На пороге книги. Глава 17. Заблудившаяся бабочка

17. ЗАБЛУДИВШАЯСЯ БАБОЧКА

Город (и родной факультет) всё активнее пытались втянуть Кельгу в круг тех энергозатратных дел, что люди часто считают важными, хотя по прошествии пусть даже и недолгого времени уже не могут вспомнить, зачем, собственно, они это делали и на что ушло время. После очередного совещания, в котором ей пришлось участвовать, Кельга снова вспомнила «Драгоценное время зрелости» Мариу де Андради — удивительного бразильского поэта, романиста, музыканта, фотографа, фольклориста, музыковеда, эссеиста, историка искусств и художественного критика — в общем, polymath'а, как издревле говорят греки и вторят им ныне британцы, или, на более внятной для нас латыни, homo universalis'a. Сам он, впрочем, назвал себя как-то «учеником-путешественником». Мариу с самого раннего детства был пианистом, музыкальным вундеркиндом — вплоть до того момента, когда внезапно, играя в футбол, умер его четырнадцатилетний брат, и у Мариу, который был на шесть лет старше, начали дрожать руки… Вот тогда он и начал более серьёзно относиться к стихам, которые писал с детства, не придавая им большого значения.
Кельга вспомнила недавнюю историю своего перевода «Драгоценного времени зрелости», и ей снова стало весело. «Душа моя торопится, - писал Мариу де Андради, - и нет у меня времени для бесконечных собраний...». Некоторые места найденного в сети русского перевода этого стихотворения  Кельгу смущали своей нелепостью, и она стала его редактировать. Потом нашла английскую версию, которая довольно-таки сильно отличалась от русской, и начала её переводить, но и здесь она наткнулась на вопиющую несуразность и принялась искать португальский оригинал. Это оказалось не просто, ведь исходного названия она не знала, как совсем не знала и португальского. И наконец — она его нашла! Мимо её окна пролетали стайки осенних листьев, а временами, почти сливаясь с ними, вновь и вновь искала свой путь назад в лето заблудившаяся во времени бабочка, а Кельга сидела, вслушивалась в слова удивительного бразильского поэта и забывала, что она в Городе и её ждут дела, считающие себя не терпящими отлагательства… «Галлюцинаторный Город», промелькнуло у неё в голове название одного из сборников Андради, и ей показалось, что только таким и является любой город, как бы он ни тщился доказать свою значимость. Её взгляд снова упал на порхающую за окном бабочку и Кельге тоже хотелось вернуться в лето…
И она начала заново переводить это стихотворение. Это была её первая встреча с португальским — но ей помогали и найденный в сети русский перевод, и английская версия, и родство португальского с испанским, с которым она была чуть-чуть знакома, и множество восходящих к латыни знакомых корней… Временами она не находила в словарях искомого слова и не могла понять — то ли словари столь неполные, то ли бразильский уже начал потихоньку отклоняться от языка метрополии. В один из таких разов она решила набрать непонятное слово в поисковике — и к своему удивлению, обнаружила массу испанских толковых словарей, объяснявших это португальское слово. Португальское? Она открыла испано-английский словарь — да, слово было испанским. И вдруг она поняла: она переводила с испанского!  Это объясняло всё: и немалые разночтения русского и английского переводов (русский переводчик тоже переводил с испанского текста! А вот англоязычный, как она обнаружила чуть позже, - с португальского оригинала), и ту относительную лёгкость, с какой она понимала «португальский»... И она снова стала искать португальский текст — вот, наконец, он  перед ней и он явно короче, чем испанский. Кельге очень хотелось окунуться в текст Андради — но ей пора уже было ехать на занятия…
Сейчас она снова перечитывала свой перевод — уже с португальского, с того самого текста, который написал Мариу де Андради (впрочем, и текст испанского переводчика, сильно расширившего текст Андради, ей тоже нравился).

Мариу де Андради

ДРАГОЦЕННОЕ ВРЕМЯ ЗРЕЛОСТИ

Я посчитал свои годы и открыл, что мне осталось меньше времени жить, чем я уже прожил.
Прошлым богаче я стал, чем будущим.
Я чувствую себя как тот мальчик, что получил миску с черешней.
Сначала он поедает её беззаботно, но когда видит, что ягод осталось немного, начинает их по-настоящему смаковать.
У меня нет времени иметь дело с посредственностью.
И я не хочу участвовать в собраниях, где позируют раздутые эго.
Меня возмущают завистники, пытающиеся разгромить тех, кем все восхищаются, возжаждав их мест, их талантов и судеб.
У меня нет времени на бесконечные разговоры, на бесполезные обсуждения жизни  людей, не имеющих отношения к моей жизни.
У меня нет времени на улаживание претензий особ, проживших долгие годы и всё же оставшихся незрелыми.
Я терпеть не могу оценки и сравнения недобрых людей, которые борются за высокие должности генеральных секретарей.
Людей, которые обсуждают не содержание, а лишь ярлыки.
Стало время моё слишком скудным, чтобы обсуждать ярлыки, сути хочу я, душа моя торопится…
Мало осталось черешен. И потому я хочу жить с людьми, которые человечны, в высшей степени человечны, с теми, кто умеет смеяться над своими оплошностями, кто не очарован своими победами, не считает себя избранным, пока час не настанет, не отворачивается от сознания своей смертности.
Хочу пройти свой путь с людьми истины и по истине.
Ст;ящей жизнь делает существенное.
И для меня — существенного достаточно!

В тот день Кельга, на одном из семинаров, предложила студентам разделиться на группы и дала им задание. А пока они работали в группах, она сидела и смотрела в окно, на прекрасное синее небо и освещённые солнцем зелёные и красные крыши. И вдруг ей захотелось написать не то чтобы продолжение стиха Мариу де Андради (да и вообще — стих ли это?), но свою вариацию на заданную им тему «у меня нет времени!». И у неё получилось так:

У меня нет времени заниматься всем, что не вызывает у меня отклика, что не вдохновляет и не пробуждает жизни во мне.
У меня нет времени обмениваться вежливыми ничего не значащими фразами с теми людьми, с которыми нам нет дела друг до друга.
У меня нет времени создавать видимости и имитации, какое бы важное значение им не придавали окружающие.
У меня нет времени делать вид, что я рада тому, что в действительности оставляет меня равнодушной.
У меня нет времени вежливо говорить, что всё хорошо, когда мне что-то по-настоящему не нравится.
У меня нет времени врать, прятаться и притворяться, что всё в порядке, когда я чувствую нечто прямо противоположное.
У меня нет больше времени быть несвободной — наступила драгоценная пора зрелости.
И я хочу прожить каждое оставшееся мне мгновение с ощущением тайны и открытия, радости и свободы, хочу жить в точке рождения жизни каждый день, каждый час, каждую минуту и каждую секунду.
И да будет так!

Сейчас, слушая песню дождя, рассматривая меняющийся узор из мелких капелек на оконном стекле и перечитывая эти строки, она понимала, что «галлюцинаторный город» будет постоянно мешать ей, будет всеми правдами и неправдами втягивать её в свою орбиту, в свои галлюцинации… И что прожить драгоценную пору зрелости так, как она хочет, надо ещё суметь, надо ещё научиться. И всё же эти строки её вдохновляли...