Мы падаем навстречу друг другу

Звонкий воздух утреннего сумрака разносил по пустынным улицам стук быстрых башмачков. Не чувствуя земли, не видя дороги, она билась в каменных тисках города, как ослепленная птица. Ветер колотил ее кулаками в спину, и, спасаясь от него, она забивалась в щели. Но щели были слишком узкими, и вырваться наружу, туда, где слышался вольный плеск волн, ей не удавалось... Вдох-выдох...
- Лелита! Что с тобой? Проснись!
Лелита открыла глаза — мать трясла ее за плечи. Вид у нее был встревоженный.   
- Я от кого-то бежала... а за мной никого. И везде высокие стены, и нет спасения... И так холодно... - рассказала матери Лелита.
Мать прижала ее к своей впалой груди. Она водила рукой над головой Лелиты, едва касаясь спутавшихся во сне волос, как будто пыталась отвести от нее беду. 
- Ты мало бываешь на людях, - сказала мать. - Нельзя же только сидеть дома да гулять по  берегу. В субботу после ярмарки будет городской праздник. Пойдем на него вместе с отцом? 
Лелита ненавидела шумные гулянья — матери приводили туда своих незамужних дочерей, как племенных лошадей на выставку, чтобы заключить выгодную сделку. А покупатели - мужчины всех возрастов и положения — вальяжно переходили от одного манежа к другому, прищелкивая языками и обсуждая цену вопроса. Мамаши тем временем украдкой приглаживали дочкам прически и расправляли оборки на платьях, не забывая при этом почтительно кивать направо и налево.
Лелите никто не нравился — ровесники казались ей глупыми и однобокими, старики — жалкими и скучными. В ответ на увещевания родителей о замужестве она смеялась и отвечала, что еще не встретила того, кто ей предначертан свыше.         
Страшный сон отступил назад, за черту, и Лелита чувствовала, как согревается у материнского сердца.
- Хорошо, я пойду на праздник. Но ты будешь рядом. И не станешь подсовывать мне ни мясников, ни сапожников, ни дровосеков. 
Мать обещала, что избавит ее от «случайных» встреч.
По вечерам в старом порту играли в покер. На кону были монеты, завтрашний улов, дочери на выданье и даже... Впрочем, об этом никто не должен был знать. Со всей округи в здешнюю таверну стекался разный люд. Одним деньги жгли руки, другие, напротив, только мечтали о легком богатстве и верили на свою удачу. Приходили и те, чьими верными товарищами были темные подворотни и острое лезвие ножа. Но самыми опасными среди игроков считались те, кто не был в плену у злата. В их венах текло электричество, и, когда другие рыдали навзрыд, они лишь криво посмеивались.
В одну из осенних ночей за столом появился такой игрок. Невысокий, уже не молодой джентльмен в черном бархатном сюртуке с серебряными пуговицами и широкополой шляпе.  Его никто не знал, и он не был похож ни на кого из завсегдатаев — прямолинейных и  простоватых. Когда он смеялся, его глаза оставались холодными. Сколько бы он ни пил, его движения не теряли ловкости, а голос был по-прежнему ровным и неторопливым. Он не скрывал, что в его карманах водятся деньги. При этом он не вступал в игру, а лишь наблюдал за ней. Многие из корысти и любопытства захотели сойтись с ним покороче. Но он не поддавался на лесть и ни с кем не вел откровенные беседы.
- Эй, тебя, кажется, зовут Фостер? Почему ты не играешь? В твоих краях предпочитают другие развлечения? Может, тебе нужна красотка? А то ты уж больно серьезный, - расхохотался Блоха, местный портной и пропойца.
К тому моменту он уже просадил все вырученные от заказа деньги.
- Отчего же? - холодно улыбнулся чужак. - Сыграем.
Он вынул из-за пазухи пачку сложенных купюр и бросил на стол.
- Это ж какие деньжища-то!
Блоха начал хлопать по карманам дрожащими руками, но ответить ему было совершенно нечем.
- Вот! - он вытащил из носка короткий самодельный нож с кривым лезвием.
- Твоим ножом разве что... - остальную часть фразы Фостер прошептал Блохе на ухо.   
Тот побагровел, но уже через секунду разразился пьяным смехом.
- У тебя, я слышал, есть дочь, - вполголоса заметил чужак.
- Да! - отец хлопнул ладонью по столу и вскочил. - Ставлю ее! 
- Стоит ли она этих денег? - усомнился Фостер, рассматривая пропитую красную физиономию папаши.
- Хорошенькая. Зуб даю! Кровь с молоком.
Блоха обежал столы, тормоша за плечи других игроков, одни из которых были его клиентами, другие — собутыльниками.
- Парни, ну-ка скажите, хороша ли моя дочурка? 
Мужчины с гиканьем, дружно одобрили девицу. 
Но карта по-прежнему не шла к нему, и Блоха проиграл. Надеясь отыграться, он занял денег у хозяина таверны, но пришлось расстаться и с ними. Лицо чужака всю игру оставалось непроницаемым. Выигрыш его, казалось, нисколько не трогал.
Когда Блоха в отчаянии уронил голову на руки, Фостер забрал свои деньги и раньше обычного вышел из-за стола:      
- Сегодня ночью я буду ждать твою дочь на пристани.
- Чертова старуха! Родила мне всего одну дочь, - злым голосом пробурчал Блоха.
Следующим вечером Блоху в таверне не видели.
- Жена прибила или надрался со своими дружками, - решили остальные. 
Фостер сидел на том же месте и наблюдал за игрой других.
Около одиннадцати в таверну вбежал разъяренный бородач с ножом в руках. Это был товарищ Блохи и самая горячая голова из рыбаков. 
- Что ты сделал с ней, а? Расскажи нам! - заорал он, уставившись на Фостера.
Он остановился посреди зала, оглядел всех безумным взглядом и сказал:
- Дочь Блохи убила себя. Мы только что вытащили ее из моря. Тело запуталось в сетях. 
Разносившая напитки девица уронила поднос на пол.
Фостер продолжал сидеть в расслабленной позе. Бородач подскочил к нему: глаза у него были воспаленные, а дыхание отдавало гнилыми овощами.
- Что ты сделал? Признавайся, что...
Но под прямым ледяным взглядом бородач отвел глаза и поплелся к стойке, где до самого утра заливал вином ужас от увиденного на берегу.   
  В субботу город оделся в яркие шелковые ленты и, вооружившись барабанами,  скрипками и флейтами, зазывал к себе на праздник. Смельчаки изображали мишень для  метателей ножей, силачи, красуясь перед своими спутницами, лупили огромными кувалдами, голодные отъедались на месяц вперед возле заставленных блюдами и вином столов.
Лелита шла по главной площади с родителями, через силу улыбаясь встречным. Ее отец  был кузнецом, и все в городе его знали. Раскланиваясь с отцом, мужчины восхищенно оглядывали ее точеную фигурку, но на нежном лице, обрамленном черными шелковистыми волосами, им было не найти ответного интереса.   
- Мама, зачем ты заставила меня надеть это ужасное платье? - не выдержав, спросила Лелита.    
- Что ты дуешься, дочка? Ты у нас красивая, чего же это скрывать? - сказал отец. — Смотри, какой праздник закатили. Твои подруги вовсю веселятся. И ты пойди потанцуй.   
Отец увел мать смотреть на заморскую белую кобылу, которую привезли на продажу в их город. А Лелита осталась одна у танцплощадки, где с кавалерами кружились ее подруги. Несколько молодых мужчин в сторонке не спускали с нее масленых глаз, а она, нарочно задрав нос, рассматривала утопающий в тучах шпиль городской ратуши.   
- Если солнце не упадет на землю, через тридцать секунд тот франт с лицом цвета гангрены пригласит тебя на танец, - произнес совсем рядом бархатный мужской голос.   
Лелита покосилась вбок — справа, опершись на стол, стоял незнакомец в черной шляпе.    
- Отсчет начался, - сказал он, не глядя на нее. 
От стайки гомонящих молодых мужчин отделился прыщавый юноша и резвым шагом направился к ней. Лицо его из-за воспаленной кожи и правда казалось немного фиолетовым. Это был сын гробовщика, самого преуспевающего в городе человека.
- Я не хочу с ним танцевать, - взмолилась она. - Пожалуйста. 
Когда до Лелиты оставалось не больше двадцати шагов, незнакомец выступил немного вперед и, заслонив ее от франта, подал руку. Лелита приняла ее, и на глазах неудачливых кавалеров он вывел девушку на середину площадки.
- Что теперь? - спросила она, продолжая наблюдать за прыщавым.
- Теперь мы будем танцевать, - сказал он и легонько прижал ее к себе. - Хватит следить за этим олухом!
Это был почти приказ, но она подчинилась. Ресницы взлетели вверх. Она посмотрела в его лицо, опустила глаза, но тут же снова подняла. Так продолжалось несколько секунд, пока он не рассмеялся.
- Ты меня смущаешь, - сказал он.
Лелита закусила губу и уставилась в широкую, как забор, спину танцующей по соседству рыжей дочки конюха. Но одна рука незнакомца лежала у нее на талии, а другая сжимала пальцы, и она не могла думать ни о чем больше.
На вид ему было больше сорока, от уголков глаз расходились тонкие морщинки, в бакенбардах серебрилась седина. Он вполне мог быть ее отцом или знакомым ее отца. Но ее это почему-то не отпугивало, потому что никто и никогда за ее коротенькую жизнь не смотрел на нее таким огненным взглядом.
Лелита не заметила, как оркестр перестал играть, и они снова оказались у подножия лестницы.
- Мы еще станцуем, - шепнул он, отпуская ее руку.
- Мой отец идет, - она указала на нескольких мужчин, окруживших редкой красоты белую лошадь. Они приближались, громко споря и хлопая ее по бокам, а отец держал кобылу под уздцы. Лелита подбежала к отцу — щеки ее горели румянцем:
- Ты купил лошадь?
- Что ты, дочка! Она стоит как вся моя кузница с домом в придачу. Ее новый хозяин попросить меня подковать ее.
Отец потрепал Лелиту по щеке:
- А ты чем занималась? Нашла, с кем потанцевать?
- Да, он там...
Лелита, было, повернулась к тому месту, где стоял загадочный джентльмен, но там уже, поджидая ее, переминался сын гробовщика.
- Я устала. Давай я отведу лошадь домой, а вы с мамой еще повеселитесь. Она так хотела на этот праздник, - соврала Лелита. 
Она забрала у него поводья и неспешно пошла с кобылой прочь от шумной площади. Улицы были пусты, и стук копыт отдавался гулким эхом. Лелита поймала себя на том, что улыбается сгорбившимся черным спинам домов, и камням под ногами, и холодному ветру.
- Надо будет расспросить отца про... Ой, я ведь даже не спросила его имени.
На цыпочках, словно боясь разбудить объятый тишиной дом, она прошмыгнула в свою комнату. Ветер трепал створки открытых ставен. После того как из кузницы украли несколько сделанных отцом на заказ вещиц, Лелита боялась, что воры влезут к ней, и запирала ставни перед сном.
Но спать не хотелось. Хотелось танцевать, и она, раскинув руки, стала кружиться. И вся комната завертелась, как в калейдоскопе. Нечаянно, краем глаза, она заметила в углу комнаты темный силуэт. Испугавшись, Лелита прижалась к стене и только чудом не закричала.
На стуле, погруженный во мрак, сидел мужчина. Это был тот самый человек с праздника, только без шляпы. Шляпа лежала на краю ее кровати.
Девушке из порядочной семьи, каковой была семья Лелиты, следовало немедленно позвать на помощь. И ни секунды не оставаться наедине с мужчиной. Но разве можно так поступить с ним... 
Лелита не знала, как быть. И она сказала первое, что пришло на ум.
- Если отец увидит вас здесь, он заставит вас на мне жениться.
Он засмеялся приятным грудным смехом и закинул ногу на ногу.
- А ты не рвешься под венец, как другие девушки. У тебя нет возлюбленного? 
- Нет. У моих подруг женихи все такие грубые и... От них противно пахнет рыбой или навозом. И ко мне такие же ходят. Как представлю, что...
Лелита заставила себя замолчать, чувствуя, как к лицу приливает жар. Он отодвинул стул и подошел к ней на то же расстояние, что разделяло их во время танца.
- Тебя когда-нибудь целовал мужчина? - спросил он.
Лелита едва заметно качнула головой, а показалось, что качнулся под ногами пол.
- Посмотри на меня, - попросил он.
И когда она подняла на него растерянный взгляд, он коснулся губами ее испуганно сжатого рта. Сильные руки обхватили талию, и девушка оказалась полностью в его власти... Ей чудилось, что она проваливается в пустоту, где уже ничто неважно, ничто, кроме вечного кружения в горячих волнах.
...Внизу, в кузнице, громыхнула железная дверь. Отец громко откашлялся и с кем-то заговорил.      
- Они вернулись, - прошептала Лелита, не отрывая взгляда от прозрачных, с влажным блеском глаз.
- Все еще не хочешь, чтобы я на тебе женился? - спросил он, пряча улыбку в уголках глаз.
Снаружи, у дверей комнаты, послышались шаги. Каждый вечер перед сном мать приходила обсудить важные события дня. И, уж конечно, сегодня, узнав от отца, что Лелита танцевала с мужчиной, она не успокоится, пока не выпытает все подробности.
Короткий смелый поцелуй снова обжег ее губы, и она осталась одна в комнате.
В ответ на все назойливые расспросы матери Лелита хладнокровно солгала о чудесном танце с прыщавым сыном гробовщика. Нет, он не позволял себе лишнего. Да, он был очень мил и предложил проводить до дома, но у нее уже была лошадь. Мать была так счастлива, что всю ночь не давала отцу уснуть рассуждениями о предстоящей свадьбе.
- К дочке кузнеца примериваешься? - с ходу спросил Блоха, стоило Фостеру вновь появиться за карточным столом. После смерти его собственной дочери он совсем опустился: играл и пил, пил и играл, но, к удивлению других, ни разу прилюдно не обвинил чужака в своих бедах.   
После танца Фостера и Лелиты на празднике сплетники в штанах вовсю мусолили имя девушки в пьяных разговорах.
- А не видать тебе девчонки! Вот что! Кузнец уже с гробовщиком сговорился, что отдаст дочку за его сынка, - продолжал Блоха. - И выиграть ее в карты не сможешь — не любит он это дело, а так ее тебе ни в жизнь не отдаст.
Ни с того ни с сего Блоха ухватил за цепочку на шее Фостера и вытащил из-под рубашки серебряную подвеску, изображающую диковинный символ:
- Посмотрите, люди, что у него на шее-то болтается! Дьявольский знак!
Фостер отдернул цепочку и с плеча ударил Блоху кулаком в лицо. Тот отшатнулся — кровь хлынула из носа. Все вскочили из-за стола. Но никто из товарищей не решился встать на защиту Блохи. Его успокоили и вывели из таверны.
С кем бы Фостер ни садился за стол, удача не отходила от него ни на шаг. «Да у него в руках пять тузов!», «Мошенничает, не бывает так, чтобы всегда выигрывать», «Шулер и проходимец», - завистливо перешептывались проигравшие. Хозяин заведения пристально следил за каждым движением счастливчика, но подвохов не замечал. В карты к другим Фостер не заглядывал, лишних карт из рукава не выбрасывал и вообще в последнее время был уж слишком рассредоточен, будто тяготился их веселой компанией.
В один из вечеров проучить развязного чужака взялся сын гробовщика. Карманы его звенели золотом, а самоуверенности было и того больше.
- Как поживает Лелита? - невзначай спросил Фостер, делая ставку.    
- Моя невеста прекрасно поживает, если вы спрашиваете о ней, - надменно ответил он.
Губы Фостера растянулись в холодной усмешке:
- Любовь такой девушки дорогого стоит.
В этот раз игра шла очень жестко, и Фостер даже несколько раз встревоженно смотрел на стол. За два часа юноша остался с одним золотым в кармане. 
- Ты это сделал нарочно, да? Чтобы я не смог жениться на Лелите? - горячился он, брызгая слюной. Прыщи его от натуги становились бордовыми.   
Но Фостер не желал слушать глупые обвинения мальчишки. Он собрал выигрыш и раньше обычного попрощался с благородным собранием картежников.
Жил Фостер на другом конце городе — занимал комнату в трактире «На краю». Самая короткая дорога туда от старого порта вела через заброшенный пустырь, среди старых сараев и брошенных после пожара домов.
Там Фостера с его богатством и подстерегли разбойники. Двое в масках вышли из темноты прямо перед ним, еще один подкрался сзади - по горлу скользнуло лезвие ножа... 
- Отдавай золото, а то останешься здесь навечно, - грубо потребовал один из них.
Фостер вытащил из карманов два мешочка с монетами и бросил их на землю. Его немедленно связали толстой веревкой и запихали в полуистлевший сарай. В суматохе никто из них не заметил, как в темноте к ногам пленника упал нож с кривым лезвием...   
Двое разбойников, осатанев от золотой лихорадки, начали рвать добычу на части, а третий только злорадно гоготал пьяным голосом.
- Давайте убьем его! - предложил тот, что первым бросился на деньги. - Он нас видел. Наверняка узнал.
- Он здесь чужой, не знает наших порядков. Куда ему идти? - возразил второй. Голос его казался Фостеру очень знакомым.
- Ты его плохо знаешь, - подключился третий. - Он очень хитрый. Мы сядем, парни. Сядем, если не зарежем его сейчас.
- С чего это ты таким жалостливым стал? Он твою дочку не пожалел, - желчным голоском сказал первый.
- Она сама в море кинулась, чтобы не идти к нему. А он-то ее и в глаза не видел. Оговорил я его... - признался второй.
- Хватит нюни распускать, - приказал третий. - Раньше мы свидетелей не оставляли.
Все трое обернулись к сараю...
- Господин Фостер, ваш чай! - в комнату постучали. Хозяин трактира вошел с подносом и поставил его на край стола.
Фостер с напряженным лицом сидел перед горкой наброшенных вразнобой купюр и раскладывал их в стопки. Он промычал что-то вроде «спасибо».
Под ногами хрустело — пол был усыпан мелкими осколками белого и зеленого стекла. Хозяин только укоризненно крякнул. Лишних вопросов постояльцам он не задавал, особенно если они просили лучшую комнату и платили двойную цену.
- Я люблю чай с молоком по утрам и одиночество, - сказал загадочный мистер Фостер при знакомстве. - Если мне не будут досаждать, ты получишь вдвое больше, чем стоит эта конура.
Фостер вел замкнутую жизнь. По вечерам уходил в город, возвращался под утро и спал до обеда. Гостей к себе он не водил, с другими постояльцами общался лишь кивком головы, отказывался от общества девиц и почти не ел.   
- Вы слышали, господин Фостер, на старой дороге опять объявились разбойники.
Фостер сделал несколько больших глотков из чашки и поморщился:
- У тебя испортилось молоко. Так что там на старой дороге? 
- Вчера ночью там была заварушка. Знаете Блоху, портного с Драконьего переулка? Он шел мимо и услышал ужасные крики. Говорит, еле ноги унес. Уж точно кого-нибудь пристукнули.      
- Принеси мне другой чай, - попросил Фостер. 
Прибирая посуду, хозяин увидел среди рассыпанных на столе мелких монет перстень в виде свернутой в клубок змейки.
- Откуда у вас этот перстень? - воскликнул он, позабыв о приличиях.
Восемь лет назад овдовевший трактирщик решил расшириться - построить гостиницу и конюшню. Денег не хватало, и он заложил в ломбард несколько украшений. Среди них был перстень в виде змейки.
- Я нашел его по дороге, вчера или пару дней назад, - безразличным голосом бросил Фостер. - Можешь взять его себе, если тебе нравится.
Не веря своему счастью, трактирщик поклонился и побежал готовить новый чай. Пальцы у него растолстели, и втиснуться в кольцо теперь мог разве что мизинец.
Фостер резко отшвырнул от себя сложенные денежные пачки - купюры взлетели, опадая хаотичным дождем. Ненависть, ярость и презрение - чувства, которые распаляли его душу, питали ее и подтачивали одновременно, отступили во тьму. Он не мог ничего поделать — мысли о Лелите туманили рассудок, парализовали волю. Ни игра, ни вино, ни деньги, ни битва не могли заменить запаха ее волос.
Осенние вечера — союзники счастливых любовников, спускаясь на город, первым делом накрывали укромные уголки садов и городские подворотни. Играть сегодня Фостер не хотел, он ждал, когда улицы окончательно затянет мглой.
Лелита лежала на кровати и писала. Она начинала уже трижды, но все выходило не так. С каждым разом слова в письме становились все смелее. «Умоляю вас, вы не можете исчезнуть, - выводила рука. - Если мы не увидимся...
- ...я сойду с ума...» - прозвучало в тишине, будто кто-то прочитал в ее мыслях. 
Лелита вздрогнула и неловким движением разлила чернильницу. Это был его голос. Уже во второй раз он появлялся в комнате совершенно непостижимым образом, как в сказке.
 - Прости, - он поднял ладони вверх, - возможно, это письмо предназначено не мне...
Он откинулся на подоконнике, согнув одну ногу в колене. Выхваченный из темноты лунным светом, его силуэт казался ей нарисованным в окне.
- Я искала вас, бродила по городу, преследовала черные шляпы, но они оказывались не  вами, - ее слова звучали горькой укоризной. - А вы так запросто...
- Задуй свечу, - сказал он. 
Она послушалась. Комната погрузилась во мрак. Слушая ее тяжелое дыхание, он боролся с искушением рассечь круг, который сам вокруг нее и очертил. Разве когда-нибудь он дарил что-то кроме смерти? Звезды давно позабыли, как освещать его грешный путь.   
- Отец хочет выдать меня за сына гробовщика, - Лелита заговорила непривычно быстро, словно боялась, что ее слова могут превратиться в тех, чьи имена она называла. - За того, с танцев, помните? Он ходит за мной, как коза на веревочке, и рассуждает, сколько у нас будет детей.
- Я знаю, что ты хочешь услышать от меня, но в жизни не бывает сказок, - сказал он. - Долговязый и прыщавый получит свое счастье. Отец отдаст ему твою руку, и он выпьет тебя до дна.
- Нет! - закричала Лелита. - Увезите меня отсюда. Вы все можете, я чувствую это. 
- Хочешь, чтобы я взял тебя с собой? - хмыкнул он. - И что же ты будешь делать со мной в одной комнате?
Его вопрос заставил ее покраснеть до ушей:
- Тогда зачем вы сейчас здесь? Что будет дальше с нами?
- Зачем, скажи, знать больше большего? Разве того, что сейчас, тебе недостаточно?
Почувствовав на своем лице его обжигающе дерзкий взгляд, Лелита тут же опустила голову. Нет, она решительно не понимала, как с ним разговаривать. Но еще более невероятным было то, что она до сих пор не выставила его обратно за окно.
- Мне надо знать, - выдавила она, стараясь говорить как можно увереннее. 
- Ты будешь ненавидеть меня. Как никого и никогда, - сказал он. - Сделай то, о чем думаешь, что должна — прогони меня. Давай покажи свою женскую гордость. Скажи, и я исчезну — а ты будешь жить как раньше.
- Ненависть - страшный грех, - сказала она, едва не срываясь в слезы. - Я не собираюсь вас ненавидеть. И вы, я знаю, не причините мне зла.   
- Твой цвет — белый, а я под черным флагом. Ты наполнена светом, а я приношу боль и смерть. Ты пойдешь по ступеням вниз и поднимешься к облакам. А я, шагая вверх, лечу в пропасть.
- Но тогда, значит, мы падаем навстречу друг другу, - сказала она. 
Он мягко спрыгнул в комнату и подошел вплотную к ней, так что его ноги коснулись ее коленей. По всему ее телу пробежала приятная дрожь, а сердце стало биться так громко, что она боялась перебудить родню. Легким движением руки он приподнял ее подбородок. Глаза ее блестели застывшими слезами.
- Какая чарующая ночь... Думаю, сегодня многие не устоят перед искушением, - прошептал  бархатный голос.
Лелита поднялась, и ее неровное дыхание коснулось его белого, без единой кровинки лица. Длинные безучастные пальцы скользнули по ее послушным губам, словно он хотел смахнуть мешавшую прядь волос.
Внезапно он отпрянул от нее. В один прыжок оказался снова на подоконнике. Перед тем как соскочить вниз, он бросил небрежно:
- Послушайся отца, Лелита.
Когда он исчез, воздух стал как будто легче. Лелита заперла ставни и легла, но до зари ее не оставляло ощущение, что кроме нее в комнате кто-то есть. Повсюду на стенах ей виделся плутовской прищур прозрачных изумрудных глаз и изломанные в усмешке губы.
Утром мать обнаружила ее в постели в сильном приступе горячки.
После неудавшейся попытки ограбления на заброшенном пустыре Блоха немного помутился рассудком. Другим он рассказывал, что стал случайным свидетелем расправы и что чудом сумел спастись. А себе боялся признаться, что Фостер не только узнал его под маской, но и нарочно отпустил. «Почему он не убил меня, как тех двоих? Для чего сохранил мне жизнь?» - спрашивал себя Блоха и трясся от малейшего шороха. Тела подельников на пустыре не нашли, не осталось даже следов ботинок или крови. Будто и не было ничего. От страха он пил больше и больше, пока проклятый чужак не начал мерещиться в каждом прохожем.   
- Слушай, а ты не брешешь нам? - спрашивали, посмеиваясь, его в таверне. - Выдумал, небось, ограбление. А твои дружки теперь у развилки трех дорог путников стерегут?
- Клянусь, видел! - таращил глаза Блоха. - Все, как говорю, было.
- Так где же тогда они? Не убиты и за столом их с нами нет.
Розыски не дали никаких результатов — и Блоха придумал подослать к Фостеру «дурачка» Дункана. Рыжеволосый конюх-крепыш с отвисшей губой был ужасно приставучим и одолевал глупыми вопросами всех, кто бывал в таверне. За ценные сведения ему платили золотом. Но кому придет в голову подозревать в соглядатайстве такого, как он?   
Дункан подсел к скучающему Фостеру и предложил угостить его «отменным пойлом».   
- Я слышал, на тебя третьего дня напали разбойники и забрали весь выигрыш, - ни с того ни с сего спросил он.
Фостер удивленно вскинул брови. Но удивил его даже не сам вопрос, а то, что Дункану пришлось выпить почти две бутылки, чтобы отважиться на него. 
- Толпа любит выдумывать всякие небылицы. На твоем месте я бы им не верил, - ответил Фостер. 
- И все же? - настаивал Дункан. - Украли у тебя золото или нет?
Немытая всклокоченная голова его тряслась над столом. Макая пряди волос в тарелку, он вскидывал их, и капельки жира разлетались на все вокруг. Фостер, едва сдерживая отвращение, смахивал их со своего сюртука, но продолжал поддерживать любопытную беседу.
- На меня никто не нападал, стало быть, и деньги со мной. А что до нечестного заработка, то по мне вооруженный ножом сорви-голова лучше малодушного стукача, - подмигнул Фостер.   
В глазах Дункана мелькнул ужас, по спине прокатилась ледяная волна, его жалкую душонку будто пришпилили острой булавкой. Как ужаленный, он оттолкнул от себя бокал и выбежал из-за стола. 
Завидев на пристани праздно шатавшегося Блоху, Дункан вцепился в него и потащил за лодочный сарай.
- Это он! Он точно их убил! Это страшный человек! Я к нему больше не пойду. И ты не ходи. Он погубит нас всех.
Лелита вошла в полутемную комнату. Здесь пахло талым воском и мужскими духами. Мебели было совсем немного – платяной шкаф, заваленный бумагами круглый стол, стул, глубокое низкое кресло, из-за резной ширмы выглядывал угол большой кровати. Он полулежал в кресле с бокалом вина и рассматривал, как играют кроваво-красные отблески в свете горящих свечей. Из-под наброшенного на плечи бархатного сюртука небрежно свисали полы белой шелковой рубашки.
- Эй, кого там еще принесло? - раздраженно рявкнул он, приподнявшись в кресле.
Лицо Лелиты вмиг вспыхнуло. Она попыталась нащупать за спиной ручку двери, надеясь сбежать, пока он ее не узнал. Но его голос заставил ее остановиться. 
- Кто пустил тебя ко мне? - спросил он также грубо.
Она отбросила капюшон на плечи. К свеженькому личику прилипли мокрые волосы. По лбу и щекам еще сбегали струйки воды. 
- Я заплатила хозяину постоялого двора, - призналась она, – и он... Никто не знает, что я здесь.
- Мне нет дела до других. Им все равно, жив я или валяюсь с перерезанной глоткой. 
Стекло громко звякнуло об деревянный стол. Поглядывая на нее, он подошел к двери и повернул ключ в замочной скважине.
- Скажи, что будет, если я попрошу тебя... остаться?
По его холодным глазам она поняла, что теперь никакие заклятия не помогут ей. Нетвердой рукой он скинул сюртук. Расстегнутый ворот рубашки обнажал его еще молодую шею, которую обтягивал черный шнурок с каким-то загадочным символом.
- Я ведь совсем не ангел, Лелита. Тебе не страшно?
Да, я боюсь, что не слишком хороша для тебя, я боюсь, что через минуту ты расхохочешься и выставишь меня за дверь, я боюсь, что с последними каплями дождя проснусь в своей комнате одна... - ее глаза все рассказали ему уже давно.
Не дав ей ответить, он больно стиснул ее запястья и прижал к стене.
- Прости, если я буду немного груб.
В дешевой золоченной раме висело старое зеркало с трещиной посередине. И отражая их вместе, оно делило каждого надвое...
…Он толкнул створку окна, чтобы влажная прохлада остудила раскаленный воздух комнаты. Лелита смотрела на него туманным взглядом. Внутри ритмичным биением отдавался его волнующий, властный голос. Сколько раз он рвал тонкую нить? Какие берега открыл ей в танцующих языках огня? Когда стер в крошку холодные звезды, чтобы облегчить боль от ран? До прихода солнца ночь деликатно приберет все тайны в свой лаковый саквояж.      
- Ты должна уйти, - сказал он, обернувшись к ней. - Больше мы не встретимся.
- Я в чем-то виновата? За что ты меня наказываешь?
Лелита бросилась на колени, сжимая его твердые ладони дрожащими руками. В дымном полумраке его безмятежное красивое лицо снова стало отстраненным и чужим.
- Я предупреждал. Тебе не следовало приходить... Ты ведь знала, что я не отпущу тебя.   
Судорожные рыдания не вырывались из ее груди, слова застревали в горле. Он силой поднял ее с колен, на секунду удержав пальцы:
- Не надо. Не оставляй мне свое сердце, - сказал он. - Меня не научили чем-либо дорожить. Я потеряю его в пути.
Вскрикнув, она вырвалась и выбежала из его комнаты.
- Лелита! 
Звонкий воздух утреннего сумрака разносил по пустынным улицам стук ее быстрых башмачков. Не чувствуя земли, не видя дороги, она билась в каменных тисках города, как ослепленная птица. Стоявший в дверях хлебной лавки булочник окликнул ее:
- Лелита! Куда ты несешься, шальная девчонка? 
- Лелиты больше нет, - прокричала она на бегу, встретившись с ним коротким взглядом.
- Как так? - удивился булочник. - А ты кто ж тогда?
Она и сама не знала. Ни сердца, ни имени у нее больше не было. Сердце он забрал в первую же встречу, а легкое, как ветер, имя, само осталось с ним, чтобы снова и снова рождаться на его губах и звучать его голосом.
Тем же вечером отец принес в дом дурные вести. На северной дороге, что ведет из города, обнаружили убитым постояльца трактира «На краю». Незадолго до этого он расплатился с хозяином и попрощался.
- Его ударили ножом в грудь. Восемь раз. Кого-то он здорово разозлил. В таверне говорят, что за две недели в городе он выиграл в покер целое состояние. И ни разу не проиграл. А еще говорят, - отец наклонился к середине стола, словно боялся, что их подслушают, - что он сам прикончил двоих разбойников, которые хотели его ограбить. И улику нашли — он снял с одного из них перстень и подарил хозяину постоялого двора. Вот простофиля!
Теперь Лелита знала, что сегодня погибло и ее сердце - раскололось о камни мостовой или утонуло в раскисшей грязи проселочной дороги.
На шелковых простынях постелили брачное ложе Лелите и ее молодому супругу. Пол был усыпан розовыми лепестками, не меньше сотни свечей горели для них, показывая  пример, как должно сгорать любящим сердцам. Сын гробовщика мирно сопел на вышитых вензелями подушках — сладкое вино нежно баюкало его в своих объятьях.       
Лелита, шурша подвенечным платьем, спустилась по лестнице и, тихонько притворив за собой дверь дома, вышла в сад.
- Он проснется? - спросила она у того, кто стоял в темноте под вишней.   
- Как хочешь, - ответил бархатный голос.
- Что будет дальше с нами?
- Зачем, скажи, знать больше большего? - улыбнулся он, и Лелита взяла его за руку. - Разве того, что сейчас, тебе недостаточно?
Скрипнула новенькая садовая калитка, дорожка опустела.   
- А ты говорил, что в жизни не бывает сказок...
- Так это в жизни...