Ноль Овна. Астрологический роман. Гл. 12 ред
Да, они были, скорее, братьями, чем друзьями – родственников приходится терпеть, даже если они тебе противны. Розен умел восхищаться и умел доверять, с Вием же оба этих сценария не работали – виевы цинизм и коварство не оставляли шанса розеновскому идеализму. Зато розеновская наивность периодически давала Вию повод товарища опекать. На протяжении их совместного отрочества и юности он предпринял несколько успешных попыток приобщить Германа к таинствам «взрослой» жизни, и это не то, о чём Розену хотелось бы вспоминать.
Однако детство прошло и в розеновском словаре появилось циничное слово «эффективность». Тогда-то он и оценил по достоинству виеву небрезгливость и умение с медицинским бесстрастием погрузиться в любую человеческую грязь. Вий будто вырастал из хтонических глубин, чьё фундаментальное значение нельзя оспорить и которые невозможно постичь рассудком – в них можно только раствориться и так, став их частью, почуять их суть.
Счастье, на самом деле, что Вий работает на Контору. Розен думал теперь, что сегодняшняя их встреча оказалась на редкость удачной – кажется, писателя можно сбрасывать со счетов. А это приближает нас к победе. Не так ли?
***
Дождь за окном не прекращал своего жестяного капельного звона: то ровного, монотонного, то виртуозного – синкопами. Куда ушла вся красота сентябрьская? На неё словно сизое покрывало набросили – чтоб не промокла. И всё этим голубиным цветом окрасилось, и воркованием струйным убаюкалось.
Гранин давно задремал бы – дождевая сонная инъекция, как нефтяное пятно по воде, расползалась в мозгу, и было так хорошо, спокойно. Если бы не Розен. Тот трещал постоянно, смеялся взахлёб, как ненормальный, шелестел страницами, блестел лихорадочно глазами. Лихорадочным же румянцем горели его скулы, безумные жесты рвали в клочья воздух, который – вот ей же ей! – потрескивал вокруг Розена опасным электричеством. Гранину даже показалось пару раз, что пахнет палёным, но он себе не поверил и принюхиваться не стал.
Розен сходил с ума над текстом «Трансёрфинга», которым маякнули ему подследственные виртуальные друзья, намереваясь научить его управлять своей жизнью.
– Послушай, нет, ты только послушай! – безудержно смеялся Розен, склоняя голову к гранинскому плечу, чтобы повсхлипывать в мягкую ткань его выношенного до домашней уютности пиджака. – Человек нисколько не стесняется приписать себе изобретение велосипеда! А заодно огня и колеса! «Вы не могли нигде слышать или читать о том, что я собираюсь вам рассказать. Поэтому готовьтесь к неожиданностям…», – нараспев читал Розен и снова заходился припадочным мелким смехом, глуша истерику в гранинский воротник.
Гранин никак не протестовал против розеновской непосредственности, но принимал её с любовным смирением. Он просто сидел рядом и позволял впавшему в истерию Розену, слюнявить свой любимый пиджак и вытирать слёзы восторга о своё плечо.
– Ну, как так можно? А? Нет, ну скажи мне! – трепал его за лацканы Розен. И бессильно падал лицом в плотную костюмную ткань, которая поглощала его стон. – Это ж он теперь может на Контору в суд подать? – в шутовской панике ахал он. – За то, что столько тысяч лет пользовались пиратским контентом, автору ничего не платили…
Впадал в прострацию Розен также внезапно, как и взрывался восторгом. Поэтому когда он затих, умостившись по-девичьи головой на гранинском плече, тот нисколько не удивился – только глаза скосил, чтобы проверить, не мусолит ли Розен его воротник, потому что привычка тянуть в рот в минуты задумчивости всё, что ни попадя, у того определённо была.
Розен отреагировал на его взгляд, встрепенувшись.
– Он и с евангелистов при желании может материальную компенсацию стрясти, – вдохновенно продолжил он, обжигая экстатическим шёпотом гранинскую щёку. – Представляешь? Спаситель-то на авторство, по счастью, не претендовал… «Где богатство ваше, там будет и сердце ваше»; «Царство Небесное внутри вас есть»… Это только навскидку. А если с карандашом в руках Евангелие прошерстить… Как ловко они замаскировали зеландовскую мысль! Ну, вот эту, что принц и нищий по одной улице могут идти, но живут при этом в разных реальностях. А буддисты и китайцы сколько у него натырили! Про то, например, что борьба создаёт дополнительную вибрацию. Кастанеда вообще всё сплагиатил! И про Намерение, и про энергетическую основу реальности, и про точку сборки, которая разные миры собирает, в зависимости от того, где фиксируется. . А суфии? А Шри Ауробиндо? Все Зеланда обобрали! А Даниил Андреев с эгрегорами? Которые, оказывается, маятники и все со знаком «минус». А Конторе вообще кирдык – столько времени карты клепала, настройками баловалась...
Розен вдруг сорвался с места, оставив Гранина сидеть одного на диване, обогнул гранинский стол, плюхнулся в его имперского стиля кресло и принялся рыться в выдвижных ящиках.
– Что ты ищешь? – благодушно поинтересовался Гранин, понаблюдав пару минут за этой бурундучей вознёй.
Розен собрался было ответить, но вдруг застыл.
– Что это? – с беспредельным изумление на нежном своём лице он предъявил Гранину собственную фотографию, которую откопал в верхнем ящике стола.
– Это… ориентировка, – честно ответил Гранин, напряжённо выпрямляя спину – розеновская реакция на находку ему не нравилась.
– Ты меня в розыск, что ли, объявлять собирался?!
Розен стремительным шагом вернулся к дивану и присел перед Граниным на корточки, потрясая зажатой в руке фотографией. Он требовательно смотрел на Гранина снизу вверх и глаза его сверкали нешуточным гневом.
– Да нет же, – наморщил лоб Гранин, цепляясь беспомощным взглядом за пуговицы на розеновской рубашке и, покрасневшие от холода, остро выпирающие костяшки пальцев на розеновских руках. – Это Служба Безопасности. Они о тебе информацию собирали.
– Но ты же у нас и есть глава Службы Безопасности! – возмутился Розен. И нахмурился сурово. – Значит, так: чтобы это, – он повернул фотографию изображением к себе и потыкал в него для наглядности пальцем, – под стекло, в рамочку и на стол. Не желаю быть твоим маленьким грязным секретом. Ясно?
– Гера, ты чего? Каким секретом? – силился поспеть за вывертами розеновской мысли Гранин.Сердце его при этом заколотилось, набирая самолётные обороты – Розен же шутит? Или… не шутит?
Розен в ответ засмеялся колокольчато и ткнулся лбом в гранинскую коленку. Потом задумался ненадолго, сопя в колючую брючную ткань.
– Таким, что придётся-таки тебе на мне жениться, – ехидно сообщил он, садясь на пятки. – Один фигурант мною сегодня уже обезврежен. Я его карту соседям отнёс. Надо думать, они с ним миндальничать не станут.
– Не станут, – сдержанно согласился Гранин, следя за Розеном сочувственным внимательным взглядом. – Так ты за этим туда ходил?
Розен молча кивнул – получается, что за этим.
К дождю за окном добавился ветер. Он швырнул дробно горсть бисерных капель в стекло.
– Не переживай, Гер. – Гранин дотянулся до розеновского плеча и потрепал его ободряюще. – В писателе этом столько насилия, что остального не видно. Это, знаешь, как капля чернил в чернильницу упала – никто ничего не заметил.
Розен покивал, избегая встречаться с Граниным глазами.Он всё ещё не был уверен, что писатель заслуживает уготованной ему участи. Может, всё-таки удастся Вия обыграть и обезвредить фигуранта иным способом?
– Так что там с трансёрфингом?
– Тебе для отчёта? – хмыкнул Розен, поднимаясь с пола и небрежно отряхивая брюки.
– И для отчёта тоже, – вынужден был признать Гранин.
Розен плюхнулся рядом с ним на диван, вдохнул поглубже, как перед декламацией… и засмеялся.
– Пиши, что он типичный китаец.
– В каком смысле?
– Даос.
– И всё?
– Ну, настройку свою транслирует – всё, как всегда. Громко пропевает свою карту – на весь свет. Настройка красивая, но… куцая. – Розен пощёлкал пальцами, подбирая слова. – Он как щенок в корзинке: хочет выбраться, корзинку переворачивает, она его сверху накрывает – и снова он в корзинке. Понимаешь?
– И что – ни слова об опасности очередного вольнодумства для мирового порядка? – с нежностью оглядел его Гранин.
Розен сухо закашлялся смехом, сотрясаясь плечами. Сунул кисти рук под мышки, нахохлился, низко опустив голову, будто пытался спрятать нос себе за пазуху.
– Холодно здесь, – пожаловался он.
– Может, чаю? – забеспокоился Гранин. – Или… виски ещё есть.
– Какой к чёрту виски? Я похож на алкоголика? Может, у тебя одеяло или плед есть?
– Обогреватель могу взять внизу, в хозблоке.
Гранин с готовностью приподнялся, но Розен удержал его за рукав и усадил обратно.
– Ладно тебе. Завтра возьмёшь. Всё равно скоро домой. А насчёт опасности… Ну, какая, скажи, Конторе опасность от его открытия? Клиенты не переведутся – уверяю тебя. А порядок он и не нарушает – просто пытается его использовать. Только он смысла системы не понимает, потому что сух внутри, как старая дева – воображения ему не хватает, и размочить своё схематическое видение ему нечем. Вот и выходит у него какой-то детский конструктор, который и так, и этак сляпать можно. Без Любви-то оно всё едино.
– Герман, я не могу видеть, как ты мёрзнешь, – не выдержал Гранин. – Или давай домой, или, не знаю… давай, что ли, я тебя погрею!
– До свадьбы – ни-ни! – взвился Розен, отбиваясь от робких гранинских объятий. – Хочу домой, где горячая ванна, ужин и шерстяные носки с оленями.
– Тогда одевайся, – покладисто согласился тот.
– В мокрый плащ? Бр-р-р…
– Ну, давай я такси вызову, – растерялся Гранин.
Розен расхохотался, спрятав лицо в ладони.
– Господи! Я же пошутил, – умильно взглянул он на напарника. – Ты такая душка, Гранин. И кому ты только достанешься?
Гранин хотел было что-то ответить, но передумал и молча отправился собираться.
Свидетельство о публикации №218092400680