Просто я

Сложно сказать, в какой момент своей жизни я стала ощущать потребность отдавать свою любовь. Кажется, так было всегда.




У меня недостаточно познаний в психологии и подобных вещах для того, чтобы заниматься бесконечным самоанализом. Но, наверное, стоит вспомнить все, вплоть до самого первого осознанного (или нет?) воспоминания, чтобы понять причины моего поведения. Может тогда мне, профессионально неподкованному человеку, станет ясно, где я (ну или кто-то) допустил ошибку, сбился с курса и сломал мое адекватное мировосприятие. Но об этом позднее.

Прожив двадцать с небольшим лет, я поняла, что не нуждаюсь ни в чем, кроме любви. Ни о семейном счастье, ни о любящем человеке рядом речи не идёт. Я говорю о том, что я нахожу смысл лишь в том случае, если мне удаётся отдавать части своей души, и неважно - будет обратная связь или нет. Важно - отдать: нежность, заботу, тепло, веру, поддержку, ласку, да всё, чем я хоть как-то обладаю. В общем, назовем это любовью. Для меня это понятие, возможно, сильно искажено, если сравнивать, допустим, с общественным восприятием, ну или восприятием большинства людей. Многие вкладывают в это слово счастье: любовь должна приносить улыбки и радость. Для меня же это условие необязательно. Сейчас (напомню, на данный момент времени я ещё не пыталась анализировать своё поведение и искать причины в прошлом) мне кажется, что всю свою жизнь я сталкивалась лишь с нелюбовью: начиная с девочек в детском саду и заканчивая родителями и моими (и не совсем) мужчинами. Привычка терпеть страдания от того, что тебя не принимают, не хотят, не слышат, а другими словами - не любят, крепко зацепилась за мое сознание, а может подсознание (я не разбираюсь в подобном) и чувствует себя там как дома. Да я и не против.

На днях я прочла небольшую статью о том, как токсичные родители уродуют мироощущение своих детей. Прочитав название статьи, я подумала: «нет, ничего общего со своими родителями здесь я не вычитаю». Ан нет. Из десяти признаков токсичных родителей, несколько попали прямо в яблочко. Хотелось бы порассуждать о некоторых из них.

«Токсичный родитель ставит перед ребенком противоречивые задачи. Они бросают логике более серьезный вызов, чем просьба закрыть рот и есть суп.»

Первый признак токсичного родителя, который привлёк мое внимание такой: будь лучше всех - не забывай, что ты ноль без палочки.
«Родители-нарциссы ожидают от ребенка только самых высоких результатов. Впрочем, победы воспринимаются как должное. Мол, добился успеха — и ладно, не добился — принимай порцию унижений. Обесценивающие комментарии с детства портят жизнь. Человек взрослеет с ощущением того, что так и не стал для родителей хорошим.»

Мне показалось, что это именно то, что изо дня в день происходило в моей семье в школьные годы, да и сейчас иногда проскальзывает. Я была отличницей и мои школьные успехи не то, что бы воспринимались как должное, они не воспринимались никак. «Получила пятерку по физике? Ну а как иначе? Мы же все были отличниками, иначе недопустимо.» И плевать, чего мне это стоило.

Я ненавидела физику всеми фибрами души, не понимала, хоть убей. Да, я получала пятёрки по ней, но зачастую только из-за того, что моя репутация отличницы играла свою роль. Но, когда я лезла из кожи вон ради того, чтобы сдать лабораторную: учила до потери сознания эти дурацкие формулы, получала оценку не за репутацию, а за свои знания, я так хотела, чтобы свою маленькую победу (я считала это огромным достижением!) я могла разделить с кем-то родным. Я бежала из школы изо всех ног, лишь бы ворваться в кухню и показать родителям дневник, где по каждому уроку из шести стоит «отлично», а самое главное - по ненавистной физике. И я врывалась. Но для того, чтобы услышать: «Ага, ешь и быстро за уроки!». И так происходило не только с физикой.

У меня горели глаза, когда я рассказывала маме стихотворение, которое выучила к уроку литературы. Когда задавали учить что-то, выбор моих одноклассников падал на самые простые и наиболее короткие стихи. Я подходила к выбору стихотворения тщательно: внимательно читала, вдумывалась в каждую строку. В итоге всегда выбирала не самое простое и короткое, а то, что трогало сердце. Пускай это звучит глупо, но поэзия - моя отдушина. Писать стихи я не умею, но чувствовать чужие - моё любимое. Возвращаясь к разговору о родителях и победах - я учила стихи и рассказывала маме с замиранием сердца - реакции ноль. В один прекрасный момент ко мне пришло осознание того, что толку в том, что я пытаюсь понравиться своим родителям, нет. Мама также проверяла мои стихи наизусть, я бурчала себе под нос, отхватывала порцию унижений наподобие: «Да кто так учит стихи? Ты сама слышишь, что ты говоришь? Позорище!», уходила в комнату и ревела.

Я бросила учиться, когда закончилась школа. В аттестате стоят все пятёрки, медаль, к сожалению (мне так всё равно), я не получила - позор семьи, Траковы все медалисты. Когда я говорю, что бросила учиться, я не имею в виду то, что никуда не пошла «образовываться» по завершении одиннадцати школьных лет. Я поступила в университет на экономический факультет («Юль, мама - экономист, это очень хорошая специальность»). Здесь уже наверное задействован следующий признак, на который пал мой взор: Следуй моим указаниям — в плохих результатах вини себя.
«С ребенком родитель-нарцисс ведет себя по-хозяйски. Активно занимается планированием жизни чада, на возражения реагирует негативно. Последствия удушающего контроля во внимание не принимаются. Если что-то идет не так, виноват «исполнитель».
«Неважно, чье решение правильное, твое или мое. Главное, чтобы не твое», — вот главный девиз токсичного родителя.»

Так вот, быть экономистом я не желала ни разу в жизни. Душа лежала к русскому языку, литературе, возможно, к юриспруденции, но никак, никаким боком не к цифрам, счетам, накладным или чем там экономисты занимаются? Из того, что мне было интересно, мне было позволено подавать документы только на юрфак. Сколько я не отпиралась и не просила - бестолку. В общем, так сложились звезды, что на бюджет попасть не удалось ни в один университет. На экономику я прошла в свой вуз по программе целевой подготовки. Родители ликовали: «Экономика! Да и платить за учебу не нужно!». Я расстраивалась каждый день, только открыв глаза. Я понимала, что это совершенно не то, чего мне хотелось бы. Я не спорила и не пререкалась, когда папа кричал о том, что у них нет денег платить за мое образование. Я разделяла точку зрения родителей. Но я искренне не понимала, почему я не могу устроиться на какую-то работу и поступить в университет через год, но уже в тот, который нравится МНЕ и на понравившуюся специальность. В общем мне было велено учиться и не возникать. (Закрыть рот и есть суп).

Вначале мне даже было интересно. Я всё надеялась: а вдруг запал всё-таки появится? Но нет. Высшая математика сводила меня с ума. Математический анализ, линейная алгебра... боже, что я здесь делаю? Потом методы оптимальных решений, экономико-математические модели. Бррр, вспоминаю и тошно становится. Я не прилагала никаких усилий для того, чтобы учиться там, где мне не нравится, изучать то, что я на дух не переношу. В итоге из школьной отличницы я превратилась в студента-раздолбая, который прогуливает и не приходит на сессии. В неуспехе винили меня. Помню, как я пыталась поговорить с родителями, просила, пока не поздно уйти, ну или хотя бы перевестись на заочное отделение, чтобы пойти работать и самой оплачивать учебу, хотя бы этот идиотский юрфак. Резкие отказы, категоричное непринятие моего мнения и «ты будешь жить по нашим правилам» загнали меня в яму. Для родителей я неудачник, девиант, для себя - человек, который потерялся в жизни. По крайней мере на тот момент.

Да и вообще обвинение меня ни на секунду не прекращалось не только в учебе. Я встречалась с парнем. Мы любили друг друга. Он был моей первой любовью, а я - его. За 4 года наших отношений бывало всякое, как писал сам Миша: «мы могли секунду любить и час ненавидеть». Разумеется, я делилась с мамой сокровенным, ведь меня учили, что самый верный друг - мать. Я приходила домой в слезах и говорила, как мне обидно и больно, потому что он пошёл гулять с другой. Мы были детьми, и всё на свете рвало наши души. У родителей сложилось не самое лучшее мнение о моей любви. Ежедневно мне выедали мозг и заставляли расстаться и перестать терпеть непрекращающуюся нервотрепку. Им казалось, что она не останавливалась не на миг. Как там говорят? Когда человеку плохо, он пойдёт куда угодно, лишь бы перестало болеть. Я шла к родителям. Радостью делиться не хотела, ведь считала их неспособными порадоваться вместе со мной. В результате у них сложилось ощущение того, что ничего хорошего в наших отношениях нет. Априори. В конечном итоге, спустя четыре года (четыре лучших года) нам пришлось расстаться. О причинах я расскажу позже. И нет, мои родители не похвалили меня. Прошло уже больше четырёх лет с тех пор, как мы расстались ( заколдованная цифра четыре), а родители обвиняют меня в том, что я потеряла своё счастье в лице Миши. В общем, что бы не происходило, виновата в этом была лишь я.

Я росла и понимала, что я просто напросто не способна стать для своих родителей пусть не идеальными, но хотя бы хорошим ребёнком. После каждого неуспеха «по своей вине», после каждой победы, которая вовсе и не победа, так - ерунда, после каждого «пока ты живешь с нами, ты живёшь, как скажем мы» у меня опускались руки. Я перестала стараться им угодить, потому что поняла - это невозможно.

Есть ещё признаки токсичных родителей, в которых я, к моему глубочайшему сожалению, узнала своих.Но все это не важно. Я не хочу обвинять родителей в том, что я такая. Я просто пытаюсь найти тот момент, когда что-то надломилось и начало трещать по швам.

Я говорила о нелюбви, которую я принимала чуть ли не с детского сада. Нет, я не хочу сказать, что я была несчастным ребёнком. У меня были друзья и я хорошо ладила с ребятами. С некоторыми не очень, но, на мой взгляд, это абсолютно нормально, когда не со всеми можно найти общий язык.

Некоторые девочки задирали меня. В саду я очень плохо ела, сидела за столиком над тарелкой дольше всех ребят. Помню, как переживала, когда однажды толстая Вера, когда я в очередной раз гипнотизировала тарелку с супом, обозвала меня спичкой. У неё было мерзкое сиреневое платье, нос картошкой и огромные красные щеки, щуплый кучерявый хвост и злой взгляд. В общем, Веру я не любила. Я называла её сливой. Мне думалось, что это её обидит. А она верещала как будто не слыша меня: «Спичка! Спичка! Скоро ветром сдует!», теперь я понимаю, что, вероятно, она просто завидовала тому, что я худенькая и лицо у меня миловидное. Хотя дети в таком возрасте не комплексуют, мне кажется.  Ещё была Марина, курносая, с широкими бровями, короткие чёрные кудри и красное платье в горох. Она орала как резаная: «Дракова! Эй, Дракова!», я готова была в глотку ей вцепиться лишь бы она поняла, что никакая я не Дракова. Помню, как убегала и плакала. Ещё был мальчик, который за завтраком съедал всё сливочное масло, я смеялась над ним. Он, наверное, тоже обижался, но принимал мою «нелюбовь». Ещё я не умела надувать пузыри из жвачки, тогда смеялись надо мной. И ведь тогда казалось, что обиднее этого ничего на свете не существует. Что это вообще за несправедливость? Почему меня не принимают с моей фамилией, отсутствием аппетита, неумением дуть пузыри или любовью к сливочному маслу? В саду я поняла, что отныне мне придётся каждый день сталкиваться со злыми людьми, не принимающими меня. Или с моим непринятием других.

В двенадцать лет (о господи, мне было всего двенадцать!) я впервые предприняла попытку покончить с собой. Раньше, каждое лето на каникулы меня отправляли к бабушке. Я обожала лето именно за эти поездки. С дедом и сестрой мы ходили на пруд, ездили в сад тем же составом, ещё с бабушкой. Помню, в саду, мы ушли купаться и напрочь забыли о времени, пропустили автобус до города, и бабушка, уже дома благим матом кричала на деда о его безответственности и потаканию внукам. Я любила их всех безумно, но об этой любви позже. Вечером с двоюродной сестрой, что на пять лет старше, мы ходили гулять. Я всегда просилась с ней на дискотеку, а бабушка не пускала. Тогда я считала, что принимаю на свою грудь вселенское горе. И я очень рада тому, что сейчас вспоминаю об этом с улыбкой.

У сестры была своя компания, мы гуляли на развалинах заброшенного радиозавода. Все ребята были старше, и я гордилась тем, что меня - соплячку берут с собой и принимают как ровню. Возможно, я спутала года, и история совсем не о том, но рассказ про мое несостоявшееся самоубийство придётся отложить.

Все ребята с радиозавода, как один - сорвиголова. Все из себя, воображали, будто они короли вселенной, курили сигареты и пили пиво. Я не стану говорить, что я помню каждого, что всерьёз с кем-то из них подружилась, но одно могу сказать точно - был такой человек, о котором я помню до сих пор. Он не был моим другом. Я только знала его имя и всё. Всегда немного побаивалась, ведь, как мне тогда виделось, он был главным в шайке хулиганов, к нему прислушивались и за ним шли.

 Дима ходил на костылях. У него ноги не было. Потом я узнала страшное слово «ампутация» и слово ещё страшнее - «гангрена». Не встречала я ещё в своей жизни человека, у которого так горели глаза. Он был душой, он сиял и светился изнутри. Задирал меня, но я его прощала. Я тогда влюбилась в его отношение к жизни. Совсем ребёнок - девчонка, которая ничего в жизни не видела, я чувствовала его внутренний огонь. Я ходила хвостом за сестрой и каждый вечер упрашивала её пойти туда, где гуляют ребята. Я изучала. Ни разу за все лето он не загрустил, ни разу ни на что не пожаловался, и ни разу ни один из ребят ничего не говорил про внешний дефект (тогда это казалось мне полнейшим абсурдом, ведь подростки почти всегда слишком жестоки). Просто Дима мог ответить на любую претензию так, что вопросов не возникало - он лидер, точка.

Через год я приехала на летние каникулы и узнала, что его больше нет. Но я знаю, что он жил так, как ему этого хотелось, он любил жить и он обыграл свою беду, пусть и не надолго. Я рассказываю это потому, что иногда я чувствую, как рушится мой мир из-за того, что парень бросил или родители не поняли меня. Осознание приходит, когда я вспоминаю то лето - «всё на земле пустяк, пока ты жив и стоишь прямой».

В другое лето я все также таскалась за сестрой. Она встречалась с мальчиком (ей богу, он не от мира сего), который пророчил мне любовь всей моей жизни в четырнадцать  лет; а меня познакомили с его товарищем. Егор Ярославцев, шестнадцать лет, пишет музыку - ну прямо находка для двенадцатилетней дурёхи. Егор подарил мне первый в моей жизни поцелуй - настоящий, пахнущий табаком  и фразой «дед, только не говори бабушке». Я помню горький вкус своего первого поцелуя. Помню по сей день.

Я же максималисткой была (была?). И считала, что, раз он меня поцеловал, значит я вырасту и мы поженимся. Конечно, я утрирую, но кукушка у меня в то лето съехала конкретно. Я каждый день ждала наступления вечера и темноты, когда мы снова пойдём гулять и Егор ещё раз меня поцелует. Больше мы никогда не виделись, только однажды поговорили по телефону. Он передал со свои другом-чудаком весть о том, что меня ему не надо и всё тут. Это разбило моё сердце. Впервые я почувствовала, как внутри что-то скрежещет, хрипит и ломается. Ребёнок. Двенадцатилетний!!! Мое решение не заставило долго ждать. Я решила, раз меня ему не надо - меня и не будет.

В ванной комнате в шкафу у бабушки с дедом хранились медикаменты, выбирай - не хочу. Я заперлась там наедине со своей бедой и таблетками. Плохо помню, что я пила, но это действительно были горы (я не преувеличиваю - неимоверное количество) разных пилюль. Из них несколько пачек мочегонных. Это единственная забавная вещь из всей истории. Я легла спать с сестрой как ни в чем не бывало, но предварительно шепнула ей, что, скорее всего я не проснусь уже и пускай винят в этом Егора. Пускай получает своё «мне тебя не надо». Я хотела наказать себя за то, что не могу угодить мальчику, который мне таааак сильно понравился. Сестра доложила ему, и он позвонил. Сказал, что не хочет в тюрьму, потому что будет виноват в том, что я умру. А я наврала, что никто об этом не узнает. Это мое последнее воспоминание о нем. Я уже не помню даже образа этого человека - настолько все на самом деле было глупо и неважно.

Ночью мне захотелось в туалет. Я ходила мочиться каждые полчаса, если не чаще, пила много воды, потому что чувствовала, как сухо во рту и вообще везде внутри. Пятый или шестой раз, я уже ползла в туалет на четвереньках, потому что силы покидали меня. Я решила, что просто утомилась и очень сильно хочу спать. Срочно заставила себя уснуть. Наутро, когда пошла умываться, в ванной было занято - Бабушка делала там какие-то домашние дела вроде стирки или ещё что-то. Я пошла чистить зубы на кухню, где дед готовил самый вкусный завтрак на всей планете. Там я первый раз в тот день потеряла сознание. Помню лишь истошный дедушкин крик: «Люба! Юля упала!» и холодную воду в лицо. Меня пробуждали, я падала снова, более, чем на пару минут в сознание я не приходила. В тот миг, мне стало страшно. Ко мне - дебильному ребёнку пришло осознание того, что я должна очистить организм, меня рвало, я теряла сознание. Более или менее я пришла в себя и меня уложили на диван в зале. Я так надеялась, что больше не потеряю сознание и теперь все будет хорошо... Сначала мне свело палец на ноге, после - руку, затем ногу, обе ноги, спину. Я кричала как зверь от боли. Я попрощалась с жизнью и не было у меня больше сил, я хотела, чтобы это прекратилось - не важно, какой ценой  - умру или нет, лишь бы больше не было так больно. Наверное - это чудо, что я сейчас тут и пишу все это. Я не знаю, что меня спасло: куриный бульон, бабушкины причитания или что-то ещё. Но я осталась жива. Вот и все.

Нет, в то лето я не встретила свою первую любовь. Помните про парня-чудака, который обещал мне важную встречу в четырнадцать? Да, я хочу сказать, что так оно и произошло. До сих пор я считаю, что тогда я встретила любовь всей своей жизни и навсегда это чувство останется со мной. И плевать, что мы пошли разными дорогами.

Я очень хорошо помню день, когда потеряла голову. Весной, уже почти девять лет назад. Я гуляла с девочками, у которых было полно знакомых. Они не были застенчивыми, как я, со всеми общались и вливались в любую компанию. Мне было четырнадцать, и я красила волосы в белый. Мы как обычно шли по дворам, девочки (и мне приходилось тоже) останавливались чуть ли не у каждой лавочки, где встречали знакомых ребят. Очередная остановка. Куча шумных пацанов, которые донимают дотошных тёток, вечно сидящих во дворе на скамейке.  Один из них не давал покоя тучной женщине: «А что Вы любите? А давайте пообщаемся!? А хотите шоколада? Молочного или темного?». Она хохотала и говорила: «Нет, я белого люблю». И просто шквал дичайшего смеха. Я пребывала в недоумении. Только потом узнала, что Белый – предмет моего обожания. Синие спортивные штаны, боксерки в цвет, белая в синюю полоску ветровка, взгляд с прищуром, тонкие губы, широкие брови вразлет... И мысль в моей голове: «Никого, кроме него мне не надо. Моё!».

Разумеется, я не сказала ни слова. Была зрителем, тенью: наблюдала за ним и всё. Ах, эти карие глаза! Я не шучу, он свёл меня с ума, не сказав мне ни слова и даже не взглянув на меня. Обычно роковые женщины так сводят с ума мужчин. Присутствием. Заочным знакомством.

Я стала искать встречи, цеплялась за любую возможность присоединиться и погулять вместе с этими ребятами. Сильно расстраивалась, когда приходила, а Миши не было. Помню пришла, спросила у подружки, где тот мальчик, который мне понравился? «Заболел, сегодня не выйдет», ох как мне тогда обидно было.

Я отчетливо помню тот день, когда он обратил на меня внимание. Ему, между прочим, это так же врезалось в память. В НАШУ дорогую, любимую и такую необходимую память. Как писал сам Миша: «Сидели у подъезда, втроём подошли... <...> тебя как увидел, так вокруг все застыло. Ты была так красива ...». Они тогда постоянно тусовались дома у девочки из моей школы, сидели у её дома. Я просто проходила мимо, постояла недолго и ушла домой. Я так просила общительную подружку познакомить нас, так боялась сама начать разговор. В этот день, одиннадцатого апреля, он мне написал. Что-то вроде: «Слышал, что понравился тебе. Ну что, давай встречаться?» Что? Вот так сразу? Разумеется, я согласилась. Вот так, внезапно, весенним вечером я обрела своё счастье.

Мы прошли вместе через многое, как говорят - огонь и воду. Первый секс, первая настоящая взрослая ссора, первая измена, первое ябольшенелюблютебя, попытки самоубийства, нервные срывы, разочарование в любви - кажется мы вынесли всё, что только может произойти. Мы сводили друг друга с ума - в этом и была вся прелесть, как доза для наркомана: мы не представляли своих жизней врозь. Пусть и кричали о том, как ненавидим друг друга, мы оба были уверены, что в словах «ненавижу» и «уходи» на самом деле таится настоящее, неподдельное признание в светлом и глубоком чувстве.

Миша был хулиганом. Когда мы познакомились, ему было шестнадцать, у него был хитрые карие глаза и условный срок. Он стоял на учете и каждую неделю ходил к участковому в отдел тогда ещё милиции отмечаться. Меня заворожило то, что он не такой, как другие: вроде легкомысленный и беспечный, но в то же время такой серьёзный. Он понимал меня. Всегда. А когда мне казалось, что это не так, он не спорил. Знал меня всю до кончиков волос, до мозга костей. Знал, от чего злюсь, молчал, когда это необходимо и был рядом, когда я в нем нуждалась.

Помню, как он впервые открылся мне, показал свою душу прекрасную. Мы на берегу реки были. Я тогда не выпивала, а вот Миша здорово набрался. Он говорил о своём отце и из глаз катились слёзы. В тот миг я хотела стать воздухом, которым он дышит и обнимать его целой вселенной. Он доверял мне. А я ему. Наверное в этом заключается чистейшее человеческое счастье?



To be continued