Берёза

 Все события вымышлены. Время, место и событие так же не имеет значение.
Шел 19** год. Война в самом разгаре. Я – Чарли Невилл, солдат армии Великобритании. Тогда был спокойный, ясный день, ветер слегка развивал величественный флаг нашей страны по такому, лояльному ко всем проблемам, небу. Мы всем отрядом отдыхали перед грядущей операцией по освобождению городка на юге от захватчиков. Беззаботность тогда витала в моей голове, я вспоминал детство, как тогда можно было так же, как сейчас лежать на гамаке, но не боятся, что тебя сейчас же поднимут, и ты побежишь большим строем на разминку или, хуже всего, на войну. Нужно было бояться не командира, а маму. Точнее бояться, что нас всех – меня, друзей, разгонят по домам, на обед или ужин. А сейчас что? Сейчас совсем другое время. Сейчас каждый день мог стать для меня последним.

Так же внезапно, как менялись мои мысли, нас всех поднял командир и приказал немедленно собираться. Куда? Что? Зачем? Мой лучший друг, Стэнли Пейс не обратил внимания и дальше раскладывал пасьянс на своей койке, и за это – он поплатился 50-ю отжиманиями. Никто у нас не любил командира, но Стэн больше всех, так как, командир часто брал его за живое, упоминая его девушку в грубых формах, в частности и шлюхой называл. Так или иначе, был приказ собраться. 3 минуты – Стэн закончил отжиматься. 10 минут – мы собрались, 20 минут – мы уже шли к самолету. Спустя полчаса мы уже летели в самолете. Такой скорый выезд нам объяснили тем, что предыдущая разведгруппа не выходила на связь уже несколько часов. Наша задача состояла в поиске этой группы и продолжении их операции.

Нас в самолете было шестеро: Я, Стэн, Джон, Павел, командир и пилот самолета. Меня ждали еще пару часов воспоминаний о детстве и гамаке.

Мы летели уже примерно час. Я и Стэн разговаривали о своих мечтах по прибытию домой. Он любил об этом поговорить, его дома ждала красавица девушка. Меня тоже ждала красавица, даже две, моя дочь и жена. Дочери через два месяца будет 6 лет, ее зовут Анжелика, в честь бабушки. Пока мы разговаривали, командира вызвал пилот, он встал и ушел. Мы продолжили наш разговор: я рассказывал Стэну о березе, стоявшей у дома моих родителей, с ней была связана одна, на мой взгляд, интересная история. Но, не успел я начать, как вдруг самолет начало шатать, вещи повалились с полок на пол, а из кабины вылетел командир и кричал, что мы должны готовиться к катапультированию. Мы все похватали свои рюкзаки с пола, хотя я даже не знаю, свой ли я схватил. Открылся люк самолета, и командир начал поочередно называть имена, и мы должны были прыгать, но когда подошла моя очередь, я почему-то затормозил, а командир все кричал: «Чарли, давай, прыгай уже, сукин ты сын», но я не прыгал. Командир не выдержал и прыгнул вперед меня, я вдруг одумался, и тоже прыгнул. Секундой позже, я видел, как из кабины выбегал пилот, но взрыв прогремел, и я уже был далеко от него. Я не так много пробыл в свободном падении и раскрыл парашют. В полете я успел разглядеть город, к которому нам нужно было идти, но помимо него, в противоположной стороне мерцали огни, наверное, это была какая-то деревня, и была она ближе, чем город. Немного полетав над лесом, я увидел снизу сигнальный огонь – моя группа. Я приземлился на дерево, примерно в 40 метрах от остальных, чтобы выпутаться, мне пришлось перерезать тросы, после того, как я это сделал, меня ожидали еще несколько секунд падения, в процессе которого я здорово треснулся головой об ветку и на земле лежал уже без сознания.

  «Очнись, Чарли, очнись»... я слышал голос где-то вдали... «Ты меня слышишь, солдат?»... я увидел свет. Он тяжело пробивался сквозь джунгли и еле дотягивался до моих глаз. Внезапно удар и свет стал ярче, еще удар, и свет уже во всю силу бил мне в глаза. Я очнулся, и перед моими глазами развернулась такая картина: я лежал на земле, было уже светло, на мне сидел командир и бил меня по щекам. Когда он увидел, что я пришел в сознание, он остановился. «Неужели, черт возьми, очнулся, ублюдок, я думал, мы потеряли еще одного. Вставай, у нас возникли проблемы, которые нужно срочно решить». Наш командир не отличался вежливостью и сочувствием, поэтому, когда он назвал меня ублюдком, я улыбнулся, это было своего рода комплиментом с его стороны. Когда он сказал про то, что кто-то еще погиб, я заволновался: «Кто-то умер?» В момент вопроса командир был занят разорением моего рюкзака, на минуту он остановился и, не поворачиваясь, кинул: «Да. Пилот. Не успел выпрыгнуть из самолета, бедняга». И он продолжил что-то искать в рюкзаке. «Я видел его, в самолете, когда я выпрыгнул, он уже бежал ко мне». Он встал, кинул мне рюкзак и сказал: «Молодец, Чарли, а теперь нам нужно идти». Я встал и пошел за ним. Спустя минуты две-три мы присоединились к остальным. Они сидели у костра, живо о чем-то беседовали, смеялись. Я оглянул всех ребят, вроде все были живы, здоровы. Я обрадовался этому. Они, завидев меня, тоже улыбнулись, но когда за мной показался командир, все разговоры умолкли. «Итак, бойцы, несмотря на то, что мы остались без самолета, оборудования и припасов, нам нужно продолжать путь к месту, где, возможно находиться первая группа. До города еще достаточно идти, а до точки сброса совсем чуть-чуть. Готовьтесь, через 20 минут выходим». Речь командира была короткой и понятной. Но не до конца правильна. Мы оставили очень много припасов в самолете, что говорить о воде, так ее вообще никто не захватил с собой. Я решился и сказал об этом: «Командир, прошу простить, но у нас совсем нет воды. Черт с ней с водой, но если кому-то понадобиться медицинская помощь? У нас же даже элементарно бинтов нет». Я ожидал, что он начнет кричать, но он одобрительно посмотрел на меня, и спросил: «Что же ты предлагаешь, солдат?» Я вспомнил, что когда я летел, видел недалеко горевшие огоньки, я подумал, что это может быть деревней или небольшим поселком. «Командир, в трех километрах на север, есть деревня, я заметил ее, когда летел с парашютом. Если мы разделимся, и наша группа выйдет сейчас, то мы возьмем припасы и успеем нагнать группу, которая пойдет к точке сбора». Он оглянулся: «Хорошо, Джон, Павел, Стэн двигайте к точке на юг. Мы с Чарли пойдем на север за припасами». Но вы же понимаете, что я никуда бы не пошел без своего друга Стэна? Мне пришлось уговорить командира взять его с собой. На этом мы и сошлись – Джон и Павел пошли к городу, оставляя за собой метки, по которым мы могли бы их потом найти. А я, Стэн и командир пошли в деревню.

Мне, наверное, стоило бы рассказать сначала о месте, в которое я попал, так вот, это был лес. Густой непроходимый лес. Все. Мы шли уже примерно час. Сначала мы просто шли по лесу, и я все негодовал от того, что мне в лицо били ветки, которые оттягивал собой командир. Но после того как мы нашли дорогу, старую, разбитую, с двумя глубокими колеями, я пожалел, что был недоволен ветками. Мои сапоги глубоко утопали в грязи и ноги с каждым шагом становились все тяжелее, от налипшей на них грязи. Вдруг, на дороге, прямо посередине появился человек – мужчина, лет 50, с бородой, В длинном плаще, подвязанном веревкой. У него в руках была лопата. Командир велел нам остаться на местах, а сам он решил выйти с мужчиной на контакт. Командир сделал три шага к неизвестному – он же стоял на месте. В его глазах не было страха перед человеком в военной форме и оружием. Он лишь держал свою лопату. Командир сделал еще несколько шагов и остановился. Мужчина взял лопату в две руки и устремился к нашему командиру. Тот в свою очередь вынул пистолет из кобуры и направил на незнакомца со словами «Стой, я буду вынужден стрелять!» Но незнакомец и не думал останавливаться. Он повторял слово «Стой» до тех пор, пока не обернулся на глухой звук, раздавшийся слева от меня. Я тоже обернулся и увидел лежавшего на земле Стэна. Командир крикнул мое имя, но я замешкался, и тот, кто вырубил Стэна, ударил и меня. Я упал и последнее, что видел, как лопата парня с бородой настигла головы командира. Снова потемнело в глазах, и я отключился.

Я очнулся в какой-то темной комнате, совсем ничего не было видно, я попробовал встать, но трудности возникли уже тогда, когда я попытался поднять руки – они были связаны. «Ну что же, я хотя бы жив» – думал я, успокаивая себя. Я смиренно сидел, пока где-то в темноте не послышался голос Стэна. Он просил воды. Черт, мне после его слов тоже жутко захотелось пить. Спустя некоторое время, мы с ним сориентировались на месте, в котором нас держали. По ощущениям, это была комната, примерно 4 квадратных метра, с довольно низким потолком, деревянной дверью и с одним заколоченным окном. Пол состоял из толстых, сколоченных досок, между которыми были щели, примерно по сантиметру. Стены были из брусьев. Мне показалось, что мы сидели в какой-то бане. Наконец, мы решили позвать на помощь. Кричали мы, наверное, минут 5, пока не услышали шаги за дверью, шагали по земле, значит, за дверью была уже улица. Включился свет, который ослепил нас, после продолжительной темноты и в комнату бросили командира. За ним зашел огромный мужчина посмотрел на нас подошел ко мне, взял за веревку и поволок к двери, я пытался сопротивляться, но видимо это ему не очень понравилось, и я снова был оглушен.

Последние несколько часов, что я помню – полны боли и страдания. Меня привязали к стулу и колотили все кому не лень. Судя по всему – это был какой-то допрос, но я совсем не понимал их языка, он даже ни на что не был похож из того количества языков, что я знал: ни китайский, ни английский, ни французский, ни русский. Чаще всех меня бил тот мужчина, что забрал меня из комнаты. Понятное дело, что бить должен был самый огромный – так больше шансов на получения ответов. Но я не мог дать ответы, даже если бы и понимал вопросы. Удар, и в глазах светлеет, я вижу смутные лица. Еще удар, я вижу другие лица. Удар и я уже еду в метро. Я сидел в вагоне рядом с дверью, когда увидел ее. Еще во время того, когда поезд только тормозил, я выделил ее из толпы людей на платформе, хоть она и сидела спиной. Но все даже равняться с ней не могли. Поезд остановился, и дверь открылась так, что была видна вся скамья. Она не садилась в состав, и я понял, что она кого-то ждала. Черная кожаная сумка за плечами, белый шерстяной шарфик, на котором связки нитей переплетаются волнами, мягко облегал ее шею. Синеватое пальто светлые волосы. Я смотрел ей в спину, не боясь, что она повернется и увидит, что я смотрю. Из-за спины было видно, как она левой рукой поднимает кофе и отпивает немного, я видел чашку. Правой же рукой она сделала жест, который можно было понять однозначно – она посмотрела на часы. После отпила чуть больше кофе, и она повернулась. Я понял, что таких лиц я видел тысячи, и все, что так скрывалось у нее спиной, все, что я считал чем-то необычным, вдруг оказалось таким будничным и повседневным. В какой-то момент я понял, что мы смотрели друг другу в глаза, и я в кой-то веки не боялся этого и не отворачивался. Она отвернулась первая, поставила кофе на скамейку и встала. В голове у меня тут же промелькнула мысль, что она хочет подойти, что-то спросить и у нас бы развязался разговор. Но нет, она сняла рюкзак, и начала снимать куртку. Она была довольно маленькой, но со спины этого не было видно, я начал думать об этом только когда она повернулась. Она сняла куртку и села обратно. Был вечер, вагон долго не закрывался и я все ждал, когда она повернется, но она не поворачивалась. Может, боялась снова встретиться взглядом, не знаю, но если бы она повернулась еще раз, я бы отвернулся первый. Да я даже не знаю, думала ли она обо мне вообще или нет. Голос в вагоне дал знать, что двери сейчас закроются, и спустя несколько секунд они закрылись, но мы не трогались, и я все еще ее видел. Вдруг двери снова открылись, и я подумал, к чему бы это? У меня было несколько секунд на раздумья, но я ничего не сделал, и они снова закрылись. Я все еще видел ее. Когда мы поехали, я пристально наблюдал за тем, как она повернется, ведь она просто обязана была повернуться, но нет. Она не повернулась, лишь два раза мелькнула в окнах двери и пропала из виду. А я, как и до этого, уставился в пол, иногда переводя взгляд на женщину напротив, вот она была необычна – она говорила мужским, до боли знакомым голосом: «Чарли, проснись. Проснись, Чарли». И я проснулся, а передо мной уже было лицо моего друга Стэна. Теперь у нас было время, чтобы обсудить то, что произошло.

Мы два дня сидели в темноте, без еды, воды и спокойного сна. После того, как меня привели два дня назад, как мы решили – с допроса, мы рьяно тратили свои оставшиеся силы, не зная, что они нам еще пригодятся. Мы колотили кулаками о стену, пытались сломать потолок и пол, но все было тщетно. Первым из нас успокоился командир. Его звали Райан. Командир Райан рассказывал нам о своем детстве – как он мечтал стать ученым и, как получилось, что стал военным. Рассказывал о жене, которая умерла 5 лет назад, о сыне, который не общается с отцом. Я со временем начал понимать всю скверность характера нашего командира. Ему просто не везло в жизни, и он срывался на окружении, используя нас. Но Стэн все так же его ненавидел. Иногда, когда в темноте мы со Стэном сидели ближе, чтобы согреться, я слышал его дыхание, и я готов поспорить – его взгляд был устремлен на командира, взгляд хищника, коршуна. В моей голове тут же в такие моменты проскакивала картинка, как он, величественный и опасный хищник, взмывает ввысь, в поисках добычи, и, приметив на земле маленькую мышку, камнем летит вниз, на землю, так же быстро, как самый жуткий грешник летит в ад. Он хватает своим жадным клювом эту жалкую мышь и треплет ее по земле, волочит, а потом глотает и снова ввысь. Так же, я думаю, в этой кромешной тьме смотрел Стэн на командира, и это не могло меня не пугать.

Когда наступал вечер, я невольно грустил. У меня всегда так. Как найдет какая-нибудь печаль, которую я даже толком и объяснить не мог, и хоть вешайся. Но умирать нельзя. Дома меня ждали они, прекрасные, самые любимые, дочь и жена. Вечером я вспоминал их лица, и мне сразу же становилось тепло на душе, когда я еще сидел на базе, я мог писать им письма, но сейчас... Я боялся забыть их лица, если я их забуду, это будет конец для меня.

Шел... наверное, 5-6 день... не знаю. Но когда нам открыли дверь, мне в лицо ударил очень яркий свет, значит, вероятно, был день или утро. О, черт, я уже и забыл, как выглядит утро. Эта тускловатая линия света на горизонте, тихие возгласы ночных птиц, понемногу стихали, а взгляд устремлен вдаль. А там, в дали, уже где-то, на чьих-то глазах солнце бережно, так спокойно, и в то же время стремительно разрывала связь с линией моря. Желтое становилось ярко-желтым, а голубое  рассеивало всю эту яркость по всему периметру взгляда. А мне только предстояло увидеть эту красоту.  Только предстояло... Это восход. Но что мне предстояло увидеть сейчас, я никак не мог и предвидеть. Не успел я оправиться от ослепления, как меня под руки потащили к этому свету. С каждым шагом, их шагом, не моим, ибо меня волочили, я слышал нарастающий гул толпы. Нет, они не были рассержены или чего-то требовали, они просто кричали. Когда я оправился от ослепления, я увидел, что нас волокут вдоль ограды, а за оградой куча людей: женщины, дети, старики. Все были одеты в какие-то отрепья, кто-то мелькал мимо меня очень быстро, а кого-то мне удавалось разглядеть. Так, к примеру, я разглядел двух девочек – возможно, когда-то они были блондинками, но сейчас их светлые волосы покрыл толстый слой жира и грязи, сделавший свое «цветовое дело». Одна из них грызла ногти на свое руке, так рьяно, жадно, так, что мне самому захотелось есть. Они были одеты во что-то вроде платья, точнее такой мешок, с прорезанными отверстиями для рук и головы, а из пришитого, уже с дыркой, кармашка – торчала нога куклы. Обувь я не успел разглядеть, но не удивлюсь, если ее не было вовсе. Наконец, после продолжительного волочения, меня опять кинули в тюрьму, но на этот раз она представляла собой клетку, хотя размер был явно не для человека, мне было жутко неудобно, я пытался повернуться лицом к источнику крика, но каждый раз по клетке бил тот здоровый мужик, что когда-то нас утащил. Все же после долгих стараний мне это удалось, но крики уже замолкли и сменились на один, громкий, но монотонный голос. Он что-то долго объявлял, но я никак не мог рассмотреть, кто говорит. Не мог, потому что перед моими глазами возникла картина арены, огражденной сеткой за которой стояли люди, чуть ли не друг на друге. Сама сетка была высотой около 5 метров, арена составляла некий овал, площадью примерно 10 на 6 метров. Но меня повергло в шок то, что в разных концах арены лежали командир и Стэн, привязанные друг к другу цепью. Кто знал, что это представление будет смертельной схваткой.

Все смеялись, кричали. Не кричал только я, ибо не мог от ужаса произнести ни словечка, ни звука. Я закрыл глаза, пожелав не видеть того, что произойдет, но уши я никак не могу закрыть. И я слышал… слышал все это. Слышал так, будто моими глазами были уши в прямом смысле. Звук звона цепей, возгласов и этих, как казалось, невероятно томных и сильных ударов доносились в мои уши, а мой мозг, как назло, делал из всего этого чертовски страшную картину. Картину того, что я могу оказаться в той камере уже наедине с тем, кто возможно в следующий раз будет так же избивать меня. Мои глаза не хотели смотреть. Я не хотел смотреть. Но тут открылась моя клетка, не знаю, понимали ли они, что я хочу освободить руки, и закрыть уши или нет. Но, так или иначе, я вылез. Я встал и закрыл уши руками, и наступила тишина. Перед глазами встал черный фон, а на нем – ничего. Я изо всех сил пытался представить что-то хорошее, но голод, жажда и желание поскорее вернуться домой не давало мне представлять что-то хорошее. Лишь немного позже я вспомнил ту березу у дома и вспомнил ее. И представил. Но картинка поплыла после нескольких ударов ладонями по щекам. Они хотели, чтобы я видел, но я не открыл глаза. Я лишь опустил руки и еще несколько секунд ничего не слышал, но возгласы вернулись. Я повернулся спиной к арене и открыл глаза. И я увидел солнце, которое олицетворяло на тот момент всю доброту, ласку и радость того момента. Момента, когда я вдруг подумал, что все позади, позади моей спины: та арена, дикари, голод. Казалось, что если я протяну руки к солнцу и шагну вперед, то этот шаг перенесет меня вдаль, к моей семье и все буду рады, Стэн зайдет в гости, командир позвонит и поздравит с годовщиной свадьбы. Желание быть ближе к дому само подняло мои руки к солнцу, но не до конца, когда вдруг стало понятно, что все это лишь иллюзии, хоть и такие сладкие – мои руки опустились. Обморок.

Рука гладит очень знакомую стену, пол. Снова в камере... снова не дома. Даже не собираюсь, что-либо предпринимать, чтобы выбраться, ибо все бесполезно. Просто нужно подождать. Подождать, вспоминая тот гамак, на котором я лежал перед отлетом. Я лежал на нем и думал, как же хорошо дома, когда тебя никто не беспокоит… да, это правда, но я не знал, что-то же самое буду думать про гамак на базе. А дома меня до сих пор ждут и любят мои прекрасные, единственные… Возможно, кто-то с базы уже сообщил, что наш отряд не выходил на связь уже несколько дней. Возможно, просто так же отправили другой отряд на наши поиски. Не знаю, что там, я даже не знаю, что здесь. Может, я больше не увижу ни семью, ни Стэн, ни командира. Страх заставил меня говорить с собой, но я не мог сойти с ума. Только не здесь, не так быстро. Мне нужно поесть… и попить… и поспать.

Я снова проснулся и уже не знал, радоваться ли этому или опять заснуть. Мне никуда не нужно идти, ничего не нужно делать. Ох, как же бурлит в животе, а противный запах пола в этой комнате манит меня начать грызть кожу на руках от голода. Внезапно открылась дверь. Что со мной такое? Я даже не слышал шагов. Дверь открылась, но мне было лень даже смотреть в ее сторону. Я просто уткнулся в угол и пытался говорить с теми, кто вошел, но я стонал. Пока я стонал, рядом со мной упало чье-то тело, и дверь закрылась. Как же мне тогда было страшно спросить кто это. С одной стороны, я хотел, чтобы это был Стэн. Но если бы я спросил, он ли это, то будь на его месте командир, то он бы обиделся. И так же наоборот.
Все-таки нужно было решиться, и я спросил. Я позвал Стэна. И это был он. Он хрипел и еле выговаривал слово «Да». Я подсел ближе к нему и положил его руку к себе на шею, тут же почувствовав присутствие алого результата побоища на его руках и лице. Он истекал кровью и в какой-то момент я был рад, что тут так темно, что я не вижу всего этого ужаса. Он хрипел и при каждом глубоком вздохе вздрагивал, так полностью и не наполнив легкие воздухом. Я вспомнил, как мы летели в самолете, как я начал рассказывать про березу и не успел. Я думаю, что сейчас самое время. «Стэн, я хочу рассказать тебе историю, из моего детства. Ты только держись, слышишь? Я уверен, что мы выживем. Только держись. В детстве, я часто гулял с моим другом Уэйном у своего дома, мы мастерили из старых деревяшек всякие автоматы и пистолеты и я очень гордился своими поделками. У нас было рядом с домом все: песочница, сарай, сеновал, канава, которая по весне становилась такой глубокой, что мы спускали плоты и плавали от одного берега к другому. Так же у дома росла береза, не слишком высокая, но и не настолько низкая, чтобы было не страшно долезть до самого верха. Но мы залезали, у нас даже скворечник был прибит к березе. Но туда никто не залетал, может потому что он был нами зачем-то окрашен в красный цвет?» Стэн пытался засмеяться, но лишь выплюнул немного крови. «Так вот. Эта береза. У нас на улице в отличие от остальных, не стояли фонари. И всех нас это немного раздражало, так как ночью было очень страшно ходить, ведь вокруг поля и лес. И в один прекрасный день нам сообщили, что в скором времени, свет загорится и у нас. Но была одна проблема. Береза. Она слишком высоко выросла, а столб можно было поставить только рядом с ней, и что бы натянуть провода – придется спилить макушку. Я не знаю почему, но меня это огорчило настолько, что я был готов отказаться от всех этих фонарей, лишь бы ничего не пилили. Но что значило мое мнение тогда. Я был мал и плакал, когда дерево лишилось своей верхушки. Я думал, что оно погибнет, хоть родители мне и все объясняли. Но я не хотел слушать. И знаешь, Стэн, спустя некоторое время, я понял. Понял, что силу она берет у своих корней. И хоть ствол не будет расти дальше – ветви потянуться вверх. Так и случилось. Проходили года, я взрослел, уезжал, приезжал, а она росла, не сдавалась, протягивалась между проводов ближе к солнцу. Стэн. Она не сдалась, она до сих пор там стоит. Ты тоже не должен сдаваться. Слышишь?» Но Стэн не отвечал. Это все.

В тот момент, будто все оставшиеся силы, что были у Стэна, он передал мне, и я неистово начал долбить кулаками по стенам. Но не так долго, как хотелось на самом деле. Я упал напротив двери, а в голове у меня до сих пор бегала картина меня, бьющегося в стены. И тут я услышал до боли знакомый скрип и на меня упал луч лунного света. Но никто не вошел. И тогда я понял, что это мой шанс. Я поднялся, подошел к Чарли, обнял, вытащил фото его подруги из внутреннего кармана и пошел к свету. Выйдя, я поскользнулся в луже грязи и передо мной возник образ маленькой девочки. От испуга я попятился назад, но потом понял, что это та самая девочка, точнее одна из тех, которых я видел за забором, в платье подобному мешку с дырками и с пришитым кармашком. Я понял, что она решила мне помочь. И я сказал «Спасибо». В ответ я лишь услышал шепот, который будто заставлял меня быстрее уходить отсюда. И я побежал, что было сил, но сил было совсем мало, и мой бег был настолько медленный, что если бы за мной гнались, то догнали бы тихим шагом. Но я знал, что за мной никто не гонится. Вся деревня спала, нигде не было света. Спустя некоторое время я заметил дорогу, похожую на ту, по которой мы шли в надежде на воду. Я вышел на нее и поковылял в сторону от деревни и уже очень скоро вышел на знакомые места и колеи.

Я шел до самого утра. Пока не отключился. Когда очнулся, снова пошел, в страхе, что сзади меня вот-вот окажется толпа гневных… я даже не знаю кого? Разбойников, убийц? Я просто не оглядывался и снова отрубался. В конце концов, я очнулся уже в кабине машины. Я куда-то ехал. Меня куда-то везли, но по сторонам не было решеток, а были приличные дома и хорошо одетые люди. Я расплакался. Я плакал, как ребенок, не зная от чего. Водитель рассказал, что меня нашли в 2 милях от города, в который нам нужно было идти. Нашла группа, отправленная на наши поиски. Я расплакался еще больше.

Прошел примерно месяц с того момента, как меня нашли. Я собрал группу, чтобы отправиться в ту деревню, где нас держали. Мы высадились в той же точке, и пошли в ее сторону. Колеи были разбиты еще сильнее, а дорога вся усыпана щепками и шифером. Спустя какое-то время мы пришли к ней, но к удивлению, там ничего не оказалось. Просто все исчезло! Ни сооружений, ни решеток. Как будто все испарилось. Я пошел к месту, где нас держали, но там тоже ничего не оказалось. Они знали. Знали, что я вернусь сюда. Даже трупов не оставили. Но от моих размышлений меня прервал рядовой. Он что-то нашел и позвал меня. Когда мы пришли на какую-то поляну, скрытую маленькой стеночкой деревьев я ужаснулся. Там, на поляне, стояла береза, а на ней… о Господи… на ней висели Стэн, Райан и та самая девочка. Та малютка, которая мне помогла. Все были без одежды, они даже мешок стянули с девочки. Девочка лишилась жизни ради того, чтобы я жил. Чтобы мои ветви тянулись к спасению, сквозь весь лес, грязь и мглу.

Мы сняли трупы и улетели обратно, чтобы передать тела их родственникам.
Мне дали отпуск, чтобы восстановиться, отдохнуть и забыть. Я пришел домой, обнял жену, зашел в спальню к дочке, чтобы поцеловать ее. Она так сладко спала, так беззаботно. Я вышел на улицу, лег в гамак и закурил сигарету. Сладкий дым попал в мои легкие и, вскружив голову, развеял мои мысли на тысячи километров вокруг меня. «Беззаботность теперь уже никогда не будет так сладка» – думал я, затягиваясь.