19. Недолго фраер танцевал

     Конец октября семьдесят второго года выдался слякотным и на редкость холодным. По ночам подмораживало довольно-таки круто, где-то до десяти градусов, а днем распускало в сопли, и все это на пронизывающем ветру.
     И настроение у Витьки с утра было соответствующим. Он уволился из райпотребсоюза, получил расчет и наконец-то выкупил свидетельство о расторжении брака с Танькой, но вздохнуть свободно мешала тоска по Алешке и неопределенность ближайшей перспективы.
    С утра  решился навестить сынишку. Ленка обреталась в заводской общаге, оставив Алешку на попечение своей двоюродной тетки и ее матери, той самой бабульки, что фактически свела Витьку с Ленкой. Кстати, бабулька, не в пример остальной новообретенной родне, благоволила Витьке, и он отвечал старушке взаимностью.
     Подгадав, дабы тетка, баба истинно деревенская, безапелляционная, была в дальнем отделении совхоза на уборке картошки, Витька задами прокрался к дому и через скотный двор зашел в сенцы. Бабулька обрадовалась его приходу, достала с загнетки чугунок со щами потрясающей вкуснотищи, которые готовила исключительно сама, не доверяя дочери – Ленкиной тетке. Две теткины дочки, ученицы третьего и пятого классов Жабынской восьмилетки, обретавшейся в одном из храмов бывшей Свято-Введенской Макариевской Жабынской пустыни, находились в школе, так что Витька  и тут  подгадал как нельзя лучше.
     Алешка спал по-за печкой, в самом теплом закутке хаты. Бабулька сунулась туда, достала из-под лежанки бутылку с самогоном, поманила Витьку, приложив ладошку к губам. Алешка тихонько посапывал во сне. У Витьки каким-то чудом оказалась в свое время и сохранилась фотокарточка, на которой он был запечатлен в полуторагодовалом возрасте. Живя с Ленкой и сыном как-то не замечал, а тут вдруг будто обухом по голове огрели: перед Витькиным взором предстал он сам, маленький, ангелоподобный и беззащитный ребенок.
     -Твой, твой! Под эту… копирку срисованный…- бормотнула еле слышно бабулька: - Пойдем-ка за стол, неровен час – скопытишься с напряга… Я ей, дуре, говорю: не чуди, девка, не смеши народ, а она ни в какую. Не буду, говорит, с нищим жить, в трусах ходить рваных. Во как! Богачка какая, в барских хоромах вскормленная… Тихонькая была. Жалели все сиротку, а она вон…
     Уходил Витька уже на задами, а большаком, вдоль которого притулилась деревенька. Народу – шаром покати, стесняться некого. Директор совхоза, единственный на район Герой Социалистического Труда, из рабочих выжимал все соки, дабы не ронять марку, а за рабский труд платил копейки. Витька пока еще только накапливал знания, способствующие прозрению в будущем. Так, мельком подумал о несправедливости бытия и выбросил из головы. Сей момент его мозг был занят поисками вариантов примирения с Ленкой.
     Обломала его деревенская дурочка Надя Куржопка. Положа руку на сердце, дурочкой-то она только прикидывалась, ибо так легче было переносить тяготы жизни. Просто природа вдосталь поизгалялась над бабой, прилепив к взрослому туловищу детские ножки и такие же ручки. Вкупе с огоромной головой, оттопыренными ушами и вислым носом картошкой зрелище Куржопка являла не для слабых психикой. Завидев Витьку, в любую погоду сидящая на лавочке перед своей хаткой Надя замахала ручонками:
     -Витютенька, красавчик писаный, поди, присядь с бабой Надей!
     -Извини, теть Надь! – попробовал отмахнуться Витька: - На автобус опоздаю!
     -Поди, поди, я тебе чего ни-тко поведаю
     Витька подошел, приткнулся на краешек лавочки, всем своим видом показывая, что очень торопится.
     –На-ка, вот, мужеских семечек поклюй. – протянула ему Надя малую жменьку тыквенных семечек, - Поклюй, поклюй, сразу на девок потянет и шаболду свою неблагодарную забудешь!
     -Ты чего, теть Надь?
     -Чего я… Со Славиком сопливым она шалавится! До тебя шалавилась и нынче тоже…
      -Не плети.
     -Правду говорю. Ты ведь Славика-то, говнюка сопливого, знаешь. Нашла, шаболда, тебе замену. Вот женился бы на мне, я б тебе и ноги мыла, и воду ту пила. Не гляди, что на кикимору смахиваю, зато душа у меня верная, навек привязчивая.
     -Да ладно тебе молоть, теть Надь! Небось самогоночки наперсток приняла и обмишурилась сослепу?
     -Глупые вы, мужики. Весь мир знает, только мужу невдомек. А гадость эту я и рот-то никогда не брала.
     Славика Витька знал. У него и вправду под носом болото было; сопел и хлюпал беспрерывно. Во время Витькиной с Ленкой свадьбы пытался права качать, да друзья Витькины, шпана монастырская, на пинках вынесли за плетень. Витьке и порезвиться не дали, хотя тому и очень хотелось. Ленка клялась-божилась, что между нею и Славиком ничего не было. Витька вроде бы поверил, а оно, оказывается, вон как повернулось!
     В деревне Береговой, где была остановка пригородного автобуса, Витька решил выяснить отношения с проживавшим там Славиком. Зашел в магазин пораспрашивать у знакомой заведующей о сопливом сопернике. Оказалось, Славик работал в Туле и как раз сегодня, в пятницу, должен был подъехать на выходные. Продавщица Тоська, когда-то имевшая виды на Витьку, обрадовалась возможности подгадить Ленке и выдала Витьке всю имевшуюся у нее информацию. Сопливый по пятницам строго приезжал на поезде «Тула-Белев», Ленка встречала его на вокзале,  и ближе к полуночи любовнички пешком добирались в Береговую, а дальше все и ежику понятно…
     Раздавив с Тоськой «огнетушитель» бормотухи ядовито-вишневого цвета, Витька вернулся в город. Поезд приходил в девять сорок вечера, так что времени нализаться того же самого вермута было предостаточно. Никого из друзей в помощь звать Витька не стал: с дрищем Славиком, как говорится, одной левой мог справиться.
     На вокзал приехал часа за полтора до прибытия поезда. В буфете взял котлету с картошкой, салат и двести пятьдесят вездесущего вермута. Ни есть, ни пить особо не хотелось, поскольку нервы были на пределе, но все-таки весь набор пропихнул в себя. Как оказалось, не зря.
     На выходе из буфета нос к носу столкнулся с давним недругом, деповским заправщиком тепловозных аккумуляторов, стукачом, провокатором и халявщиком Серегой Мересьевым. Вообще-то фамилия у него была другая, а Мересьевым его прозвали за отрезанные по щиколотку обе ноги. Давно, еще в детстве, Серега, перелезая под вагоном товарняка, зацепился штаниной за скобу, а состав в этот момент тронулся с места. Серега рванулся, портки лопнули, но выскочить полностью из-под вагона малец не успел; ноги остались на рельсах…
     Деповские Серегу недолюбливали. В курилке, стоило появиться Сереге, мгновенно стихали разговоры, мужики с ворчанием выбрасывали недокуренные, либо только начатые «бычки» и расходились по рабочим местам. После общения с Серегой, опричь того даже общения при нем, многие попадали на разбор в партком, профком, а то и к начальнику первого отдела.
     Витька по складу своего характера и изначальной наивности Серегу-инвалида жалел, старался не давать в обиду. За что ненароком и поплатился. Однажды Мересьев заложил электриков за пьянку с получки, устроенную на рабочем месте, а в отмазку свалил все на Витьку – секретаря комсомольской организации и по совместительству редактора стенгазеты «Комсомольский прожектор». Потом, правда, выяснилось как было дело. Секретарь парткома, ничтоже сумнящеся накропал по данному поводу статейку, не проверив факты, и приказал дать ее оперативно в «КП». На самом же деле мастер электроцеха разрешил подчиненным выпить по бутылке «Московской» на троих по окончании рабочей смены. Короче, все обошлось, но осадочек, как говорится, остался. Все оказались не при делах, кроме мастера и Витьки. А Серега, естественно, получил премию.
     Между Серегой и Витькой завязался на пороге буфета никчемный базар, понеже оба были поддатыми. Витька-то не собирался ввязываться, да Серега спровоцировал:
     -А-а, дружочек мой старинный! Приветик тебе с поклоном от нас, убогих!
     Витька не ответил, лишь брезгливо передернулся, намереваясь выйти из буфета, но Серега заступил ему путь.
     -Чё, брезгуешь нами, инвалидами труда? Как же, великий общественный деятель! От которого даже баба сбежала…
     Витька взъярился. Нет, бить инвалида на протезах он не собирался. Просто отодвинул его с дороги и молча вышел на перрон.
     Далеко не ушел, - не за тем приехал. Знал бы, конечно, как все обернется, лучше бы смылся подальше от вокзала. А так остался на перроне: присел на лавочку под колоколом, закурил.
     Минут десять спустя продрог, даже алкоголь не согрел, поднялся, решив пройти в зал ожидания. И тут его окликнул Валерка Березкин, вокзальный милиционер, Витькин одноклассник.
     -Вить! Зайди в дежурку. Мать твоя звонит.
     Подвоха Витька не ожидал. Мать вполне могла разыскать его. Так уже бывало. Обзванивала все его предполагаемые точки, где, по ее разумению, мог обретаться  сынок и, как правило, находила. Все чернобурковые дамы и жены районного масштаба одевались в ее ателье, потому их портфелеобразные мужья и любовники не отказывали своим зазнобам в поисках, то бишь, определении мест обитания неслуха Витьки.
     Витька открыл дверь дежурки, намереваясь объяснить матери, что он уже не корытник в дранных штанишках на помочах, но получил внушительный тычок в спину и по инерции влетел в обезьянник, долбанув лбом противоположную стенку. Пока тряс репой, стараясь придти в себя, за ним захлопнулась решетчатая дверца. Два здоровенных мента оглушительно загоготали, радуясь удачному захвату, как потом выяснилось, опасного преступника. Этих, деревенских роганов, Витька не знал: свои-то городские так с ним обращаться не решились бы. Вон, и Валерка Березкин смылся на территорию станции, дабы не попасть на острый Витькин язык. Тоже, козел, знал: нагадишь – не при исполнении, да еще и в гражданских шмотках в городе лучше не появляться – схлопочешь по соплям как не хрен делать.
    Где-то в самый момент прибытия пассажирского поезда «Тула-Белев» Витьку загрузили в машину городского отдела внутренних дел. Перед тем, как «уазику» тронуться, Витька успел увидеть проходящих мимо сопливого Славика и свою или не свою Ленку. Заметили они его или нет, осталось неизвестным, но повезло и тем, и другим. Хотя, кто знает…