Квартира 38! Посторонним вход воспрещен. Часть 7

   Енот

  – Да ты пойми! Его нельзя там оставлять. Он там несчастен. Он страдает!
Ксюха была в том перевозбуждённом состоянии, когда бесполезно задавать любые вопросы. Ей надо просто дать высказаться, вылить на собеседника как из ушата всё, что скопилось на душе. Но в этот раз её заело, как затёртую пластинку, и после каждого витка, когда иголка перескакивает на уже проигранную дорожку, звучало: «Да ты пойми». Я уже был готов понять что угодно. Лишь бы она, эта «отмороженная горилла» сделала ну хоть какую-то попытку что-то объяснить. Ворвавшись по своему обыкновению в мою квартиру, стала как шальная носиться взад и вперёд, периодически останавливаясь около стола, чтобы гулко стукнуть по нему кулаком и издать это своё сакраментальное: «Ну ты пойми».

  – Пойми, наконец. Нельзя быть настолько равнодушным. Это нельзя терпеть, его надо спасти!

  – Кого? – Воспользовался я мгновением, когда Ксюха переводила дух.

  – Как кого? Енота! – Её недоумение даже позабавило. Кого ещё нужно спасать в огромном городе?

  – А чего не страуса?

  – Они сами убегут от кого угодно, чего их спасать, – почувствовав в моих словах издёвку, она мгновенно ощетинилась. – А вот у тебя нет сердца.
Стало немного совестно, что, не разобравшись, сразу перешёл к насмешкам. А Ксюха, скрестив руки на груди, с негодованием отвернулась и уставилась в окно. Пришлось срочно исправлять ситуацию.

  – Ну и где находится этот Монте-Кристо?

  – В контактном зоопарке «Зверушки», – она мгновенно оживилась. Хотя понятно, что все предыдущие обиды были лишь игрой на публику, попыткой склонить меня к сотрудничеству.

  – Это что в «Меге», в районе метро. Он открылся только в прошлом году. Можно трогать животных, гладить и даже брать на руки. Так вот: там есть енот. Всё, что он делает, это выпрашивает еду. Его не выпускают из клетки, не дают гладить, и он там несчастен.

  – Все животные в неволе выглядят несчастными. Я даже цирк из-за этого не люблю. Можно ли смотреть на то, как огромный гордый хищник прыгает по табуреткам. Их наверняка по ночам бьют палкой по спине и запирают в клетке. Вот именно поэтому я избегаю подобных мест. А ты какого чёрта туда потащилась?

 – Да ты как только увидишь, сразу поймёшь: его надо спасать, – от чего-то смутившись, проигнорировала она вопрос. А потом добавила, сделав глаза маленькой больной собачки:
 
  – Пойдём. Его наверняка жестоко истязают по ночам.

  – Ну хорошо, – сдался я. Очень хотелось прекратить разгул стихии, цунами и прорыв инферно в одном флаконе. – Завтра всё равно делать нечего, вот и сходим. Натаху возьмём с собой.

  Было необходимо хоть немного разбавить здравым смыслом поток буйнопомешательства.

  – А то! На спасение собираем всех! Жаль, близнецы в Италию свалили.

***

  Утро не задалось. Родители, уходя на работу, зачем-то разбудили, и уже не спалось, а в каникулы дети должны спать долго. Ворочался два часа. Встал. Пошёл на кухню. И тут неудача. Машка! Эта мелкая зараза слопала все круассаны и слиняла, спасаясь от праведного гнева, на тренировку. Вчера же договорились, что на двоих. Впал в бешенство. Кинул ровно десять гневных эсэмэсок. Не помогло. Вспомнил о деле. Выглянув в окно, увидел девчонок на горке. Ксюха что-то рассказывала, активно размахивая руками. Разговор был явно о еноте. Эмоции захлёстывали, Натаху надо было срочно спасать. Я успел.
Судя по карте, до огромного торгового центра «Мега» было всего шестьсот тридцать два метра. Но по ходу мы наткнулись на новенький забор: на плакате значилось, что здесь будет технопарк. Ну, в принципе, понятно: метро рядом, шоссе в двух шагах. Но каково нам, живущим фактически на стройке? Идти в обход, как «нормальные герои», было тягостно и очень далеко.

  Спасала Ксюха – неистощимый предмет наших обсуждений. Вот кто она – волейболистка или баскетболистка.

  – И то, и другое – весело, но в баскетболе попал в руки мяч, можно его никому больше не отдавать, знай только молоти им площадку, – перебирала она достоинства и недостатки видов спорта. – А в волейболе стой и жди, когда мяч сверху упадёт, и обязательно дай пас на раз, два, три…

  – А ещё в волейболе нельзя расталкивать локтями соперника и лягать своих.

  – Лёш, что ты такое говоришь!? Наша Ксюшечка не такая!

  – Не такая? Ну да, не такая. Она пасует с такой силой, что, кажется, хочет убить. И метит прямо в лицо. Когда она появляется в зале, уже девятиклассники разбегаются с криками «Горилла идёт!».

  Но критики должно быть в меру. Краешком глаза я заметил, как Ксюха закипает. И нужно было спрыгнуть с темы.

  – А вообще-то, в баскетболе добиться чего-то нереально – там одни американцы. А вот волейбол – это наше всё.

  – Это в мужском баскетболе нереально, а в женском всё нормуль, – и потом добавила, стараясь завестись:

  – И ничего мои пасы не сильные, а если ты поймать не можешь, то ты лох и чичака, играть надо уметь, и вообще…

  – Не здесь ли находится тот самый зоопарк? – Наташа ловко пресекла начинающуюся перепалку. И я был ей благодарен. Потому что отступать не собирался, помня покалеченных ребят.

  – Да! Мы прибыли!

  Зоопарк располагался на первом этаже «Меги». Он понравился. Хотя нет, не так. Он очень понравился: идеально чистый, никаких запахов, яркие краски оформления. Зверушки ухоженные, какие-то даже весёлые. Девушки, скорее всего студентки-практикантки, непременно окружённые разновозрастными детьми, переходили от одной клетки к другой и доставали животных. Дети тянули руки, чтобы погладить, а зверюшки подставляли свои спины, мордочки и даже хвосты для прикосновений. И все были счастливы: и дети, и зверьки, и импровизированные экскурсоводы.

  – Вот он, – печально произнесла Ксюха после двухминутных петляний между клетками, вольерами и загонами. Да, да, там были настоящие загоны с осликами, поросятами и гусями.

  Клетка енота как-то сразу не понравилась, всё показалось печальным и унылым. Пространство перед ней было выкрашено тёмно-серой краской. Крохотная дверца была слишком узка для частого использования. И маленькие печеньки собачьего корма на некотором отдалении от сетки. Всё это наводило на грустные мысли.

  – Видимо, лапой достать не может, а на волю не выпускают, – прочитала мои мысли Наташа.

  Из глубины камеры заключения показалась остренькая мордочка енота. Он встал на задние лапы, подняв голову, посмотрел своими глазами-бусинками, наверное, в саму душу. Потом мгновенно приблизился к краю клетки и просунул обе лапы сквозь сетку, неестественно изогнув шею. Жалость подступила комом к горлу. Сомнений не оставалось – он не счастлив. Его надо было спасать.

  Мимо проходила девушка, держа в руках хорька. Он забавно фыркал, вставал на задние лапы и перебегал на плечи рядом стоящей маленькой девочке, видимо, ассистентке. Приводя детей, стоящих кругом, в восторг. Хорёк наслаждался производимым эффектом, скакал, кувыркался и прыгал по рукам. Через мгновение он замер на плече одной из маленьких посетительниц. Наверное, это и была основная задача – избавиться от барьера, разделяющего детей и зверушек.

  – А вот этого енота можно на руках подержать? – Спросил я у девушки-экскурсовода, когда стало понятно, что она освободилась, так как дети и хорёк были довольны друг другом.

  – Не стоит, он какой-то дикий, наверное, не привыкнет никак – много людей, шумно.

  – Он – злюка, он кусается, – безапелляционно заявила маленькая помощница. – Царапается и корм ворует.

  – Нельзя так говорить. Кто знает, что ему было суждено пережить и натерпеться от людей, перед тем как попасть к нам. Возьмите лучше вот этого кролика.

  Кролик был хорош, пушист и спокоен. Наташа взяла его на руки.

  – Во! Видал, до чего беднягу довели, его все любят, а он несчастен, кусает всех и царапает.

  – Да это нормально, он в клетке. Это зоопарк, хоть и маленький, здесь звери сытые, вычищенные, всеми любимые и абсолютно несчастные.

  – Ты же сегодня ночью заснуть не сможешь, вспоминая его печальные глаза. – Ударила по самому больному месту Наташа.

  – Вот именно, поэтому я и не шляюсь по подобным местам, – огрызнулся я, но стало ясно, что точно не засну.

  – Но ведь тебе же его жаль?

  – Жаль, конечно, – сдался я. – Короче, я в деле.

  – Значит, завтра узник будет свободен. А назовём это действо операция «Ы»!

  – Это плагиат, и название должно соответствовать случаю, ну вот, скажем: «Коготь дракона».

  – Драконов не существует, надо как-то ближе к реальности, вот, к примеру: «Хвост суслика» или «Крик мышкующей лисы».

  – Когда лиса мышкует, она крадётся и не издаёт никаких звуков.

  – Давайте уже о деле, есть три проблемы, – опомнившись, я резко прервал базар. – Первая – шпингалет.

  – У меня есть палка для селфи, она в два раза больше обычной.

  У Наташи всегда было полно всякой модной шняги.

  – Вторая – видеокамера.

  – Её тоже можно сдвинуть той же палкой. Там есть фиксатор, что жёстко поддерживает длину.

  – Уходя, посмотрим, где мёртвая зона.

  – Ну и последнее: на выходе проверяют все сумки.

  – У меня есть рюкзак, ну тот, красный, там основное отделение открывается сбоку, а сверху так, для всякой мелочёвки, вот эту мелочёвку и продемонстрировать. – Вот и Ксюха пригодилась.

  – А для объёма сначала туда положить воздушный шар.

  Дело увлекло, всю дорогу мы его обсуждали. Нет, ни как сделать всё наилучшим образом, не нюансы поведения животных в неволе и тонкости взлома шпингалетов. Нет. Мы обсуждали, как назвать саму операцию, и в конце концов сошлись на «Васаби».

***

  Раз пошли на дело я и две девчонки. Вертелся у меня в голове любимый папин мотивчик. Круассаны опять съедены, преступление дополнено издевательской надписью на холодильнике: «А нечего так долго спать». А что не спать, каникулы всё-таки. Но я не обиделся, потому что главное сейчас – это спасение несчастного енота. Тысячу раз была права Натаха: не смогу спать спокойно, если его не спасём.

  В зоопарке с Ксюхой даже поздоровались.

  – Я здесь часто бываю, мне капуцин тут один очень нравится, он такой милый, – проговорила она, краснея до самых ушей.

  – А вот мне нравится… – бросилась на помощь подруге Наташа.

  – Довольно. Мы сюда дело делать пришли, – сказал я, понизив голос до заговорщицкого шёпота. Но капуцина я ей при случае припомню.

  – Злюка ты! – Вновь были прочитаны мои мысли.

  Камера слежения сдвинулась легко. Теперь она отражала на мониторе охранника потолок павильона. Шпингалет клетки поддался ещё легче, но тут мозг обожгло реальностью. А если енот не захочет выходить из клетки, закрыть её уже не удастся. А если он просто сбежит, не захотев лезть в рюкзак, или кинется царапаться и кусаться. Но енот не только вылез, но и подошёл, причём не выкинул никакой опасной штуки. А встал на задние лапы и пристально посмотрел в глаза.

  – Лезь давай, – я раскрыл рюкзак и вытащил оттуда воздушный шар.

  В рюкзаке ему явно не понравилось, он издавал какие-то звуки и осторожно скрёбся. Но как только мы приблизились к выходу, зверёк замер, наверное, даже перестал дышать. На душе полегчало: вроде всё делаем правильно.
Охранник был занят: при помощи ножниц пытался вскрыть свой мобильный телефон. Что у него не получалось, осталось загадкой. На хитро открытый рюкзак он даже не взглянул.

  И вот он – пьянящий воздух свободы.

  – А теперь – Моцарт! – Прокричала во всю мощь своих спортивных лёгких Ксюха. И на том же уровне громкости завопила всемирно известный фрагмент оперетты «Орфей в аду».

  – Давай хоть раз ей скажем, что это Оффенбах.

  – А смысл? Её мозг не потянет второго композитора. А Моцарт сочинил куда больше популярной музыки, чем Оффенбах, поэтому всякий раз, упоминая Моцарта, у неё есть шанс угадать. Куда пойдём?

  – На голубятню, куда же ещё.

***

  Голубятня. Про это место стоит рассказать немного подробнее. У Наташи был дед, наверное, самый добрый человек на свете. Работал дворником в Доме пионеров и слыл мастером на все руки, вечно что-то мастерил, и не существовало вещи, которую он не мог бы починить. Большое начальство из оборонки звало на место макетчика, обещая большую зарплату, но он отказывался, говоря: «Не человек создан для денег, а деньги для человека». А когда кто-нибудь говорил, что не мешало бы найти место посолидней, поденежней, отвечал: «А мне хватает». У него всегда находилось доброе слово, силы помочь и конфета в кармане. Его любили.

  Были у него две настоящие страсти: корабли и голуби. Одни он делал из жестяных банок из-под пива, с деревянными настилами палуб и точёными стволами пушек главного калибра. Других разводил на крыше шестиэтажного дома в собственноручно сколоченной голубятне, разрешение на которую получил каким-то чудом ещё в горкоме партии. С виду – обычная голубятня, как у всех, но что-то было в ней завораживающее, что-то волшебное. Может быть, дело в столетнем дубе, росшем рядом с домом. Своими огромными ветками, склоняющимися на крышу, он создавал ощущения леса. Говорят, этот дуб Наполеона помнит, поэтому было запрещено к нему даже прикасаться, хотя его ветки полностью заслоняли свет одной из сторон дома. А может, в деде, с которым можно было разговаривать часами на любые темы, он ведь не поучал, не сюсюкал, а всегда говорил, как с другом. И вроде не скопил, не заработал, а вот только сразу после смерти пришли весьма «неприятные люди» и пригласили посмотреть, проведя на выставку в бывшем Доме пионеров. Её организовали в память о деде. Выставили всю его коллекцию кораблей времён русско-японской войны в масштабе один к ста. А было их тридцать одна штука. Наташиной маме назвали цену, по которой можно было продать всю коллекцию. Она просто завораживала количеством нулей. Можно было продать по частям, и сумма удваивалась. На что Ульяна Викторовна, не задумываясь, ответила: «Папа ведь никогда не продавал голубей, он так отдавал, в хорошие руки, и все кругом его считали дураком, вот пусть и нас считают». И модели отдала в музей, что создавался в районе «Речного вокзала», с непременным условием портрета у входа, где дед в бескозырке с надписью «КСФ «Подводный флот».

  Я хорошо помню его: застиранная футболка с надписью ЦСКА и большой красной звездой, номер шестнадцать на спине, счастливые глаза и руки в карманах. Он стоит на крыше и смотрит в небо.

  «У вас давно нет голубей, зачем вы высматриваете их?» – Пытаюсь сострить я.
«Небо прекрасно и не нуждается ни в каких добавлениях, а голуби – лишь повод поднять глаза и посмотреть на него», – отвечает он, взъерошив своей шершавой ладонью волосы на моей голове. И тут же покажет на небо, на облако столь причудливой формы и цвета, что если художник изобразит на картине, то в жизни не поверишь.

  И вот, ключ от чердака и голубятни ровно за день до смерти дед Виктор с феноменальным отчеством Полиэктович передал своей внучке Наташе с одной просьбой: не шуметь. Потом добавились другие: стравливать воздух с отопления, следить за снегом зимой, за кровлей, и опять-таки не шуметь. А мы и не шумели.

***

  – А всё-таки здорово! – Столько воздуха, столько света, хотелось обнять весь мир, плакать и смеяться.

  Дело удалось. Я выпустил енота. Подхватил его, поднёс к лицу – глаза-бусинки улыбались. Отпустил. Плюхнулся в мешок-кресло. Хорошо.

  – Я вообще не рассчитывала, что будет так легко. Я всю ночь не спала, думала: а если он из клетки не выйдет, а если не подойдёт, не захочет в рюкзак лезть...

  – Всё сложилось, как в простом детском пазле, – самодовольно сказала Ксюха, качаясь в гамаке, который сразу натянула между внешней стенкой голубятни и общественной антенной.

  Енот крутился под ногами, поднялся передними лапами по ногам и пристроил свою мордочку у меня между колен. Он был счастлив. А в моё сознание постучался я, но очень взрослый. Стучаться долго не пришлось.

  – Дуры! – Я обхватил голову руками, желая не упустить здравые мысли. – Какие же мы все тут дуры!

  – Это как-то невежливо и безграмотно. Вот, например, – мы дуры, а ты-то – дурак, – Наташа не желала понимать главного. И впала в казуистику.

  – И крайне обидно, – а вот Ксюха спинным мозгом поняла, что что-то не так.

  – А я сейчас всё объясню, очень доходчиво и сразу всем, – встал, прошёлся раз, и ещё раз: не помогло, и, тем не менее, начал:

  – А что мы будем делать завтра? Соберёмся, посадим бедолагу в рюкзак и поедем по синей ветке до «Щёлковской»? Там на автобусе, ну, скажем, на триста тридцать пятом, и где-то на Бетонке выйдем, откроем портфель и скажем: «Беги, малыш! Считаем до трёх». Или что? Где его будущее? Вот я его не вижу.

  – М-да, – осознание содеянного приходило быстро.

  Енот забеспокоился, два раза фыркнул и, подойдя к Наташе, пристально поглядел ей в глаза, а потом уткнулся мордой в коленки, как будто скрывая слёзы, надеясь найти в ней слабое звено.

  – Нельзя его в лес, – мгновенно откликнулось «слабое звено». – Там холод, голод, чем он там питаться будет?

  – Да вопрос не о голоде и холоде, это для диких нормально. Вопрос о выживании. Отважные охотники, дети с пневматикой, бродячие собаки, закон дедушки Дарвина: выживает сильнейший.

  – И что делать? Не сдавать же его обратно, – развела руками Наташа.

  – Мы в ответе за тех, кого приручили. Пусть живёт здесь, – пафос, скрещенные на груди руки, гордый профиль, – это Ксюха.

  – Но если мы его оставим, значит, мы его украли.

  – Мы в ответе за того, кого украли, – я продолжал мерить десятиметровое пространство крыши. – В какой момент всё пошло не так? Мы всего лишь хотели помочь несчастному зверьку. Всё получилось – вот он, он счастлив, но что с этим делать? Мы хотели добра, счастья, радости для всех. А в итоге мы либо енотопохитители, либо енотоубийцы.

  – Благими намерениями устлана дорога…

  – Лучше быть мелким воришкой, чем жестоким убийцей, – не дослушав подругу, горячо заявила Ксюха.

  – А почему не крупным криминальным авторитетом? Или для этого нужно было похитить слона или бегемота?

  – Скорее, арабского скакуна, тут важен не размер, а стоимость, – робко вставила Наташа.

  – Так что с енотом делать?

За время этого диалога енот то разводил лапы, то закрывал ими морду, то глаза. Сложилось впечатление, что он прекрасно понимает, о чём говорят.

  – Пусть живёт здесь, – и он радостно взвёл лапы вверх, как бы голосуя «за».

  – А чем он питаться будет? – Глаза закрыты, полное ощущение беды.

  – Кошачий корм, плюс овощи и фрукты, – вновь радость.

  – Им ещё вода нужна, – растерянность и огорчение.

  – Вентиляция водопровода и отопления.

  И тут я сдался. Спорить не хотелось, а снять с себя ответственность не получится. Так чего пыжиться и тратить понапрасну силы?

  – А назовём то его как? – Енот трижды фыркнул.

  – Так и назовём: Васаби.

  И тут же стало так спокойно, как будто на очень важной контрольной решил сложную задачу, и решил её правильно.

***

  Енот прижился. Днём спал или игрался в большом корыте с где-то сворованными вещами, усердно полоща их в воде. А с наступлением сумерек выходил на промысел, спускавшись по стволу векового дуба. Но не ради еды, – мы кормили его до отвала, – ради демонстрации своей енотовой удали. Он лазал по балконам, разоряя зимние запасы граждан, дразнил собак, пугал кошек. Вёл себя, как и подобает весёлому и беззаботному еноту. Правда, в народе заговорили о появлении в окрестностях чупакабры. А одна пожилая женщина утверждала, что видела собственными глазами собаку, лезущую на дерево.


Рецензии