Гремлины из Кремля

Пару дней назад мне попался любопытный отчет американского Institute for the Study of War — исследовательской организации, консультирующей правительство США. В этом документе меня поразила частота использования слова «Кремль» — оно встречалось едва ли ни в каждом предложении. В трактовке ISW «Кремль» полностью отчуждался от русского народа, правительства России и даже самого Путина. «Кремль» представал в нем чем-то обезличенно-обесчеловеченным, но в то же время обладающим собственной недоброй волей и каверзным целеполаганием. Читая отчет, можно было вообразить, что это Спасская башня с Успенским собором пытаются «подорвать влияние США в южной Азии», «дистанцирует Путина от пенсионной реформы» и «обучает местные сепаратисткие силы на Балканах». Никто иной, как Кремль, весь такой красно-кирпичный и зубчатый, отравил Скрипалей, вмешался в американские выборы и поддержал кровавого тирана Асада. Короче говоря, в отчете ISW Кремль предстал неким абстрактно-мифологическим существом, обладающим свойствами персонажа страшной сказки: неопределенностью облика, всемогуществом и непререкаемой злонамеренностью.

Столь странное употреблении термина «Кремль» показалось мне многозначительным и симптоматичным. Нет ли тут чего-то от нейролингвистического программирования? Не является ли само слово «Кремль» чем-то самодостаточно-значимым для англоязычных писателей и читателей? Помнится, Орруэл, писал о том, что в грядущем тоталитарном новоязе будут слова, употребление которых в положительном смысле станет грамматической ошибкой, так вот — не является ли «Кремль» одним из таких слов?

Ответ, в сущности, лежит на поверхности. Не будем забывать, что по-английски Кремль произносится немного иначе, а именно — «Kremlin», «Кремлин». В устной речи это звучит очень похоже на «Гремлин», а вот гремлины — это как раз и есть мифологические существа, весьма злокозненные и очень опасные. Примечательно, что «Кремль» в его абстрактном значении и «Гремлин» — исторические братья-близнецы. Оба термина получили распространение одновременно, примерно с середины Второй мировой войны. Да-да, при всей кажущейся фольклорности, «гремлин» — совсем недавнее словечко, искусственно образованное от староанглийского «gremman», то есть «создавать проблемы, вредить исподтишка» и goblin. История гремлинов такова. Само слово придумали английские морские авиаторы с острова Мальта в начале 1920-х. Будучи вполне образованными англичанами с присущим этой нации чувством юмора, они списывали все поломки самолетов на проказы этих самых гремлинов. По мнению британских летчиков, гремлины обладали хорошими техническими знаниями, прекрасно разбирались в технике и умели вредить так ловко, что сами всегда оставались незамеченными. До войны «гремлины» не выходили из тесного авиационного мирка Мальты, но с началом боевых действий их популярность возросла безмерно, пропорционально росту поломок и потерянных самолетов. С 1941 года гремлинов начинают упоминать в британской военной прессе, а в 1943 они начали «захватывать» и США.

В конце войны становится очевидно, что «Гремлин» и «Кремлин» плотно пересеклись в англо-саксонском фольклорном сознании. Об этом, например, свидетельствует мультсериал «Гремлины из Кремля», стартовавший в 1944 году стараниями известной студии «Warner Brothers». На тот момент отношение к «Кремлю» было еще более-менее положительным, и авторы сериала очень скоро застеснялись залихватского «Gremlins from the Kremlin». Пришлось переименовать сериал в «Русскую рапсодию». Но русские гремлины там все равно присутствуют, втихаря ломают личный самолет Гитлера, а самого Гитлера до полусмерти пугают маской Сталина. Как бы то ни было, связь гремлинов и Кремля прочно закрепилась в сознании, как с английской, так и с американской стороны Атлантики.

Что же мы имеем на данный момент? С одной стороны — культ гремлинов, окончательно закрепленный известной комедией Спилберга, как абсолютно обесчеловеченной, достойной тотального уничтожения зловредной биомассы. Исключение составляет только радикальный гремлин-диссидент Гизмо, что является скупой данью толерантности. С другой стороны, — все большее употребление «Кремля» в качестве синонима той же самой бескомпромиссно-зловредной, опасной и невидимой силы. И, в полном соответствии с Оруэллом, выражение «хороший Кремль» является грамматической ошибкой. Открытие, конечно, не Бог весть какое, но, на мой взгляд, оно позволяет кое-что понять в психологических корнях нынешней русофобии. На лбу зарубать, пожалуй, не нужно, а вот на ус намотать стоит.