В. Я Лакшин о Солженицыне и Новом мире

     Хочу порекомендовать читателям книгу замечательного критика и литературоведа Владимира Яковлевича Лакшина (1933-1993), в 60-е годы прошлого века   заместителя главного редактора журнала «Новый мир», находившегося в самом центре литературной жизни.  Итак, Владимир Лакшин «Солженицын и колесо истории» Сост., предисл. и коммент. С.Н.Кайдаш-Лакшиной. - М., «Вече» - «АЗъ», 2008 — статьи, дневниковые записи, воспоминания.

     Статья «Иван Денисович, его друзья и недруги» (1964) - глубокий, доброжелательный анализ повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича». Вот начало статьи: «Трудно представить себе, что ещё год назад мы не знали имени Солженицына. Кажется, он давно живёт в нашей литературе, и без него она была бы решительно не полна» (с. 13)

     «Писатель, читатель, критик» (1966) — размышление о роли критики в литературном процессе. «Критика не должна быть непременно приятной писателю, - считает Лакшин. - Её святая обязанность — защищать права читателя и оберегать его от пошлости, бездарности, идейной пустоты и несостоятельности. <...>
      В серьёзной критике мысль, подсказанная книгой либо прямо извлечённая из неё, не менее важна, чем оценка». (с. 72)

     Содержащийся в статье анализ рассказа «Матрёнин двор» в чём-то  потерял свою острую актуальность (сейчас о «социальной инертности» его главной героини вряд ли кто-то станет рассуждать), но большинство положений, высказанных критиком, трудно оспорить.

    В статье «Булгаков и Солженицын. К постановке проблемы» (1992)  говорится о   большом интересе Солженицына к творчеству Булгакова, о его знакомстве с вдовой писателя Еленой Сергеевной.   

     «Возвращение Солженицына» (1988) - о возвращении на родину книг Солженицына (сам он вернётся позже — в 1994 году). В статье приведены  важнейшие факты его биографии, рассказано о  противостоянии писателя  власти, кратко   характеризуются  наиболее известные произведения: рассказы «Матрёнин двор», «На станции Кречетовка», «Для пользы дела», роман «Раковый корпус».

     Приведу небольшую цитату из статьи, позволяющую представить, какая атмосфера начала складываться вокруг Солжницына во второй половине 60-х годов:
     «С каждым месяцем в печати разворачивалась всё более жёсткая критика сочинений Солженицына. Уход с политической арены Хрущёва в октябре 1964 года сделал более откровенными и на одобренную им первую повесть, и не самого автора. Были пущены слухи, что во время войны Солженицын сотрудничал с немцами, был власовцем, служил полицаем и т. п.  Попытки Солженицына добиться в печати опровержения клеветы не имели успеха.

     Между тем 11 сентября 1965 года на квартире его знакомого математика В.Л.Теуша в отсутствие хозяина был произведён обыск, во время которого конфисковали часть архива писателя: полный текст нового романа «В круге первом», старую пьесу «Пир победителей», стихи лагерных лет». (с. 115)

   Несмотря на проблемы в личных отношениях, Лакшин постоянно подчёркивал большое значение творчества Солженицына для нашей литературы: «Иван Денисович» не только утвердил трагическую лагерную тему в литературе, но и задал новый уровень правды, который оказал сильнейшее влияние на целую генерацию советских писателей, группировавшихся вокруг «Нового мира». Назову здесь Чингиза Айиматова и Василя Быкова, Фёдора Абрамова и Василия Белова, Сергея Залыгина и Бориса Можаева, Виктора Астафьева и Юрия Трифонова.
     Солженицын обозначил в нашей литературе нечто большее, чем тему разоблачения сталинских репрессий. Он вернул во всей силе для художника требование  ПОЛНОЙ  ПРАВДЫ  и внутренней свободы» (с.123)

     «Первые годы за рубежом он не был молчаливым затворником — много ездил по миру, много выступал. Кое-что в его манере поведения, в его речах, статьях, интервью и полемических выступлениях заставляло с сожалением думать, что он сменил кисть художника на притязательное перо политика и публициста...» (с. 121)

     Не могу не разделить сожалений   Лакшина по поводу того, что работе над художественными произведениями большой писатель предпочёл публицистику.  Однако публицистика Солженицына - резкая, не всегда абсолютно объективная -  да и невозможно, находясь в центре схватки, отражая следующие один за другим удары, показывать эту баталию в виде панорамы —  остаётся важным документом эпохи.  Такова книга «Бодался телёнок с дубом».

     Вот цитата из неё — выдержка из письма Солженицына в Секретариат Союза Писателей СССР:
        « Из Вашего №3142 от 25.11.67 я не могу понять:
1) Намеревается ли Секретариат защищать меня от непрерывной трёхлетней (мягко было бы назвать её «недружественной») клеветы у меня на родине? (Новые факты: 5.10.67 в Ленинграде в Доме Прессы при многолюдном стечении слушателей главный редактор «Правды» Зимянин повторил надоевшую ложь, что я был в плену, а также нащупывал избитый приём против неугодных — объявить меня шизофреником, а лагерное прошлое — навязчивой идеей. Лекторы МГК выдвинули новые лживые версии о том, будто я «сколачивал в армии» то ли «пораженческую», то ли «террористическую» организацию. Непонятно, почему не увидела этого в деле Военная Коллегия Верхсуда)».

        Лакшин не может полностью согласиться с тем, как Солженицын показал  борьбу «Нового мира» за публикацию «Одного дня Ивана Денисовича», как охарактеризовал некоторых сотрудников редакции, в том числе Твардовского, и в статье «Солженицын, Твардовский и «Новый мир» (1991)  вступает в полемику с автором «Телёнка».  Однако, упрекая оппонента в предвзятости и резкости суждений,  сам в отдельные моменты  грешит этим,   подробно характеризуя некоторых сотрудников редакции  со своей позиции, не думая о том, что она не может быть объективной абсолютно, что, называя фамилию человека, который лично ему не симпатичен, он   обижает не только  его, но и его близких. (Кстати, позже Солженицын признал правоту Лакшина по многим вопросам)

      В книге приводятся дневниковые записи Лакшина, позволяющие понять отношение партии и государства к искусству, в частности к журналу «Новый мир» - замечательному явлению не только литературной, но и общественной жизни 60-х годов прошлого века. Имя Солженицына, с первого своего опубликованного произведения связанного с журналом, встречается в дневнике часто. Очень интересны страницы, посвящённые Твардовскому — не только главному редактору, но и поэту, человеку, другу.

     В записи от 16 мая 1962 цитируются слова Маршака об «Одном дне Ивана Денисовича»: «Я написал Твардовскому, что опубликование этой вещи поднимет весь уровень нашей литературы».  (с. 195)

      Солженицын номинирован на Ленинскую премию. На заседание Комитета по Ленинским премиям поехал Твардовский, вечером в  редакции «Нового мира» все ждали его возвращения.     Вот запись от 11 апреля 1964:

     «Твардовский рассказал о выходке комсомольского вождя С.Павлова на  Комитете, сказавшего в своей речи, что Солженицын был репрессирован не за политику, а по уголовному преступлению. Твардовский крикнул из зала: «Это ложь!"

     В тот же день А.Т. связался с Солженицыным и по его совету официально запросил документ о реабилитации в военной  коллегии Верховного суда. Сегодня, едва открылось заседание, он объявил, что располагает документом, опровергающим сообщение Павлова. Павлов имел неосторожность настаивать: «А всё-таки интересно, что там написано». Тогда Твардовский величавым жестом передал бумагу секретарю Комитета Игорю Васильеву и попросил огласить.  <...>

     Документ в самом деле удивительный, я читал его сегодня. Обвинение в антисоветской деятельности строилось на том, что, переписываясь на фронте с приятелем, Солженицын осуждал некоторые действия Верховного Главнокомандующего, а за одно бранил книги советских авторов за поверхностное описание жизни». (с. 270-271)

     А это Лакшин записал 26 мая 1967 года: «Передают слова Солженицына: «Я знаю, что меня убьют — посадить не посадят, а просто убьют». Хотелось бы, чтобы это была просто мнительность, но из этого видно состояние его». (с. 315)

     25 июня 1968 года. «Вышел № «Лит. газеты» со статьёй о Солженицыне. <...>
     Ужасная грязная статья, масса лжи и всюду торчат уши писавших. Но ошибаются те, кто думает, что этим кончена «проблема Солженицына». Она только начинается.  <...>

    Всё время целятся в Солженицына, целятся, кажется, уже в упор расстреливают его, но всё из какого-то кривого ружья. Он жив, действует, и опять надо ловить его в прицел.

     Позвонил Трифоновичу на дачу, кратко пересказал ему статью. Он встретил это  спокойно, спросил только: «И ни слова о «Новом мире»? И сказал: «А ружьё кривое, потому что привыкли стрелять из-за угла». <...>

    Да, он фанатик литературы, Аввакум ХХ века — его творчество — самосожжение, почти религиозная страсть говорить правду.

      Он, без всякой фразы, даже гибели личной будто не боится, а боится только не успеть всё сказать, всё написать — без оглядки на требования нынешних дней и лет». (с. 339-340)

     1 ноября 1969: «Слухи, что Чуковский завещал половину наследства Исаичу, - несправедливы. А жаль». (с. 359)  А 21 ноября 1969 Лакшин записывает, что внучку покойного Чуковского «вызывали в некое учреждение по наследным правам, где четверо мужчин допытывались, кому именно велел помогать Чуковский. Она сказала, что это семейные тайны, деньги оставлены ей, а она уж знает, кого он имел в виду» (с. 366)

    Запись от 22 октября 1970 (Твардовский безнадёжно болен): «Жизнь без Трифоныча кажется мне немыслимой — я привык, что он есть всегда — большой, умный и сильный друг. Всё может рушится, а он стоит и подпирает своды этой моей жизни. Теперь, проснувшись по утрам и вспомнив всё случившееся несчастье, я в первые минуты испытываю сомнение — не скверный ли это сон — и вдруг всё развеется, и Трифоныч будет здоров и ясен, как всегда… Если бы». (с. 395)

      В заключение хочется сказать, что в пылу полемики, в спорах не всегда рождаются одни лишь бесспорные истины. Оппоненты могут не вслушиваться в возражения друг друга, иногда бывают нетерпимы к чужому мнению, резки.

      Излишне резкой кажется и риторика С.Н. Кайдаш-Лакшиной  - автора  вступительной статьи к сборнику. А кое-что из ею сказанного и вовсе далеко от истины. Позволю себе один пример:

     «В «Зёрнышке» (телёнок, зёрнышко — как ласково о себе!) меня больше всего поразила короткая сценка: Солженицын в вермонтском поместье показывал своим маленьким сыновьям звёздное небо, и «Игнат поражён был «Альголем» - «звездой дьявола» (за переменную яркость) — и жаловался маме, что ему теперь страшно ложиться спать» (2000, № 9).
     Ни в одном справочнике я не нашла эту звезду. «Переменная яркость».  (с. 11)

      Ох, не стоило Кайдаш-Лакшиной вступать в этом случае в спор с Солженицыным,  с отличием окончившим физико-математический факультет Ростовского государственного университета. Да и про звезду по имени «Алголь» слышала и ваша покорная слуга, и её близкие, которых она не поленилась спросить, — все, кстати, гуманитарии по образованию.  О звезде Алголь из созвездия Персея есть статья в Википедии, огромное множество статей в Интернете. Как-то вот так получается.