закружились свободолюбивые помыслы вокруг него. Немного оправившись от неожиданной встречи, Флор что – то прикинул у себя в уме, и коротко ухмыльнувшись, произнес:
-  Ну, нечисть поганая, держись!  Сейчас я вам устрою подвиг Самсона! Сейчас я вам исчезну – покажусь! - напитываясь праведным гневом, зашипел Флор.
С этими словами он пыльным пальцем начертал на  воротах знамение животворящего креста,  присел на корточки спиной к воротам и ухватившись за их  острый нижний край потянул их к верху. Ворота скрипнули ржавыми  петлями и поползли потихонечку вверх.
- Тяжело Флор в бою, зато легко было  лежа на боку, - приговаривал он, взваливая их тяжелые кованые листья себе на спину. Звонко тренькнув, они соскочили с прямых петель. Флор, входя в глубокое пике, немного покачнулся на ходу и нырнул с ними в глубь площади. Железнокрылая птица, набирая крейсерскую скорость, сипя от натуги, корявым голосом хрипло прокричала на ходу:
- А ну, братва, спасайся с ходу! - и с этими словами Флор тяжелым селезнем вонзился в гущу узников. Ловко сманеврировав там ногами, он сбросил свой груз прямо на головы оторопевшей от неожиданности охраны. Гулкое эхо рухнувшего с его плеч метала густой нотой разнеслось в округе.  Немая сцена нежданной свободы узников была очень живописна.
- Здорово были солдатики! Нет ли у вас тут огоньку заветного. А то я что - то совсем замерз в этой тьме тьмущей, - передергивая плечами, сказал Флор, обращаясь к толпе онемевших пленников.
- Свят, Свят, Свят, Господь Саваоф! - пробираясь сквозь их неровный строй закричал вдруг один из них. Его бородатое лицо, обезображенное широким  шрамом, расплылось в жесткой гримасе улыбки. И он, что есть сил в его легких, радостно завопил:
- Старшой!!! Никак это ты  тут заявился, лихоманка меня возьми?!
- А как же. Я и есть, - отвечал ему Флор.
- Да как же это тебя сюда - то занесло, окаянная твоя борода? - все ближе пробираясь к иноку сквозь толпу, радостно вопил он, широко раскидывая при этом руки в стороны для объятия.
- Как - как. Ветер в спину дул, вот и занесло, - отвечал ему Флор.
- Ах, старый же ты мой вояка! Дай - ка я тебя обниму! - воскликнул воин. И они крепко по мужски обнялись. Троекратно расцеловались, и не веря своим глазам немного отстранились разглядывая друг друга. Не в силах сдержать переполненных чувств они тяжело дышали  и смахивали скупую влагу с глаз.
- Вот так встреча! - Едва справляясь с дыханием, проговорил Пашка Сотник.
- А где же моя дружина?- спросил его Флор.
-Э - э –эх, Старшой. Дружина наша в другом мире живет. Только мы с Ваней Бывалым здесь очутились. 
 - А  ты  - то, Пашка, как здесь оказался?
- Согрешил Старшой, согрешил. Как разбили мы с тобой тогда из засады половцев, так я в их обозе взял себе золотые сосуды церковные. Не стерпел искушения, прости. Вот за это в твоем мире и оказался. Мал вроде бы грех, да большую цену за собой имеет.
-А ты  что ж Ванюша здесь потерял? - спросил Флор, обращаясь к другому пленнику, робко  подошедшему к нему сзади. Его молодое лицо зарделось стыдливой краской и он, понурив голову, произнес:
- Заколол в обозе на смерть мальчонку половецкого, Старшой.
- Что ж ты наделал Ванюша !
- Грешен Старшой. Грешен, прости. Война, она кровью пьянит. Вот и я, тогда как пьяный был.
- Эх, Ваня, Ваня! Война войной, а человек ведь не трава полевая. Да разве я тебя такому безобразию учил, а Иван?
- Каюсь Старшой, каюсь. Зря душу людскую погубил.
- То - то и оно что зря. Может быть, она, когда – ни будь к познанию Иисуса Христа  пришла бы. А ты ее железкой ковырнул. Эх, Ваня, Ваня.
 - Старшой! А ты знаешь, твой Быстрый вынес - таки меня из того боя с половцами, - сказал Пашка Сотник, вновь руками обнимая Флора.
- Как же ты сам - то тогда из той переделки живым выскочил? - спросил он, с любопытством заглядывая Флору в лицо.
- Как – как. Сел на палочку, да и выскочил. Нечего нам Пашка прошлое ворошить. Я в жизни своей друзей в беде не бросал. И вас не брошу, - ответил ему Флор. 
- Как же нам теперь - то быть, Старшой? - В оба голоса спросили его однополчане.
- И не Старшой я для вас теперь братцы, а инок Флор меня зовут.
- Слышал я, что ты в монахи подался, да не поверил. Думал, что басни рассказывают.  Вовсе не чаял тебя в живых  увидеть. А тут и впрямь вижу, что как есть ты теперь воин небесный, - пожимая локоть Флора, говорил Пашка Сотник.
- Ага, воин. Все штаны в дырках, - отвечал ему Флор, оглядываясь вокруг. Немой вопрос о спасении ясно  читался в глазах остальных узников крепости Безнадежия.
- Надо молиться братцы, - обращаясь к ним лицом, сказал Флор.
- Как?! - В один голос вскликнула изможденная толпа пленников.
-Поднимите руки к небу! – крикнул им  Флор, и  лес рук взметнулся вверх. И он, срывая свой голос, что есть сил,  закричал:
- Призри  Владыка на рабов твоих грешных! Не дай им  здесь   погибнуть!!!
И вдруг небо Мира Испытания расступилось в разные стороны и широкая сине - бирюзовая лестница спустилась к самым ногам узников. Прекрасные Ангелы сошли по ней на встречу пленникам и Флор, счастливо улыбаясь, заторопил их говоря:
- Слава Тебе Господи, слава Тебе! Скорее братцы, серее. Время не ждет. Идите скорее с миром, идите.
- А как же ты, Старшой? - увлекаемый  в глубину лестницы бегущей толпой узников прокричал Пашка Сотник.
- У меня свой путь, Пашка. Идите с Богом !
  А Ваня Бывалый близко - близко подойдя к Флору и цепляясь за  рукав его подрясника, горячо зашептал ему на ухо:   
 - Флор, а Флор. Я с тобой останусь!
- Я тебе останусь, лопух зеленый! А ну  - ка, геть отсюда, - закричал на него Флор. И с этими словами Флор подсадил юного воина на светлую лестницу, которая уже тронулась в свой обратный путь.
- Старшой,  я тебя вовек не забуду, - свешиваясь оттуда  вниз головой, кричал Пашка Сотник.
- Помяните меня братцы у Престола Вседержителя, - закидывая голову в Небо, прокричал им вслед  седой монах.
Небо сомкнулось, и Мир Испытания вновь стал для инока его реальной жизнью. Смахнув с ресниц  последнюю зацепившуюся тем слезинку, Флор произнес вполголоса:
- В жизни своей слез не знал за собой, а тут что - то разобрало меня.
Он в последний раз тяжко вздохнул, закрыл  глаза,  поднял голову вверх и тихонечко на распев  запел:   «Слава Тебе, показавшему мне свет».
Оглядевшись вокруг он затоптал ногами кирпичные линии красной пентаграммы, подошел поближе к лежащим навзничь воротам и постучав по ним костяшками пальцев обращаясь к убитым им охранникам произнес:
- Тут вам и место, колдовские рожи. Была бы моя воля, да сила в руках, я бы вам живым хвосты оторвал. С этими  словами он подхватил торчащие из - под ворот мохнатые концы их хвостов и связал их между собою двойным морским узлом.

                ГЛАВА 3

 Прошло несколько мгновений, и этот мир напомнил ему о себе знакомым Ветром Перемен. Он плотной стеной налетел на Флора сзади и, едва не сбив его с ног ушел куда - то вдаль.
- Так значит. Ветер дунул прямо в спину - жди подвоха от бесины. Держись, брате, сейчас грянет, - присаживаясь на корточки рядом с железным блином дверей, произнес инок. Не успел он  договорить этой фразы до конца, как мощный удар землетрясения покачнул основание  горы Безделия.
- Началось движение – жди, отец, продолжения, -  становясь на четвереньки, заворчал он, упираясь ладонями в землю. Гора Безделия, набирая амплитуду колебаний, раскачивалась в разные стороны. И буквально через минуту она напоминала своим движением колеблющийся под напором ветра  тополь. К тому же ее поверхность стала быстро нагреваться. Вскоре нестерпимый жар раскаленной скальной породы стал просто невыносимым.  Гора качнулась раз другой - и вдруг из ее недр, из самой ее глубины повалил обильный вулканический пепел и дым. 
-Сгоришь тут как карась, - лежа навзничь в ужасе шептал Флор, и горячий ветерок его дыхания смешивался с нетерпимым жаром раскаленного песка. Немного приподняв голову, он увидел, что покрасневшие от вулканического жара ворота как лежащая к верху дном большая сковорода, поджаривает тела трех охранников. Они медленно таяли в ней и испускали из под нее невероятный смрад и горький на привкус дым. Тюремные минареты и многочисленные башни крепости Безнадежия плясали свой последний танец. Они сбрасывали с себя глыбы каменных стен и стряхивали вниз жгучую пыль. Землетрясение достигло своего апогея. Непреступные укрепления башен с неимоверным грохотом рухнули вниз. Их громадные остатки под ударами землетрясения перекатывались по всей территории площади с места на место. Они налетали на преграду ворот, сталкивались  с ними и, как в колокол били в них. Распластавшись  Флор не мог уже даже приподнять головы. Беспорядочные колебания почвы достигли своего высочайшего момента. Из самых глубинных недр горы доносились мощные удары неизвестных молотобойцев и громкое клокотание бушующей там лавы. И вот в тот момент, когда их шум достиг высочайшей мощи, гора Безделия от нижнего основания до самой вершины  лопнула надвое. Взрыв огромной силы снес ее вершину. Флор  сжался в комок, и мягким толчком отделившись от попутно летящей с ним горной массы, ушел от нее в сторону. Громадная глыба базальта в туче песка и пыли унеслась куда - то вдаль. Флор, как и прежде расправив за спиной крылья мантии, парил в этом  мире. Мелкие осколки и камни покрупнее обгоняли его в этом полете и, рассекая воздух, посвистывали рядом с его ушами, напоминая ему свист половецких стрел.
- Да, Флор. Повезло тебе, однако. Хоть на последок, а все-таки увиделся ты со своими друзьями, - думал он вспоминая Пашку Сотенного и Ваню Бывалого.
- Уж как там все дальше будет, никто не знает. А все - таки друзей в беде я никогда не бросал. Пусть это все знают, - утирая с лица капли жаркого пота, говорил он, зорко всматриваясь в дымную гарь темного неба.
- Тяжко быть одному в этой жизни, ох как тяжко. Хочется  христианской любви. Ой, как хочется. Да где ж ее взять -  то? Холод, мрак вокруг, да тина суесловия. Куда ни глянь - все пустота. Любви нет, слез нет, молитвы нет. Так только, одна видимость осталась. А что делать - то? Куда идти  - то? Куда христианину податься? Где она, правда - то? Где она эта лестница в небо? Эх, Флор, Флор. Нет от твоего монашества толку ни в этом мире, ни в том. Так только одна тень и осталась. Только ты, Флор, не отчаивайся! Поплачь немножко, поплачь. Это всякой душе полезно. Она на этой воде держится лучше всякого кораблика. Что Бог даст, то и будет в этой жизни. Он лучше нас знает, почему в этом мире все так устроено. Ведь у Него нет лицеприятия. Только Истина и Любовь.  Ну, что же. К сей - то Любви и направлен твой путь Флор, не иначе, - думалось парящему иноку,  летящему в этом пустынном небе навстречу новым приключениям.

                ГЛАВА 4

 Далеко позади остались останки тюрьмы и владения бездельной горы. Ветер Перемен, прерывисто выдыхаясь за его спиной, напоминал иноку о себе. Его прерывистый пунктир становился все слабее и слабее. Предательской волной, вздохнув в последний раз за спиной монаха, ветер окончательно стих, и Флор стал быстро падать в туманную облачную Неизвестность. Она сплошным ковром  простиралась у него прямо под ногами.  В тот момент, когда он пробил ногами ее свинцовый покров и вынырнул сквозь ее ненадежный пол, он увидел под собою цепь горных высот и рассекающий их длинный горный каньон. По его дну протекала неведомая  река багрово - красного цвета. Широкой лентой она медленно текла в этом береговом утеснении. Она изредка выплескивалась на берег и увлекала за собой в тягучую глубь непрочно держащиеся там кремневые камни.  Знакомый запах крови ударил в нос иноку.      
- Вот те раз. Из огня да в полымя, -  произнес Флор и готовился к форсированию кровяной преграды. Погасив мантией силу падения, он с ходу плюхнулся в ее тугую красную жижу. Его ноги увязли в ней, по самые щиколотки, и Флор размахивая руками в разные стороны, хватая ладонями пустой воздух, пытался сохранить равновесие. Жижа громко зачавкала у него под ногами и удержала - таки его ноги в своем плену. Флор приготовился, было к погружению, но река почему - то не впустила его  в  свою глубь. Она лишь обняла щиколотки его ног со всех сторон и успокоилась на этом. Так и остался он там, стоять неподвижно, погруженный по щиколотки в ее багровую массу.
- На чем же это я стою? - подумал он. - А может быть на ком? - догадался он и, сильно наклонясь лицом вниз,  попытался сквозь вязкую толщу крови рассмотреть то неведомое ему препятствие, которое не позволило ему погрузится с головой в ее неприятную среду.
- Да, Флор. - Подумал он. Наверное, Господь тебя помиловал и не дал ей воли поглотить тебя целиком. Все  - таки лишней крови на мне отродясь не бывало. Воевать - воевал. И в конной сшибке не один раз приходилось побывать. Бил врага направо и налево, как мог. Не жалел ни их, ни себя. Но раненых никогда не трогал и чужого добра в разбитом  обозе не брал это точно. Может быть, за это ты сейчас и помилован,   Флор. Как думаешь, воин русский? - обращаясь к самому себе говорил он разглядывая грязно -коричневые стены горного каньона вдоль которого пролегал его путь.
 Проплыв таким образом несколько километров, он вдруг увидел невдалеке  от себя маленький, навесной, каменный мост. Двумя толстыми основаниями он упирался в берега реки. Вытянув руки вверх, плывущий инок ухватился за его горбатый каменный  выступ и, крепко сжав руки, стал спокойно ждать, когда кровяная инерция втянет его тело в проем моста. Ноги Флора быстро въехали в его отверстие, и кровяная река с громким всхлипом отпустила  его ноги из своего плена. 
- Сандалии, сандалии! - сжимая  пальцами ног скользкую кожу, засипел  Флор. Но, надежно захватив кожаную добычу в свой плен, река, удовлетворено чавкая,  увлекла  в свою глубину его левый  следок.
- Вот пропасть. Чтоб тебе сгинуть, тараканья кровь! - ворчал он, раскачиваясь в пролете моста. Поджав под себя ноги, инок на обезьяний манер  перехватывал босой ногой скользкий сандалет.
- Что ж мне теперь прикажете босяком тут шлепать, что ли? - вполголоса ругался он. Подтянувшись двумя руками,  Флор оперся грудью о край моста и перекинул свое упругое тело на его мшистую поверхность. Немного отдышавшись и счистив с обуви  слизистые остатки крови, он распутал сплетение сандалета, и стал  не торопясь осматриваться вокруг. За его спиной крутой берег был тих, одинок и пустынен. А вот  впереди себя Флор увидел массивный каменный Лабиринт Отчаяния. Над его входом  было написано следующее изречение:
« КАЖДОМУ, СВОЕ ».  Прочитал он и, скаля в улыбке белые зубы, произнес:
- Вот – вот. На Страшном Суде и посмотрим на ваши кривые лица. - Имея ввиду врагов спасения человека, сказал он.
- Уж там - то каждой из вашей поганой сущности точно Господь сполна все выдаст. И святые отцы от нашего имени прибавят вам по лишнему ведру уголька, не иначе,- с усмешкой добавил он.
Закончив ремонт  оставшейся невредимой ходовой части, воин Флор встал на мосту во весь рост и, отряхивая от моховой пыли подрясник, поглядывал в зов лабиринта, приговаривая при этом: 
- Фу ты, ну ты, рожки гнуты. Сейчас посмотрим, чья бабушка в детстве страшнее сказки рассказывала. - И с этими словами он смело зашагал в его раскрытую  пасть.
 Смешно на  детский манер шлепая босой ногою по поверхности моста он заторопился на встречу с неизведанным. Бум - шлеп, бум - шлеп, -  ступая по каменным плитам говорили его ноги.
- Вот напасть - то, - думал Флор.
-  И сделать  - то ведь ничего не сделаешь. Разве что и этот сандаль скинуть. Так кто знает, может, пригодится еще в дороге – то, - думалось ему, входя в преддверие Лабиринта Отчаяния. Его чугунный пол встретил инока радостным приветствием :Б - а - а -м, топ.    Б - а - а - м, топ, - заголосили его шаги.
Э - э - э, стоп – стоп, Флор! Сандаль - то громыхает  тут у тебя как разбитая телега . А ну – ка, скинь - ка ты его от греха подальше. Видать, он тебе уже не пригодится. И Флор, не сбавляя темпа движения, дрыгнул на ходу правой ногой.  Кожаная сандалета быстро слетела с его ноги, сделала в воздухе замысловатый кульбит и шлепнулась об пол. « Б- о - о - а - а - м - м » -  разнеслось эхо от его падения. Отражаясь от  стен оно перекатилось от одной опоры к другой и затерялось где то там в глубине его затхлого воздуха.
- Так - то оно лучше будет, - радостно улыбаясь, шептал себе под нос Флор, удовлетворенно прислушиваясь к своим беззвучным теперь шагам. Пройдя несколько сот метров по главному входу лабиринта, он через некоторое время приблизился к  двухходовому разветвлению. Ивовым прутиком расходясь вправо и влево от инока, ходы скрывали в своих стенах многочисленные потайные ниши и тончайшую паутину ловушек. 
- Да, брат ты мой. Теперь куда?- в задумчивости жуя губами свою седую бороду, размышлял Флор.
- Куда ни кинь, всюду клин. Жребий! Делай, как учили. Если не знаешь куда идти, брось жребий и не сомневайся. Господь приведет тебя туда, где есть Его воля.
 Пошарив вокруг себя по полу руками, Флор нащупал каменный голышек и, рассматривая его в неверном неоновом свете Лабиринта Отчаяния, задумчиво рассуждал над решением проблемы.
- Ага. Значит так. Где будет  мокренько,  вправо пойду. А если сухонько, тогда влево. Он слегка поплевал на его поверхность,  подбросил его высоко в воздух, и дал ему свободную возможность упасть на пол. Голыш, немного прокатившись,  подпрыгнул на его неровности и  затих невдалеке от ног инока. Подойдя к нему поближе, тот осторожно прикоснулся к его поверхности и удовлетворено сказал: 
- Ага, мокренько! Идем, братец вправо. А то слева в нашей жизни  всегда холодом обдает. И он решительно зашагал в неоновую белизну правого входа, приговаривая на ходу:
- Вразуми, Господи, раба Твоего. Направь путь мой. 

                ГЛАВА 5

 Медленно угасая и быстро вспыхивая вновь, неоновые стены лабиринта источали из своих недр флюиды Отчаяния. Пульсируя внутри себя как пульсирует  слабое больное сердце они выталкивали из себя в воздух лучи Сомнения и Недоумения.
- Только не отчаиваться Флор, - говорил негромко инок, устремляясь вглубь прохода.
- Только надо верить, что Господь милостив.  Всему в этой жизни приходит конец. И только наказанию за отчаяние нет конца. Оно есть Истинная смерть души и тела. Вперед, монах. Вперед, воин Христов. С тобою Сам Господь. Кто устоит против тебя? – шептал он на ходу.
Чугунный пол был теплым на ощупь и довольно - таки чистым от пыли и грязи. Такая же чугунная тяжесть металла накрывала переходы лабиринта. Тяжкий воздух Забвения наполнял его пространство и стискивал грудь инока, не давая ему возможности вздохнуть полной грудью. Но Флор не замечал его густоты. Он был слишком занят  стремительным движением к своей цели.  Именно она заставила его в  скором времени с неторопливого шага перейти на резвую трусцу, а в конечном итоге, и на быстрый бег. Флор, сам не зная почему, все ускорял и ускорял свой бег. Лишь краем глаза он отмечал  неоновый пульс Отчаяния.  Изредка ощущая на своих губах соль Недоумения он смахивал с щек хрустальные пылинки Сомнений. Пробежав довольно времени, инок достиг огромной бело - зеленой комнаты, в которую многочисленными ручьями сливались тысячи рукавов Лабиринта Отчаяния. Пробежав по инерции еще десять - двенадцать шагов, Флор обмяк телом и  остановился. Идти было совершенно некуда. Точнее так. Идти можно было куда угодно. Но вот только неясно было, куда именно. 
- Пустая трата времени. Не иначе! - подумал он, разглядывая зеленые стены комнаты.
- Придется тебе отче, немного подождать. Осмотреться, да подумать не торопясь. Может быть, все вскоре и разрешится, - задыхаясь от бега, произнес он. С этим благим помыслом он вернулся к своему коридору, забрался в его нишу, обернулся плотнее в мантию и стал терпеливо ждать.
Спустя некоторое время он с немалым  удивлением услышал чьи - то робкие шаги. Они неясным звуком доносились до него из  одного из многочисленных  коридорных ручейков. Недолго пробыв в  ожидании, Флор увидел, что на простор Пустоты или вернее, «Пустой траты времени» вышла некая белокурая женщина. Она была одета в блестящее, длинное, вечернее платье, отороченное серебряными нитями и  декольтированное  глубоким вырезом на груди. Ее глаза были закрыты черной повязкой. На руках она несла пятилетнего младенца мужеского пола, который, мирно склонив голову к ее обнаженной шее, сладко посапывал во сне. Она прошла некоторое расстояние и, остановившись почти  - что в самой середине комнаты встряхнула головой. Закрывая младенца распущенными по плечам, длинными, белыми, как снег, волосами, закинув лицо в это бездушное чугунное небо, она громко зашептала:
- Я устала. Мне все равно. Мне очень одиноко и все стало безразлично.
 Как - будто ожидая этих ее последних слов, железное небо вдруг  раздвинулось в  разные стороны, и из его чугунной глубины выскочил невероятно длинный, остро заточенный стальной крюк. Он в мгновение ока приблизился к своей жертве, подцепил ее своим зазубренным краем за тонкую нить янтарного ожерелья украшавшего ее гибкую шею и быстро втянул ее тело в  черную дыру небесного люка.
- Эх, ты же, беда – бедовая! - застонал Флор.
 - Что ж ты наделала, красавица? – шептали его уста.
 - Терпеть надо. Терпеть, да Богу молиться. Все в этой жизни проходит. Только Вечная Жизнь не пройдет никогда.
  Упираясь руками в седую бород, рассматривая замысловатую вязь чугунного неба, Флор в задумчивости рассуждал про себя о смысле бытия отчаявшихся в милости Божией человеческих душ. Прошло некоторое время, и на сцену комнаты Пустой Жизни вышел еще один персонаж. Точнее их было трое. Три действующих в ней лица. Седовласый старец, двенадцатилетняя юница и отрок пяти - шести лет. Одежда их состояла из  нищенской серой хламиды. И в отличие от белокурой женщины их глаза были свободны от черных повязок. Они уверено ориентировались в пространстве комнаты, и, по всей видимости, они пришли сюда не в первый раз. 
- Дедушка, я устал, - пролепетал малыш и, выдернув свою руку из шершавой ладони старца, устало опустился на теплый каменный пол.
- Все устают, Лиммах, - слегка наклоняясь к нему и поглаживая его по головке рукой, произнес старик.
- Мы все ходим и ходим в этой пустоте. Когда же мы придем наконец домой, Прокл? - Спросила его юница, поворачиваясь к нему лицом.
- Когда Господь все устроит, Эллис, тогда и придем.  Приглаживая ее давно не мытые волнистые светло - каштановые волосы, ответил ей старец.
 Флор немного выдвинулся из своего углубления и с интересом рассматривал их фигуры. Он, всем своим существом улавливал идущую от них какую - то неведомую для него волну тепла и неизъяснимой для него радости.
- Дедушка, а сегодня в какую сторону мы пойдем? -спросил его мальчик и устало прислонил свою голову к правому колену старика.
- Мы в который раз сюда возвращаемся. Делаем круг по лабиринту и вновь приходим сюда. На то же самое место. Мне кажется, что мы окончательно заблудились, - всхлипывая в сжатые кулачки, проговорили девчушка.
 - Не надо плакать, Эллис. Мы бедные люди, и наша совесть чиста перед Богом.  Поэтому  я спокоен и верю в то, что когда ни будь, мы с вами выйдем отсюда.
- Когда, учитель?! - в оба голоса воскликнули его спутники.
- Подождем еще немного, и Господь выведет нас к свету. Я в это искренно верю, дети мои. Только не надо полакать и безмерно скорбеть.
С этими словами он подошел к знакомому им уже ходу и тронулся от него в правую сторону. Он близоруко наклонял при этом свое лицо к самым косякам многочисленных проходов и ощупывал их вдобавок к своему слабому зрению старческими  руками.
- Вот видите, дети мои. Наши зарубки остались целыми. Сюда нам уже нет никакого смысла идти, - говорил он, обходя нишу за нишей, и удовлетворено поглаживая их края своими руками. Сделав почти - что полный круг по всему периметру комнаты, он подошел вплотную к нише Флора. Немного не дойдя до его убежища, он радостно произнес:
- Да, дети мои! - сказал он, тщательно ощупывая мозолистыми пальцами края стен одного из отверстий. 
- Мы с вами идем сюда, - уверено добавил он.
 - Чтобы опять  вернуться?  - спросила его Эллис.
- Кто знает, дитя мое. Кто знает. Может быть на этот раз, мы все таки найдем выход из лабиринта. И он тяжко вздохнул всей грудью.
- Дедушка,  я хочу спать. Возьми меня к себе - немного позевывая и протягивая худенькие ручки ему  навстречу, произнес Лиммах. Старик подошел к нему поближе, подхватил его на руки и медленно тронулся в путь, говоря самому себе и плачущей девочке:
- Не надо плакать, Эллис. У нас есть еще время. Мы вышли с тобою в дальний и тяжелый путь. Нам нужно беречь силы. Поверь мне дитя мое. Лучше быть нищим и голодным, но быть в непрестанном пути к светлому будущему, нежели просто жить и тратить свою жизнь на удовольствия и тленную плоть.
Подойдя к коридору, он переложил спящего младенца с правой руки на левую,  широко перекрестился и достал из - за пазухи своей грязной мешковины маленький осколок кремния. Низко наклонившись, он несколько раз ударил им по каменным стенам лабиринта. Под его ударами сноп оранжевых искр фонтаном сыпался ему под ноги и  тонкий запах сгоревшего при этом кремния разнесся  в воздухе  пустой комнаты. Он немного пригнулся в низком проходе лабиринта, взял за руку плачущую Эллис и медленно вошел в тускло светящийся грот.
Спустя несколько минут Флор вышел из своего укрытия и приблизился к их ходу. Наклонившись пониже к начертанным старцем письменам, он попытался разгадать их значение.  Но, как не напрягался своим умом, не смог этого сделать.
- Эх, Флор, Флор.  Неуч ты,  да и только. Лапоть неразумный, - шептал он сам себе под нос, ощупью корявых пальцев поглаживая пахнущие кремнием  каменные сбоины.
- Что ж тут написано - то, Господи, помилуй ! - причитал он вполголоса, водя ими вверх и вниз по выбоинам. Его пальцы скользнули  с лева на право и сложили из себя несколько непонятных ему цифр. И ему показалось, что будто бы они напоминают ему собой две лебединые шеи. А за ними были набиты  круглые вензеля. Неровным и щербатым колесом эти птицы были связяны в единую временную упряжку.
- 20 - 21 век, - теряясь в догадках, прошептал инок.
- Что ж  это за время такое, не пойму никак? То ли от  нашествия татар? То ли от свершившегося Армагеддона? А, может, от прихода Спасителя в мир? Ничего не поймешь. Эх, Флор, Флор. Деревня ты одним словом, и все тут. - Тяжко вздыхая всей грудью говорил сам себе инок, раскрытой пятерней  почесывая у себя в затылке. Не в силах более напрягаться головой в разрешении темных письмен старца он выпрямился во весь рост и тихо произнес: 
- Ну, да  ладно, Флор. Хватит тебе тут думки гадать. Надо идти дальше. Он вышел на средину комнаты и в серьезной задумчивости, разглядывая многочисленные ручьи рукавов лабиринта, гадал про себя.
- Что ж тут придумать - то? Как же мне быть? Куда идти? Вот незадача, а прямо таки головоломка, ей Богу.- кряхтел он.
- Значит так, Флор, - решил монах, и громко хлопнув в ладоши, умыл ими свое широкоскулое лицо.
- Была - не была, жребий! Где его судьба, там и жизнь моя, - сказал он и нащупал на плече мантии ажурную круглую пуговку. Покрутив ее пальцами, он сильно потянул ее на себя. Звонко хрустнув шелковыми нитями, она сорвалась со своего места, и красные нити, тоненько треснув,  выпустили из своего плена ее золотое ушко.  Она теплым лунным шариком скатилась в ладонь Флора. Троекратно перекрестившись и трижды перекрестив ее ажурную сферу, он закрыл глаза и вытянув прямо перед собою правую руку быстро закружился на одном месте приговаривая вслух: 
- Беги, монаше, поспешай, твоя дорога правит в рай.
 С этими словами он бросил наугад ее  золотой кругляшек. Описав  в воздухе широкую дугу пуговка упала на пол,  звонко тренькнула и подпрыгнув немного вверх  вкатилась в один из проемов лабиринта. Флор вращаясь еще некоторое время на одной ноге   едва успел заметить тот вход куда она так стремительно влетела.

                ГЛАВА 6

Не теряя больше времени, он споро засеменил за своим круглым проводником. Постепенно набирая скорость, пуговка быстро покатилась вглубь хода. Флор сконцентрировал на ее движении все свое внимание и ловко огибал указываемые ею  каменные завалы и гибельные тайные ловушки. Этот бег был для Флора совсем не легок, а что дается легко в нашей жизни? Тем паче на пути ведущим в небо.
 Краем глаз сосредоточенных на непрерывном движении своей золотой подруги, Флор отмечал толпы бесцельно бредущих по лабиринту людей. Они находились  где - то рядом с его коридором и на короткое время пересекали  его путь.  Их было слишком много в этом лабиринте, чтобы он мог хотя бы на одно мгновенье остановиться рядом с ними и попытаться вывести их к свету. Не на йоту не сбавляя своего бега, Флор вместе с учащенным пульсом своего сердца непрестанно повторял про себя слова небесного Витязя:
- Только не надо отчаиваться, Флор. Помни, дорогу к свету осилит идущий.
- Я помню отче, - мысленно отвечал  ему  Флор и уклоняясь от встреч с людской толпой  все дальше и дальше уходил от  случайных столкновений с нею.  По всему было видно, что в этом запутанном жизненном  пути пуговка ведет его к цели  самой короткой дорогой. Постепенно  коридор резко наклонил  свое полотно вниз  так, что  оно стало почти - что отвесной  падающей железной лентой. Круглый светлячок все чаще и чаще подпрыгивал на ее выпуклых неровностях и вызванивал тоненьким голосочком песнь близкой развязки. Сильно сужаясь, грубые неоново - зеленоватые базальтовые стены лабиринта  превратились в колкие, световые волны. Их разноцветная радуга яркими пятнами   колыхалась теперь по обе стороны от бегущего инока. Жаркий воздух становился просто невыносимым для дыхания. По всей видимости, Флор приближался к неведомой ему опасности. Но, что это была за опасность, бегущий монах не мог точно определить.  Ему оставалось лишь только уповать на милость Божию и верить в то, что Господь не даст его душе  испытания больше чем она сможет понести. Дышать становилось все труднее и труднее, неясные звуки бушующего в узкой горловине огня доносившиеся откуда-то издалека до слуха Флора, напоминали  ему шум раскаленной печи. 
- Ну, ну. Посмотрим, что там готовится, - не сбавляя скорости, шептал на ходу Флор. Сделав небольшой маневр влево, пуговка быстро прокатилась вперед, глухо тренькнула и застряла в полу, где - то в одной из многочисленных чугунах щелей.
-Кажется, приехали, - утирая обильный пот со лба, произнес инок. Сделав, последний шаг он, оказался лицом к лицу с гладкой горизонтально ровной дорогой.  Она стометровым тоннелем вела путника  к раскаленной печи Отчаяния. Сужаясь бутылочным горлом у ее пределов, стены сходились между собой до расстояния вытянутых рук  человека и плавно переходили в трехметровую, раскаленную до красна медную дверь.
- Да, Флор. Вот тебе и печка. Тут же тебе и пироги испекут с капустой. Только успевай, рот разевай,- обращаясь к печи, устало прохрипел он.
-  Как ни крути, а видно именно тут и придется тебе долги отдавать, не иначе, - произнес инок вглядываясь в раскаленную металлическую преграду.
Подойдя к ее дверям поближе, он смог лучше рассмотреть их медное строение. Перед его лицом упираясь прямыми краями вниз и закругляясь вверху широкой дугой стояла высокая двустворчатая медная дверь. На своем теле она несла два громадных засова. Жала их были направлены друг другу навстречу. И на расстоянии трех шагов от них Флор увидел два медных кольца, крепко вбитых в стены и имевших в своем основании знаки зодиака. Немного подумав над  назначением колец Флор догадался о их  применении. Прикинув в уме расстояние, на котором оказались бы раскрытые створки врат, он понял, что эти кольца являлись для них своеобразным стопором. Два длинных г - образных крюка, свисавших с полотен засовов подтвердил его догадку.
- Ну да. Что б не задерживался тут отчаянный народ. Не толпился в очереди. Чтоб так сказать, всех в одной упряжке затолкать в печку и делу конец. - Разговаривая сам собой, говорил монах, внимательно рассматривая это грустное место. Картина раскрытых врат, огонь, толпы людей увлекаемых в печь, их стоны и вопли ярко предстала перед взором усталого Флора. Повернувшись спиной к раскаленной печи, он обвел глазами поле своей последней битвы и произнес усталым голосом:
 - Да – а – а, Флор! Хорошее место выбрал для тебя Господь. 
Вдоль стен узкого тоннеля на всем его протяжении, свисая до пола, виднелись длинные кованые цепи. Они были продеты в стальные хомуты и крепко связаны между собою. Располагаясь по стенам тоннеля, они имели плетеные, железные отростки с гирляндами ножных и ручных оков на своих концах.
- Это поди - ка для отдельных упрямых узников, - догадался инок.
- А может быть и для тех кто и в этом безнадежном месте не потерял своей веры, - подумал он рассматривая наручники. Некоторые из них имели в своих объятиях полуистлевшии и совсем иссохшее человеческие конечности.  Внимательно рассмотрев сию печальную картину, Флор вновь повернулся лицом к медной громадине. Немного закинув голову вверх, он с удивлением обнаружил незамеченную им до этого момента выпуклую надпись. Выложенный в готическом стиле ее узор  гласил: 

                « ЗДЕСЬ ПОГИБНЕТ ТВОЯ НАДЕЖДА»

- Тьфу ты, нечисть! - сплюнул Флор  горечь ее смысла со своих губ.
- Что ж ты каркаешь - то прежде времени, бестия хромоногая! Имея ввиду самого дьявола прошептал он.
- Это мы еще посмотрим, кто кому из нас тут вперед рога  открутит, - нахмурив брови, добавил он.
Оглядевшись по сторонам, Флор подобрал обломок чей - то кости, подхватил ею левую половинку двери и потянул ее на себя. Соприкоснувшись с раскаленным металлом, человеческая плоть густо задымила.  Ее дым до предела  заполнил пространство тоннеля. Белые костяная свеча быстро сгорела в руках инока и распахнутая створка, соскользнув с ее обугленного конца,  возвратилась на свое место. Она дружески ударила свою медную подругу по плечу и роняя раскаленные искры меди плотно закрыла вход. Тошнотворный дух Отчаяния забил собою спертый воздух лабиринта так, что Флор не в силах был больше стоять на ногах. Он без памяти упал на пол, не ведая про себя, жив он теперь или действительно умер. Но не это было главным. Жгучая, невыносимо жгучая, тугая волна безнадежного Отчаяния накрыла все его существо. Она  раздвоила его личность и едва  полностью не лишила его сознания. Но Флор крепко сжав обеими руками свой нагрудный крест, всей душой противостоял ее натиску.
- Только не отчаивайся Флор. Только не потеряй своей последней надежды, -  пребывая в неописуемом ужасе, громко шептал он. Всем своим существом инок ощутил как жесткая волна страха, прокатываясь над его головой, уходит куда - то в глубь лабиринта. Пропустив ее подальше от себя, он медленно поднялся на четвереньки, и на лошадиный манер, поматывая головой, выталкивал изо рта седые волосы длиной бороды. Сквозь стиснутые зубы он негромко пыхтел  и отдувался от неизгладимых впечатлений только что минувшей его беды.
Фух - фух - фух , Флор! Чуть было не сгорел ты, окаянный пирожок! - криво усмехаясь над своим страхом, приговаривал он, вставая при этом на ноги. Дым, гарь,  копоть заполнили все пространство тоннеля так, что дышать было действительно нечем. Но бойкий монах, едва придя в себя, не стал терять времени даром. Он начал готовится к последней схватке в его жизни. Идти ему было больше некуда. Он это прекрасно понял. А стало быть, у этих врат и будет происходить его последняя битва с врагом. Не на жизнь, а на смерть.

                ГЛАВА 7

Конечно же, можно было продлить себе жизнь,  вернуться в глубину лабиринта, потянуть там время и стать в один ряд с отчаявшимися в своем спасении людьми. Или уйти из него навсегда. Навязчивый поток помыслов навалился на его израненную душу.
- « Освободи, меня! Избави меня! Помилуй меня!» - шептали они ему в самое ухо, напоминая ему слова небесного Витязя.
 Но для русского воина эти мысли были равнозначны предложению врага, сдаться без боя. Но нет! Без боя в этой жизни сдаются врагу только те, кто сам стал как враг. И нет им оправдания ни сегодня, ни в будущем веке.
 Бог Сын есть наша умилостивительная Жертва. Но кто в этом мире достоин этой жертвы. Кто достоин в этом мире Его Крови и Тела? Действительно достойных нет. И не может быть. Есть только те, кто хочет принести плоды покаяния. И зная это, Господь своим Словом, своей Любовью вторгается в жизнь человека и невзрачной  горчичной крупинкой замирает там в его душе.  И сам человек не может с уверенностью сказать, имеет ли он познание Бога или нет. И бывает так, что даже лютый преступник вдруг оставляет свое убийственное ремесло, идет на крестные страдания, распинает свою плоть, дробит свои кости и не жалеет своей крови. Потому что он видит, он чувствует рядом присутствие Самого Божественного Сына. И мир становится для него призрачным сном.  Где вольная жизнь по плоти змеиным  ядом проникая в состав духа, становится там любимейшей приправой самооправдания. Которая обильно питаясь гневом и телесным самоуслаждением, влечет за собою бессмысленные  думы о конечности человеческого Бытия.  Но почему это так? Почему наша душа, ведущая о Триипостасном Божестве, стремится разорвать единение с Ним и стать самодовольной  личностью? Почему этот видимый тварный мир воспринимается ею как единственно существующая  аксиома своего бытия? Самолюбие! Вот  где причина. Природные позывы к продолжению рода преодолевается временем и разумным анализом своей жизни. Но корни самолюбия лежат значительно глубже. Они имеют истоки в инстинкте самосохранения.  Присущая ему гордыня, посеяв в глубине души человека малый ветерок превозношения над другими, в конечном итоге рождает бурю самохвальства перед самим собой. Со временем  оно перерастает в безразличие к беде ближнего и затем в полное оправдание своих действий. Затем душа становится  мягкой в противостоянии унылой плоти. Она остывает так, что само отсутствие, какого – нибудь телесного подвига становится нормой жизни. И вот самолюбие толкает человека к краю пропасти осуждения других. И это падение становится взлетом того самого трехглавого дракона, который есть сама  Гордость, Тщеславие и Богохульство. Но самое страшное впереди. Взлетая выше небес, этот дракон своими головами строит себе там постамент самопоклонения. На котором его когтями будет  нацарапан приговор. Отчаяние! Да - да. Отчаяние в силе Божественной Любви. Отчаяние в  Божественном Промысле. Отчаяние в своем спасении. И в конечном итоге отчаяние в смысле бытия человека. А это и есть окончательная гибель души.
 Неведение о самом себе есть болезнь. Но неведение  Бога есть преступление. Что же мешает нам полно и безраздельно познать Его? Кого винить в том, что наша душа не хочет преодолевать свою природу? Почему она не хочет придти  в ту  детскую простоту, в которой нет ни тени сомнения в том, что ее Создатель есть? И став беспомощным ребенком на руках Небесного Отца взлететь в небо, убить в себе дракона самоволия и навсегда стать там самой собою. То есть тем самым Человеком, тем самым разумным небесным жителем, который есть вечно живущий. Который  всегда будет там, где воля Отца неразрывна, связана с волей Сына.  Там, где Любовь Святой Троицы, рождая тайные картины мироздания,  безвозмездно отдает их познание  тем, кто стал такими  же как и Они?               
Подтянув к себе поближе гирлянды кандалов, Флор отошел на три шага от раскаленной печи, присел на корточки, обернулся в красный шелк мантии и стал ждать. Он привык долго ждать. Теперь он знал, что в этой жизни ничего не остается неизменным. Все в ней изменяется. Все внутри  нее движется и приходит к своему концу.  И вот знакомый ему Ветер Перемен качнул перед его лицом затхлый воздух лабиринта. С первой тугой своей волной он донес до Флора  запах свежих роз.   
-Розы? Вот те на, Флор! Откуда ж здесь розы - то взялись? - удивленно воскликнул он, поднимаясь с колен и расправляя затекшие суставы ног. Постепенно разгораясь, стены тоннеля превратились в светло - белые гибкие волны дневного света. Они осветили все пространство так, что стали видны даже  самые мелкие камни, лежащие  на чугуном полу. Гулкий топот бегущей по наклонной плоскости неизвестной толпы донеся до слух Флора. И  вдруг дикий демонический  вопль  разорвал жаркий розовый ветер.   
- Грянула забота -  не зевай пехота, - от неожиданности вздрогнув всем телом, вполголоса протянул Флор и выхватил свой меч. Он уперся при этом покрепче ногами в пол и ухватился левой рукой за одно из стопорных колец. Под неустанным натиском розового ветра душный дымный воздух рассеялся, и белый свет достиг нестерпимой для глаз яркости. В прямом как стрела проходе тоннеля появилась вооруженная до зубов черная масса демонов. Они влачили в своих руках знакомую ему уже белокурую женщину, одетую в то же самое вечернее, зеленое платье. С той лишь теперь разницей, что черная повязка отсутствовала на ее глазах, и младенец, озираясь, в немолчном крике бился в ее оголенных руках. Сама она была в ужасном состоянии. Закрывая белокурыми локонами свое красивое лицо, она струила из глаз потоки горьких слез.
- Эх ты же беда бедовая! - Воскликнул Флор, присаживаясь немного вниз от неожиданности.
- Вот тебе, Флор, в науке кол! А была бы умной голова, то было б сразу два!
 Скороговоркой проговорил он удивленно рассматривая приближающуюся к нему толпу торжествующих демонов и отчаявшуюся  в своем спасении белокурую  женщину.
- Ну да, ладно, - спохватился он.
- Прожуем -  увидим, чья борода в детстве была длиннее, - отталкивая от своего сердца волну страха, произнес инок. И в ожидании неминуемой встречи с врагом наклонил свой  корпус вперед. Но темная толпа, надвигаясь на инока, издалека заметив его фигуру, замешкалась на секунду и, перестроив свои ряды, вытолкнула свою жертву на середину сцены.  Безликой массой бесы замерли  позади нее, радостно ожидая их встречи. Белокурая женщина прошла еще несколько шагов вперед, приблизилась к Флору  и откинула правой рукой со своего лица густую волну  белых волос. Бархатным голосом она вдруг громко прошептала:
- Флор, Флор, спаси меня!
- Кто ты? – вздрогнув от неожиданности, спросил ее инок.
- Я должна была стать  матерью твоих детей.
-  Это невозможно!
-  Так должно было быть.
-  Но я стал иноком.
- У любого  монаха есть живое сердце. А в нем должно быть место и для меня.
- Мое сердце как каменная плита. Как безводная пустыня.
- Нет, это не правда! Спроси у этого малыша и он скажет тебе правду - сказала она и немного приподняла плачущего малыша на своих руках вверх.
- Кто ты? - спросил его монах.
-  На земле, я должен был стать твоим продолжением, Флор, - тоненьким голоском ответил он.
- И как тебя зовут?
- Эрос, - сказал мальчик и прижался мягкими губами к глубокому, багровому рубцу на шее матери.
-  Что же вы хотите получить от меня теперь? - спросил их в растерянности  Флор.
- Спаси нас, инок!!! - В один голос громко закричали они так, что даже притихшие ряды мрачной силы всколыхнулись, радуясь  отчаянному воплю их душ.
- Но как?! - Воскликнул он им в ответ.
- Отдай нам свое тело.
- Я не могу!
- Тогда отдай нам свою молитву.
- У меня, ее нет.
- Оставь нам тогда свое слово.
- Оно мне не принадлежит.
- Тогда мы возьмем твою одежду.
- Что есть прока  для вас в грязной хламиде монаха?
- Не оставь нас, Флор! - падая на колени, воскликнула та женщина. Она склонила свою голову к самым ногам инока, и малыш припал к ним вместе  нею.
- Ну что же вам отдать - то?- искренне скорбя сердцем и вглядываясь в их рыдающие фигуры, распростертые у него под ногами, рассуждал монах.
- Вы только не теряйте надежды, - обращаясь к лежащей ниц зеленой фигурке, сказал Флор.
- Но ведь ты тоже теперь в отчаянии, - поднимая к нему свое заплаканное лицо, произнесла женщина.
- Нет!
- Неправда! Ты видишь, весь мир лежит в безнадежном отчаянии греха и удовольствии тела.
- Не знаю. Может быть это и так.
- И ты сам есть часть этого удовольствия.
- Наверное.
- Тогда зачем нам борьба, инок? Зачем нам с тобою думать о далеком будущем, Флор? Давай вместе войдем в  эту огненную печь и бесследно сгорим в ней. Забудемся навечно в клокочущем буре ее огня, - подняв свою голову кверху и глядя ему прямо в глаза, громко прошептала она.
- Зачем?
- Но ведь это так просто! Забыться и уже никогда не проснуться, - приближаясь на коленях к Флору, говорила она.
- Ведь там, далеко на земле, никто не вспомнит о нас.  Мир вскоре погибнет. Он бесследно исчезнет в огненном вихре Армагеддона!
- Я думаю, что это не правда.
- Почему ты так думаешь, Флор? Ведь он давно отчаялся в своем существовании.
- Но Бог существует!
- Кто Его видел?- отпрянув от монаха на один шаг назад, с болью в голосе сказала она.
- В Его невидимой жизни растворена жизнь земного мира.
- И ты веришь этому?
- Верю!
- Так что же нам делать? Нам, всем тем, кто уже отравлен ядом отчаяния?!
- Пусть они войдут в мое сердце, и Бог не оставит их, - сказал Флор, прижимая при этом правую руку к своей взволнованной груди.
- Тогда помоги мне и моему ребенку выйти отсюда.
- Но как?
- Отдай нам свою мантию! Она выведет нас из Лабиринта Отчаяния.
- Я не могу этого сделать! - закидывая голову к небу, закричал Флор.
- О, инок! Не погуби нас! - вновь падая лицом ниц, воскликнула эта женщина.
Сквозь навернувшиеся на глаза невольные слезы Флор рассматривал рыдающую женщину.
 « Одно только слово Флор и Мир Испытаний исчезнет! Одно только слово и ты станешь свободным!» - Зашептал рядом неведомый голос.
 Флор перевел взгляд на радостную толпу бесов, и окончательно решившись, медленно разжал левую руку. Выпустил из нее толстое медное кольцо, вернул меч на его место и  поднес обе руки к груди и расстегнул бриллиантовую брошь небесной мантии. Поднявшаяся с колен белокурая женщина, прижимая слезное лицо к плечу младенца, бессильно опустила свою правую руку вниз. Она благодарно шептала, обращаясь к  благородному монаху:
- Я не достойна, принять твой дар, Флор. Отдай его твоему ребенку.
- У меня нет детей на земле, - протягивая малышу свою мантию, дрогнувшим голосом произнес инок.
Злобно ухмыльнувшись, мальчик протянул к ней обе руки и вдруг хриплым, грязным голосом произнес:
- Радуйся! Радуйся, Равви! Дай - ка я тебя поцелую.
Страшная мысль вдруг пронзила все существо Флора.
- Иуда!!! - закричал он. И радостный дикий хохот беснующейся, торжествующей демонической силы подтвердил его догадку. Красный шелк мантии уже почти вошел в его предательские руки.  Флор последним, отчаянным движением, рванул его к себе.  Мантия,  скользнув по раскрытым ладоням Иуды, ни на одну йоту не далась ему.
Думать тут было некогда. Единым движением, набросив ее на свою седую голову, Флор накрылся ее  покровом. Он надежно закрыл свое тело спереди, но оставил при этом неприкрытым свой тыл. Краем глаз он увидел, как сам сатана из кроткой фигурки молодой женщины в дикой метаморфозе  превратился в страшную, огромную, гиену. Заполнив своим телом все пространство тоннеля, она  бросилась на инока. Таранным ударом она снесла его с места, прижала спиной к раскаленной печи, и утробно рыкая,  острыми клыками терзала  его тело. Придавленный безумной, дьявольской силой к раскаленным дверям  печи,  сложив крестообразно руки на груди, теряя разум от боли и страха, Флор неустанно шептал про себя  спасительное имя Бога:
- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного!  Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного!  Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного! - и дьявол не выдержал схватки. Его смрадная, жадная пасть не смогла пробить тонкую вязь небесной мантии. Ткань вспыхнула ярким светом Божественной благодати раз, другой, третий и Денница, жалобно тявкнув обоженной пастью, отпрыгнул от молящегося инока. Он сделал еще одну неудачную попытку приблизиться к нему, но окончательно был отброшен ею далеко назад. Пронзенный насквозь ее вспыхнувшими лучами,  прижимая к нёбу опаленный язык, он разочаровано взвизгнул. Увлекая за собой маленькую фигурку Иуды, он бросился прочь. И злобный вопль предателя Самого Господа Иисуса Христа разнесся в тесном пространстве тоннеля: 
- Убейте его, демоны! Убейте, я вас заклинаю! – кричал Иуда.
 Их черные полчища дрогнули рядами, беспорядочно смешали свой строй и отступили вместе с ним назад, в глубь тоннеля.
- Ж- ж - жили у б - б – бабуси,  два тр - тр - трусливых гу - гу – гуся. Один се - се – серый,  другой бе - бе - бе – лый. Два трусливых гу - гу - гуся. Выбивая  от страха зубами мелкую дробь, надтреснутым тенорком напевал едва живой инок.
- Вот, травяная твоя ду - ду – душа, Ф-Ф-Флор.*(  имя Флор переводится как – « цветущий » ).  Чуть было живьем  не съела тебя эта бесовская фа - фа -фауна - приходя в сознание, облегчено вздыхая, заикаясь и растирая помятые зубами гиены руки, говорил Флор. Он бессильно опустился на четвереньки и расстегнул большую булавку оставшуюся от бриллиантовой броши. Держа ее в правой руке, он пополз в противоположную от двери сторону. Пройдя на коленях  несколько десятков метров, он поперек тоннеля от одной его стены до другой  начертил длинную кривую линию. И по всей ее длине запечатал ее изображением животворящего креста. Там же неподалеку от нее он нащупал  в щели смятую поверхность ажурной пуговки. Дрожащим заскорузлым от грязи и пыли указательным пальцем Флор выковырял ее на поверхность пола. Вдев ее золотое ушко в  булавочное жальце, он вколол булавку в нашейную петлю подрясника и,  застегнув с ее помощью у себя на груди шелк мантии, удовлетворенно произнес:
- Так - то оно лучше будет -  зябко передергивая плечами сказал Флор.
 Широко перекрестившись, он повернулся на одной ноге и, пошел в сторону медных ворот, остывших при первом же соприкосновении с его спиной. Милостив наш Господь. И в этой битве он явил свою милость к грешному монаху. Не дал ему испытания больше того, которое могла бы понести плоть человека. Несказанно обрадованный тому, что Господь ради его спасения потушил огонь в печи Отчаяния, он вернулся к ее остывшим  дверям, и поднял лицо кверху. Задумчиво теребя, свой  седой ус, он криво усмехнулся и, покачиваясь с носков на пятки, пропел в их адрес, следующий стишок:

                Остыли, вот так ди – и – и – во,
                Пр – е - е- е - красная картина,
                Погнутое кор – р – р - ыто ,
                О – о – о - тчаянья врата!

 Вдруг он радостно хлопнул себя  руками по бедрам и, отвечая на какую - то только ему известную мысль, воскликнул:
-  Верно, Флор! Так оно и будет! - счастливо закричал он. С этими словами он подобрал знакомый ему уже обломок человеческой кости и взобрался на самый верх медных печных врат. Уперся там ногами и на мгновенье застыл там. Крепко вжимая костяную плоть в каменную твердь надписи, криво скользя по камню стены  почерневшим остатком человеческой плоти,  он вывел некий предлог. Откинув немного свой корпус назад, он не удержал равновесия и, оскользнувшись ногами, рухнул вниз. Закинув голову вверх Флор, громко во весь голос прочитал  новое изречение, красующееся теперь над потухшими вратами Отчаяния своим новым смыслом. Теперь и во веки веков надпись гласила следующее:

                «ЗДЕСЬ НЕ ПОГИБНЕТ ТВОЯ НАДЕЖДА!»

- Вот так - то вот, - удовлетворено улыбаясь, говорил Флор.
- А то, знаете – понимаете. Погибнем все! Сгинем разом! Пропадем! С нами братцы  не пропадешь. Но горе встретишь. Э – э –это точно, - радостно добавил он, взмахнув обеими руками сверху вниз.   
 Немного отдышавшись, он подтянул к стопорным кольцам длинные цепи наручников. Стер руками со стен знаки зодиака и, немного затаив дыхание, продолжил работу. Двумя оборотами он протянул цепи в кольца, захлопнул свои руки и ноги в кандалы и, взявшись распростертыми руками за кольца, образовал своим телом крест Андрея Первозванного. 
Прошло еще немного времени, и Флор почувствовал духом, а затем и воочию увидел, как полки дьявольской силы приближаются к линии его обороны. Отступившая на краткое время черная сила, громко визжа и произнося вслух неслыханные богохульные вопли, ринулась в бой. Преодолев сходу большую часть стометрового тоннеля, она споткнулась о его черту. Не в силах противостоять животворящему крестному знамению она выпустила в строну Флора тучу каленых стел Страха. Зазубренные дротики Помыслов Отчаяния и боевые секиры их Видений тучей взвились в воздух. Его тело от удара металла вздрогнуло, подскочило немного вверх, и отпрянуло назад. Но удерживаемое стальными цепями оно вернулось на свое прежнее место. Напоминая наполненный ветром парус Флор, от мощного удара металлического ветра прогнулся всем телом, и сквозь боль, довольно улыбаясь, прошептал: 
- Опять у вас со мной конфуз вышел. Бесовские вы рожи, - вспоминая одолевавшие его в прошлом, помыслы отчаяния, прохрипел Флор. И громкий вопль их разочарования подтвердил его догадку. Множество острых стрел Страха по самое оперение вошли в его неприкрытую мантией грудь. Три коротких дротика Грусти пробили его ноги. Большая боевая секира Лени  с тяжелой  каленой ручкой вонзилась в его левое плечо и, раздробив ключицу, крепко застряла там.
- Та-а-ак, значит, - приподняв немного голову, вверх хрипел Флор.  Усмехаясь прямо в лицо беснующейся толпе врагов, он сплевывал с губ кровяную пену.
- Православный монах он и в аду монах. Черти вы, окаянные! -  сквозь боль смеялся он над потугами тьмы. Прыгая до потолка тоннеля, осыпая его фигуру новой тучей стрел, она безуспешно  пыталась  преодолеть смертельную для нее крестную преграду черты, проведенную иноком на полу.
- Зайка, зайка – попрыгайка, - сквозь тошнотворную волну боли в голос смеялся над ними  Флор. Потерпев первую неудачу, тьма отступила назад.  Растекаясь по темным рукавам лабиринта, она готовилась к новому штурму. Истекая кровью, плавая в волнах боли разбитого жестким металлом тела, теряя по временам сознание, Флор обламывал правою рукою в своей груди оперения стрел. Оскальзываясь руками в потоке собственной крови, вспоминая  неудавшуюся атаку тьмы, он  тихонечко про себя напевал:
- Как на бабушкины именины. Испекли мы с тобою, Флор, каравай. Вот тако - о - ой вот вышины! Вот так - о - ой вот страшноты.
Достать же из пробитых ног короткие дротики он даже и не пытался, понимая разумом бывалого вояки, что это было бы совсем безнадежным занятием. Так же как и в случае с торчащей из его левого плеча боевой секирой. Она прочно засела в его раздробленной ключице и, отвечая на движение правой руки Флора, приветливо покачивала своей  рукояткой в его ране. Она громко  хрустела в ней перебитыми костями левого плеча и от соприкосновения с плечевым суставом тонко поскрипывала там. Причиняя иноку невыносимую боль и полное онемение всей левой части его  тела, она несла за собой жгучий холод.

                ГЛАВА 8

Сколько прошло времени с той поры?  Кто знает? Ведь само понятие времени, очень относительное. Оно кратковременно для живущих на земле, и так безгранично велико для душ существующих в аде. Но  все - таки оно конечно.
 И вот в тот миг когда Сама Божественная Жизнь сдвинула стрелки изменения Своей Воли на несколько сантиметров вперед, на прямую линию тоннеля вступили новые персонажи этой жизненной драмы. Точнее старые действующие лица. А именно, знакомый уже иноку нищенствующий старец Прокл, двенадцатилетняя юница Эллис и мальчик Лиммах. Недоуменно оглядываясь по сторонам Эллис спросила Прокла :
- Где мы, Авва?
- Не думай о том, где ты, Эллис.  Думай о том, кто ты.
- Почему?
- Запомни Эллис. Где бы ты ни была, дитя мое, ты должна быть сама собой.
-Как это?
- Если ты любишь Бога и видишь Его Волю в своей жизни, тогда никто и ничто не сможет погубить твою душу.
- А разве мы не погибнем сейчас?
- Нет, Эллис. В этом мире погибают только те, кто ведает, что Бог существует и ведет с Ним намеренную войну.
Он приблизился к распятому иноку, провисшему на своих руках в бессознательном сне, и внимательно всматриваясь в его окровавленную фигуру произнес:
- Ты видишь, Эллис?
-Да, Прокл. Что это?
- Я не знаю. Но думаю, что наш долгий путь, наконец - то завершен.
- И мы вновь пойдем  назад.  Туда, в ту пустую комнату?
-О, нет дитя мое. О, нет.
- Тогда мы пойдем вперед, туда, где на кольцах  висит это странное существо?
- Я чувствую, что это не так. Но я еще не знаю, как нам теперь быть.
Он разбудил спящего Лиммаха, снял его с рук и поставил ногами на пол. Напряжено всматриваясь в темную дверь печи Отчаяния, он поднял голову вверх и громко прочитал надпись над ее вратами:

                « ЗДЕСЬ НЕ ПОГИБНЕТ ТВОЯ НАДЕЖДА!»

- Вот видишь, Эллис! - радостно воскликнул он. Я всегда верил в то, что Господь нас  не оставит. Он взял детей за руки и смело шагнул навстречу  неизвестному. И вдруг! О, чудо! О, прекрасное мгновение! Свет! Неизреченный Божественный свет  хлынул в этот  мрачный тоннель. Незримая ладонь Самого Иисуса Христа разрушила лабиринт Отчаяния. Она освободила плененные отчаянием души людей и челночной ладьей опустилась к самым  ногам старца. Тысячи светлых ангелов взяли людей за руки  и увлекли их за собой в светлое будущее. Господь подхватил легкие тела трех путников и при непрестанном Ангельском  пении вознес  их  к Себе в самое небо. 
Флор сквозь пелену мутного сознания проводил глазами их силуэты в небо и теряя из ран остатки кровяной плевры искренне радовался их спасению.
- Вот и славно. Вот и, слава Богу, - роняя с губ загустевшие на них ошметки кровяных телец, шептали его уста.
- Дивен Бог мой, Бог Израилев, - теряя сознание и  вновь провисая на руках вниз головой, проронил он.
- Аминь, Аминь, Аминь! Не давший мне увидеть тление и сени смертной!  Вдруг раздался в ответ знакомый  ему голос.  И небесный Витязь вновь предстал перед раненым иноком.   
- Славная была битва, брате. 
- Флор! Мой Флор! Это ты! - вскидывая окровавленную голову вверх, воскликнул раненый монах.
- Да, брате, это я. Что скажешь, инок?
- Мне больно, отче!
- Терпи брате, терпи. Тело умрет, душа же будет вечно жива. А с нею будет жива и память о твоих добрых делах.
- Я не сделал в своей жизни ни одного доброго дела, отец!
- Ты верно рассуждаешь, монах. Только Сам Господь решает в этом мире, об истинном добре или зле. Я вижу, ты ранен? - спросил он Флора.
- Нет, Витязь. Телесные раны - это просто открытая боль моей души. Гораздо страшнее для меня неизвестность моей судьбы. И мне поистине  больно знать, что я своими грехами обидел Самого Бога.
- И ты впал в отчаяние?
- О, нет! Я сделал свой первый шаг к Его Любви. И Господь укрепил меня на этом пути. Зачем мне отчаяние, Витязь? Оно для меня всего лишь  лишний и  печальный груз материального мира.
- И это верно, инок. Теперь ты знаешь, что такое победа.
 Небесный, светлый мученик подошел к Флору и подхватив его руками под мышки поставил на закованные в кандалы  ноги и со словами:
- Крестился  кровью, еси. Омылся ею, еси. Украсился ею, еси. Исцеляется раб Божий, инок Флор. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь. - И он  трижды, с ног до головы, перекрестил его. Свежие  раны от стрел тут же затянулись. Дротики и секира растворились, и Флор облегчено вздохнул всей грудью.
- Как мне тебя отблагодарить, Витязь? - спросил его Флор.
- Твоя благодарность  - это твое терпение.
- Ты вновь уходишь?
- Да, Флор. Но ты не отчаивайся.
- О, нет, Витязь. О, нет. Кто видел смерть в лицо, тот никогда не сможет забыть, как сладок нектар   Святого Духа.
- Идешь ли ты за мною, инок? 
- Иду за тобою на край света, Витязь!
- Я жду тебя там.
 - Подожди  немного. Я должен закончить эту битву!
- Что бы начать следующую?
- Если скажет Господь готов пройти этот  мир стократно вновь.
- И не отступишь?
- Нет!
- Ты хорошо сказал, Флор.

                ЭПИЛОГ

Проснулся Флор. Что за невидаль такая? То ли на яву все это c ним было, то ли во сне все привиделось. Осмотрелся он в округе. Солнце уже к закату клонится. Вечерняя роса на листве пробивается. Дело к ночи идет. Пришел он домой. Сам не свой ходит по келии. Понять ничего не может.  В душе у него буря недоуменных помыслов бушует. Только он прилег на полати, а тут и разгадка объявилась. Мантия - то  небесная на нем и в правду оказалась! Не заметил он ее с разу – то! Вскочил Флор. Упал  на колени перед иконами, заплакал. Перевернулась вся его жизнь тогда одним разом. Вызвал он к себе игумена, покаялся в своих многих грехах и ушел навсегда в затворники. Считай, целых три года, не видел он ни одного человеческого лица. Не все у него шло там, в затворе гладко, да ровно. Паче же всего страдал он старых своих привычек. Но держался он крепко. Как сказал, так и сделал. Ни разу больше не вышел из келии на белый свет. До самой своей смерти был верен  своему слову. Так прошло три долгих года. Разные слухи ходили о его подвигах. Но как там все было на самом деле, никто того не знал. Разве, что игумену он рассказывал о своих искушениях. Долго ли коротко длились его подвиги, но вот однажды пришел и его черед оставить этот земной мир, и тронутся в дальний путь. Туда где пребывает первозданная Вечность.
Быстро о том  разнеслась весть по всему монастырю. Поспешили к нему монахи попрощаться. Широко открыв глаза, затворник обвел их мутным взглядом и, мягко улыбаясь, произнес вслух:
- Я ухожу навсегда. Причастите меня святых Христовых Таин, братия.
Затем Флор перевел свой страждущий взор на игумена обители и срывающимся от слабости голосом попросил:
- Авва, благослови в дальний путь.  Прими  Христа ради мою последнюю исповедь на земле.
 Споро приготовив все необходимое для похорон, монахи принесли в келию запасные Святые Дары. Испросив благословения игумена, они переодели Флора и уложили его в дубовый ковчег. Когда же были завершены все приготовления, игумен монастыря принял последнюю, земную исповедь Флора. Накинул на его голову епитрахиль и разрешил его душу от грехов. Затем он благословил совершить над ним таинство елеоосвящения. Очистив свою душу от совершенных им в жизни   ведомых и неведомых ему проступков, Флор, теперь ни миг не переставал твердить в слух иисусову молитву. Он лишь изредка прерывал  произношение Его Святого Имени и громко, во весь голос просил прощения у братии за все прегрешения и те обиды, которые он в своей жизни мог им когда - либо причинить.  Взирая на то, как со светлым лицом  инок ждет своего исхода в иную жизнь, братия монастыря радостно и  дружно отвечали ему:
- Бог тебя простит, брате! Помолись и о нас грешных.
Примирившись с врагами,  испросив  благословения у  друзей, Флор со слезами на глазах принял Святое Причастие. Еще более просветлев лицом, он   спокойно стал ждать разрешения души от тела. И вот, что было дальше.
Когда его дыхание затихло, онемевшие, холодные уста, слагая иисусову молитву, уже не могли четко и до конца ясно проговаривать ее окончание и лишь только  шептали ее начало:
- Господи Иисусе Христе...  и вновь сначала:
-Господи Иисусе Христе...., Господи Иисусе Христе...., - и речь его окончательно оборвалась, замерла, свет, неизреченно прекрасный свет, озарил его комнату! И знакомая мелодия небесного голоса на краткое мгновенье вновь возбудила Флора от смертного забытья. Сквозь прищур полуоткрытых глаз он увидел, как в его келию со словами окончания молитвы на устах вошел небесный Витязь и, приближаясь к его одру,  воскликнул:
- Помилуй, помилуй, помилуй  меня грешного!
 От его  неожиданного  появления иноки отпрянули в угол. Не в силах смотреть на его лицо, они в благоговейном ужасе рухнули там на колени. Его лик, блистающий  небесной славой ярче дневного солнца, был прекрасен. Кротко взглянув на их распростертые тела, небесный Витязь подошел к стоящему на столе дубовому ковчегу и, положив свою левую ангельскую руку на грудь Флора, посмотрел на игумена обители. Тот, как и прежде, стоял рядом с гробом и  невозмутимо опирался на свой длинный посох. Сделав ему поклон,  Витязь произнес:
- Благослови, владыко,  исход.
Смело, взглянув небесному гостю прямо в глаза, игумен переложил свой посох из правой руки в левую руку. Перекрестился сам и широким крестом, с ног  головы, перекрестил Флора, сказав при этом:
- Гряди, чадо, в жизнь вечную.
И обращаясь к славному Витязю, добавил:
 - Помолись о  нас, отче святый. Помяни меня и моих овец у Престола Вседержителя.
- Да помянет Господь Бог  тебя и братию обители сей во Царствии Своем. Всегда ныне и присно и во веки веков. Аминь, - делая крестное знамение на своих персях, отвечал тот. С этими словами он перенес свою руку с груди Флора на его холодеющий  лоб и, ласково взирая на его светлое лицо, негромко, вполголоса произнес:
- Идешь ли ты за мною, Флор?
Приоткрыв еще  немного свои голубые глаза, инок, мягко улыбаясь, слабым  шепотом умирающего человека произнес ему в ответ:
- Иду за тобою в небо, Витязь!
- Аминь, Аминь, Аминь! -  негромко воскликнул он и, оставив после себя неземное благоухание и бездыханное тело монаха, исчез из вида братии.
Что тут  скажешь, братцы? Слава Богу за то, что Он существует в нашей жизни. Слава Богу за все Его благодеяния к нам грешным сотворенные  Им в нашей жизни. Слава Богу за то, что он дал нам животворительную силу покаяния и этой живой водой спасается всякая христианская душа ищущая, жаждущая Его Божественной правды. И нет в душе такого  человека почвы для  произрастания в ней  греховного плода. Ведь каждый день и каждый миг он готов исторгать из нее  его ядовитые плевелы греха. И тот, кто искренне кается, кто ежедневно, ежеминутно попирает тину своей собственной воли, тот воистину  спасается на земле.  Он с готовностью  духовного воина терпит пустынный зной уныния, наготу телесных страстей, холод и жар искушения чувств. Терпит болезнь и нищету на жизненном пути. Уничижение и изгнание в помыслах.  Неправду и ложь дьявола.
 Он знает о том, что его душа есть тот самый маленький кораблик, который плывет в пространстве Вселенной  навстречу своему Создателю. К тому Самому Богу, Который есть сама, Любовь. И это самосознание становится в его жизни   вторым  его «Я». И тогда земное его бытие становится для него лишь призрачным сном плоти. Где есть только одно, ради чего стоит жить на земле. А именно: чтобы чистым сердцем, чистыми устами, чистой душой молиться Богу. И только тогда человек приходит к полному единению со своей природой. Только тогда  он воочию видит, что милостив Господь. И милостивому сердцу Он сразу прощает все его грехи. Не по заслугам человека, а лишь только  потому что Он Сам есть истинная Милость, истинная Жизнь, истинное Спасение. Такой человек не может погибнуть. Он спасется.
Но кто же тогда исчезнет в  геенском огне? Кто сгорит там, в его нестерпимом огне?  Погибнут те, кто еще в этой жизни не хочет принести Богу своего искреннего покаяния. Именно они не смогут преодолеть этот бурный океан жизни. Так как в этой  незримой  борьбе с Богом есть злой корень отчаяния их одинокой души. Ведь они не познали в своей жизни сладости Божественной Любви к своему  ближнему. И лишь, поэтому верят только в самих себя. Они есть дети тьмы, отчаявшиеся в смысле бытия человека на земле. Но ведь тот, кто мало любит Бога, тот и не стремится узнать Его ответную Любовь. И нет в нем искреннего желания всегда быть рядом с Иисусом Христом. Так кто в этом виноват?  Ведь Бог не принуждает свободную волю человека. И если эта душа сама по себе стремится уйти от своего Создателя, беспрестанно наполняется мраком Его забвения и становится,  в конце концов, Его врагом, то кто в этом мире может дать ей какой - либо другой путь кроме пути в ад?  Удел ее - тьма, удел ее быть всегда рядом с Иудой.
 Да избавит нас Господь от такого пути!
 Все те, кто любят Бога  и  соблюдают Его святые заповеди, просияют в Его царстве, как полуденное солнце. Они станут похожими на Самого Иисуса Христа. И там, в райских обителях, в небесных чертогах уже не будет места отчаянию. Оно исчезнет навсегда. Ведь там, где изливается мироточивый  поток  покаяния, там, где смирение души есть ее дыхание, там, где есть чистая молитва к Богу, там вечно пребудет  радость  Святого Духа. Там небесная Церковь безраздельно сольется воедино с воинствующей земною Церковью.  Там воин Христов обретёт свое спасение и, неустанно призывая в молитве Его всесвятое Имя, исполнится света. А на скрижалях его сердца во веки веков будут написаны вечные слова Его Спасителя, ведущие его прямо в Небо:
 «Приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток  и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим; ибо иго Мое благо, бремя мое легко."(Мф.11, 28).