Доспехи Души - 1

Дневник.
«Брату моему посвящается.  Рассказ о последних двух годах его жизни». Написав эти строки, я, Андрей Крылов, известный в узких кругах художник, откинулся на спинку стула и, в который уже раз, задумался о целесообразности своего предприятия. Слабоосвещенная пыльная комнатка, в которой я находился, и дождь, барабанивший по подоконнику, располагали к такого рода мыслям.
- Если напишу это, то, фактически, сам скажу: «Ваня был сумасшедшим…»  - рассуждал я вполголоса - С другой стороны, я ему верил… ну, по крайней мере, пытался верить.
Я взял со стола дневник, толстую потрепанную тетрадь, содержимое которой заставило меня месяц назад отказаться от всяких мыслей о написании чего-либо, касающегося истории Ивана Крылова, моего родного младшего брата. Пусть даже рукопись и пылилась бы в семейном архиве, но, если бы её кто-нибудь прочел… Такая история могла бы бросить тень на всю нашу семью.
Но сейчас я сижу снова в этой каморке, бывшей комнате Ивана. Что-то не давало мне покоя все эти дни. Это были не муки совести или какая-то ноша ответственности. Замысел описать последние, «странные» годы брата был только моей инициативой. Может это было любопытство или стремление  все же понять Ивана, хотя бы после смерти. Что-то тянуло в эту грязную, темную комнатку меня, эстета, привыкшего жить на широкую ногу, не стесняя себя ни в чем.
Этим «чем-то» и был дневник… Я осознал это, взяв его в руки. Старая тетрадь притягивала взор, не давала отвести взгляд.
«Мой брат, Иван Аркадьевич Крылов, не страдал никакими психическими расстройствами или отклонениями. Дальнейшее повествование будет составлено из отрывков из дневника брата, моих наблюдений за ним и наших, достаточно редких, разговоров»
Да, они действительны были редки, эти разговоры. Отчасти из-за того, что вся родня последние годы считала его помешанным. С другой стороны, брат и сам отдалился от всех. Даже со мной, в наши нечастые встречи, он был холоден и, честно говоря, даже наводил страх. Кажется, за последние 2 года, я встречался с ним не больше десяти раз. Что поделать, он, похоже, сам этого хотел… 

Следует отдать должное Ване, в ведении своего дневника он был крайне аккуратен. Его записи были короткие, сжатые, но велись почти каждый день и заполнялись ровным, красивым почерком.
Таковыми они были до заметки, датированной 11 марта позапрошлого года. Открыв страницу, где я оставил с прошлого раза закладку, сразу ощутил разницу между этой записью и теми, что были ранее. Она была большой, в несколько страниц. Для Ивана, отличающегося крайней лаконичностью, написать столько…  Да и ощущение было, что почерк не его, ломаный, словно написанный дрожащей рукой…
Я уже понял, что, вероятно, этот день, а вернее ночь с 10 на 11 марта, стал переломным в судьбе моего брата.  Ночь, в которую ему привиделся тот самый Сон.

Глава 1.
Белая комната.

Настенный японский календарь показывал, что сегодняшний день датировался  10 марта 2001 года. Страница календаря с изображением горы Фудзияма словно смеялась надо мной. Я сидел на полу, опираясь спиной на стену, и уже битый час неотрывно смотрел на красочный календарь. Это, наверно, была единственная, не посеревшая в моем сознании, вещь в комнате. Любой вошедший в квартиру человек, задумался бы: «Всё ли в порядке с этим парнем?». Неподвижно сидя на полу, я усмехнулся про себя.
- Если они подумают, что этот парень сошел с ума, то будут недалеки от истины, - негромко проговорил я в тишину.
Оторвавшись от умело прорисованных плеч Фудзиямы, я привычно пробежал глазами по спартанской обстановке крошечной белой комнаты. Белой она была из-за когда-то и кем-то поклеенных обоев без рисунка или любых узоров. «Словно больничная палата…» - мелькнула обычная мысль. Маленький письменный стол с табуреткой рядом с дверью… Старая раскладушка, накрытая синим одеялом, в углу… Книжная полка над раскладушкой, едва ли на половину заставленная томами Достоевского и Толстого… Древний комод, поставленный параллельно столу… Большой горшок с фикусом  в другом углу. Я задержал на нем взгляд. Привезенный когда-то давно из родного дома и бывший еще недавно зеленым, фикус ныне пожелтел и выглядел больным. Сколько я не бился над ним, но таковым он оставался уже довольно долго. Ни ухудшений, ни улучшений… Вот и все, на чем мог задержаться глаз в этой комнате.
Я обхватил руками голову, словно стараясь закрыться от этой опостылевшей картины. Как всегда, под ночь начинала накатывать смертная тоска, терзающая душу с каждым днем все больше и больше… «Нельзя сидеть сложа руки…». Медленно, словно мне было не 24 года, а все 70, я встал с пола. Сразу пришлось хвататься за белую стену из-за, как обычно, затмившей глаза черноты и резкого головокружения. Хотелось снова сесть. «Лучше себе этого не позволять…». Недомогание всегда проходит постепенно… Частое дыхание… Через десяток секунд я уже смог увидеть освещенную одинокой лампочкой комнату. «Нужно что-нибудь делать…».
-Черт, как все это мне уже надоело… - негромко начал говорить я, ходя шаткой походкой кругами по маленькой, белой, с серыми вещами, комнате, - Эта дыра, в которой я вынужден ютиться, скучная работа, надоедливые родственники… никто из них меня никогда не понимал, но все чего-то от меня хотели! Даже мама и родной брат…
Я остановился и поднял голову к потолку.
- Плевать! – мои уши услышали громкий крик, - Одному мне лучше!  Я ведь всегда был один… И мне это по душе!
Крикнув, я вслушался, ожидая ответа, но вокруг не было ничего и никого. Ничего, кроме внутреннего голоса, словно и не принадлежащего мне, который произнес холодно и беспристрастно: «Ложь…».
Я задрожал и бессильно осел на пол. В белой комнате мне давно не приходили радостные мысли в голову. В белой комнате не было ничего, кроме вопросов, на которые я не находил ответов.
«Для чего я был рожден и живу?..»
 «В чем смысл моей жизни?..»
«Как давно я стал таким?..»
Я лег на пол, подложив левую руку под голову, а правой закрыв глаза. Таким образом, в собственноручно созданной темноте и тишине, можно было представить себя, где угодно. Дома, например… Как же давно я не был там, в загородном деревянном доме, зелени его сада, не касался руки моей матери. «Мама…».
Человек со стороны мог бы увидеть как лицо парня, лежащего на полу, на мгновения осветила мягкая улыбка. Улыбка, которая спустя секунды была стерта воспоминаниями уже другого характера. Он вспомнил о причинах, вынудивших его покинуть отчий дом. Тот же сторонний наблюдатель мог отметить болезненную гримасу, обезобразившую лицо лежащего.
Я рывком сел и потряс головой, уже не обращая внимания на темные пятна перед глазами. Который раз уже пытаюсь прогнать эти темные воспоминания, но они возвращаются снова и снова. Сфокусировав взгляд, я снова, не отрывая глаз, начал смотреть на расписной лист японского календаря. Однако сейчас он не вызывал уже ничего, кроме глухого раздражения. Едва не зарычав, медленно встал и, подойдя к календарю, оторвал листок. В моей руке был скомкан серый лист, я знал это, даже не смотря на него.
- Нужно заняться делом, - мой тихий шепот почти не тревожил тишину.   
Сказано-сделано. Я подсел к письменному столу, достал почти закончившуюся шариковую ручку, из выдвижного ящика аккуратно вытащил древнюю толстую тетрадь, на треть заполненную аккуратным почерком. Дневник был хранилищем всех моих воспоминаний и впечатлений, начиная с 9-летнего возраста. Горькая ирония была в том, что тетрадь была заполнена едва ли на 30 страниц. Я открыл дневник на чистом листе и по обыкновению застыл без единой мысли в голове. Писать было не о чем. Пытаясь придумать хоть что-нибудь, я перелистывал последние исписанные страницы. Ровный, красивый почерк… Едва ли не ежедневные записи… Записи, которые не содержали ровным счетом ничего. Я выпустил из пальцев ручку, а она не преминула возможностью упасть на пол и укатиться подальше. Взгляд, проследив за побегом ручки, вернулся к страницам дневника. Хотелось зашвырнуть тетрадь в угол и плакать, выть… «Не могу я себе это позволить, у меня нет на это времени…».
- Пожалуй, я устал и хочу спать, - сказал себе человек в пустой белой комнате, - а завтра будет новый день…
Я встал и, выключив свет, нетвердой походкой пошел к раскладушке. Темнота обволакивала меня, словно кокон личинку, лишая зрения и слуха. По привычке шаря впереди руками, хотя в этом и не было особой необходимости, добрался за 4 коротких шага до лежанки. Темнота и тишина атаковали своего единственного врага в этой белой комнате, по обыкновению небезуспешно. Мне снова виделись тени на потолке и стенах, я не слышал звуков внешнего мира. Ни голосов, ни проезжающих автомобилей… Пустота. Смеженные веки обычно не помогали мне отрешиться от тяжести ночи. Однако сегодня я неожиданно быстро начал проваливаться в тягучую, засасывающую пропасть сна.

Глава 2.
Проводник

Холодно… Раскладушка, ставшая вдруг необычно холодной и жесткой, заставила меня открыть глаза. «Успел ли я поспать хотя бы час?..». Темнота и тишина по-прежнему окружали меня, однако прежнего давления и тягости не чувствовалось. Руками я попробовал отыскать синее одеяло, которое, возможно, упало на пол. «Что?..». Пальцы ощутили лишь холодный твердый пол. В животе словно образовался холодный комок. «Камень?.. Что это значит?..». Я привстал, опустив ноги на пол, и ощупал то, на чем лежал. Старая раскладушка превратилась в каменную плиту, возвышающуюся над полом. В голове появился легкий туман. Вечный предвестник паники. «Что происходит?..». Это было определенно не похоже на сон. Я озирался по сторонам, но слабые глаза ничего не видели в окружающей темноте.
- Где я?.. – человек тихо вопросил безучастную пустоту.
- Уж точно не в твоем любимом зеленом доме с садом. – ответила пустота ровным, холодным голосом, доносившийся откуда-то из-за спины.
Я резко обернулся и сразу же вынужден был закрыть глаза, борясь с головокружением. В голове мелькнула одинокая и неважная сейчас мысль о затхлом и сухом воздухе.
Не слышно было ни чирканья спички, ни кремня зажигалки, но рядом со мной вспыхнул неяркий и неровный свет. Справившись с головокружением и болью в глазах от неожиданного света, я посмотрел на того, кто держал в руке подсвечник с тонким и коротким огарком свечи, которому оставалось гореть не более нескольких минут. Это был невысокий человек в черном балахоне с накинутым капюшоном, который надежно скрывал лицо. Что-то более подробное, при всем желании, сказать было затруднительно. Странным было то, что этот человек вызывал у меня не чувство страха, несмотря на свой вид, а ощущение покоя. При этом в голове роились вопросы, на которые не было ответа: «Кто это?..», «Откуда он знает о моем доме?..». Спрашивать у фигуры этого я не мог, откуда-то пришло понимание, что времени на это не хватит.
- Ты потерял себя. - сказал человек в балахоне тем же ровным и холодным голосом, который сложно было отнести однозначно к мужскому или женскому – Большую часть жизни провел в поисках смысла и своего предназначения. Прошлое наложило на твою нынешнюю жизнь печать безумия.
Я ощутил холодок, пробежавший по позвоночнику, и отстраненное осознание того факта, что этот человек знает обо мне всё. Оспаривать сказанное фигурой в балахоне было невозможно, она говорила правду.
- Я дам тебе шанс найти своё «я» и смысл жизни, человек. – произнес незнакомец. Показалось ли мне, что ровный голос чуть дрогнул?.. – Нужно лишь заключить договор.
Повисла тишина. Внутренний голос снова был словно чужим. На каждый из логично возникающих вопросов он накладывал свое вето. «Об этом нельзя спрашивать…». Я уже знал, что мне нет смысла спрашивать ни о «договоре», ни о личности собеседника, ни о том, что вообще здесь происходит.
- Я согласен. – пересохшее горло человека выдавило хриплый голос. Обычно тусклые голубые глаза полыхнули светом затаенной надежды.
- Принято. – нескрываемое уже торжество пронизало голос человека, скрывающего лицо.
Свеча, плюнув искрами, неожиданно ярко осветила помещение, оказавшееся небольшим круглым залом. И погасла. Так, словно пламя было задуто резким порывом ветра.
Утро, первыми солнечными лучами пробивавшееся в окно, разбудило спящего человека. Иван снова слышал голоса снаружи, весеннее пение птиц. Не мешкая, он встал с раскладушки.
В ушах еще был голос незнакомца: «Зови меня Проводником. И запомни, по договору, до Платы у тебя есть три ночи…».
Сегодня Ивану было известно, о чем написать в дневнике. Он был искренне рад этому. И не хотел пока размышлять, о том, что он увидел в ярком свете последнего мгновения свечи. В самом деле, так ли важно, что тень человека в балахоне на стене была крылатой? Больше интереса мог вызвать силуэт, находившийся слева от человека в балахоне и невидимый до самого последней секунды. Но не сейчас, когда внутренний голос холодно подсказывал писать, не теряя времени.

Глава 3.
Братья.
Освещенная слабым светом настольной лампы, комнатка с белыми стенами была заполнена сизым табачным дымом. Оперевшись на маленький столик, тщательно и брезгливо протертый от пыли найденной здесь же в комнате рубашкой (Ивану принадлежащей, надо полагать), я курил очередную сигарету, задумчиво смотря на старый и уже пустой комод. Мне было всё равно сейчас, на чем останавливать взгляд. На комоде или на разросшемся фикусе в углу. Все мысли были сосредоточены на содержании того, что я прочел. Докурив, я затушил окурок в предусмотрительно захваченной с собой изящной посеребрённой пепельнице. Развернувшись лицом к столу и уткнувшись подбородком в ладонь, я взглянул на причину моего смятения, дневник братца. «Что бы это все могло значить?..» - в который раз возникла эта простая мысль. Я полагал, что хорошо знаю Ивана. Да что там Ивана, мне всегда без проблем удавалось читать людей, словно открытую книгу!
- Чертовщина какая-то, - выругался я, досадливо прикрыв глаза.
Мы провели детство в разных домах, я редко видел брата до 12 лет. Но кто бы мог подумать, что даже я перестану что-либо понимать после прочтения 2 страниц дневника, написанным ломаным, но все еще  узнаваемым почерком. «Не зря раньше подсматривал, где братец прячет свой дневник, хоть по почерку его узнаю…» - лицо сидящего человека исказила усмешка.
- Хорошо хоть остальная семья не видела этого дневника. Какой удар для мамы и репутации, - негромкие слова тонули в окружающей стол темноте.
Я в сердцах хлопнул ладонью правой руки по старой тетради. Ею же потер уставшие от чтения и раздраженные табачным дымом глаза, досадливо морщась. Тишина давила на уши. «Странное это место…», - настойчивая мысль пульсировала в голове.
Подняв взгляд, я в неверном свете лампы на книжной полке увидел несколько пыльных томов. «Интересно, и что же он читал?..» - повинуясь неясному желанию, я вытащил крайнюю книгу. Первым делом ловкими движениями протер рубашкой братца пыльный фолиант.
- «Братья Карамазовы» Достоевского… - прочел я название и хмыкнул.
С досадой попытался поставить книгу обратно, но дрогнувшая рука не удержала увесистый том. Тот упал на пол, подняв пыль с пола. Я, поморщившись, извлек из кармана брюк тонкий платок и приложил к носу, а ногой запихнул том «Братьев» под стол.
Я опустился на табурет и достал из пачки еще одну тонкую сигарету. Мне нужно было успокоиться и подумать. «Какие выводы можно сделать по этому отрывку?..». Чиркнул кремень зажигалки, высекая искру. «Никаких более или менее разумных…». Я сделал глубокую затяжку. «Что это за человек в балахон, о котором пишет Иван?..». Я открыл заложенную страницу и пробежал по строкам глазами. «И что это за место, которое он видел?..». Сигарета прогорела до середины, а я забыл стряхивать пепел. Холодок пробежал по спине.  «Неужели он всё-таки сошел с ума тут?..». С отвращением я вмял остаток сигареты в красивую пепельницу. «А я еще и всерьез размышляю об этом бреде… Самому бы тут остаться в здравом уме».
- Шельмец, хоть бы о матери побеспокоился, - громко высказался человек, прячущий лицо в ладонях, в подступающую извне тьму, - и о своем старшем брате.
Закрыв глаза руками, я попытался вызвать в памяти образ Вани, но лицо каждый раз
было словно белесое пятно без каких-либо черт… «Что же мы все сделали не так?..».

Глава 4.
Зеленый лист.
В осеннем лесу волчий вой,
Маленький мальчик говорит сам с собой.
Тихий плач словно шепот воды,
Мальчонка застыл в ожиданье беды.

Лесная сказка, дивный цвет,
Но впереди ничего уже нет.
Лишь маска волка, как исполненный обет,
Загнанному в угол уже не поможет свет.

Последние лучи заходящего, еще зимнего Солнца освещали белую комнату, демонстрируя во всей своей красе картину увядания желтого фикуса в большом горшке, старые комод и письменный стол. Очередная яркая и красочная страница календаря с видами какого-то японского города и датой «11 марта» медленно окрашивалась в серый цвет. Прижавшись спиной к стене и спрятав лицо в коленях, я сидел в свободном углу комнаты. Сгущался сумрак, создавая причудливые тени на стенах. Кому они принадлежат? Где их крылья? Я знал, что они бескрылые, хотя и не смотрел на них. Дрожь пробирала тело. Темнота неспешно подступает ко мне. Неизменная пустота белой комнаты смотрит на меня, не отрывая пристального взгляда серых глаз.
Сидящий на полу человек поднял голову и начал раскачиваться, сидя на месте. Его глаза рассеянно скользили по квадрату комнаты. Дверной проем заволокла непроглядная тьма. Мрак сокрыл окно. Отсюда теперь нет выхода. Человек слабо улыбнулся дрожащими губами, встречая привычные чувства.
   
Знакомый страх скапливается внутри меня. Пока он еще находится на границах сознания, набирая силы перед решающим штурмом, который затопит теплящийся еще разум первобытной тьмой и ужасом. «Надо что-то делать…».

Шатаясь и держась за стену, встал. Неверными шагами подошел к столу, сел на табурет.
Я выдвинул ящик стола и нащупал там ветхую тетрадь, дороже которой у меня не было ничего. Погладил её затертую моими пальцами обложку. У меня все еще была надежда. Фигура из сна, назвавшаяся Проводником, обещала дать мне шанс на спасение. Я стиснул зубы. Обещала возможность найти себя. «Что это? Наказание или милость?..» - мысли, борясь с тьмой, мелькали в голове, словно сумасшедшие, выдавая одну догадку за другой. И каждая из них была нелепей и бессмысленней предыдущей.
- Что толку гадать?.. – в белой комнате негромко сказал свое слово холодный голос. Я узнал его. Он когда-то всецело принадлежал мне. – Сон всё решит.
Веки налились необоримой тяжестью свинца. Сквозь пелену тумана, заволокшего сознание, я еще, казалось, слышал чей-то голос без эмоций. Он говорил о моем прошлом.
**
Холод камня, пробирающий до костей, разбудил меня. Не открывая глаз, я ощупал руками то, на чем лежал. Так и есть, мое тело покоилось на знакомой уже плите посреди небольшого круглого зала. Я привстал, свесив ноги к ледяному полу, и постарался оглядеть место, в котором оказался. В зале никого не было. На этот раз мрак был рассеян тремя свечами, стоявшими на полу у стен. Пламя будто разгоняло и неестественную тишину. Я почувствовал, как и в прошлое посещение этого места, странное душевное спокойствие. «Здесь ничто уже не угрожает мне…».
- Вот ты и вернулся сюда, человек, – голос, сотканный из холодного тумана, донесся из-за спины.
Я оглянулся и увидел фигуру в черном балахоне, чье лицо по-прежнему надежно скрывал капюшон. «Проводник…».
- Не так уж и плохо, что ты потрудился запомнить мое имя, – он снова дал мне понять, что способен читать мои мысли, словно раскрытую книгу. – Что ж, если ты здесь, значит уже готов.
Я только кивнул. Здесь ни к чему были вопросы и лишние слова. Проводник знал всё обо мне. А я понимал, что мне дан шанс и возможность. «Возможность чего? Быть может, что и спасения…», - мысли текли неспешно, вяло. Да и к чему были рассуждения, когда свет надежды сиял передо мной в облике черной фигуры и безжизненного голоса.
- Скажи, что мне нужно сделать? – хриплый мой голос, показавшийся самому же отвратным, раздался в тесном зале. И впервые он гулко разнесся по всему помещению, отражаясь от стен. Подтверждая сказанное, обрывая невидимые, тонкие нити.
Борясь с отвращением, я глубоко вдохнул. «Что?..». В животе словно возник холодный ком. Воздух по-прежнему был сухим, но уже не таким затхлым. В нем появился легкий, почти незаметный аромат цветов.
Я посмотрел на Проводника, но тот уже повернулся ко мне боком. Он указал на стену впереди. Рядом с ней стоял медный подсвечник с тонкой белой свечой. Проводник медленно направился к ней. В голове проносились одна за другой суетные мысли: «Не слышу его шагов. Его балахон не издает звуков при ходьбе…», - в голове суетливо пронеслись эти жуткие мысли, а глаза неотрывно следили за движениями существа.
Ком в животе стал ледяным, когда я осознал еще кое-что. Проводник на этот раз не отбрасывал никакой тени. В неверном свете свечей на стенах была только одна тень. Моя.
 - Подойди ко мне, человек, – В голосе фигуры я не слышал ничего, кроме холода металла.
Легко встав с каменной плиты, я прошел к указанной стене и на уровне лица скорее ощутил, чем увидел глазами, изображение листа, выбитое на камне. Вопросы снова были не нужны. Я просто знал, что этот участок стены является входом куда-то, а лист – ключом к двери.
- Коснись листа и отыщи, человек, то, что должен. Твое время ограничено горением этой свечи, – произнес Проводник, указывая на подсвечник. - Поторопись.
«Всё это правда. Я знаю, что найду там нечто важное. Во что или в кого мне верить, помимо него? Проводник укажет верный путь…»
Я протянул руку к изображению листа и коснулся его. На мгновение вспыхнул яркий зеленый свет и больно ударил по глазам, привыкшим к полумраку. Я попробовал поднять руку к глазам, но со страхом осознал, что тело уже не подчиняется мне. Сознание начало растворяться в изображении зеленого листа. Глаза застлала тьма.
- Abyssus abyssum invocat. – Донеслись последние приглушенные слова Проводника. Чужой язык, печатаемый в окружающем пространстве ледяным металлом голоса, прозвучал, словно древняя волшба.

**
Не так давно зашло еще по-осеннему ласковое и делящееся теплом Солнце. Оно уступало место темноте и мягкому свету своей ночной сестры. Мягкая полутьма окутала деревья осеннего леса, погружая дневных обитателей в сон. Легкий ветерок бродил в ветвях, покрытых еще не опавшей, но уже желто-красной листвой. Он увлек за собой несколько желтых листков и понес их, горемычных, к начавшей собирать свой новый осенний ковер земле.
Ночной лес – это особое место. Оно наполняется странной и по-своему притягательной жизнью, пробужденной уходом дневного светила. Вот и сейчас неопытный гость леса мог бы насладиться пением сверчков и цикад, удивиться уханью совы, внимательно прислушаться к близким шорохам в траве. И обмереть, услышав далекий вой. Кто бы его мог издать? Собака? А может и самый настоящий волк? Не узнаешь, пока не встретишься с обитателями леса лицом к лицу. И спаси твою душу Бог, если это будет стая серых хищников.
Одинокому человеку, осторожно пробирающемуся между деревьев, было сейчас не до любования звуками ночного леса. Он был напуган и тяжело дышал. Вздрагивая от хруста очередной ветки под ногами, попадая в тенета очередной паутины, человек покрывался липким и холодным потом, руки его безостановочно дрожали. Не разбирая дороги и не зная правильного пути, молодой мужчина шел к одному ему известной цели.

Я не понимал, где нахожусь. Понятно, что это был лес. Я чувствовал целый ковер из листьев под ногами. Один поднял и поднес к близоруким глазам. Он был желтый. «Но почему, если календарь показывал мне мартовские дни, здесь вовсю еще царит осень? Почему именно лес? Что я должен и могу здесь отыскать?..», - ответов в голове не было, одни только нескончаемые, суетливые вопросы.
«Что произойдет, если ничего не отыщу здесь до того, как свеча погаснет?..» - подлая, страшная мысль заставила душу съежиться от ужаса, а тело похолодеть.
Больших трудов стоило передвигаться между стволами деревьев, я постоянно спотыкался и едва не падал. Каждый шорох или треск ночного леса заставлял вздрагивать и напрягать слух. Жужжание насекомых, в изобилии летавших вокруг, окружало и давило на уши. Хотелось побежать, сломя голову, но что-то подсказывало, что так я не только не найду искомое, но и пропаду здесь, возможно, навсегда. Несмотря на слова Проводника об ограниченности времени, спешить нельзя.
Сколько я уже успел пройти? С километр или, может быть, больше? Отвлекшись на паутину между деревьями, я запутался в узловатых корнях крепкого дуба и упал, уткнувшись носом в рыхлую землю. Боль немного добавила ясности мыслям. Впрочем, как и всегда.
Встав на уже гудящие, непривычные к нагрузкам ноги, я  припал боком к дубу. Во рту был ярко выраженный металлический привкус. Мир вращался вокруг меня даже с закрытыми глазами. Безразличность и темнота.
Отрешенный слух уловил вдали человеческие голоса.
«Люди?.. Здесь?..» - сильное удивление развеяло мрак. Ноги вновь обрели подвижность. Я пошел на слышавшиеся вдали редкие звуки голосов. Дубы, сосны и березы преграждали мне путь, ставя подножки корнями, норовя, то и дело, хлестнуть ветвями по глазам. Тем не менее, я шел правильным путем. Деревья с каждой минутой становились все реже.
Доносившиеся голоса становились все ближе. Я мог различать отдельные звуки, но понять их смысл не удавалось. Было ощущение, что звуки, издаваемые разными голосами, коренным образом различались между собой, словно были языками из разных семей. Что всё это значит?
Выйдя на опушку леса, предусмотрительно прячась за стволы деревьев, я увидел широкий луг. Все еще зеленое и прекрасное море травы чуть колыхалось от порывов ветра. По лугу медленно, освещая себе путь тусклым зеленоватым светом, похожим на мерцание светлячков, шла странная процессия. Колонны из десятков и сотен детей, мальчиков и девочек. Они были одеты по-разному, кто богаче и красивее, кто беднее и невзрачнее. Но общим у них всех было то, что каждый из них носил маску с изображением морды зверя. Кого только здесь не было: зайчата, медвежата, лисята, щенки, котята, бельчата, оленята… И каждые общались с подобными себе своими голосами. А с иными на языке, который, похоже, был общим. Он звучал отрывисто, с выраженным горловым произношением. Я не узнавал этот язык.
Что здесь происходит? Кто эти дети в масках?
- Не понимаешь происходящее, Мастер? – негромкий голос со смешинкой раздался откуда-то справа. Я покрутил головой, но рядом никого не было. – Посмотри наверх, я здесь.
Запрокинув голову и опираясь, на всякий случай, на ствол рукой, я увидел еще одного ребенка. Мальчик сидел, болтая ногами, на высокой ветке соседней березы.  Он был одет во все серое: ботинки, штаны и свитер. На нем так же, как и на детях из процессии, была маска. Однако, щуря близорукие глаза, я смог заметить, что она не являла собой подобие звериной морды. Маска этого мальчика скрывала все лицо и даже уходила на боковые части головы, оставляя, видимо, только макушку и затылок незакрытыми. Не мог я, правда, понять, что изображено на маске. Беспорядочные ряды каких-то предметов.
- Кто ты? – хриплым, неузнаваемым голосом я спросил первое, что пришло на ум. – И что ты здесь делаешь?
- Кто я и что тут делаю? Неужели тебя интересуют только такие мелочи? – мальчик опустил голову,  маска теперь смотрела точно на меня. Его насмешливый голос звучал глухо, но отдаленно знакомо. – В этой процессии может быть то, что ты ищешь. Ты не подумал об этом, Мастер?
«Почему он называет меня Мастером?..».
- Ты знаешь, что я ищу?
- Я немногое знаю, но многое вижу. – Голос мальчика слегка дрожал и прерывался, выдавая его… волнение? -  Твоя цель очень близко… Ты сразу поймешь, как только увидишь. Найди свои клыки и стань интереснее, Мастер!
Слова этого существа погнали меня, уже не скрываясь и не оглядываясь, вперед. Жгучее желание в его голосе ужасало. Его слова отпечатывались в моей памяти. «Мастер… Клыки… Стань интереснее…».
Хвост шествия уже скрывался вдали, дети превращались в маленькие, почти незаметные точки на горизонте, а их речь в едва слышные отголоски. Их догоняли последние приотставшие.
«Неужели опоздал?.. Тот, кого я должен был отыскать, был одним из этих детей?..»
В отчаянии, я обшаривал взглядом широкую поверхность луга…
Сердце замерло и пропустило пару ударов. Вслед за скрывшейся процессией не спеша шел еще один ребенок в маске. Он остановился и, не издавая ни звука, смотрел на спешащих присоединиться к основной группе, отставших по случайности детей. Дитя подняло голову, обратив взгляд к полной Луне и звездному небу.
Я быстрым шагом, грозящим сорваться на бег, спешил к детской фигурке, не отрывавшей глаз от небес.
«Давай, верни свои клыки, Мастер», - насмешливо и жгуче.
«Торопись, человек. Время никого не ждет», - холодно и отстраненно.
Чужие мысли в голове. И одна своя, полная надежды: «Это, возможно, то, что мне нужно было найти здесь…»
Сначала я принял его за девочку из-за длинных светлых волос, но, приглядевшись, понял, что ошибался. Это был невысокий, коренастый мальчик лет семи-восьми. Смотря на недостижимое небо, он сжимал кулаки, а его плечи сотрясались.
Приближаясь, я замедлил шаг, но он всё равно меня услышал. Не смотря в мою сторону, пружинисто отскочил назад, напрягся, готовый к прыжку. Словно роса, блеснули в ярком свете Луны капли,  вытекшие из-под маски. На меня смотрела оскаленная волчья морда. Я остановился. Мы неотрывно смотрели друг на друга. Усталый мужчина, вышедший не так уж и давно из возраста юноши, и усталый волчонок.
- Чего тебе от меня надо? – звонкий голос, нисколько не заглушаемый маской, звучал напряженно.
«Если бы я знал это. Я должен был только отыскать что-то или кого-то в этом мире, что помогло бы мне найти и себя. Больше я ничего не знаю…».
- Я хочу только поговорить. Не бойся меня. Я не нанесу тебе вреда.
- Не подходи ко мне близко! – предупредил волчонок.
- Почему ты отстал от остальных, мальчик? Ты плакал. Тебе нужна помощь?
- Я не плакал! И я уже не мальчик! Мне не нужна твоя помощь, взрослый. Как не нужен и никто из той толпы! Одному проще. – Звонкий голос сорвался на крик.
Я молчал. В душе открылась сосущая пустота. Похоже, ответ на загадку, что в этом мире нужно искать и делать, я только что получил. И всем скорбящим сердцем мог только проклинать Проводника.
- Где твои родители? – я едва узнал свой голос.
- Старый волк? – вопрос привел дитя в смущение. – Он взрослый, я ему не доверяю. Его нет рядом.
Я склонил голову. Части мозаики складывались вместе.
- А где твои друзья? У тебя их нет?
Волчонок помолчал, а затем произнес спокойно:
- Кому нужны друзья? Волк может жить и один.
Пелена слез затуманила глаза. Я опустился на колени, чтобы глазами быть на одном уровне с мальчиком. Тот не спускал настороженных глаз с меня.
- Ты не прав. Никто не может жить один. Даже волки. И даже люди, – сделав паузу, я продолжил, ведомый странным вдохновением. – Ты поймешь это, только когда раз за разом будешь оставаться в одиночестве. А твой разум начнет тонуть во мраке и отчаянии. Я знаю, другие не отвергают тебя. Ты сам отталкиваешь их, опасаясь того, что они  причинят боль тебе. И того, что причинишь боль им.
Расширившимися глазами, мальчик недвижимо смотрел на меня. У него был странный взгляд. В нем было нечто такое, отчего я осознал. Волчонок, несмотря на свой юный возраст, уже тонул. Приходил к этим же мыслям, хотя и не так четко выраженным. И отвергал их. 
- Уходи! Другие только помеха! – тело мальчика затряслось, словно зеленый лист на осеннем ветру. Он сам рванулся прочь от меня.
- Постой! – я успел только протянуть руку в жесте отчаяния.
Сидя на коленях, я уронил голову на грудь, руки опустились. Слабость и сосущая пустота пожирали душу и тело. Сдерживаемые до этого момента слезы сдавливали горло. И, забыв про смущение и стыд, я громко зарыдал.
«Время вышло», - холод голоса резал ножом по сердцу. 
Отчаяние захлестнуло рассудок.  Я, встав с земли, вскричал, что было сил:
- Волчонок! Ты не один! Прими других в свое сердце! Научись любить и прощать!
Обессиленное тело упало в траву, сознание покинуло его.
**
Утреннее пробуждение было тяжелым. Тело и душа были измотаны до предела, словно я и не спал всю ночь. Память живо хранила содержание сна. Горечь и боль сдавили сердце. Я, отнюдь того не желая, взял ручку и начал торопливо писать.
В душе моей появились чувства, сильнее и живее которых не было ничего за последние годы жизни. Я проклинал и ненавидел Проводника, свой уговор с ним.  Ощущение появившейся надежды окончательно угасло. Он заставил пройти через все воспоминания детства, сведя с кем-то, чья судьба, вне сомнения, оказалась сильно похожа на мою собственную.
**
Через широкий луг бежал мальчик в маске волка. Тяжело дыша, не оглядывался назад. Убегая, волчонок слышал последние слова странного взрослого без маски. «Да что он может знать обо мне?..», - стучала в висках спасительная мысль.
Споткнувшись о невидимый в темноте камень, мальчик полетел в траву. Тело, и без этого покрытое синяками и ссадинами, отозвалось глухой болью. Волчонок сжался в плотный, шипящий комок. Вместе с болью привычно зазвучал в голове хриплый мужской голос и женские крики. «Во всем виноват этот…», «Ты убил свою сестру, выродок…», «Ты ошибка…». Хотелось издать бессильный вой. Как гимн полной Луне-спасительнице.
«Почему я должен принимать кого-то в свое сердце? Зачем любить и кого я могу простить?»
Волчонок в глубине души догадывался, что встреча со странным человеком, чьего имени он так и не узнал, может изменить его. Но сейчас не принимал этого всей своей сутью и пережитой болью.
Мальчик поднялся и медленно пошел в ту сторону, куда ушла ночная процессия. Волчонок знал, что к утру догонит её. Не ведал он только того, что ему теперь нужно будет делать, каким образом жить.
**
У всех этих событий был свой свидетель. Мало кем замечаемое существо, сторонящееся окружающих. Нечто, способное наблюдать, отмечать и анализировать. И интересоваться всем окружающим. При этом, чем любопытнее казалось событие, тем жгучее становилось желание Наблюдателя. Сцена с участием волчонка и человека без маски невероятно разожгла его интерес. Следя за бегством мальчика и его последующими действиями, существо в маске с изображением десятков глаз предполагало, что волчонок со временем через многочисленные изменения станет человеком. А ошибалось оно достаточно редко.
Сидя на толстой ветви березы, Наблюдатель говорил, невесело посмеиваясь:
- Ай да Мастер! Veni, vidi, vici! Интересно, он сам хоть осознает, что совершил? Уверен, что пока нет… Впрочем, тем и лучше. Иначе было бы не так любопытно! – Существо хлопнуло себя по ноге и засмеялось, - Поздравляю, Мастер, ты вернул свои клыки. Теперь всё станет еще интереснее!
Испепеляемый желанием, горящим сильнее огня, Наблюдатель исчез. Его не сильно интересовало уже, что будет дальше с волчонком.