Дороги

   Олово. Может быть даже, сплав со свинцом. Все дрожит и булькает. Это не замки со рвом, нет, но все такое… тягучее! Страшно.
   Нет, стрелки никогда не указывают брахистохрону мысли, еще не указывают. И все равно как в сказке: жизнь — это чашка с оловом. Не получается по прямой траектории. Чаша с оловом и ров со льдом. Р-р-рвать — и вот уже ты подснежник, а искрящееся стало оловом. Страшно.
   Да, но это олово. Оно, в целом, плавится быстро и не подходит для многих, по счастью. Нынче все стремятся обернуть в чугун, а внутри, говорят, чистая сталь, забыл марку. Видел я эту нутрь. То же олово.
   Вообще, много ли нужно для счастья? Иные полагают, что много, но какого-то все не того. Мне рассказывали про одного человека, который всю жизнь собирал изображения павлинов девятнадцатого века; под конец даже думал переключиться на фламинго. Не успел. А потом — представляете! — он узнал, что для счастья нужна глиняная ваза. Расписная, со цветами. Многие, правда, думают, что это чашка, наполненная оловом.
   Возьмем типичную жизненную ситуацию. Допустим, я шел среди ночи по проспекту. Это давно придумали, эти проспекты. Придумали, а зачем? — не знают. В проспекте изначально должна быть перспектива. Он должен быть прямой и свободный. И чтобы по нему могла прогуливаться большая масса людей. Но это изначально, а потом — рвется. Все рвется, и зачем?
   Вначале, конечно, прокладывают в центре путь. Для трамваев, для конки, для извозчиков прокладывают. Затем по брахистохроне туда устремляются автомобили. И вот уже — не проспект, а — автомобильная магистраль. Для извозчиков. Потом необходимо расширять. И расширяют. Я сам видел в тринадцатом году: сотни рабочих, взявшись руками за бордюр, за края проспекта — автомобильного проспекта, попрошу заметить! — старательно растаскивали их внутрь… то есть, нет, наружу. Это я потому подумал, что внутрь, что края, конечно, будут с внутренней стороны, да. Но с точки зрения проспекта, это наружу.
   И тогда уже никакой перспективы нет. Если встать где-нибудь ближе к началу, то ничего в перспективе ты не увидишь; увидишь только автомашины и — края, жмущиеся к домам. Все загораживают. По такому проспекту уже нельзя прогуливаться. Нет, возможность оставили. Оставили лазейку. Тротуары по бокам. Тротуары — они широкие. Человек может прогуливаться по тротуару, человек, да, один. И даже если запустить на тротуар широкую массу людей — она может прогуливаться, масса, кажется, что может, если ты сам внутри. Но стоит лишь отойти немного в сторону и взглянуть издалека — становится понятно, что масса лишь жмется вдоль тротуара к стенке. Нет перспективы. Проспект стал автомобильным. И даже если вернуться в массу, то уже видно, что никуда она, эта масса, особо и не движется. Отдельные люди внутри нее движутся, и все быстро, потому что боятся, что им отдавят пятки, и все суматошно, и все вместе, и каждый кто куда, но движутся вместе. А масса прогуливаться уже не может.
   Зато это автоматически выгодно и экономически обоснованно. Теперь, когда проспект стал автомобильным, когда уже нет проку в прогуливающейся массе, все вдруг стало обосновано экономически. Автомашины — ж-ж-ж! — едут быстро и через край, а прогуливаться никому не интересно.
   — Нет перспективы, — стонет бывший участник прогуливающейся массы, а ныне законный (закономерный!) участник движения. И — движется куда… правда, приходится жаться к стенке. Но изнутри это не заметно, тротуары широкие. А перспективы действительно нет. Перспективу придумали художники Возрождения, чтобы им было удобней рисовать картины в рамках их художественно-философской парадигмы. Недавние исследования в физике показали, что перспективы в пространстве, на самом деле, никакой нет. По крайней мере, такой проективно-геометрической, к какой мы привыкли с самого детства.
   Да… так вот, я шел по проспекту. Но, конечно, я ничего такого не видел. Никаких там движущихся масс, и машин тоже не много было, потому что — ночью. Правда, на ось, туда, где когда-то была автомобильная дорога, а когда-то ничего вообще не было и можно было прогуливаться, выходить все равно не решался. Потому что — страшно. Потому что — мало ли что. Да и не больно там красиво. И еще — олово. Целый сплав. Оно сразу отменяет необходимость этих «потому что»…
   Я шел по проспекту (по тротуару, но не прижавшись) и размышлял, как обычно, ни о чем. Так бывает, когда хочешь размышлять обо всем сразу, особенно, когда не знаешь, о чем размышлять. Получается, конечно, ни о чем, и это единственный способ занять свободное время, если занять его некем. По крайней мере, все, что я запомнил из тех размышлений.
   И тут я подошел к переходу. Он был — это часто встречается на проспектах — подземный переход. Я посмотрел на него, на знак перед ним. Переход был на летнее время.
   Конечно, я в него спустился — какая мне была разница, по какой стороне проспекта прогуливаться? Прогуливаться по проспекту можно вообще, но это давно, когда еще не было дороги, и извозчики сами выискивали себе путь. А когда уже проспект автомобильный и надо выбирать — тогда какая разница? Получается, что смысла выбирать себе сторону проспекта нет вообще. Вот я и перешел.
   Хорошо помню, было это в два часа в ночь с субботы на воскресенье. Когда я вышел из перехода, часы мои показывали на час с лишним больше, чем когда я туда вошел. А и всего-то было — шестьдесят метров! — однако переходил я с двух до трех, получается, двигался я все это время с черепашьей скоростью. Нет, какое там с черепашьей! — эпитетов для такой скорости еще не придумали; может, и не успеют…
   На той стороне перехода был магазинчик, а у магазинчика меня поджидал велосипедист.