Интервью - Ответный Удар

В этот осенний день выходной у меня не получился. Спокойное и неторопливое чаепитие было прервано звонком начальника с напоминанием о том, что в завтрашнем выпуске новостей - специальное интервью с британским сотрудником, посвященное событиям трехлетней давности в Басре. Я мысленно высказала Стиву Митчеллу то, что о нем думала. И небезосновательно - почему нужно бередить старые забытые раны? Уже прошло три года, я вернулась в Лондон и привыкла к нормальной жизни, а потому мне не улыбалось хотя бы мысленно вновь оказаться в Ираке...
- Кэти... Алло, Кэти, ты меня слышишь? - Стив отчаянно пытался докричаться, и до меня только дошло, что зовет он меня уже минуты две.
- Да, я здесь. Помехи со связью. - наконец смогла проговорить я.
- Завтра к девяти. Ты должна приехать на час раньше, чтобы подготовиться к съемкам.
- Хорошо. - я сглотнула. - Как зовут военного, у которого мне предстоит брать интервью?
- Джон Портер.
Стив отключился, а я еще долго сидела с мобильником в руке, ошарашенно уставившись в одну точку. Это казалось удивительным и невероятным, но... но тем не менее, было правдой. Я устало опустилась на подушку, сжимая телефон в пальцах, словно единственное спасение. Конечно, все было готово. Конечно, я не раз  вела интервью и телерепортажи, но сейчас мне казалось, что я не смогу и слова сказать на завтрашней записи интервью...
Но завтра наступило, неумолимо четко печатая шаг по коридорам офиса, переговариваясь и перешептываясь голосами работников. Я уже спокойно сидела в кресле, ожидая окончания манипуляций с гримом. Но в голове вместо холодных выдержанных мыслей о ходе беседы билось, словно мотылек о стекло, беспокойство. Ничего, справимся, и не в такие переделки попадали. Я машинально прикрыла протез папкой с вопросами для интервью и, поднявшись, направилась по коридору... Последние рекомендации Стива, команды оператора и...
- Это наша новостная рубрика "Специальное интервью", приуроченная  третьей годовщине событий в Ираке. - бодро начала я, глядя в камеру, - с вами Кэти Дортмут. И сегодня мы проведем интервью с сержантом Портером, участвовавшим в многочисленных операциях по освобождению заложников...
Я повернулась с улыбкой в сторону ширмы, из-за которой вышел мой гость - высокий, элегантный в своем деловом костюме жемчужно-серого оттенка. Впрочем, долой эпитеты. Я репортер, а не писатель-романист.
- Итак, мистер Портер, - продолжила я, - здравствуйте. Сегодня наша страна вспоминает произошедшие события в Ираке и чтит память тех, кто стал лишь строкой на камне памятника. Тех, кто остался в наших сердцах.
Он кивнул, стараясь поймать мой взгляд, и устроился поудобнее в своем кресле.
- Расскажите об операции по освобождению Кеннета Брайтона в 2003 году. - продолжила я. - мы знаем, насколько трудна была эта операция, но, вспоминая о тех  днях, хотим запомнить настоящие примеры мужества наших военных.
Он усмехнулся. Показалось ли мне, или эта усмешка вышла горькой? С момента освобождения Брайтона прошло десять лет. Десять лет... но для человека, потерявшего там своих друзей, все это словно было вчера. Я мысленно еще раз обругала Стива, затеявшего все это, и попыталась сосредоточиться на интервью.
Он стал рассказывать. Теплый, приятный его баритон звучал совсем безжизненно - точно кто-то выключил все эмоции в этом человеке. Я смотрела на него и понимала, что каждым словом он вновь и вновь казнит себя и мучает, рассказывая о гибели Майка, Кита и Стива, о выводе заложника, потом - о событиях трехлетней давности, связи Хакима аль-Назари с похищением британской журналистки... Теперь каждое слово жгло и меня не хуже ударов, которые когда-то обрушились на спину от озверевшего террориста. Перед моими глазами воскрес тот проезд по иракской дороге, плен, бесконечные мысли о том, выжил ли кто-то из съемочной группы...
Я больше не слышала ничего, кроме его голоса и ударов своего сердца. Потому несказанно удивилась, когда до меня донесся мой собственный голос. Ведь услышала я его так, словно он принадлежал другому человеку.
- Джон...
Портер запнулся, подняв на меня взгляд. А я и не замечала, что у него голубые глаза. Голубые, как безоблачное небо летом. Я ничего не замечала даже в больнице, когда мы оба уже вернулись в наш мир.
- Джон... тяжело это выдержать? Тяжело пережить это - и сохранить человечность, возможность сострадать, желание помогать?
- Я думаю, ты знаешь, Кэти. - сейчас в голосе его звучала неприкрытая боль. -  жизнь становится светлее на одного спасенного человека, к которому ты успел...
Я вновь спрятала протез кисти под папкой с вопросами, а в студии воцарилась тишина. Словно время замерло, остановив любую суету и спешку, заставив замереть ассистентов, оператора. Остались лишь только мы вдвоем - и наши воспоминания.
- Знаю... В самые беспросветные минуты моей жизни оживали в моем сердце твои слова. Я сильная, я обязательно справлюсь и мы выберемся оттуда. Я поверила тебе.
- Хоть кто-то мне поверил. - пробормотал он неразборчиво, а по губам скользнула грустная усмешка.
- Я помню... помню каждую ночь до того, как ты оказался рядом. Предчувствие смерти. Я не могла смириться с ней, я не могла привыкнуть к мысли, что всего мгновение - и когда закончится боль, меня больше никогда здесь не будет. Где-то будет идти жизнь, родятся и умрут люди, продолжатся и закончатся войны - а я не увижу их окончания... Ради чего была эта борьба? Простите меня...
Я понимала, что интервью сорвано. Надо было куда-то уйти. Я не смогу продолжать дальше эту пытку для него и для себя... Так я миновала коридор и направилась к лифту. Стук сердца все еще громко раздавался в ушах, поглощая остальные звуки. Потому я так и вздрогнула, когда меня перехватил за руку Стив, вышедший из лифта.
- Что случилось, Кэти? Почему ты сорвала съемки?
Я сжала зубы. Это просто надо выдержать.
- Я не смогу это продолжить, Стив. И ты этого никогда не поймешь... потому что ты не был т а м ...
Вырвавшись, я бросилась в лифт, который закрылся перед самым носом моего начальника. Но только здесь, оставшись одна, я могла хотя бы просто выдохнуть. Куда теперь... домой? Вряд ли. Я не могу развернуться и уйти посреди рабочего дня. Я стояла у лифта, прижимая к груди папку с вопросами и беспомощно оглядываясь вокруг. Но наконец решилась, зашагав к выходу...
- На улице дождь... - предупредил знакомый голос, - если ты не хочешь заболеть, просто идем со мной...
Джон скинул с себя пиджак и раскрыл его над моей головой, точно зонт. Так мы вышли на улицу. Дождь стекал по носкам моих туфель, оставлял брызги на юбке и рукавах блузки, но я об этом позабыла. Сейчас, несмотря на неудачное (впервые в жизни!) интервью, меня не мучила совесть. Мне просто было спокойно рядом с ним. Дальше события сменялись для меня, будто кадры киноленты... Такси, его дом, комната... Мокрая одежда летит прочь, а он - он теплой ладонью стирает следы моих слез, водит пальцами по обнаженной спине и белеющим рубцам шрамов. Я хочу уклониться. Теперь мне стыдно. Протез, рубцы... Нет, Джон, пожалуйста...
- Не бойся. - отвечает он, точно слыша мои мысли. - просто доверься мне.
От этих слов я успокаиваюсь позволяя покрывалу блаженного неведения окутать нас обоих. Каждым прикосновением к крепким рукам и груди прошу у него прощения. За все вопросы, которые могли принести ему боль. За все, что не должно было воскресать в нашей памяти. Но он, кажется, забывая о себе, стремится успокоить меня, сцеловать каждую слезинку, забрать мой страх, оживший в памяти.
Даже когда мы оба обессилели окончательно, он продолжает меня обнимать. Точно так же, как обнимал когда-то, когда мы оба были смертниками. Замечая на его предплечье маленькую татуировку, изображающую скорпиона, готового к атаке, я устраиваюсь удобнее и провожу по ней пальцами здоровой руки. Он позволяет себе улыбнуться.
- Мы живы, Кэти... И это сейчас главное. Все хорошо, девочка.