Тренер

Сегодня вышел перед сном пройтись, пересек Яузу, свернул в сквер, мимо площадки, где подтягивались ночные таджики под домашнюю музыку из бумбокса, вдоль спящего завода «Химавтоматики», у самого моста решил не сворачивать на обратно на свой берег, где темно и безлюдно — как обычно, — а пошел на футбольное поле, по холодной траве, по аккуратной разметке, мимо пустых ворот. Сел на центральное сиденье во втором ряду под яркими прожекторами и стал сидеть, держа руки в карманах. Осенние листья аккуратно лежали в траве — настолько аккуратно, что у меня даже промелькнула мысль, будто бы их специально кто-то рассовал — взять хоть тех же ребят на турниках. В углу поля летал пустой пакет. Какая Америка, подумал я, — если немного отфотошопить, — какая американская осень, неспящие небоскребы, горящие окна залогиненных сыновей и дочек, полуголые ветки, подстриженная трава. И еще эти прожекторы. И я, сидящий на скамейке, словно тренер несуществующей команды несуществующего колледжа по несуществующему в этих широтах виду спорта, у которой из-за этого нет необходимости готовиться к новому сезону — потому что соперников тоже не существует.

Было прохладно, но не настолько, чтобы встать и уйти греться, ветрено — но не так, чтобы начать беспокоиться, что сейчас продует ухо и назавтра проснешься с отитом, — темно-зелено, переливчато и совсем чуть-чуть заколдованно. Я слышал, как ахают форточки, разъезжаются двери супермаркета в ближайшем созвездии окон, гладят друг дружку руки и говорят-молчат друг в друга две молодые человеческие головы на застекленной лоджии. Справа была пустота и шевеление листьев, слева — шум шоссе, плеск реки и сливающееся с ним, но, тем не менее, легко отделимое от него журчание чьей-то мочи. На последнем этаже обтрепанной со всех сторон среднестатистическими ветрами за последние тридцать лет панельной многоэтажки включился телевизор — зашипел / погас / вспыхнул / выправился и понес чушь, зашлепали по коридору ритуальные шлепанцы, зашипели на сковороде масляные шницели.

Журчание прекратилось, мужик в кустах перестал отливать, я услышал шорох — шаги, как мне показалось — повернул голову, ожидая увидеть какую-нибудь навязчивую компанию, которая нарушит мое совершенное одиночество, но вместо этого увидел катящийся и переваливающийся, как перекати-поле, пакет из «Дикси». Я не смог сдержать улыбки. Он докатился до меня и остановился вровень с моими вытянутыми ногами. Я поднялся, подошел к нему, почти как к живому существу. Поддел кединой — и пакет вспорхнул и закружился в маленьком вихре вместе с листьями и мусором — спасибо, чувак! — говорил мне он, это то, что мне было нужно, спасибооооо! Он полетел дальше через поле, а я побежал домой — мимо уставших таджиков, мимо речки-шутки, мимо пустого светлого возвращающегося в депо и везущего в себе одну последнюю пассажирскую фигуру трамвая, бегом, через две ступеньки вниз, вприпрыжку через двор, через две ступеньки вверх, у квартиры остановился, отдышался, достал ключи и открыл дверь, стараясь не греметь, чтобы не разбудить соседей. Через час я безмятежно спал в моей маленькой угловой студии, одним окном выходящей на Яузу, другим — на Sunset Blvd, Los Angeles, CA.

2015 / 2018