Такого не должно было случиться

 Первого сентября, когда перед общешкольной линейкой,  наш 10 Б собрался у тощеньких, посаженных нами год назад липок, стало очевидным, что мы уже взрослые. а у  не целованного и даже не представлявшего себе, как он сам признался, интимного устройства женщин,  Жеки Колесникова, произошло в жизни что то такое, отчего он до сих пор не может придти в себя.
 Странновато и как бы оценивающе посматривал он на нашу несравненную Лизу Юдину и удовлетворенно улыбался,  прикидывая  что то в уме.. О чем это он.? А о его истории все мы уже были наслышаны. В Лианозово, в середине лета, в  керосинной лавке, он  увидел Еву Парс, красотку,  о которой говорили всякое. Еще бы, такой  в  нашем поселке еще  не бывало, да что там, если поставить рядом с нею Дину Дурбин и  Марику Рок, еще не известно, как бы они себя чувствовали. Так во всяком случае считали «выставщики» с кирпичного завода и «заливщики» из  «Литейки», то есть большая часть мужского населения нашего поселка. У женщин к ней было другое отношение, они не находили  ее такой уж красавицей.
 Жека, при всей его непосредственности был не прост.
 Женская красота, как он думал, никогда не будет крючком, на который он  попадется, одной красоты слишком мало, что бы потерять голову. Отличник, волейболист и как сейчас сказали бы секс символ школы. он был неотразим и недоступен. Светка Токарева, сама не крючком вязанная, призналась, что если бы он к ней приставал, продержалась бы она недолго,  И кто бы мог подумать,  что такой человек,  увидев Еву, потеряет рассудок, и застынет со своим дурацким керосином  перед нею, как соляной столп. Он, для которого все женщины мира не представляли интереса. Ну есть, ну всякие и их тьмы. Ради бога, пусть будут, его это не касается. И вдруг где? В керосинной  лавке, без каких либо косвенных указаний на чудо, явилась  единственная женщина, сумевшая в секунду  превратить его принципы и основополагающие устои в ничто. Весь его организм подвергся мощной атаке силы, о которой  он даже не подозревал.  Эта сила выстроила в его сознании свой порядок, избавляющий его от  эгоистично- вялого "хотеть",  во все сжигающее  "обладать" и растворяться в лишающим воли  "принадлежать". Короче говоря, бидон  медно брякнув упал к его ногам. И года не прошло с того дня когда она возникла в нашем поселке и как все изменилось. Мужиков как будто прополоскали в чистой воде. Они были счастливы от мысли, что она живет рядом и нечаянная  встреча с ней освежала  их жизнь и она уже не казалась им такой убогой, у «выставщиков» с кирпичного завода, каждодневно вывозивших из адской гофпечки,  невероятно тяжелые тачки с огненно горячими  кирпичами и у "заливщиков" таскающих в литейном, всегда плохо освещенном цехе, от вагранки до опок, один на двоих, чуть ли не стокилограмовый "котелок" с расплавленным чугуном.
 Их поселили, у нее был муж, в торцовой части третьего барака, в комнате величиной со шкаф, зато с отдельным входом и лестницей   в шесть ступенек.
Замороченные жизнью, замужние женщины посматривали на нее не одобрительно. Разнообразные слухи, в основном подлые и мерзкие и даже совсем уж несуразные, стали в поселке  главной темой для разговоров и это при всем при том, что ее  муж,  выставщик, отставной  не раненый лейтенант, красивый, сильный, но не отзывчивый на женскую красоту богатырь с нежными руками, совсем неуместными для его работы, был незаметен, как будто бы его вообще не было. Удивительно.
- Да кто она ?
 - О, Она не спроста такая красивая , и ещё это  её имя, возможно она даже не женщина а американская шпионка, не зря же она устроилась в "литейку" в технический отдел. - предположила Марья Дмитриевна, работавшая до пенсии лифтершей в одном охраняемом доме. У нее даже был какой то военный чин.
 Говоря так, она переходила почти на шепот. Показывая пальцем куда то себе за ухо, сощурив глаза, она  почти весело заключала.
 -Уж поверьте мне.
 Вот в такое трудное для Евы время и увидел ее Жека.
 Ну а лето набрало силу. Млели на солнце убогие, по своему, живописные бараки, пахло ромашкой. С утра выпивший, сапожник Семеныч, распахнув окно, сообщал прохожим о своих принципиальных несогласиях  с женой не одобрявшей его близких и каждодневных отношений с водкой..
 Он страдальчески тянул  к людям, пошевеливая пальцами. руки .
 В тупике, на станции Марк  попыхивала маневровая «овечка».
 На колонку пришла с двумя ведрами, похоронившая на прошлой неделе своего израненного на войне мужа, Катька Сапунова.
 Было воскресенье, и перед Евиной лестницей, стоял в белой рубашке и новых сатиновых шароварах Жека. Уже больше недели, он вытаптывал тут траву и стеснялся своих сатиновых шаровар.
 -Паренек послушай меня  - сказала неизвестно откуда взявшаяся, Дрененьчиха, страшная, с сухим крючковатым носом старуха, сложенная почти вдвое. Ее считали колдуньей, она умела заговаривать  "рожу" и помогать "залетевшим" незамужним женщинам.
-Я побольше твоего, в жизни повидала, да она очень хороша, но бывают еще краше, уж поверь мне. Вот стоишь ты здесь как постовой, а может, ты ей не нравишься, ты хоть разговаривал с нею?
 -Послушайте, это моё личное дело Вас оно не касается.  Нарядная, невыносимо желанная, родная Ева, спускалась по ступенькам
. -Ну что же ты такой несовременный, ну чего застыл то? Познакомься с ней.
.- Вы думаете?
 - Ну иди уж. Паренек, возможно ты не знаешь, но она замужем. Сделай вывод. Жека, как на последнюю надежду, смотревший  на Дрененьчиху, даже дернулся.
 - Да да,  имей это в виду. Она покивала ему головой. 
- Ведь сегодня воскресенье ? - Спросил не чувствуя себя Жека, когда Ева проходя мимо него, на треть секунды остановив на нем свой взгляд.
 - Да,  испуганно и еле слышно - сказала она.  Красивые они встали  друг перед другом. Жека, разглядывая ее, а она опустив голову.
 - Можно я пойду, мне надо, осмелев Ева подняла на Жеку глаза.
  Мне надо.
 - А  можно я тут побуду до вашего возвращения ?
  предложил Жека, сомневаясь в том, сможет ли он  до этой минуты  дожить.
  - Побудьте, я должна с вами поговорить. Она действительно скоро пришла.
- Женя, я знаю  вас, знаю что вы будете учиться в десятом классе. и знаю все, что вы мне скажете. Давайте просто быть знакомыми, здороваться,  ну не думайте обо мне. Ну если хотите я вам признаюсь, что вы мне нравитесь, но это же ничего не изменит.
 - Изменит. Это как раз изменит все. Ева давайте куда ни - будь отойдем. стоим как на сцене.
- Можно пойти к паровозу,  мне нравятся паровозы, они такие живые.
 Ева чиркнула по Жеке глазами.
 - К паровозу?  Хорошо. только нам надо договориться.
 - О чем?
 - Давайте говорить друг другу ты.
 - Давайте.
- Ева, мне нравится твое имя. Бог сотворил тебя для меня. Он очевидно же, имел меня в виду. Теперь только мы ты и я. Всё, что было до нас, не имеет к нам никакого отношения. Ты разве этого не понимаешь?
 - Женя твои слова меня пугают. Все что ты говоришь,  выше моего представления о жизни. Она мне кажется должна быть проще, иначе мы скоро умрем. Сначала я потом ты. Но об этом нельзя говорить на ходу.
 - Ева  мы уже пришли. Вон видишь скамейка. Ее сделал мой дедушка. Мы с ним часто здесь бываем. Сидим, смотрим на паровоз, размышляем. Он наш собеседник. Иногда,  своим пыхтеньем он прерывает наши разговоры,  и мы понимаем, что ему хочется что бы мы что ни - будь ему спели и мы поём "Что так жадно глядишь на дорогу"
 Вчера я решил к твоему дому больше не приходить и даже готов был черт те на что, но утром передумал. Сначала нагляжусь на тебя, скажу тебе все. А там. Я не знаю что будет со мной, если  так не получится, тогда все это,  и лето и солнце, и паровозы и облака и мать и отец, все будет ни к чему. Я и сейчас все еще не верю тому что мы с тобой разговариваем и я говорю тебе ты.
 - Ты правильно сделал, что не отказался от меня, иначе мне тоже незачем было бы жить. Ева опустила голову.
 - Я бога молила, что бы он надоумил тебя подойти ко мне.
 -Ева дай руку.  Должен же, я как следует осознать, что  ты только что сказала. Тогда в керосинной  лавке  меня пробило током,  иначе  почему всё, кроме тебя, перестало для меня существовать. Что? бред несу?  Не знаю, тогда наверно у меня был приступ счастья, сон наяву. Никогда еще я не испытывал ни чего похожего. да я и сейчас.. Мне хочется прижать тебя к себе, что бы с тобой ни чего не случилось.
 - Женя. мне надо сказать тебе что то очень важное. Я еле держусь, ты же ничего не знаешь? Я совсем не такая, как ты думаешь, ты даже не представляешь, какая  не такая. Господи, мне  надо было уехать, спрятаться от тебя куда ни - будь, а я не смогла.  Ну один только раз встретимся, думала я и всё. Расскажу все про себя и ты сам будешь обходить меня стороной. Погоди, дай мне сказать все пока я .. Мне хочется быть твоей, и теперь я понимаю что мне все равно, что будет потом. Мне все равно, что будут обо мне говорить, но ведь будут осуждать и тебя .
- Ева не плачь. Я всё о тебе знаю, знаю, даже то, в чем признаться у тебя вряд ли найдутся силы.
- Нет Женя, вот что я решила только что. Прямо сейчас  пойдем ко мне.  на глазах у всех,  а что будет потом.. Что будет то и будет, пойдем..
.- А как же  Виктор? Вопрос не был произнесен, но обжигал душу и ему и ей. Обнаженные, они были ненасытны друг другом. Тысячи лет,  накапливаемая  нежность, позволила им сейчас не думать ни о чем другом, кроме того что они существуют друг для друга. О чем Ева, заливаясь слезами, рассказывала Жеке. Что говорил ей Жека, все это исчезло или не было сказано вовсе.
 Во всяком случае, спустя неделю, Жека с Виктором, часа четыре, не пъянея,  пили красное вино и кончилось все тем, что Виктор поднялся и сказал
 - Вот что, спасибо что пришел, спасибо что я остаюсь человеком. Я ведь понимал, что  мучаю ее и знаешь я решился.  - Ева просто слушай, попросил я. Мне  надо было, как только я вернулся, обо всем тебе рассказать, должен был, а я не смог. Там на фронте, пули меня облетали, потому, что ты меня ждала, я уцелел для тебя, и если бы не контузия, если бы не военврач, ну кто его просил оставлять мне надежду, что может быть.. Я боялся до тебя дотронуьтся. Я все думал может быть завтра, может быть через месяц, через год. Может быть, может быть. Но однажды глядя мне в глаза, ты всё же призналась, что у тебя было, было еще и еще и я об этом узнавал первым, я этого как буд- то не слышал, во мне зрела ненависть к самому себе. Когда ты в своей конторе влезла в петлю и тебя еле спасли,  уйти от тебя в таком твоём состоянии я не мог. И опять потянулось. Вот как  Жека. Когда она мне сказала, что ты на нее смотришь так, как до войны на нее смотрел я, мне стало легче, я надеялся на то, что ты ее спасение, что  ты мое спасение.
 И вдруг Виктор почернел, Жеке казалось, что у него крошатся зубы, так он их стиснул.
 - Уходи, уходи же, со мной происходит что то страшное, я могу  тебя убить.
- Дальше все произошло быстро, так быстро, что я даже не осознал, что я его убил. Он стал меня душить и задушил бы, если бы я не нашарил  на столе пепельницу, чугунный натек, в виде раскрывшегося цветка, вот я им  его и ударил,
 Так рассказал Жека следователю. Так все сложилось.
Женщина- судья, вынося решение не захотела быть к Жеке, хотя бы  немного снисходительней.
 На суде Еву невозможно было узнать. Кажется на следующий же день она уехала. Куда, никому  не было интересно.