Мать и сын

АННА РАЧКОВА: «Я ЖИВУ СЧАСТЛИВО. СПАСИБО СЫНУ!»

Не только радости бывают у нас. Наша жизнь состоит из потерь. Однажды наступает момент, когда каждый из нас теряет дорогих сердцу людей. Бывает и так, что человек остается совсем один. И тогда на помощь приходят дети. Сыновья, дочери, внуки, где бы ни находились они в горькую минуту, возвращаются в родное гнездо, чтобы помочь любимому человеку. Наш рассказ о жительнице Сосновой Поляны Анне Фетисовне Рачковой и ее сыне Вячеславе Ивановиче.

Часть 1. Путь матери

Большие испытания выпали на долю этой женщины. Но она, несмотря ни на что, живет вот уже 94 года. Нет, не сломал свирепый жизненный ветер тоненькую былинку Анюту Страшникову! Она родилась давным-давно, в первые годы становления советской власти, 17 марта 1924 года, в небольшой деревеньке на Рязанщине. Семья была многодетная, и маленькая Анна была девятым ребенком. Впрочем, жили не тужили, не голодали, пока не наступили 30-е годы с раскулачиванием, продразверсткой и прочими перегибами на местах. В 1936-м стихия раскулачивания обрушилась и на их дом. В одночасье Страшниковы стали нищими. Анна Фетисовна вспоминает эти годы со слезами на глазах:
– В 36-м мама умерла от горя. Мы ночевали на улице, потому что дом отобрали (отец на тот момент не вступил в колхоз). Мне в ту пору было 12 лет, а после меня еще были младшие братья – семи и восьми лет. Наш знакомый вырыл нам землянку, обложил тесом, и мы жили в таких военно-полевых условиях не один год. Я помню, как бродила по соседним деревням с протянутой рукой в поисках милостыни… Одни давали хлеб, а другие тихо говорили: «Бог подаст» и отворачивались. Так я познакомилась с этой формой отказа. Отец все же вступил в колхоз, его отправили работать на конюшню, потому что он любил лошадей и был очень хорошим конюхом. Но даже после этого шага нашей семье ничего из отобранного так и не вернули! Я тяжело пережила свое детство.
Через три года, в 39-м, старший брат Иван, живший уже в здесь, в Сосновой Поляне, а тогда это был пригород Ленинграда, вызвал Аню к себе. Девочке 15 лет, через год паспорт получать, а пока… Поехала. Год она работала няней. Тяжело было тоже, но здесь она хотя бы не голодала. Присматривала за детьми и присматривалась вокруг: на месте 385-й школы были двухэтажные бараки, в одном из которых жила семья брата. Водопровода не было, и жители ходили с ведрами к трамвайной линии, на Петергофскую дорогу.
На месте дома № 24 по 2-й Комсомольской и стоящих рядом домов была заболоченная местность, росли только кустарники. После проспекта Ветеранов начинался лес, и тянулся он до самой железной дороги, а дальше опять простирались заболоченные просторы. От леса до Володарки раскинулись поля, там был свинарник, а сейчас на его месте гаражи.
Забегая вперед, скажу, что дом из серого кирпича на 2-й Комсомольской до сих пор хранит следы войны. Там находились медпункт, почта, клуб, где показывали кино, и магазин. А на втором и третьем этажах жили люди. За серым домом стояла трехэтажная школа. А желтые дома – № 3, 5, 7 по 2-й Комсомольской – стояли и до войны, и стоят до сих пор. А после войны район симпатичных двух-трехэтажных домов, соединенных арками, был построен пленными немцами. Так гласит легенда Сосновой Поляны. Внесем ясность: немцы строили эти дома по проекту ленинградского архитектора А.А. Оля.

Анна Рачкова вспоминает забытые названия:
улица Пограничника Гарькавого была Бульварная,
улица Летчика Пилютова – 1-я Комсомольская,
улица Пионерстроя – Переднего Края,
улица Авангардная – Ленина,
улица Добровольцев – Ново-Ивановская,
улица Здоровцева – Старо-Ивановская,
улица Тамбасова – Владимирская,
улица Чекистов – Больничный переулок и Штрамповка.

А вот и 1940 год, совсем близко дата совершеннолетия – Анна в тревоге и суматохе собрала нехитрые пожитки и уехала в свою деревню получать паспорт (тогда законы были суровые: ни дня без паспорта!).
– Когда началась война, меня мобилизовали на военный завод им. Куйбышева в Коломне. Там мы с другими сверстницами делали корпуса для бомб, а еще я работала кочегаром – зимой, сажала цветы – летом. И не дай бог убежать – тюрьма!!! Мне все это время было очень тяжело. И все же мы, бывало, и частушки пели, например, такие: «У Гитлера лоб доской – не владеть ему Москвой!».
А еще любили девчата песню про красивого парнишку, где были такие слова: «И кто его знает, зачем он моргает…». И хотя автор текста был известен – Михаил Матусовский, пели они другие слова, весьма далекие от оригинала:

На закате ходит парень и туда-сюда глядит.
Я спросила: «Ты откуда?». «Заблудился», – говорит.
И кто его знает, чего он блуждает?
Чего он блуждает? Чего он блуждает?

Я окошечко закрыла и накинула платок.
Он на почту, я на почту, он в лесок, и я в лесок.
И кто его знает, чего он петляет?
Чего он петляет? Чего он петляет?

Сел под елочку густую, притворился, что устал,
Вынул книжку записную и чего-то записал.
И кто его знает, чего он черкает?
Чего он черкает? Чего он черкает?

Я раздумывать не стала и бегом в НКВД.
Рассказала, что видала, и показываю, где.
А он и не знает и не замечает,
Что наша деревня за ним наблюдает.

В 1941-м немцы быстро захватили Сосновую Поляну: уже в начале сентября они были здесь. В январе 42-го ее брат Иван, танкист, погиб на Синявинских болотах, да-да, на болотах, потому что на высотах сидели немцы. Он погиб там, где был ад. Потом, в 44-м, наши отомстят за него, выйдут из болот, пойдут на Мгу и погонят немцев до самого Берлина.
И вот он, долгожданный 1945 год. 9 мая жена коменданта общежития, где жила Анна, бежала, громко топая, по длинному коридору и лихорадочно стучала в каждую дверь:
– Вставайте!!! Хватит спать!!! Война кончилась! Победа!!!
И сразу праздничное настроение, ликование, радость… Все побежали на завод, где был устроен импровизированный митинг. В заключение кто-то из руководителей объявил:
– Сегодня работы не будет. Слава советским воинам-победителям!
Что тут началось!!! Она помнит этот долгожданный, выстраданный день: было масштабное гулянье, песни и пляски под гармошку до глубокой ночи. И тогда же, в 45-м, Анна получила свою первую медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Потом были и другие награды, но эта… особенная, она до сих пор греет ее сердце.
В 1947 году Анна возвращается в Ленинград и живет теперь у сестры. Ей уже 23 года, а образования так и нет – трудно было всем, а ей особенно. Устроилась уборщицей на завод им. Жданова. Вскоре она пошла к коменданту общежития в деревянный дом, а они тогда стояли по периметру квартала: начинались от 385-й школы и заканчивались там, где сейчас находится любимый многими магазин «Три поросенка». Комендант, узнав, что у Анны четырехлетний кочегарный опыт, устроила ее в общежитие, а Анну перевели на привычную работу кочегаром. Ее хвалили, потому что дело это она знала очень хорошо, и перебоев в отоплении никогда в ее смену не было.
Анна Фетисовна помнит старинное немецкое кладбище с крестами. Сейчас на его месте – многоэтажные дома, но она просила не огорчать местных жителей рассказом о том, где именно оно находилось. Ведь никому не хочется жить на чьих-то останках. Мудрая женщина…

В 1949-м Анна вышла замуж за бригадира Ивана Ильича Рачкова, отличника школы Кронштадтского ФЗО. А потом она работала и на ПишМаше (завод пишущих машинок), и на Кировском заводе, и на заводе им. Жданова маляром: ее руками выкрашены три миноносца: «Стерегущий», «Отличный» и «Опытный».

Часть 2. Дорога сына

В 1950 году на свет появился их сын – Вячеслав. Мать – первая женщина, с которой знакомится сын. Отношения между матерью и сыном складываются не так, как с дочерью: матери всегда проще найти общее с девочкой (она ею была сама). Парень же – другой мир, другие проблемы, другие мечты и возможности. Главная ошибка большинства женщин – нежелание дать сыну самостоятельность, ну как же: лучше я сама все сделаю и подумаю за него, за свою «кровиночку».
Здесь всё было по-другому: у них было время веселья и восторгов, когда сын скакал заинькой, а мама с папой – лошадками, но мудрая Анна Фетисовна доверяла своему сыну, воспринимала его как самостоятельную личность. И, возможно, поэтому Вячеслав добился многого в этой жизни. Он учился за двоих: за себя и за маму, у которой революция и война отняли много сил, света, знаний и добра.
1989–1990 годы. Перестройка и зарождение новых рыночных отношений. У Вячеслава Ивановича жена и четверо детей. Случилось так, что серьезно заболел старший сын, и его срочно нужно было спасать. А в родной стране все рушилось – ни медикаментов, ни денег, ни связей. Поехал в Америку и увез с собой жену и детей, хотя в России у него были и хорошая работа и жилье. С сыном сейчас все в порядке. А отцу досталось, что называется, «за себя и за того парня». Вячеслав, переводчик-синхронист, работал в Америке уборщиком!!! Через несколько месяцев стал официантом. Вышколили так, что продержался он в этой должности аж четыре года! Зарплата два доллара в час, остальное – чаевые. И жили, конечно, на чаевые. Что удивило: на работу в ресторан нашего героя взяли без всяких медицинских справок. И полная антисанитария. Но не будем делать пессимистичные выводы только по одному этому заведению. Тесно было загадочной русской душе в костюме официанта, и последние 14 лет он работал водителем школьного автобуса.

Это было в Витоне, штат Иллинойс. Как-то раз зашел Вячеслав Иванович в православную церковь Иосифа Заблудовского и познакомился с внучатой племянницей Льва Толстого М.М. Мещерской-Куликовской. Разговорились о том, почему наша церковь не торопится признавать останки царской семьи, захороненные в Петропавловском соборе. Мария Михайловна убеждена, что слишком много противоречий, да и японцы доказательно подвергли сомнению идентичность останков, захороненных там под видом императорской семьи.

Его впечатления об Америке противоречивы. Например, пресловутые двойные стандарты. Еще в России он познакомился с американскими переводчиками, которые наперебой зазывали его в гости: «Слава, приезжай в Америку! Мой дом – твой дом!». А когда приехал, все единодушно сослались на занятость.
Вячеслав Иванович, считает, что в штатах плохое медицинское обслуживание. Если у тебя нет страховки, никто не будет спасать. Еще при Клинтоне был такой случай: подстрелили 15-летнего подростка. Полиция привезла его, истекающего кровью, прямо к дверям больницы. – Нет страховки? До свиданья! Во вторую – то же самое. Так и не спасли. Клинтон сказал, что впредь этого не будет. А «это» до сих пор есть.
– Ко мне белые американцы относились плохо, свысока. Лишь те, кто служил в армии, кто воевал, разговаривали со мной на равных. Вы не поверите, но там развит негритянский расизм. Мне жаловался белый американец на то, что его с дипломом не взяли на работу, не учли даже его военное прошлое, а негр без диплома устроился на его место запросто. И таких примеров я приведу вам много. Издержки либерализма…
Что хорошо? Там много пунктов выдачи продуктов питания, особенно в храмах. С голоду не умрешь. Хорошо живется там одиноким пенсионерам и пожилым парам... И медицина, и специальные дома для пожилых.
– Я спокоен за своих детей, там все хорошо. А я… нужен здесь. Если бы я не вернулся в Россию, не простил бы себе.
Это так. В 2000-м умер отец Вячеслава. Сын звонил матери регулярно. А в 2009 году вернулся в Россию. Он летел и боялся, что не успеет попрощаться с матерью. Он летел и боялся, потому что говорили много негативного о России, например, такое: «Каждый приезжающий сюда попадает в поле зрения бандитов». Это не подтвердилось: он здесь уже девять лет, мама жива и счастлива, а бандитов он так и не видел.

***
Кто-то сказал, что сорок лет – старость юности, пятьдесят – юность старости. А что ж такое девяносто? Она снова живет с любимым сыном. И сейчас она нянчит свое прошлое, как когда-то маленького сына… А сын – ее гордость.