999 LW. Темный уровень. Глава 20

Касаясь темноты

                Тьма великодушна.
                Первый дар ее — покров. Наши истинные лица лежат
                во тьме, скрываясь под маской кожи, наши истинные
                сердца таятся внутри нас. Но величайший из покровов
                ложится не для того, чтобы скрыть нашу истину,
                он прячет нас от истины всех прочих.
                (Мэтью Стовер. Месть ситхов)

Вряд ли вышедшее из детства необъяснимое желание свободного полета должно было воплотиться в столь извращенной форме, однако двое суток назад получив исполнение мечты, на третьи меня начинает основательно от нее тошнить.
Уже достаточно давно я не чувствую часть тела, не защищенную теплом крылатого гонщика, зато прекрасно ощущаю тепло, подаренное моей второй половине. И этот контраст почти убивает. Кажется, ударь меня кто-нибудь по замерзшей правой щеке, и она рассыплется градом осколков, засыпая лежащую под ногами землю.
Но я молчу, пока молчу, понимая, что у нас обоих возможно нет даже секунд, которые можно использовать для того, чтобы сменить позу - мы бежим, и нам нужно успеть оторваться от преследующего ужаса.
Иногда я успеваю бросить короткий взгляд на лежащую внизу местность, замечая, как иссушенные равнины сменяются городами, а потом оказываются снова захваченными сухой рыжей коркой многие месяцы не знавшей воды. Иногда замечаю, что чередование город-равнина-город сбивается, и вместо равнины после города опять появляется город, а за ним - еще один. Возможно, дело не в сбившемся ритме, а в периодическом отключении сознания, случающемся из-за превышения максимально возможных нагрузок на организм. Пожалуй, так оно и есть, и мне столь разумное поведение собственного тела нравится. По крайней мере, хоть кто-то из нас точно знает, что нужно делать при перегрузках.
Да и с выключенным сознанием путешествовать значительно проще.
Не знаю достаточно ли мы оторвались от преследования или стоит полетать еще немного, но пока хоть у одного из нас есть надежда, останавливаться нельзя.
И все же, в очередной раз уплывая в темноту, я успеваю уловить трусливую мысль в моей голове: возможно, цена слишком высока.
В следующий раз прихожу в себя уже в состоянии полной недвижимости. Нет ощущения невесомости, нет крепких объятий, холода и укачивания. Преодолевая тяжесть век, открываю глаза и вижу бездонное черное небо.
Ночь. Настолько непроглядная и темная, что кажется, будто все окутано Тьмой - той самой, которая с недавних пор стала моей самой страшной фобией.
Сажусь, пытаясь в темноте разглядеть хоть что-то, и, только услышав тихий голос Майкла, понимаю насколько это бесполезная затея.
- Будь осторожна, - произносит он тихо, и, не дожидаясь моего наводящего вопроса, зачем-то объясняет. - Ты не видишь в темноте.
Отличное замечание, только я и сама это знаю, потому в ответ сердито фыркаю, намереваясь принять более удачную позу для разговора.
- Мы оторвались? – спрашиваю, усаживаясь на землю и подтягивая ноги так, чтобы имелась возможность обхватить руками колени. – Надолго?
- Сюда он не придет, - успокаивает меня Майкл. - Он благоразумен.
- И что это за место, в которое лучше не приходить? – то ли от отсутствия света, априори считавшегося источником тепла, то ли из-за поспешного выхода из спящего состояния меня начинает бить озноб, заставляя связки напрягаться вдвое больше: и для того, чтобы произносить звуки, и для того, чтобы подавлять сокращения мышц, из-за которых эти звуки выходят смазанными, и иногда словно оборванными.
- Мы в сердце материка.
Он так и сказал: в сердце. Не в центре, не в глубине, не в яме мира. В сердце.
И эти слова вместе с абсолютной темнотой и пронизывающим холодом кажутся зловещими, знаменующими, если не окончание нашего пути, то хотя бы озеро неприятностей.
Сердце материка оказалось не теплым и живым, оно - мерзлое, замораживающее и словно разумное.
- Ты умеешь разводить огонь?- выдаю нервно сквозь стук собственных зубов, спровоцированный слишком низкими температурами.
Выносить царящий здесь холод тяжело, к нему никак не удается привыкнуть. Воздух, которым пропитана ночь, тягуче-прохладный, словно созданный только для того, чтобы удерживать человека, находящегося в его липких лапах, на грани, не давая согреться, и не позволяя остыть окончательно. И единственным спасением от этого липкого холода кажется живой огонь.
- Здесь нельзя, - отвечают мне тихо, и я равнодушно принимаю такой ответ -  возражать нет никакого желания. Нельзя – значит нельзя. Вопрос «почему?», конечно, рождается, но оказывается забытым как не имеющий принципиального значения в нынешней ситуации.  В конце концов, я не вижу в темноте, возможно при дневном свете ситуация прояснится.
Только предвкушение получения скорой разгадки не греет, а вот сидящий рядом человек вполне может это сделать, если, конечно, поймет, что бряцанье моих зубов является следствием переохлаждения.
Майкл не понимает, даже когда я несколько раз про себя повторяю что-то вроде «до чего здесь холодно», и я уже почти смиряюсь с тем фактом, что предстоит до самого утра провести в совершенно недобром бодрствовании, полном молчании и абсолютном невидении, но терпение в замораживающем пространстве не может оставаться безграничным.
Холод выматывает, и мне просто необходимо отвлечься хоть на что-то, поэтому, позволив себе только один короткий жест по прощупыванию почвы у моих ног, я зову в темноту:
- Майкл?
Он не отзывается с первого раза, и я тут же зову его снова. Вытягиваю руку в предполагаемом направлении, но хватаю только пустой воздух и тут же судорожно ощупываю лежащую внизу сухую землю, надеясь обнаружить хоть что-то. Что угодно, лишь бы не чувствовать полное одиночество - абсолютное и безнадежное.
Не думать, что меня бросили.
Сейчас я готова стерпеть любое из ядовитых замечаний Энора, Майкла… Да кого угодно, только бы не чувствовать как дрожит собственный голос, не слышать, как он врезается в пустоту и тонет в ней, не сумев возмутиться повторяющимся эхом.
Только бы не думать.
В очередной попытке преодолеть мрак мои пальцы касаются чего-то и тут же хватают свою добычу.
Пальцами чувствую чужое движение в попытке высвободиться – короткое, неосознанное, а за ним приходит смирение. Майкл не бежит, но и успокаивать меня не торопится.
И я пользуюсь такой покорностью, подползаю ближе, слепо ощупывая сидящего человека. Только ухватив его плечо, понимаю, что мужчина сидел ко мне спиной, о чем-то глубоко задумавшись.
Плевать, мне настолько холодно, а желание прижаться к источнику тепла настолько велико, что чувство такта уступает, позволяя сначала присесть рядом с Майклом, тесно прижимаясь к его боку, а когда этого оказывается мало, сердито заявить:
- Холодно. Может у тебя есть какая-нибудь способность, чтоб можно было согреться?
- Нет, - произносит он напряженно, а я вспыхиваю, не понимая то ли он, и правда, так плохо соображает, то ли намеренно не хочет приближаться.
- Но, по крайней мере, это можно сделать традиционным способом.
- Огонь разводить нельзя,  - повторят он сказанное несколько минут назад.
О, как же он медленно соображает! Будь на месте Майкла Антон меня бы уже давно сграбастали в охапку. С Майклом же приходится действовать совершенно не так, как привыкла. И если никто не хочет делиться со мной теплом, придется взять это тепло силой.
Все еще стуча зубами от холода, нагло перебираюсь через бедро мужчины и усаживаюсь к нему спиной.
- Обними меня, - почти приказываю, касаясь мужских предплечий, и как только меня берут в теплый плен, сознательно подвигаюсь еще ближе – укрывая спину, не давая холоду ни малейшей  возможности снова набросить свое тяжелое покрывало.
В кольце чужих рук тепло и спокойно настолько, насколько может быть спокойно неизвестно где глубокой ночью. Несколько минут я просто молчу, отогреваясь, чувствуя, как расслабляются задеревеневшие мышцы, успокаивается дрожь. Только тогда я начинаю слышать чужое дыхание под правым ухом, щекочущее, дразнящее, и тут же в довесок, словно издеваясь, приходит жар прикосновений. Уже не тепло и не комфортно, но освободиться вовсе не хочется. Скорее еще больше прижаться к мужской груди, и, возможно, позволить себе что-то больше.
- У тебя есть девушка? – спрашиваю, надеясь отвлечься от дразнящих объятий, но понимаю, что с нетерпением жду ответа.
- Нет, - он отвечает тихо, и вырвавшийся поток воздуха заставляет прядь возле уха всколыхнуться и щекотно задеть щеку.
- Парень?
- Нет, - кажется во втором ответе чуть больше недоумения, чем в первом, но меня вполне устраивает - оба ответа неожиданно приятно ложатся в мою память, чтобы при удобном случае их можно было вытащить для любования.
И в мужских объятиях становится еще уютнее, так что мысли сами идут в совершенно недопустимом для положения смертницы направлении. Совершенно необдуманно (хотя нет, скорее уж без «не») откидываю голову назад, почти интимно прижимаясь к чужому телу, касаясь щекой мужской щеки. Слишком явно демонстрирую собственные намерения.
Пусть. В темноте можно. Она скрывает стыд, разрешает быть просто женщиной рядом с просто мужчиной. Слишком открыто, но мне все равно - сейчас хочется взять у темноты еще больше, пока она позволяет.
Сижу довольно долго, ожидая вполне закономерных действий от обнимающего меня  и совершенно свободного мужчины, и даже успеваю задаться вопросом: готова ли я отбросить условности и провести с Майклом несколько минут или часов, занимаясь сексом прямо здесь, на сухой земле, в полной темноте и холоде, без прелюдий и обещаний?
Понимаю, что готова, вот только никакой реакции со стороны потенциального партнера не следует. И это ненормально, учитывая его свободу от обязательств и мою полную доступность.
- Ты странный, - произношу, поворачивая голову, почти касаясь губами его щеки.
Он молчит и в этот раз, поэтому приходится тут же объясниться:
- Ты свободен, с тобой рядом свободная женщина, посылающая откровенные намеки, а ты просто сидишь.
- Что я должен сделать? – в его словах снова сквозит непонятно чем вызванное напряжение, заставляющее меня предвкушающее улыбнуться - с этим мужчиной все отнюдь не так просто, придется идти ва-банк.
Разорвав кольцо объятий, поворачиваюсь к нему лицом.
- Для начала мог бы попытаться меня поцеловать, - произношу, вглядываясь в темноту напротив. Я  ничего не вижу, но чувствую, кожей чувствую, или быть может моим глазам все-таки удается что-то рассмотреть, но готова поспорить: сидящий передо мной мужчина точно так же всматривается в меня.
Ситуация будоражит, заставляет подавиться новым комментарием, взамен вынуждая протянуть руку к чужому лицу, и после - скользнуть на затылок, словно пытаясь удержать мужчину от побега.
Вполне естественный интерес сменяется неодолимым стремлением почувствовать его губы. Сейчас. Не чтобы что-то понять, сделать какие-то выводы, а только лишь ради того, чтобы ощутить как мне ответят. Не важно, что случится потом, не важно, что здесь не самое подходящее место. Сейчас мне просто нужно это прикосновение.
И я  тянусь к Майклу, не ожидающему от меня такой прыти, безошибочно нахожу теплые губы, оставляя короткий осторожный поцелуй. Он не отстраняется, и я понимаю это как согласие. Снова обхватываю его губы своими, краду его дыхание через эти влажные прикосновения и с откровенным наслаждением проделываю это еще раз, желая получить такой же жадный отклик. Хочу почувствовать как маленькие заряды молний, слетающие с моих губ, достигают поверхности его кожи, и возвращаются обратно с удвоенным зарядом. Мне нужен только ответ.
Но и в этот раз Майкл остается таким же молчаливым. Он не отвечает мне и не отталкивает - просто позволяет себя целовать.
Как только понимаю это, прекращаю поцелуй и отстраняюсь.
- Это была плохая идея, - произношу, понимая, что попытка соблазнения оказалась провальной.
Становится горько. Не обидно, а горько от равнодушия, поэтому позволяю себе легко погладить пальцем шею мужчины, присваивая еще несколько приятных ощущений, и усилием воли усаживаюсь в прежнее положение.
Хочется малодушно расплакаться  и сбежать, но бежать нельзя – это опасно, я это хорошо помню. А еще хорошо помню холод, который существует за пределами объятий, поэтому снова обхватываю руки Майкла, вынуждая меня обнять.
Ситуация наиглупейшая: отвергнутая девушка в объятиях отвергнувшего ее мужчины. И – никакого интимного подтекста. Впору пересмотреть свое отношение к поведенческим шаблонам и дать моей самооценке шанс скатиться еще ниже.
Еще и это молчание. Ни насмешек, ни оправданий… Будто то, что я сделала вообще выходит за рамки вероятностей, и во вселенной не предусмотрено соответствующих мер реагирования. Не хочу продолжать размышления в том же направлении, поэтому, все-таки сумев совладать с собственным голосом, деловито произношу:
- Ну, раз не получилось приятно провести время, придется провести его с пользой. Ты задолжал мне ответы, парень, - говорю это, сопровождая похлопыванием по мужскому предплечью, привлекая еще больше внимания.
- Что ты хочешь услышать? – в этот раз Майкл не теряется, похоже, ему проще обнажить душу, чем тело. Или надеется, что вранье будет успешно скрыто под покровом ночи. Как бы там ни было, но сейчас наиболее удачный момент из всех, представлявшихся ранее. Поэтому я задаю один из самых волнующих вопросов, и это отнюдь не попытка узнать собственную дальнейшую судьбу.
- Кто ты такой? – мой голос не звучит беспристрастно, в нем скорее чувствуется обещание близкой смерти, чем понуждение к откровенности.
Сама понимаю, что интонации совершенно не располагают к продолжению доброй беседы, но теперь уже слишком поздно объяснять их наличие пониженной температурой воздуха, скачком атмосферного давления или банальным стрессом. Более того, я сама прекрасно понимаю причину внезапной неспособности контролировать собственное тело: злость.
Злость на себя, на Майкла. И как бы я ни пыталась сейчас игнорировать произошедшее, как бы ни старалась оставаться беспристрастной и спокойной, я - в бешенстве. Глубоко внутри, потому как тело я прекрасно контролирую. Не поддается мне только голос.
- Я – страж.
Ответ Майкла оказывается таким коротким и малоэмоциональным, что сквозь пену собственных размышлений я не сразу воспринимаю его. Улавливаю краем сознания, скорее случайно, и такой различный подход к информации меня раздражает. 
Никогда не любила короткие ответы на вопросы. Обычно так отвечают, когда хотят скрыть слишком многое, выдают максимально короткий правдивый ответ, оставляя огромную кучу дерьма в тени – недостижимой для непосвященного. Проблема таких заявлений в том, что, не зная хоть немного о предмете разговора, невозможно задать нормального уточняющего вопроса, чтобы не казаться при этом идиоткой. Конечно, всегда можно просить рассказать поподробнее, но в таком случае тебя наверняка уведут в нужную респонденту сторону. И эта сторона будет лежать за пределами жизненно важной. Это не ловушка в полном смысле этого слова, скорее, принудительная смена направления твоего движения. Ко всеобщему удовлетворению. Да, конечно, ты наверняка не узнаешь правду, возможно даже не узнаешь правду, которая может спасти сотни жизней, но зато у тебя будет объемный материал, не исключено даже, что скандальный. Но!
Совершенно не о том.
Я всегда старалась почувствовать смену настроения собеседника, чтобы заметить эту самую попытку увести меня в сторону от важного. Конечно, получалось не всегда, но, к счастью, мировых проблем я не затрагивала – не мой уровень, поэтому умудрялась выведать именно то, что от меня скрывали. И немного потому, что готовилась к каждой такой встрече.
А вот сейчас, получив такой же короткий ответ, я почти не знаю, что делать дальше.  Похоже, в этот раз играть придется не по моим правилам, потому как тема крылатых созданий мне незнакома совершенно. В этот раз я не готова к интервью и проштудировать библиотеку или хотя бы подсмотреть, что о стражах знает виртуальная сеть, возможности не имеется. Все, что мне остается: подключить интуицию и положиться на чутье.
- И давно ты этим занимаешься? В чем вообще смысл твоей работы? Только убивать?
Знаю, что это сразу три вопроса вместо одного, но я не могу опять позволить Майклу отделаться односложным ответом. Три раза подряд. Оставляя паузы после каждого предложения. Пусть лучше так. По крайней мере, он наверняка попытается связать маленькие ответы в один большой, и это, наконец, позволит мужчине раскрыться.
- Ваш мир, - он делает паузу, очень долгую, настолько, что я понимаю, что последует отнюдь не лестная характеристика. И даже тот факт, что мир он завал не нашим, не общим, пока остается на заднем плане.
- Ваш мир – это выгребная яма. Сюда отправляют тех, кому наверху нет места.
Даже не хочу сейчас задумываться над тем, кто это делает, и откуда сверху отправляют, но, определенно, я не могу согласиться с таким отбором. С его нелогичностью и жестокостью. Мои родные, совершенно точно не заслуживали попасть в  эту самую «выгребную яму», и тем более, они не заслужили того, чтобы умереть так рано.
- …И если мерзости становится слишком много, нам приходится вмешиваться, - заканчивает мужчина свою мысль.
- Убивать? – вопрос вырывается неожиданно даже для меня самой, но только произнеся его, понимаю, что действительно хочу слышать на него ответ.
- Убивать, - соглашается Майкл и, похоже, снова впадает в задумчивость.
- То есть ты - чистильщик? – хмыкаю и непроизвольно отшатываюсь, словно боясь заразиться. Не знаю почему, но собственная догадка кажется откровением и хамством одновременно, а еще ненадолго реабилитирует меня в собственных глазах, так что произошедшая недавно болезненная сцена уже не так царапает самолюбие.
Майкл не пытается захватывать мое пространство, и в это раз я даже рада его медлительности и короткому «Можно и так сказать» - они ставят нас почти на один моральный уровень, пусть даже и в несравнимых категориях.
- И как вы выбираете, кого пора убивать? – липкий холод возвращается, он в отличие от  откровенного мужчины более тороплив, так что приходится снова прижаться к теплому телу – в этот раз уже не чувствуя себя недостойной великой чести.
- Это вы выбираете, - слова падают в тишину тяжелым грузом, взбивая муть из воспоминаний о моем первом заказе и веере из свежих денег. Не состоявшемся заказе.
- Ты мне отказал, - не знаю чего больше в моих словах: обиды или непонимания, но произнесенное замечание кажется важным в этом разговоре, почти ключевым.
- Он был невиновен.
Снова чувствую, как Майкл закрывается, и тороплюсь задать новый вопрос:
- А если бы был виновен, ты принял бы заказ? – и, получив короткий кивок в ответ, добавляю закономерное. -  Тогда я не понимаю, почему выбираем мы?
- Мы не можем судить сами, - поясняет Майкл. – Только если найдется тот, кто может нести это бремя.
Мысли разбегаются. Это их странное понятие о справедливости, вообще все их понятия, заставляют мозг буквально вскипеть. Не понимаю, пока совершенно не понимаю, что он хочет мне сказать, и это раздражает неимоверно.
- Какое бремя? – спрашиваю, почти готовая сорваться на крик.
- Жаждать справедливости и позволить ей свершиться. Быть маяком.
Эмоции, словно ожидавшие именно этих слов, внезапно гаснут, позволяя рассудку взять верх.
Жажда справедливости. Пожалуй, именно эта нестерпимая жажда и привела меня к Майклу. И не только меня.
- То есть тот парень поэтому появился? Кто-то захотел, чтобы я ответила за подростковую ошибку? – открытие оказывается неприятным, настолько, что снова появляется горечь на языке. – И теперь ты меня убьешь только потому, что кто-то так хочет? Это же была детская ошибка! Несчастный случай!
Майкл молчит, никак не комментирует мои слова, предоставляя возможность самой сделать выводы. И выводы меня не радуют. В любом случае, мне конец. Не понимаю только одно: почему он никак не использовал мою жажду справедливости, о чем мстительно ему и сообщаю.
- Ты все еще не знаешь виновников, - коротко произносит мужчина, осекая меня.
- То есть если я – мы – узнаем, кто во всем виноват, ты сразу же их убьешь?
Неужели все так просто, и все это время я находилась рядом с бомбой направленного действия?
- Нет, - Майкл умудряется разрушить мои неокрепшие надежды одним словом. – Теперь уже нет. Я оборвал нити.
Вот …!
Я даже не знаю о чем думать. Что такое нити и чем грозит их потеря лично для меня, человека, не имеющего представления о работе стражей, представить сложно.
Впервые я не знаю какой вопрос на самом деле важнее, а ведь это только начало беседы. Вынужденной беседы. Беседы, которая началась с очень  неловкого  почти признания в  симпатии. Именно поэтому сейчас очень важно забить  эфир,  не  зацикливаться на собственной несостоятельности, не думать почему моя симпатия оказалось не взаимной.
-  Почему эти нити так важны? -  очередной вопрос, который призван просто залатать брешь. На самом деле причины почти не важны,  на самом деле мне просто хочется оставить самой себе  как можно больше времени на  обдумывание и  самобичевание.
Майкл что-то говорит, но я почти не слышу его. Только фиксирую звучание голоса, спокойный тон и  общую отстраненность. И записать некуда, и слушать и запоминать невозможно. Кажется, теряю квалификацию.
С трудом заставляю себя сосредоточиться и уловить хоть несколько слов. Успеваю понять, что без нитей нельзя найти виноватых. И по случайному стечению обстоятельств меня не только избавили от собственного долга, но и моих должников.
А значит, затея с поиском виноватых, бессмысленна – Майклу не с чем работать. И виновные не будут наказаны. Никто из тех, кто был виноват в смерти родителей и деда. Никто из Лайф. Никто из правительства, покрывающего эту кошмарную корпорацию.
- Все зря? – кажется, в моем голосе появляется безысходность. Конечно, я прекрасно понимаю, что законными методами привлечь Лайф к ответственности почти невозможно – слишком все закрутилось, но у меня был тот, кто действовал вне закона, по какому-то одному ему известному кодексу чести. Смертоносное оружие. Увы, на настоящий момент разряженное.
– Тогда какой смысл что-то делать? Мы, я – вне закона. Меня уже ищут. И тебя заодно. Я, конечно, попытаюсь выйти на кого-то их своих, но ты сам понимаешь – аргументы и доказательства должны быть неоспоримыми. Если вообще кто-то из наших решится их придать огласке.
Конечно, говорить о том, что сведения должны быть не просто вескими, а еще и максимально скандальными, я не решаюсь. Какой в этом смысл, если у нас нет совершенно ничего. Наверняка и моя квартира уже не только изучена вдоль и поперек, но и если не сожжена, то обчищена до самой штукатурки. Вряд ли в Лайф настолько неосторожны, чтобы позволять материалу храниться в квартире исчезнувшей с радаров журналистки.
Еще можно попытаться привлечь Энора. Во всяком случае, мне показалось, что с Майклом они нашли общий язык. Вот только я сомневаюсь, что этот человек решит пожертвовать тем, что имеет ради спасения моей жизни и удовлетворения чужих амбиций.
- Нужно создать новые связи, - произносит Майкл тихо, словно обращаясь к самому себе.
Отлично, то есть, возможно и такое. По крайней мере, у нас есть шанс, пусть и означает он очередную головоломку.
- И как это сделать? – произношу вслух почти уверенное.
- Придется вернуться и продолжить поиск.
Очень хочется сделать вид, что я ничего не услышала, и продолжить размышлять над проблемой как можно дольше, но Майкл повторяет свои слова, и я отчетливо понимаю, что скрывавшая нас ранее друг от друга темнота уже не кажется спасительной.
Теперь она больше похожа на клетку, потому что выбора у меня нет: либо предложенная Майклом авантюра, либо бесконечный побег. Шансов остаться в живых что в одном, что в другом случае ничтожно мало, но в первом у меня, помимо стремления выжить, есть хотя бы цель. Настоящая цель. Во втором же выжить – и есть цель, больше никаких бонусов, даже в виде вероятности совершить глупое, но благородное дело.
Очнувшись от размышлений и осмотревшись вокруг, неприятно обнаружив все ту же кромешную темень без какого-либо намека на зарождающийся рассвет, с не меньшим раздражением понимаю, что устала.
- Сколько до рассвета? – спрашиваю, пытаясь прикинуть примерное время для сна, и, получив ответ о пяти часах, начинаю устраиваться поудобнее в кольце чужих рук, намереваясь поспать хоть немного перед новым долгим полетом.
Майкл совершенно не искушен в отношениях, иначе не дожидался бы, пока я сама усядусь поверх его бедер, устраивая замерзшие ягодицы, и совершенно точно сам обнял бы меня, прижимая к теплому телу. Все это приходится проделывать самостоятельно, из-за чего чувствую себя довольно неуклюжей соблазнительницней, и только злость на такое неискушенность заставляет демонстративно положить голову мужчине на грудь, а не отодвинуться на целомудренное расстояние. Все терзания и неумения придется оставить подождать до утра, нужно хоть немного поспать.
Мучительно долго слушаю дыхание Майкла – напряженное, как и он сам, и даже умудряюсь задаться вопросом насколько этому мужчине может быть неприятно мое соседство, но тут же отгоняю прочь терзающие мысли. Я зла на него, а значит, неудобства в моем лице придется потерпеть.
Засыпаю под эти осторожные вдохи-выдохи, уже вконец измучившись, и, кажется, все-таки смирившись с собственным положением нежеланной любовницы, когда замечаю осторожное неловкое движение Майкла. Кажется, он все-таки сделал попытку приобнять меня, правда, только для того, чтобы я, расслабившись в его руках, не свалилась обратно на землю.
Пусть.

…
Раздавшийся словно через мгновение голос Майкла, служит сигналом к пробуждению. В этот раз мне, ухнувшей в темную бездну забытья, сновидения не полагались, так что наступление утра символизировало сосредоточенное лицо Майкла на фоне серо-синего неба.
- Уже утро? – подхватываюсь слишком быстро, стараясь скрыть собственное смущение за желанием проверить обстановку – сейчас, при свете дня становится ужасно стыдно за свое поведение. Темнота, скрывавшая наши лица несколько часов назад, отступила, позволив свету открыть не только лица, но и настоящие намерения. И впервые я жалею, что мрак сменился рассветом.
Невыносимо видеть Майкла при свете дня – не хочу обнаружить осуждение в его глазах, а еще больше не хочу заметить там хоть намек на вину. За то, чего он не может мне дать.
Не хочу рассматривать его красивое, но бесстрастное лицо, потому и перевожу взгляд ему за спину – на сухую равнину, простирающуюся на многие километры. Она – тоже холодная и безжизненная, и я невольно поражаюсь тому, насколько удачно эти двое совпали во времени и пространстве.
- Пора, - произносит мужчина, тоже поднимаясь на ноги.
Не столько слышу, сколько чувствую его движение собственной спиной, и только тогда оборачиваюсь, готовая принять неизбежную пытку собственным стыдом.
Оборачиваюсь, чтобы краем глаза уловить темное пятно на удалении не более сотни шагов, и, наконец, повернуться в ту сторону окончательно.
С этой стороны существует не только пустыня, с этой стороны в ее сухой коричневой корке зиял провал, и из него словно умирающее животное тянула свои щупальца Тьма. Тянула, натыкалась на невидимую преграду и прятала, а следом выпускала новые, которые так же прятались, едва касались незримой стены.
- Что это? – могу произнести только это, напуганная открытием, что несколько часов подряд просидела спиной к прожорливому чудовищу и даже не поняла, что оно рядом. – Ты знал?
Вопрос задаю глупый, потому как уже знаю ответ на него – Майкл принес меня сюда, конечно же, он должен был, по крайней мере, видеть, куда прилетел. И тут же меня озаряет новая догадка:
- Поэтому здесь безопасно? – спрашиваю, тоже уже зная ответ, и тут же исправляюсь. - Почему он сюда не придет? Она для него опасна?
Уже радуюсь, что в руках оказался козырь, пусть и очень опасный, но Майкл выдает категоричное «Нет», заставляя меня поубавить энтузиазм.
- Он ходит собственными тропами, - поясняет мужчина свой ответ. – И там, где его больше нет, Она забирает свое.
Обдумывание его слов дается с трудом. Слишком сложно свести воедино Тьму, таинственного незнакомца, прикидывающегося Стефаном, и какие-то его тропы, поэтому уточняю:
- То есть они своего рода конкуренты? – в этот момент вспоминается Энор с его уникальными способностями запечатывать Тьму. Неужели это он?
И тут же меня осеняет.
- Это не Энор, это Склент!  - восклицаю, вспомнив свой второй неудачный выход в свет в качестве помощника Энора. Перед глазами тут же встает картина тонущего во мраке коридора, из которого я едва успела выскочить.
«Соскочила с языка» - так сказал тогда Энор.
А потом заставил подавать ему кирпичи.
Я почти уверена в правильности собственной догадки, ровно до момента пока не вспоминаю, что разговор в сожранном Тьмой коридоре касался личности какого-то Хозяина. Того же Хозяина, из-за которого пришлось бежать из ангара. Хозяина, который теперь был и моим хозяином, что бы это ни значило.
И выходит, это самый Хозяин гораздо опаснее Склента. И гораздо могущественнее, если вспоминать, как Склент обездвижил меня одним только взглядом.
Открытие оказывается настолько ошеломляющим, что я практически забываю про корчащуюся в сотне метров от нас Тьму, а когда вспоминаю, на ум приходит похожая сцена с участием Энора.
С участием Энора и его браслетом.
Тогда Тьма точно так же избегала прикосновений, словно боялась их, или они ей были неприятны.
И тогда мне причина ее страха мне казалась понятной – браслет, но увидев перед собой целый источник, понимаю, что изначально сделала неправильный вывод. Дело не в браслете или, как минимум, не только в нем. Дело именно в Эноре. И еще, похоже, немного во мне.
«Вы ужин, мисс. А я – поддерживаю порядок» - эти слова тогда показались обидными, но сейчас словно расставили все по местам. Слова мужчины были не голословными, он действительно приводил реальность в соответствие с ожиданиями людей.
- Это ведь Энор, да? – спрашиваю, кивком головы указывая в сторону клубящегося чудовища. – Он как-то ее удерживает?
И снова ловлю присущее Майклу напряженное «подвисание» - сигнал, что ответ гораздо обширнее, чем мне стоит знать, а значит, мой осведомитель усиленно сортирует имеющиеся в голове знания, надеясь отыскать среди них единственное наиболее безопасное для меня.
Уже почти привыкла, что от меня больше скрывают, чем делятся правдой, но все равно волна раздражения накрывает с головой, так что я с трудом успеваю ее погасить.
Еще и этот прищур голубых глаз, делающий красивое лицо еще более притягательным.
И даже не знаю, что меня раздражает больше.
- Он страж, - наконец произносит Майкл, когда в разглядывании мужского лица я добралась до подбородка. Ни следа щетины, словно пока я спала, он успел найти бритву.
Злюсь, что приходится уточнять, правильно ли я поняла, но без этого не могу поручиться, что правильно расслышала вылетевшее откровение.
- Он такой, как ты? – переспрашиваю, насильно пытаясь представить Энора в роли благородного мстителя, но получается откровенно плохо. Не в самой роли подвох, просто Энору совершенно не подходит амплуа съехавшего с катушек героя, возомнившего себя мерилом справедливости. Энор больше похож на того, кто сам себе справедливость, независимо от того, что руководит остальным миром.
- Он – другой, - Майкл все же решается открыть мне положенную часть правды. – Он – страж границ. Всегда им был.
И в голосе Майкла слышится какое-то скрытое уважение, словно задача Энора гораздо важнее, чем его самого. И словно получается у него не в пример лучше.
- Его работа настолько важна? Важнее, чем твоя? – задаю вопрос и  надеюсь, что моя заинтересованность проглядывается не слишком ярко – все-таки личность Энора не уступает Майклу в загадочности.
- Без него хаос наступит раньше, и справедливость уже не будет иметь значения, - отвечает Майкл, заставляя меня невольно восхититься одновременно его честностью и позицией Энора.
Тот просто делал свою работу. Всегда. Каждый день. Не жалуясь, никому не объясняя с чем он каждый раз имеет дело. Каждый темный день. Или быть может, у него с Тьмой доверительные отношения и они давние друзья?
- Он сдерживает ее, – мрачно произношу, указывая на Тьму, выпускающую щупальца с завидной регулярностью.
- Или сторожит, - не менее задумчиво произносит Майкл.
- А если он умрет?.. – и снова я знаю, точнее, предполагаю ответ – он написан кровавым росчерком на моем плече, и он же  читается во внимательном взгляде стоящего передо мной мужчины.
Его место займет следующий. Я. Именно поэтому Энор не хотел передавать браслет кому-то из племянников – он понимал, что это за ноша, и не хотел вручать ее родным.
А мне, так своевременно чуть не угодившей в зубастую темную пасть, ноша оказалась по силам. Да и меня не жалко. Даже пойдя на уступки «неприспособленному паразиту» в моем лице, Энор выиграл.
Недавний детский восторг героизмом человека сменяется раздражительностью. От собственной доверчивости. И, словно пытаясь заглушить эту бесполезную для меня эмоцию, рассудок тут же подкидывает мстительную мысль: Майкл не сможет меня убить – я для него так же важна, как Энор.
И это в корне меняет мое отношение к ситуации – решение идти до конца становится не вынужденным, а необходимым. Да, теперь, зная, что кое-кто несколько раз подумает, прежде чем поднять на меня свой карающий меч, даже дышать стало легче.
- Нам нужно обратно, - говорю это, чувствуя свою почти неуязвимость. Пусть и обеспечивается она довольно странным типом.
Майкл смотрит на меня недоверчиво, похоже, не понимая причины столь резкой перемены настроения, но я и не собираюсь ему что-то объяснять, решаю ограничиться простым вопросом:
– Тебе ведь все еще нужны связи?
Вижу, что он пытается понять, что стоит за моим внезапным энтузиазмом, но все же не просит что-то ему объяснить, только уточняет: - В город?
Бодро киваю и подхожу ближе, похоже, окончательно избавившись от неловкости прошедшей ночи, и, доверяясь чужим крыльям, позволяю подхватить меня на руки, чтобы снова закружить в холодном торнадо.