Мусор

Иногда я помогал Володе вывозить мусорные баки. Особенно, в самую тяжелую для него пору, когда он только-только выходил из запоя.
Обычно приходилось начинать ещё засветло. Но на участке, где мы чаще всего работали, эта традиция упорно не приживалась. Жители, недовольные тем, что их чуткий сон поутру нарушается бряцающими звуками мусоровоза, громко оповещавшем о своём появлении рёвом мотора и лязганьем механического подъёмника, который сами мусорщики называли «лапой», с грохотом подцеплявшей контейнеры, писали петиции, ходили в домоуправление, звонили в высшие инстанции. В результате, Володе стало нужно вставать на работу гораздо позже, к зависти своих коллег по бакам и метле. Но всё равно, несмотря на солидный бонус, просыпал и не успевал вывести всё вовремя.  На него тоже бумажным дождём посыпались жалобы, угрозы о дисциплинарных взысканиях и увольнении. Тогда он попросил меня время от времени помогать ему.
Утро выдалось хорошим. Мучнистые облака закрывали палящее солнце, и я бодро шагал к Володиному дому, глядя на проглядывавшую временами синюю гладь неба.
Калитка была распахнута настежь. Прежде чем постучать в дверь, я решил набрать немного вишни. Вишнёвые деревца росли у Володи почти по всему двору, а одно аккурат около парадного входа. Оно имело весьма удручённый вид. Из сгорбленного полусухого ствола к солнцу тянулись пожухлые тонкие ветки с редкой зелёной листвой и большими бордовыми ягодами, которые, видимо никто пока не собирался обирать. Пока я набирал себе вишни, успел заметить, как из открытой форточки лениво вылезает Володин кот Ганс.  Он недовольно смотрел на меня и, немного пошерудив когтистыми лапами по и без того ободранной раме, спрыгнул вниз. Несмотря на то, что дома шаром покати, Ганс обладал достаточно большими габаритами. Где он питался, никому не было ведомо, кроме него самого. Сам кот не торопился раскрывать своих тайн, которых у него было немало. Меня, например, ещё всегда волновало, как он, живя в постоянном бардаке, умудряется сохранять такой опрятный и представительный вид. Его густая рыжая шерсть всегда оставалась чистой, хотя в этом районе не было канавы, лужи или подвала, в которых бы ни побывали лапы Ганса. Он обошёл меня с одного конца, потом с другого и, пристально посмотрев на меня своими огромными зелёными глазами, будто упрекнул: «А разрешения спросить?». Но в отличие от него, я знал, что здесь ни на что не нужно спрашивать разрешения, поэтому решил немного помочь хозяевам и, набрав в руку солидную горсть, осторожно отодвинул его ногой, отправился будить Володю.
Поднявшись по давно рассохшимся ступенькам на крыльцо, я свободной рукой я стал колотить в дверь, чем вызвал большое неудовольствие ещё одного квартиранта Володи – пса Адольфа (Почему почти у всех существ, населяющих Володин дом, были немецкие имена, я, право слово, не знал). Того природа наделила довольно крепким сном, но если его уж его будили, то он никогда не спускал подобной дерзости. Вот и в этот раз дверь содрогнулась от лая, полного презрения и ненависти. Открывать мне никто не торопился. Я подождал и постучал ещё раз. Ответом снова был заливистый собачий лай.
По опыту я знал, что могу простоять тут целый день, поэтому на свой страх и риск потихоньку начал открывать дверь. Меня поприветствовала пасть Адольфа полная мелких острых зубов. Я уже приноровился избегать неприятной встречи с ними, поэтому резко дёрнулся в противоположную сторону, слегка прищемив нос поганца дверью. Пёс заскулили и отпрянул. Следующим рывком я сделал дверной проём чуть пошире и проскользнул внутрь. Адольф делал вторую попытку спасти первый завет сторожевой собаки «Не пущать» и вновь, рыча, остервенело кинулся на меня. Я прицелился и дал ему в больной нос краем кроссовка. Пёс ошалел от боли и обиды, заскулил и отправился на кухню зализывать раны и планировать месть. Я понадеялся, что управлюсь раньше, чем он очухается и попытается взять реванш.
Я шёл по длинной прихожей, облепленной кое-как грязными, отошедшими в разных местах серыми обоями. Рабочая куртка Володи, в которой он не чурался пройтись и по улице, висела на вешалке, значит, без меня он не ушёл. 
В двух первых комнатах жизнь отсутствовала напрочь. Там царствовал его величество бардак, но в нём вряд ли нашлось место человеку. На кухне, едва поскуливая, искал самообладание и собирался с силами Адольф. Судя по всему, мне был прямой путь в зал.
Под ногами у меня скрипели половицы, которые около входа в зал сменялись на старую пыльную дорожку, уходившую под дверь самой большой комнаты этого дома.
Я пару раз стукнул по двери костяшками пальцев и вошёл.
Эту комнату я знал хорошо. Сейчас напротив меня будет добротная советская стенка, слева от неё тумба, на которой стоял телевизор, сбоку от него кресло, потом диван и круг снова замкнётся на дверном проёме, в котором нахожусь непосредственно я.
Хозяин дома, как я и ожидал пал на диване в растянутых семейных трусах, ласково обнимая подушку и слегка посапывая перегаром. Хозяйка дома Ирина почему-то спала на полу на ватном одеяле с пледом, подложенным под голов и укрытая большим махровым халатом. На кресле громоздилась непонятная хламида из простыней и одеял.
Хрустя песком, которым ковёр был просто усыпан, я, осторожно огибая мирно спящую на полу женщину, пошёл будить Володю. Но на минном поле без взрывов не бывает. Я и не заметил, как столкнул бутылку, которая сбила стоящую рядом с ней. Они громко звякнули, отчего хозяйка дома тревожно зашевелилась. На Володю же это не произвело никакого впечатления.
Я немного потеребил его за плечо. Он ругнулся, отмахнулся от меня рукой, как от надоедливой мухи и повернулся на другой бок. Нужно было избрать более радикальный метод.
Я набрал в лёгкие воздуха и что есть мочи заорал ему в ухо: «Рота подъём!». Это всегда действовало безотказно, и сейчас тоже вышло без промашки. Володя вскочил, как ужаленный и, оторопело моргая, вовсю стал пялиться на меня. Потом он стал крутить головой, пытаясь понять, где он.
На Ирину же это не произвело никакого впечатления. Она приоткрыла один глаз, посмотрела на меня снизу вверх, и снова его закрыла.
- Ты что, ошалел?! – после того, как чуть собравшись с мыслями, проорал он мне в ответ.
- Это ты ошалел, - парировал я, - через полчаса мусоровоз приедет. Какого чёрта ты опять надрался?
- Это я в гости приехала! – вдруг раздался громкий бас из-под хламиды на кресле, от которого я чуть не подпрыгнул. Одеяла зашевелились, и оттуда показалось заспанное отёкшее лицо какой-то пьяной вдрызг женщины, которую я впервые видел.
Немую сцену прервал Володя:
- Погоди, сейчас штаны надену и пойдём.
Когда мы уходили со двора, из кустов появилась одноглазая кошка охристо-белого цвета.
- О. Модель, пришла, - заметил Володя, - всегда меня провожает до работы.
- А что с глазом у неё?
- Да, как всегда, видать с собаками дралась. Она здесь никому спуску не даёт.
Мы шли вдоль растрескавшейся дороги навстречу солнцу. Его лучи скользили по крышам домов и зайчиками, словно капли воды, разбивались о стёкла, причудливо переливаясь яркими бликами.
Мы шли к недавно построенным высоткам, которые я не раз пытался описать словами в своей голове. Видимо, их архитекторы обладали очень изощрённым вкусом и включили чересчур богатую фантазию для того, чтобы произвести на свет такое. Три похожих между собой и, в то же время, разных дома. В центре они были девятиэтажными, из красного и белого кирпича с маленькими лоджиями, где максимум могли поместиться три человека и увенчанной изящной черепичной крышей, украшенной ажурными перегородками. По бокам у них были двенадцатиэтажные пристройки из серого и жёлтого кирпича с огромными лоджиями, где можно было водить хороводы и устраивать шашлыки на открытом воздухе. Все квартиры были покупными, поэтому хозяева у них были соответствующими. Двор был заставлен иномарками разной масти и ценовой категории, поэтому мусоровоз здесь казался чуждым элементом, потому что по природе тут не должно, по идее, быть мусора.
Но мусор был, вопреки эстетике. Гадили эти люди не меньше, чем любые другие. Однако и в этом случае и были свои особенности, о которых мне и начал рассказывать Володя, пока мы с ним шли к месту работы.
- Я тут оделся, как аристократ. Иногда около подъезда оставляют, бери, не хочу. Веришь, нет, но каждую неделю хорошие вещи. Нашёл себе ботинки. Дорогущие, замшевые, там только набойки поменять, и ходи без сносу. Месяц назад куртку оставили из натуральной кожи, думаю, чего выбросили, вроде нормально всё? Оказалось, собачка ломалась. Ну, я новую купил за три рубля и вставил, осенью вот буду носить. Ирке сапоги нашёл модельные и перчатки.
А про технику я вообще молчу. Видеомагнитофон выставили рабочий, до сих пор боевики по нему смотрю ночью, когда не спится. Потом, плеер кассетный, теперь в автобусе слушаю. Машинку для стрижки волос. Утюг, только шнур надо было поменять – сгорел. Потом, фен, правда, без насадок, но дует хорошо. Бутербродницу и миксер неделю назад под лавочку положили, я их сестре отдал. Микроволновку выкинули – себе оставил. Ладно бы, сломано всё было. Просто - напросто, купят себе новую вещь, а старую – на помойку. Знаешь, разучились люди беречь. Выбросить ведь – дело нехитрое. Выбросить, что угодно можно.
- Могли бы и нуждающимся каким-нибудь отдать.
- Ну, это ж долго. Легче вынести. Впрочем, а чем я не нуждающийся - усмехнулся Володя, - они выбрасывают, а мне всё впрок. Да я и не только себе таскаю, если нужно кому, отдаю. Мне, знаешь ли, много не надо. Крыша есть, под крышей есть, сам жив - здоров, хотя б наполовину, а остальное приложится, если нужно.
Мы нацепили перчатки и стали вывозить контейнеры. Эта процедура сводилась к ряду однообразных действий: Володя открывал закуток, где стоял мусорный бак, мы свыкались с запахом сгнившего мусора, и, отгоняя мух, брали за ручки контейнеры, наклоняли, чтобы они встали на колёса, и выкатывали на улицу. Чтобы не уставать, делали это поочерёдно.
- Сейчас хорошо, - заметил Володя, вывозя очередной контейнер, - они пластмассовые, легкие, да ещё и на колёсах. Раньше были железные. Да ещё колёсики у них вечно отламывались, поэтому везти приходилось буквально по земле. Грохот, скрежет, искры, половина вывалится, пока довезёшь. Потом как дурак, ходишь, собираешь руками всё, что упало, чтобы вороны по двору не растащили.
Сегодня вывозить всё получалось гладко и в срок. Мы замешкались лишь пару раз: в одном месте нас ждал распавшийся из-за переполненного контейнера мусор, а в другом засорился мусоропровод. Прочищать мусоропровод Володя не любил.  Ему лень было идти за палкой, которой он выталкивал застрявшие мешки. Те, как назло, очень любили в такие моменты рваться, и обильно обсыпать Володю мусором, за что тот обильно сыпал их матюгами. Сегодня нам повезло. Два тычка палкой, и мешки вывались в заполненный почти до краёв бак, даже не просыпавшись. Но Володя всё равно начал ворчать:
- Нет, ну неужели такая трудная работа – завязать? Вот сделаешь узел, и ничего не высыплется, ничего не выпадет. Ладно, когда бумага или ещё какая дребедень. Но очистки обирать от овощей, от рыбы, та ещё морока. А ещё хуже, когда в этот мусоропровод суп выльют. Воняет так, что хоть падай. Такое ощущение, что они всю эту дрянь в чёрную дыру отправляют. Кинул – и никаких забот. И начихать, что я тут внизу пашу.
- Во-первых, не больно ты упахался, а во-вторых, были бы мы на их месте, вели бы себя точно также.
- Но мы-то как раз не на их месте.
 Закончили мы минут за пятнадцать до приезда мусоровоза.
- Покурим? - предложил Володя.
- Почему бы и нет, не откажусь.
Мы закурили и стали ждать мусорщиков. Я стоял и смотрел на детскую площадку, располагавшуюся напротив нас. Всё, что детской душе угодно: качели, карусель, две горки, городок, песочница и качалка, располагались там. Но сегодня площадка почти пустовала, видимо, из-за будней и жары. Там было только два мальчугана, один из которых пинал разноцветный мяч около горки и по возрасту, по идее, должен бы находиться в садике, а другой, поменьше, которому в садик явны было пока рано, играл в песочнице. Рядом с площадкой стояла скамейка, на которой расположились женщины разных лет, присматривающие за ними. Одна из них была пожилой, элегантно одетой с правильными чертами лица, маленькими колючими глазками, обрамлёнными изящным пенсне и крючковатым, как у коршуна, носом, приходившаяся, как я понял бабушкой мальчику, который постарше. Вторая, совсем молодая, с темными волосами, застывшей тоской на полноватом лице и отсутствующим взглядом больших зелёных глаз, хотя и была одета в спортивный костюм, но, тем не менее, не забыла добротно накраситься и нацепить на себя золотые украшения, являлась мамой второго малыша. 
Они разговаривали между собой, правда, весьма своеобразно. В основном это выливалось в монолог пожилой, а молодая лишь моргала и кивала в такт концу каждого её предложения.
Я прислушался и понял, что разговор идёт о нас.
- Вон, просохли, голубчики, - недовольно ворчала пожилая, - хоть в подъезде перестанет вонять. Я б на месте начальства их премии лишила.
Молодая кивнула.
- Совсем никто работать не хочет. Старый, вон, совеем пропитой, молодой-то к его годам такой же будет. Я всегда говорила, дурная кровь ведёт дурную кровь. Если твои родители были мусорщиками или слесарями, то тебе директором ни за то ни стать.
Молодая снова покивала.
- Я своего внука всегда пугаю, что, смотри, Гоша, не будешь хорошо учиться, станешь таким же оборванцем, как эти дяди. Они вот в школе не учились, теперь мусор убирают. А ты должен в Думе сидеть, а не дерьмо лопатой ворочать.
Молодая угукнула, что делало её похожей на филина.
- У нас Гоша талантливый, правда, воспитательница его гнобила, говорила, якобы, он, видите ли, её не слушается, что он не воспитанный, за столом себя вести не умеет, на площадке других детей обижает. Я два раза к ней ходила, ругалась, говорила, чтоб не мешала ребёнку развиваться. Это только посредственности в углу сидят и в носу ковыряют, а умные детки должны и бегать, и прыгать, и баловаться. Гошеньке особенное отношение нужно, иначе он развиваться не будет и станет, как эти. Пришлось забрать его, представляйте. Я настояла. Пока родители другой подыскивают, я за ним, моим ненаглядным, присматриваю.
Она кивнула в нашу сторону.
- Стоят, курят. Только б курили целый день. Говорю вам, чем больше таких людей, тем хуже для нас с вами и наших детей. Поэтому в стране так всё плохо, что каждый второй алкоголик и тунеядец, только и умеет землю рыть, да двор мести. Это же конченые люди, они ни на что не способны…
В это время из-за угла соседнего дома наконец-то показался мусоровоз. Он шёл по узкому двору на довольно приличной скорости. Видимо, воитель торопился поскорее закончить с нами и отправиться на долгожданный обед, который ему пришлось оттянуть из-за этого особенного двора.
В это время я услышал, как мяч громко стукнулся об асфальт. Краем глаза я успел заметить, как талантливый Гоша бежит за своей утратой прямо на мостовую. Но ни водитель мусоровоза, ни щепетильная бабушка этого не видели. Зато видел Володя. Он опрометью кинулся к мальчику и, кинувшись к нему рысью, чудом достал буквально из-под колёс огромной машины и, повалив на соседний газон.
От неожиданности испуга и боли Гоша, в крепких Володиных объятьях, завыл сиреной на весь двор. Не знаю, как в Думу, но в хор ему пробоваться точно бы стоило.
Бабушка-коршун подлетела к нам в следующую же секунду и начала истошно кричать.
- Вы что ребёнка хватаете грязными руками?! Вот я полицию-то позову, она вас, похитителей всех в отделение отправит?! Что ж твориться-то такое?! Нигде нормальным людям покоя уже нет!
Володя ошарашено смотрел на неё сидя на земле и не мог вымолвить ни слова от шока.
Кое-как мы с водителем мусоровоза сумели ей объяснить, что произошло, но вместо «спасибо», она набросилась на Володю:
- Повалил ребёнка, как мешок картошки. Вон, он, бедный, все коленки себе ободрал. А если б ты сломал ему что-нибудь, он ведь у нас дороже золота. 
- Золотой, платиновый, - зло парировал Володя, испугавшийся не меньше драгоценного Гоши, - машина всех давит одинаково.
Он пришёл в себя, сплюнул в траву, поднялся с земли и стал отряхиваться, а потом мы пошли вываливать баки. В спину нам летели недовольные крики бабушки Гоши, которая никак не могла успокоиться.
Когда мусоровоз уехал, мы с Володей пошли сдавать ключи мастеру. Во дворе уже никого не было. На улице перевалило за полдень, и солнце нещадно палило песок и каркасы свежевыкрашенных горок и качелей на детской площадке. Было тихо и безмятежно, лишь иногда сильные порывы ветра нарушали покой, поднимая столбы песка.
Мастер ждала нас около крайнего дома. Эта была полная женщина в очках в толстой оправе и причёской а-ля «взрыв на макаронной фабрике». Володя отдал ей ключ, и перекинулся с ней парой слов, а потом мы пошли к нему пить чай. Нас снова сопровождала Модель, которая показывала полную готовность отбивать нас от любого существа, которое посягнёт на наше здоровье и личное пространство.
- Хорошая баба, - сказал вдруг Володя.
- Кто?
- Да, мастер. Всё время прикрывает меня по старой памяти. Мы с ней учились вместе.
 - В школе?
- Нет, когда я второе высшее получал.
- А у тебя и первое есть? - я настолько оторопел, что даже остановился.
- Есть, - отмахнулся Володя.
- А почему ты раньше никогда не говорил?
- А что говорить? Знаешь, как я считаю? Ели человек хороший, то ему и азбуки с устным счётом достаточно, а если говно – ему и десять высших не помогут.
Он закурил сигарету и быстрым шагом пошёл к дому. Я закусил губу и последовал за ним.   
Последней в калитку шмыгнула Модель, напоследок ещё раз оглядевшись, нет ли рядом никакой опасности. Но опасности не было, лишь только в доме надрывался, заслышав наши шаги, истосковавшийся по покусанным щиколоткам, Адольф.