Комар

Добавлю-ка я немного криминала в свои тексты. Зачем? Да так, захотелось, тема просто замелькала внутри черепной коробки.

Сызмала если начать, то лет в пять помню, как мама шла с работы по деревянным мосткам к дому (мы там жили на чердаке) и выла в голос на весь околоток: вытащили из кармана всю зарплату. То есть не всю, а половину – 150 рублей; вторую половину вычитали за недостачу, которую сделал кто-то другой, но повесили всё на маму. Выходит, её обворовали не раз и не два, а многажды, поскольку чужую недостачу она выплачивала годами…

Жить было не на что, и мама, поднимаясь по мурманской сопке к дому, собирала куски хлеба после пьянчуг и, сглатывая слёзы, жевала этот свой ужин.

А уж сколько меня обворовывали – не счесть! Одного вора мы, правда, в студенческом общежитии спугнули: ввалились в комнату, когда он складывал наши вещи в пикейное покрывало с кровати.

- Что вы здесь делаете?! – тупо вскричали мы.

В ответ он неразборчиво, гнусаво и шепеляво что-то промямлил, как глухонемой, и тут же вымелся из помещения.

У соседки Ольги (с другого курса) в сумке хранились деньги – зарплата целого стройотряда; сумка висела на гвозде над койкой. Раз вечером Ольга почему-то вытащила из сумки пачки денег и переложила их в тумбочку. Её однокурснице не спалось, и вдруг в середине белой ночи в комнату вошёл неизвестный, чётко снял сумку с гвоздя и бесшумно удалился. Отважная дева устремилась за ним; вор в коридоре потрясённо разглядывал пустую сумку, а потом бросил её и исчез.

Это было в Петрозаводске, а в Казахстане у меня в очереди в билетную кассу вытащили портмоне с деньгами, а что хуже всего – с журналистским удостоверением; потом его, правда, кинули на дороге, нашедшие добрые люди вернули мне красные корочки с вызолоченным словом «Пресса»…

В Целинограде, где я была проездом, моя сумочка висела на плече (большая ошибка!), в троллейбусе было почти пусто, и я удивлялась, почему меня сзади толкают, а это воровские ухватки – создавать видимость толчеи; кошелёк исчез, и мы все в троллейбусе даже видели вора, который выскочил на остановке и спокойно пошёл себе по улице.

Хорошо хоть со мною  были соседки-казашки по купе – мать и дочь. Они были забавны тем, что потом всю дорогу в вагоне до Уральска без устали рубились в карты, причём дочка, проигрывая, говорила матушке:

- Ну ты сволош!

Конечно, не всерьёз, вкрапления русских слов лишь добавляли смеха. Соседки между тем поили меня чаем с баурсаками и даже подарили рубль на билет в вокзальный видеосалон…

По пути из Киева в Харьков 25 рублей (из пятидесяти наличных) вытащил из моего кошелька, бывшего под подушкой (ещё одна ошибка!), парень-сосед и тут же позвал в ресторан на обед. А до этого соседки, женщины в годах, всё дивились: спит и спит, ничего не ест. Когда шли в вагон-ресторан, мне приспичило заглянуть в кошелёк, парень это увидел и прошипел:

- Только вякни – горло перережу!

Отправляясь в отпуск из Аркалыка в Москву, мы с сослуживцем Сашей остановили такси с водителем-армянином. Нас на заднем сиденье было трое, и вдруг шофёр берёт к нам четвёртого, явно соплеменника (помните про видимость толчеи?), выходим в аэропорту – кошелька со всеми отпускными деньгами нет, ладно билет на руках. Весь полёт мучилась: как попросить у соседа по креслу 15 копеек, чтоб позвонить друзьям из Домодедова; скажет: ага, слыхали мы эти сказки про неожиданную кражу в такси! Но копейки спокойно дал, а я потом мучилась уже с московским таксистом – ничего, довёз, а там уж друзья ему заплатили.

В казахстанском городе N в битком набитом трамвае услышала, как мужчина позади меня тихо сказал кому-то:

- Ну щас, скоро, уже нашёл…

И тут меня качнуло, я почти пробежала вперёд, а дома увидела аккуратный разрез на сумке – как раз там, где отпечатался большой кошель, обрадовалась: всё, слава богу, на месте, а денег там вообще было чуть. И только позже вспомнила: в отдельном кармашке лежали чужие тысячи, данные мне для покупки сапог одной знакомой!

Этот сериал с кражами длится, почитай, всю мою жизнь. Стащили довольно дорогие наручные часы из рюкзака на базаре. Свистнули кошелёк с деньгами прямо у подъезда дома; пришлось в автобусе симулировать честную пассажирку. Украли кошелёк в Доме радио; почти уверена, что сделал это вахтёр, под чьим присмотром оставалась сумка с кошельком. Помогавший с дровами цыган слямзил новые джинсы…

В разное время у нас крали с лестничной клетки панели ДСП, полуразобранный шифоньер из коридора, даже запечённые куриные окорочка - непосредственно из казана на кухне! Пару лет назад зимой какой-то азиат уже открыл топориком стеклопакет на даче, не ожидал увидеть меня, спрыгнул с сугроба, улепетнул, а я потом задним числом тряслась от страха: вдруг бы он залез в комнату, а я, ничего не подозревая, вернулась бы из душевой, тут он острым топориком как раз и…

Однажды собрались впятером с тверскими соседками, принялись вспоминать похожие случаи, получилось по пять - самых ярких - на каждую, всего двадцать пять на вскидку! Просто какая-то кутерьма воровства вокруг, воровской шабаш какой-то…

- Ну а что бы вы хотели? – заметил кто-то сведущий. – Поди на родине воров в законе живёте, здесь их настоящее кубло, а возле авторитетов сотни, если не тысячи карманников держатся…

И действительно: пришлось присутствовать на брифинге бывшего руководителя Тверского УВД генерал-майора Куликова, и тот сказал:

- Раньше у нас семь воров в законе было, а сейчас…

Тут почему-то Куликов упавшим голосом продолжил:

- Осталось всего четверо; двоих убили, один уехал…

Встрепенувшись, генерал повысил голос:

- Но мы внимательно следим, знаем о них всё!

Мы, простые жители, теперь тоже всё знаем о знаменитом по «Владимирскому централу» Саше Севере, то бишь Александре Северове, живущем в недалёкой деревне Кушалино, из его пространных телеинтервью. Правда, братва Севера временно раскороновала, но от этого как-то не легче…

Вся эта армия воров и воришек – люди невнятной породы; кажется, что у них просто мозги набекрень: хотят разжиться чем-нибудь и нажиться здесь и прямо сейчас. Думаю, в специфических условиях нашей страны корень проблемы – в тотальной нищете большинства народа. «Внизу» тащат по мелочам друг у друга, чуть повыше, на предприятиях и в организациях, бегут от налогов, что ведь тоже суть воровство, ну, а на самом «верху» воруют миллиардами – если не триллионами…  В этой связи вспоминается Юрий Деточкин из «Берегись автомобиля» - можно сказать, ангел, но всё равно – вор, и на суде он говорил о проходимцах:

- Ведь воруют! Много воруют…

А ещё вспоминается моя казахстанская сослуживица Баян – чудесная тихая женщина, умница, мать двоих сыновей, на которой был весь дом и муж-неудачник без работы. И вот Баян неожиданно призналась мне:

- Как я устала от постоянной нехватки денег, от нищеты! Ночью сегодня не могла уснуть, подумала: будь у меня автомат, вышла бы на улицу и стала косить всех подряд!

И это, напомню, милая, тихая женщина…

Нет, я, конечно, ни в малейшей степени не оправдываю воровство; я лишь, как говорили прежде, обозначаю проблему этого нашего всепроникающего, разъедающего, испепеляющего страну поголовного воровства…

Что характерно: настоящий разгул воровства прямо на улицах и средь бела дня именно в самых нищих странах Латинской Америки и Африки, в богатых странах Запада такого нет. Все мы также знаем, что в упомянутых нищих странах заодно наблюдается дикая коррупция, в том числе среди правоохранителей, в богатых она тоже есть, но много меньше.

Московский философ Александр Панарин высказывает, может быть, несколько спорную гипотезу: по нему, в грехах россиян, включая воровство, повинно… православие! Мол, православные с молоком матери впитывают заповедь: мирская жизнь – ничто, главное – жизнь вечная после смерти, а здесь, на Земле, лентяйничай, пьянствуй, греши себе на просторе, потом как следует помолишься – и все грехи спишутся… Не зря же в 19-м веке в ходу было присловье: «Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься». Это, дескать, исконное правило, оно касается и неверующих россиян, чьи предки ведь всё равно были православными. Иное дело западные протестанты: у них как раз на небесах засчитывают всё, что миряне делают при жизни, потому они и трудятся как безумные и стараются не грешить. Как знать, возможно, в этой панаринской гипотезе и есть некое зерно истины…

Ещё одно моё наблюдение над ворами и прочими негодяями. Раз в Казахстане с двумя подружками добирались из совхоза в Аркалык и голосовали на дороге. Стояла осень, дул пронизывающий ветер, мы основательно продрогли, и нас пожалел водитель встречного грузовика, позвал в кабину погреться. Мы оживились, благодарили, весело стрекотали, как вдруг заметили попутную машину. Подружки выбежали голосовать, я осталась в кабине, и тут добрый шофёр стал одной рукой рыться в моей сумке, а другой торопливо стягивать золотое колечко с моего пальца! Растерявшись, я даже не сопротивлялась, обратила лишь внимание на то, как преобразилось, посушело, село на кости лицо водилы, как размылся, заволокся, стал нечеловечески стеклянным его взгляд – взгляд безумца, преступника, убийцы…

К счастью, размахивая руками и радостно смеясь, к машине бежали подружки – нас брала попутка, а у «нашего» шофёра из-за волнения и спешки ничего украсть не получилось…

Бесплатно даю вот такую наводку: внимательно следите за лицом сомнительного незнакомца, причём безотносительно к его лукавым речам. Братцы, поглощаясь своей преступной идеей, мерзавцы – с т е к л е н е ю т! Нелишне также оглушительно кричать – как ночью я кричала в Сочи, когда меня потащил за кипарисы потенциальный русский насильник. Ещё дважды отбилась от сильно сексуально озабоченных кавказцев (все упомянутые типы тоже стекленели), просто заговорив их; они были сбиты с толку, деморализованы, вконец растерялись, а потом и сникли – видимо, потому что не справились с синхронным переводом моих заполошных речей…

Тег «лицепреображение» можно предпослать и ещё к одной знаменательной истории.

В Аркалыке мне предложили разоблачить в газете одного лжеветерана Великой Отечественной войны. Для начала прочла его пухлое уголовное дело, принесённое откуда-то из архива. Во время войны тот состоял в банде скотокрадов, был пойман, сидел лет десять или больше, а позже стал выдавать себя за фронтовика, нацепил добытые где-то орденские планки, ходил по школам, делился с детьми «боевыми воспоминаниями» - и так до середины восьмидесятых годов… С ним не раз беседовали, предупреждали, грозили разоблачением – всё впустую.

Поехала к этому дедку в соседний посёлок. Стоял солнечный, знойный летний денёк; улыбчивый, симпатичный бровастый дедок сидел на чистенькой веранде своего дома, уставленной горшками с ухоженными цветами. Поговорили с ним о том о сём, дед широко улыбался, играя глазами, демонстрируя прекрасно сохранившиеся зубы, и тут я спросила напрямик:

- Вы же во время войны попали в тюрьму? Как это случилось?

Лицепреображение было мгновенным и страшным: брови сдвинулись, щёки сдулись, под верхней губой обозначились бугры клыков, взгляд обратился в сторону, остекленел, но сузился, как острый луч лазера! Это уже было не лицо, а морда всамделишного опасного бандита… Дед глухо забормотал:

- Вот оно что… Так это вот что… Вот оно значит как…

Мне вдруг стало зябко, я быстро попрощалась и ушла.

И это всё о нём, рассказывать дальше – слишком много чести. Совсем иное – упомянутое уголовное дело. Оно было из прошитых очень грубых листов, похоже, вырезанных из бумажных мешков – ведь шла война. На листах лежали удивительно ровные, красивые строчки с интеллигентским наклоном вправо, сделанные обычной перьевой ручкой и фиолетовыми чернилами. Поразительно, но я не нашла ни единой грамматической ошибки в текстах следователя военных времён по фамилии Комар. Все листы так и были подписаны – Комар, без инициалов, просто Комар.

Отчёты, конечно, писались ночами, ведь днём Комар непрестанно ходил и ездил, добывая доказательства и разные свидетельства. Я словно видела его с наброшенной на плечи шинелью в тёмном стылом ночном кабинете, за столом с жёлтой лампой и чернильницей с фиолетовыми подтёками…

Банда, в которую входил бывший тогда молодым дедок, воровала скот в окрестных колхозах, забивала его, мясо продавала через знакомых на рынках, а на вырученные деньги сладко ела и безудержно пьянствовала в доме на окраине городка. И вот Комар, судя по уголовному делу, с величайшим тщанием собирал документы на каждый кусок украденного мяса, аккуратно подшивал справки, накладные, свидетельские показания, отчёты инспекторов и экспертов. Тут уж, как говорится, крыть было нечем, комар носу не подточит  (да простится мне эта игра слов) – в дальнейшем только правый суд и дальняя дорога ворью.

Наверное, понесли наказание, к тому же по суровым законам военного времени, и те, кто плохо следил за сохранностью колхозного скота, потому как – это аксиома – важнее не поймать вора, а не дать ему своровать. А уж коли воры пойманы, то их наказание должно быть справедливым и неотвратимым.

Истины простые до банальности, но только они, думаю, и могут разгрести нынешнее повальное в стране воровство, этот круговорот ворья в российской природе…

Что до следователя военных времён Комара, то, как любят говорить американцы, он, безусловно, сделал этот мир немного лучше. Мысленно – через громаду лет – крепко пожимаю ему руку. Считаю, что Комар был по-своему истинно верующим – верующим в честь, в своё дело, а главное – в совесть, ибо совесть и есть тот бог, который живёт в каждом из нас.

2018 г.