Переход через Балканы. Репортаж 1877 г

От публикаторов:

В год 190-летия со дня рождения генерала-фельдмаршала Иосифа Владимировича Гурко и 130-летия Победы в Русско-турецкой войне 1877-1878 гг. представляем нашим читателям статью-репортаж «Через Балканы», опубликованную в январе 1878 года в столичной газете «Русский Мир» (№№ 3 – 6).


ЧЕРЕЗ БАЛКАНЫ

(Телеграмма «Daily News», Куриак, близ Софии, главная квартира генерала Гурко, 17 (29) декабря).

Старосософийкая дорога. – Драгунский бивак. - Встаскивание орудий. - Отдых. - Генералы Раух и Гурко. - Спуск. - Куриак. - Отбитые транспорты. - Колонна ген. Вельяминова. - Казаки.


Драгунский бивак, место свидания, находился в том месте, где ручей, текущий на восток из Этропольских Балкан, встречается с рекой у шоссе. Здесь именно дорога поворачивает и идет через горы в Куриак, а не там, где на карте находится линия дороги. Эта дорога называется старой Софийской дорогой и была главным проездным путем в Этрополь до устройства шоссе. В продолжение многих лет по ней совсем не производилось движения, да впрочем она и никогда не была ничем более, как узкой заброшенной тропинкой. Она почти затерялась между деревьями, размыта дождями и заросла кустарником. Несколько дней назад на тропинке начали работать два батальона Преображенского полка, расчистили ее, расширили почти до надлежащих размеров и нарубили ступенек во льду в самом крутом месте до вершины. Часть дороги была совсем на виду у турецких редутов на восток от Араб-Конака. Поэтому работы можно было производить лишь ночью, и когда началось движение, то тропинка была уже на столько хороша, что считали возможным провезти на лошадях пушки. Когда мы приехали на драгунский бивак, часть авангарда уже двинулась по дефиле на запад. Погода стала опять холодная, и стоянка на снегу не была приятной. В этом месте учредил свою главную квартиру отдел общества Красного Креста от Наследницы Цесаревны и поставил шесть кибиток, которые уже начали наполняться солдатами, ушибавшимися при падении на льду. Почти весь день мы простояли тут, а колонна не подвигалась и на шаг в час. Я наконец, решился добраться до вершины и отправился в путь за два часа до заката солнца. Дорога была совсем занята артиллерией и пехотой. Солдаты развели огни по дороге и варили себе ужин; всякий, по-видимому, делал свое дело очень легко. Настойчивое карабканье привело меня на первое трудное место на дороге, и тут я узнал причину задержки. Четыре орудия с ящиками встаскивали руками. Веревки были коротки, и позволяли ухватиться за них не более как шестидесяти человекам, даже и это число работало с большим трудом. Армейским солдатам пришлось встаскивать первую пушку. Это был нерослый народ, не привыкший к подобной работе, и после длинного перехода из Плевны они принялись за новую утомительную работу. Генерал Раух стоял на половине пути от первого крутого подъема, ободряя солдат и побуждая офицеров. Долгое время спустя после  наступления темноты я пробрался от одной кучки солдат до другой. Промежутки между орудиями становилось длинней и длиннее, и когда я достиг первого, я нашел всех людей на отдыхе, спокойно лежащими, как будто поднятие всех войск на горы до утра и не составляло важной части в этом предприятии. Офицеры лежали и спали. Солдаты разводили огни. Другие вырыли яму в снегу и скоро захрапели. Песни, раздававшиеся на дороге, когда солдаты встаскивали тяжелые ящики, шаг за шагом, в конце концов совсем замолкли, и по-видимому, все спало.
На горе однако, был один человек, который постоянно бодрствовал и не забывал важности энергических усилий; этот человек был генерал Раух. Всю ночь он взлезал и спускался по этой скользкой дороге, желая сообщить часть своей активности офицерам и солдатам. Расстояние по горе, вероятно, было в четыре мили, и весь этот путь был занят солдатами, спавшими на льду или собравшимися вокруг маленьких огней на снегу. Когда их будили и приказывали им идти вперед, они не обнаруживали никакого нетерпенья, но с своим неподражаемым хладнокровием вставали, делали несколько шагов и потом снова спали, падая на лед, как убитые. К полночи показался на тропинке генерал Гурко в сопровождении своего штаба. Он не мог долее выносить медленности, и неусыпная энергия его не позволяла ему оставаться в бездеятельности назади. На вершине водораздела отыскался казачий пост, здесь генерал расположился с своим штабом вокруг двух костров (которые были невелики, чтобы неприятель не мог заметить их) и заснул подобно солдатам. Преображенский полк вступил в деревню Куриак, уже за несколько дней перед тем занятую драгунскими аванпостами, а с ними и часть вьючных лошадей спустилась в начале ночи. Офицеры и солдаты ложились как только можно ближе к кострам, так что леденящий ветер дул по вершине, и снег сильно морозил. Солнце встало над удивительно живописною сценою и ландшафтом поразительной красоты. Генералы и адъютанты, одни завернувшись в бурки и шубы, другие в одних шинелях без всякого другого прикрытия, лежали тут на снегу, скучившись около костров. Казаки и драгуны были уже заняты варкою пищи, и сотни лошадей, привязанных к деревьям около бивака, топтались нетерпеливо по снегу. На юге лежит большая Софийская равнина; ее чистая, белая поверхность прикрывается только небольшими темными линиями, где стояли деревни, а позади, далее на юг, виднелись горы полупокрытые темными облаками, и большая вершина Витос, висящаяся над Софией. Сквозь деревья на востоке была ясно видна большая голая вершина близ Билия-конакского прохода и ряды турецких укреплений проведены по снегу с отчетливостью карандашевых штрихов на белой бумаге. Генерал Раух, все пешком, добрался до бивака, чтобы отдохнуть несколько минут и побеседовать с генералом Гурко, двигательною силою, и генералом Натовским, душою предприятия. Затем, генерал Раух и генерал Гурко оба отправились опять ускорять передвижение. С должен остановиться, чтобы сказать одно слово похвалы генералу, взявшему на себя страшную ответственность перехода через Балканы среди глубокой зимы с цветом русской армии - с отборным гвардейским корпусом. Никогда, и на одну минуту я не видел, чтоб он терял присутствие духа или обнаруживал малейший признак упадка духа. Постоянно подающий собою пример энергии и выносливости, всегда превосходящий деятельностью каждого из своих офицеров, мужественный и решительный, он обладает редкими качествами, делающими его превосходным солдатом и внушающими к нему доверие в людях, которыми он предводительствует. При всей тяжести ответственности на своих плечах он работал физически больше своих офицеров, и его энтузиазм и энергия, ясно выказавшиеся при этом трудном переходе через горы, просто необыкновенны. Может быть не совсем хорошо критиковать дело солдат, работа которых никогда не легка и жизнь которого на холоде и снегу не заключает в себе ничего кроме физических неудобств; но я не могу не думать, что если бы люди работали посменно и поняли важность поспешности, то вся колонна перешла бы через горы в назначенный срок. Разумеется, нельзя было принять в расчет скользкое состояние дорог; но деятельные умы, проектировавшие движение, рассчитывали на эхо энтузиазма. Во всяком случае, к полудню 14 (26) декабря, были поставлены на водораздел только четыре четырех-фунтовых орудия с их ящиками. Из колонны на правом фланге пришло известие, что дорога совершенно непроходима, и ничего не слышно о Дандевиле на левом фланге; но гвардия поднималась на горы близ Этрополя и работала с пением и шутками все время, пока мы стояли там нетерпеливо. Дорога к Куриаку, будучи в виду турецких позиций, была закрыта патрулями, и нельзя было сделать никакого движения в этом направлении.
Везде на всех вершинах гор солдаты расположились биваками на снегу живописными группами, варили себе пищу, сушили платье под крышами, сделанными из снега и ветвей. Когда наступили сумерки, мы все отправились в горы пешком, так как тропинка была крута и скользка, тут ни одна лошадь не могла бы спустить на себе всадника. Началась снежная буря прежде, чем мы успели отойти подальше, и вследствие этого трудность спуска удвоилась. Часть пути мы скатывались, как какие-нибудь школяры, дорога представляла сплошную массу льда. Пройдя таким образом две или три мили, мы достигли начала долины, следовательно, мы были уже за Балканами и едва переводили дух от трудного спуска. Мы остановились на минуту и в темноте пожали друг другу руки, и затем отправилась в деревню, где мы поспали под удобною кровлею столько мирно, как будто турки находились от нас на расстоянии двадцати миль вместо одной. Каким образом орудия спускались на этой стороне, почти невозможно сказать, так как дорога на значительном расстоянии представляла просто рытвину, сделанную дождем, а склон был так крут и скользок, что почти невозможно было стоять на дороге. Однако четырехфунтовые орудия были уже в деревне на рассвете, и до полудня успел прийти один линейный полк. Куриак небольшая деревенька, спрятанная в ущелье; узкая долина идет, извиваясь между холмами к равнине, лежащей позади, в расстоянии нескольких часов верховой езды. На рассвете, 15 (27) декабря, черкесские аванпосты стояли на небольшом холме, приблизительно в миле расстояния, и мы видели, как какой-то офицер с своим штабом поднялся на него, посмотрел и затем ускакал назад. Бригада кубанских казаков была послана в долину с одним пехотным полком налево и одним на высоту направо. В долине произошла небольшая перестрелка. Турки в небольшом стрелковом ровике на горе сделали четыре залпа и затем отступили. Предприимчивые кубанцы бросились вперед и увидели на равнине длинный транспорт, медленно двигающийся к Баба-Конаку. Они получили приказание произвести разведку и взять его. Около трех часов два эскадрона - едва более ста всадников - бросились в равнину и отрезали половину обоза, более двух сот телег, нагруженных съестными припасами и фуражом. Два эскадрона турецкой регулярной кавалерии и черкесы отступили тотчас, как только кубанцы спустились; но видя, что их немного, они вернулись и вступили в битву. После непродолжительной оживленной перестрелки, во время которой было убито десять турок и ранено два казака, обоз остался в руках русских. Казаки перерезали телеграфные проволоки, пехота заняла позиции на холмах близ равнины, за деревней Потопом, и переход через Балканы был, таким образом, совершившимся фактом. В то же время было видно, как колонна Дандевиля спускалась по склонам близ Миркова, подобно громадной черной змее. Было взято несколько пленных, которые сказали, что движение было полными сюрпризом, оно казалось невероятным, принимая во внимание все проволочки и невозможность отыскать пути, которые были бы не на виду у неприятеля. Однако, вчера бригада казаков дошла до реки Искера, напала врасплох и истребила несколько банд турецких черкесов и отрезала часть громадного транспорта, эскортированного двумя эскадронами кавалерии и одним батальоном пехоты; эти казаки, забрав более шести сот голов скота и громадное стадо овец, вернулись ночью в Столыпак, убив до шестидесяти турок при потере трех раненых. Наконец, поздно вечером, колонна генерала Вельяминова начала дебушировать в эту же долину, так как спуск к Жилаве оказался неудобным. Эти войска испытали самые жестокие трудности, и говорят, что буря на горах была ужасна. Солдат, остановившихся на несколько минут, невозможно было отличить от масс снега. Многие сбились с дороги. Все страдали от недостатка пищи; когда они прибыли сюда после почти безостановочного пятидневного похода, то они были страшно утомлены и едва не замерзли совсем. Таким образом, переход стоил очень немногих жизней и был совершен в чрезвычайно суровую погоду и в виде совершенного сюрприза для неприятеля. Казаки играли весьма важную роль в этом движении, и история их движений составит весьма интересную корреспонденцию. Они забирают пленных почти всякий день полунагих, едва похожих на человеческие существа турецких черкесов, являвшихся на их линии, думая, что тут стоить их армия. Вчера один молодой кубанец приехал с трехлетним ребенком, посаженном в гриву его лошади, как в колыбель. Ребенок с яростью съел кусок черствого хлеба; он был брошен своей матерью с одной из скрывавшихся транспортных телег, нежность, с которою казак обходился с ребенком, и выражение на его лице, когда он кормил малютку и давал ему подвески для забавы, были поистине трогательны. Когда ребенок был взят с лошади для передачи служащим «Красного Креста», он весело закричал и отказался от утешений. Сегодняшнее положение обещает скорое движение. Шоссе занято силою, и значительное число батальонов пехоты с артиллерией расположено в Илешнице. Солдаты колонны Вельяминова, дошедшие досюда, были полумертвые от голода и усталости, но нашли в деревне изобилие риса для пищи. Они шли с пятидневными районами сухарей; но большинство из них побросали эти сухари при взлезании, так что теперь сухари продаются у нас по франку за штуку. Совсем особенный эффект представляла колонна, идущая по снегу. Небо и горы все одного цвета, и только одно место на белой поверхности представляло извивающуюся темную линию, медленно двигающуюся вниз, как будто с неба. Один за другим солдаты скользили вниз по крутым скатам, а орудия спускались на веревках, накрученных на деревья или простые кусты. Как только они спустились в долину после пятидневного лазанья по горам, они постарались укрепиться по возможности удобнее при данных обстоятельствах; дома в деревнях были уже все переполнены, и потому люди построили себе в несколько минут соломенные палатки, так что после заката солнца все уже были под прикрытием. Теперь, когда уже усталость и опасности взлезания по горам миновались, все повеселело, и опасности, угрожающие нам от рук турок, кажутся незначительными в сравнении с опасностями перехода по снегу и во время холода. Когда я вспомню, что тридцать часов провел я в горах без прикрытия, с скудною пищею (так как моя вьючная лошадь ушла вперед с другими), то это время кажется столь полным сильных ощущений и драматических событий, что оно проходит в моем уме скорее в виде фантасмагории тревожного сна, чем воспоминания о действительно случившихся событиях. Панорама этого взлезанья на горы содержит больше цен личного самоотвержения и больше драм с человеческим интересом, чем значительная часть больших сражений в нынешнюю войну. Каждый шаг представлял новую картину. Собравшись вокруг небольшого костра у подножия большого дерева, два или три гвардейца рассказывали историю о Горном Дубняке и оживленными жестами иллюстрировали, как они встаскивали одрудия на горы у Этрополя. Небольшая куча слушателей армейцев, проведших тяжелые месяцы в плевненских траншеях, могла только стоять и удивляться пережитому гвардией. Слишком иззябшие для спанья, эти люди рассказывали друга другу разные истории о войне. На грудах снега по сторонам дороги лежали солдаты, несшие оружие товарищей. встаскивавших пушки, и мы спотыкались о многих из них, лежавших на самой тропинке и представлявших собою бесформенные кучки, которые только по ружьям, воткнутым в снег и разброшенным по той и другой стороне дороги, можно было признать за солдат, павших сонными после тщетных усилий развести костер из зеленых деревьев.
(Продолжение завтра).


С театра войны.

ЧЕРЕЗ БАЛКАНЫ
(Продолжение)
(Телеграмма «Daily News», Куриак, близ Софии, главная квартира генерала Гурко, 17 (29) декабря).

Роздых. - Ночь. - Судьба колонны Дандевиля. - Атака турецких позиций. - Депеша Беккер-паши. - Утро 20-го декабря. - Открытие огня. - Переход окончен. - Колонна Вельяминова.


Солдаты, тащившие орудия, когда останавливались на минуту, падали, не выпуская из рук веревки, и спали на льду друг на друге. Ноги их были завернуты в лоскутья и шкуры, головы были покрыты башлыками, почти скрывающими лицо, и большинство из них покрылись вместо шипели полотном от палатки. Вереница их, медленно двигавшаяся в темноте, имела удивительно странный вид. Во время сильного ночного холода их шинели закоченели и сделались твердыми, как железные листы. Взошедшая луна осветила сцену поразительной живописности: фигуры и деревья представляли темные пятна на снегу, извивающаяся тропинка терялась далеко вверху. Чрез известные промежутки на дороге были видны неподвижные группы людей, орудия, лошади и ящики; небольшие костры светились по всему склону горы. Среди этих интересных сцен, человек не мог бы схватить разом всей картины трудностей перехода, так как его внимание сосредоточивалось на единичных усилиях. Только тогда, когда уже это событие совершилось, полное величие предприятия становится понятным.
ТАШКИСЕН. 20 декабря (1 января), полночь. Мы пробыли четыре дня в Куриаке в ожидании того, когда переберутся через горы артиллерия и пехота. Между тем кавалерия делала разведки на Софийской равнине; два полка достигли на востоке до Дольного-Камарлы, к югу от Араб-Конака, и ежедневно прибывали пленные и взятые припасы. Пришло известие, что деревня Лютикова очищена, а самые позднейшие известия с позиций в проходе говорили, что турки увезли несколько орудий из земляного укрепления на вершине Греоты и укрепились где-нибудь в тылу нее. Затем узнали, что они построили три редута на горе у Ташкисена, господствующей над дорогами в этом месте, и первым потом уделом по сю сторону гор было прогнать турок с этой позиции. Атака была назначена на утро 19 (31) декабря; и так как это движение имело специальною целью проложение пути к Дандевилю, чтобы, таким образом, дополнить цепь вокруг турок на позициях у прохода, то известие, дошедшее до нас лишь поздно вечером, перед атакой, о неудавшемся переходе через горы колонны Дандевиля и об отступлении ее на Этрополь, представляло собою мало утешительного. Неудача перехода было дело довольно нехорошее, но он еще должен был оставить на вершине орудия; потери его колонны были также серьезны, так как не было никакого прикрытия на горных склонах, и снег сделал там бивак невозможным. Таким образом, мы с некоторою долею серьезной решительности двинулись вперед по узкой долине, при сером свете раннего утра. Долина была наводнена резервами, и артиллерия вела борьбу с обледенелой дорогой. Мы поехали на восток по горам, пока наконец не очутились на возвышенности у Ташкисена, и остановились там, чтобы следить за движениями, так как под нами находилась вся местность в окрестностях турецких позиций, развернутых, как на карте. Долины и горы были покрыты снежными массами чисто белого цвета, местами лишь прерываемыми небольшими темными пятнами неправильной формы, где стояли деревни, или площадками леса на скатах, отдельными деревьями по дороге и черными прямыми линиями русских войск, шедших для атаки позиций. Как раз над небольшой деревушкой, на остром, скалистом пике была видна темная линия редутов и маленькие лагери с палатками и шалашами, и ряды пехоты, спускающейся с гор к деревне. Каждого человека можно было видеть отчетливо на белом фоне, как турок, так и русских, и мы ожидали первого орудия с таким же нетерпением, с каким ждет человек в театре поднятия занавеса, так как мы должны были быть зрителями драмы величайшего интереса, где действие было действительное, исполнители серьезные, а подмостками служит широкий ландшафт, где каждый предмет был виден с такою ясностью, как будто он представлялся на мимической сцене. Русские силы были разделены на четыре колонны. Крайняя, правая, под начальством генерала Курлова, должна была перейти дорогу и фланкировать позицию при движении по горам близ того места, где находится деревня Малкочива. Ближайшая колонна должна была оставаться на дороге, и демонстрируя с фронта, обойти турецкий правый фланг у деревни Данскиоя, между тем как третья колонна должна была переходить чрез горы между Данскиоем и Горным Камарлы, а отряд графа Шувалова должен был действовать прямо в тыл неприятелю. Вскоре после рассвета две батареи стали на позицию в близком расстоянии от редута, и начали работать. Колонна генерала Рауха сосредоточилась за горой, чтоб действовать направо и налево, а стрелки решительно лезли на гору, на которой стояли редуты. Мы отлично могли видеть, как они медленно пробирались между скалами и кустами и как турецкие стрелки стояли в выжидательном положении пред своими земляными укреплениями, по два или по три человека вместе. Большие квадратные темные массы пехоты, стоявшей как раз за дорогой, начали вытягиваться в длинные линии и подвигаться к турецкому левому флангу, между тем как две бригады кавалерии, посланной к Дольному-Камарлы быстро бросились на восток тонкою прямою линией!.. Все утро артиллерия обменивалась выстрелами с двумя турецкими батареями. Слышался рассеянный ружейный огонь, и везде по всему фронту батарей с горы в тылу турок открылся сильный огонь. В полдень происходила оживленная ружейная перестрелка на правом крыле. Вскоре после того, как она началась, пришло известие, что генерал Миркович ранен там. Колонна оказала упорное сопротивление. Турки в стрелковых ровиках на горах защищали свое левое крыло с большою решительностью. Взрыв ящика на турецкой батарее над деревней послужил сигналом для оглушительных кликов, пронесшихся по всей линии, и войска Рауха, соединившиеся с Курловым на правом фланге, начали подниматься на гору между батареями и деревней, и скоро очутились на самом гребне. Затем отдан был приказ начать атаку в два часа, и как только они спустились по скату к деревне, рассыпавшись по всему полю, - спустился туман, так что мы могли лишь неясно видеть, как они вступили в город. Но по мере того как туда входила одна рассеянная группа, весь склон горы позади покрывался турками, бежавшими по всем направлениям. Неприятельские батареи прекратили огонь с горы; и чрез несколько минут ружейный огонь замер немногими выстрелами. Мы вступили в деревню в исходе четвертого часа. Несколько слабых выстрелов попало в город и несколько человек было ранено там, так как турки продолжали еще оказывать решительное сопротивление в Карауле, в полмили расстояния выше по дороге; но позиция была очищена, и только залитый кровью и почерневший от пороха снег, да один или два десятка убитых показывали место, где была горячая битва. В деревне находились сотни пленных. С наступлением темноты, битва приостановилась. Тысячи огней светились на белых склонах, и мы спали в домах, в которых еще горели огни, зажженные турками. Потеря убитыми и ранеными доходит до 300 человек; но это была дешево одержанная победа, так как хотя ключ к позиции - гора на их левом фланге, прикрывающая отступление от Баба-Конака по дороге к Златице - была еще в руках неприятеля, но пикеты уже заняли дорогу до Караулы. Турки сопротивлялись с величайшим мужеством, так как их было трое против одного. Сообщения их с Софией были отрезаны уже четыре дня; они видели, что русские входят в долину и тащат свою артиллерию по тропинкам, которые считались непроходимыми; они знали, что их единственная надежда на отступление из Баба-Конака, Златицкая дорога, и они геройски защищали свою позицию. Одною из важных вещей, захваченных в деревне, была депеша Бекер-паши, командовавшего там, к Шакир-паше в Араб-конак; депеша была от того же числа и сообщала, как 18 батальонов русских спустились с гор и 12 атаковали его, и что он окружен огненными поясом. Генерал Гурко не спал, пока не приготовился к вероятному отступлению войск из Баба-Конака посылкою всей кавалерии в Петричево, так как генерал Дандевиль должен был совершить переход в Златицу с колонной генерала Брока и тем, хотя отчасти, исправить неудачу перехода в Мирково. Утро 20 декабря (1-го января) было туманное и мягкое, и когда генерал с своим штабом ехал по дороге на рассвете, вершины гор были все скрыты из вида. Генерал ехал медленно с своими обычным конвоем из десятка или двух человек, несколькими драгоманами и казаками; он миновал пикеты в Карауле и спустился с горы в треугольную долину, к югу от Баба-Конака. До полудесятка казаков поскакали вниз по дороге и разделились; часть направилась по дороге к Араб-Конаку, а другая к Златице. Была совершенная тишина, и каждый из маленькой группы всадников, казалось, чувствовал неизвестность близкого будущего, так как разговоров было мало, и мы продолжали путь, там и сям минуя убитого и прокладывая тропинки, по которым раненые тащились к месту, а люди, дравшиеся накануне в Ташкисене, поспешно отступили. Никакой рекогносцировки не было произведено по направлению к Баба-Конаку; в самом деле, мы делали тогда рекогносцировку, и генерал Гурко по обыкновению ехал во главе своего штаба, с одною горстью своего конвоя на небольшом расстоянии впереди. Скоро были приведены до десятка пленных, а один или два подобранные казаками, с трудом тащились по дороге. Как раз за тем мостом, где разделяется дорога, дорога к Баба-Конаку выходит на небольшой бугор, с которого видна вся треугольная долина. Тут мы остановились и начали внимательно присматриваться. Близ домов в Араб-Конаке стояло несколько турецких орудий, и до десятка казаков поскакали к ним. По всему отдаленному склону долины бежали люди по снегу. Златицкая дорога была отлично утоптана. Кавалерия миновала эту дорогу, а также и значительная часть пехоты; поэтому нисколько не удивительно было видеть, как в дер. Дольнем-Камарлы, куда спешили уйти множество телег, черные массы пехоты понемногу наполняли улицы. Конвойные казаки, ехавшие в этом направлении, поворотили и помчались по полям налево. Люди, ехавшие к Араб-Конаку, бросились за бегущими, и один за другим опередили их. Это была интересная погоня, так как лошади не имели сил идти быстро по глубокому снегу, и беглецы убирались, пока могли бежать, хотя некоторые из них становились на колени и поднимали свои руки, когда еще казаки были на далеком расстоянии от них. Смотря на эту картину, мы почти совсем забыли о войсках на Златницкой дороге, а когда опять взглянули, то они уже начали взбираться на склон горы за городом, киша, подобно муравьям у подошвы горы, и затем, подобно этим же насекомым, наполнили обе стороны движущихся масс. Мы насчитали шесть, семь, восемь таборов, а остальные были так скучены вместе, что невозможно было разделить их на батальоны. Артиллерии было приказано двинуться вперед. Мы видели, как наша пехота двигалась по горе, которая еще накануне была так упорно защищаема, и потом выстраивалась на дороге в гору. Когда большие черные массы выстроились и заняли дорогу, зигзагом идущую вверх по горе, мы могли заметить, что там было от 10 до 15 тыс. человек и что они отступают с большею поспешностью. Они поспешно бросили траншеи на вершине горы, и в полдень едва ли уже было видно хотя одного турка. Два орудия были живо поставлены, и открылся огонь; но они два часа промедлили, и преследование началось по горам. Прежде чем они исчезли из виду, тончайшая темная линия показалась на склоне Белой горы позади и под Араб-Конаком. Они остановились, и затем небольшая кучка всадников, со стрелками впереди, поспешила к главному корпусу. В продолжение нескольких минут мы сомневались, не турки ли это с тамошних позиций, и 9 фунт. батарея, только что выстроившаяся там, где мы стояли, казалось подошла как раз вовремя, так как солдаты закричали «ура», и эти радостные клики слабо отозвались эхом по горам, и мы увидели опять спускающуюся линию, и узнали, что это наши. В эту минуту генерал Гурко оборотился и сказал серьезно: «Теперь мы можем сказать с спокойною совестью, что мы перешли через Балканы», и он горячо пожал руки каждому, поздравлял тех лиц, которые считали это событие уже вторым переходом через Балканы. Разумеется, и было чему радоваться, так как битва продолжалась от 13 (25) до 20 декабря, сперва с силами природы, а потом с неприятелем. Несколько минут спустя колонна с гор спустилась в долину, и солдаты разделили между собою рис, хлеб и соль, найденные в турецком лагере, в менее короткий промежуток времени, чем я пишу эти строки, так как они были на слабых рационах в продолжение нескольких дней. В то время как мы приветствовали колонну, спускавшуюся с гор, маленький отряд генерала Вельяминова, занявший позицию в Горном Багарове, подвергся нападению восьми батальонов турок, вышедших из Софии. Битва продолжалась несколько часов, и затем турки сделали попытку обойти с фланга и бросились колонной на укрепления. Русские ожидали, пока те подошли к ним на расстояние нескольких шагов, и сперва дали по ним залп, а потом бросились на них, при чем взяли с пленными одно знамя. До настоящей минуты мы имеем скудные сведения о преследовании колонны турок. Глубокий снег мешает быстрым движениям кавалерии, а пехота расположилась на ночевку, так как люди слишком устали, чтоб продолжать преследование. С этим письмом я отправляю своего единственного слугу, так как буря и холод прервали на много дней все сообщения, но после перехода чрез горы кажется не существует более никаких затруднений.


ЧЕРЕЗ БАЛКАНЫ
II.

(Телеграмма «Daily News», Куриак, близ Софии, главная квартира генерала Гурко, 17(29) декабря).

Состояние войск и погоды перед переходом через Балканы. - Назначение войск. - 13 декабря. - Кавалькада.


Рано утром, 13 (25) декабря, началось давно ожидаемое наступательное движение чрез Большие Балканы в Софийскую долину. План движения был уже давно подготовлен, все подробности изучены самым тщательным образом, местность измерена с математической точностью, и только оставалось ждать подкреплений для исполнения движения. Сильная буря и дурное состояние дорог замедлили прибытие войск до самого кануна движения. С течением времени сделалось очевидным, что генерал Гурко или должен отступать с позиций, занятых им на горах близ Баба-конакского прохода, или же перевалить через хребет, во что бы то ни стало, так как суровость погоды сделали почти невозможным подвоз съестных и боевых припасов, а бивачная жизнь на горах становилась с каждым днем более и более затруднительною. 30 солдат замерзли до смерти в течение четырех бурных дней; и число больных от простуды было весьма значительно. До снежной бури горные тропинки были реками грязи, и когда эти реки замерзли, тропинки сделались совершенно непроходимыми; пришлось вырубать топорами ступеньки. Тонкие палатки, прорванные ветром и с трудом прикрепленные к почве, были переменены на грубые шалаши, покрытые дерном и деревом, и на пещеры, выкопанные в крутых берегах между деревьями. Транспортов с теплым платьем, о которых уже давно говорили, что они находятся, где-то, между Систовом и Орханиэ, нельзя было ожидать и через несколько даже недель, а потому солдаты завертывали себе ноги в воловьи и овечьи шкуры и понаделали себе из них также куртки; но такие скудные средства были скудны для защиты от холода. Люди в траншеях вдоль водораздела постоянно были открыты не только для неприятельских пуль, но и для коварных атак холода, который слишком часто оказывается далеко более опасным врагом. Без сомнения, турки страдают в несказанной степени, но они гораздо более русских искусны не только в постройке земляных укреплений, но и в устройстве прикрытий для себя, и нередко жалким образом одетый пехотинец за брустверами находится в маленьких удобных соломенных шалашах, в которых небольшой огонь доставляет тепло многим солдатам, и пока турок остается там, он превращает этот шалаш в свой дом и защищает его. Русский пехотинец наоборот, редко считаете себя дома в траншеях, так как он остается в них лишь несколько дней и потом отсылается куда-нибудь в другое место. Эти постоянные перемены значительно помогают комфорту солдат, но действительная служба в земляных укреплениях ошибка, так как солдат, живущий целые недели за бруствером, узнает каждый фут местности с фронта, и когда придет время, он будет идти впереди с самоуверенностью или защищать свой шалаш с отчаянием. Траншеи под Плевной отлично показали разницу между турком и русским в этом отношении. Такими образом, здесь в Балканах, между тем, как русские подвергаются всяким неудобствам на горных вершинах, я не сомневаюсь, что неприятель, при тех же условиях, чувствует себя сравнительно удобнее. Жестокий мороз был обстоятельством не только неожиданным, по и совсем несвоевременным, и когда пришли подкрепления, они должны были расположиться биваком на снегу, так как в городе Орханиэ был уже занят каждый дюйм. Нужно было видеть, как выносила лишения геройская армия. Генералы разместились по неотапливаемым комнатам и в грязных домах, а солдаты укрылись за снежными стенами или располагались кучками вокруг костров и терпеливо ожидали день за день. Офицеры прибывали во всякий час дня и ночи, многие пешком из Осинтова, по невозможности проехать верхом, так как дорога была загромождена орудиями; истощенные, полузамерзлые они отыскивали себе прикрытия, которого нельзя было купить за деньги. Соли совсем не было, а хлеб был уже на исходе. Я видел, как один офицер заплатил 15 франков за маленький хлеб. Дрова были роскошью, которою немногие могли пользоваться в некотором количестве, так как хотя леса видны во всех направлениях, но все праздные телеги были заняты перевозкой дров для госпиталей и кухонь. План проектированного наступления, как и весь порядок кампании, принадлежит, мне кажется, главным образом начальнику штаба у генерала Гурко, генералу Нагловскому. План обладал точностью математической задачи, а работа была назначена отдельно для каждого отряда. Физические затруднения для перевала чрез высокий хребет, разделяющий Орханийскую и Софийскую долины, чрез большой Балканский кряж, столь значительно усилились от образования льда, что невозможно было определить все подробности плана. Поэтому я дам только общий очерк. Армия была разделена на девять отрядов. Три из них должны были образовать одну колонну, которая должна была перейти на западе от Араб-Конака и пройти по деревням Куриаку, Потоку и Стольнику. Начальство над авангардом этой колонны было вверено генералу Рауху. Другая колонна, под начальством генерала Вельяминова, должна была перейти через хребет в пункте, названном на австрийской карте Урмагесом. Третья колонна, под начальством генерала Дандевиля, должна была обойти турецкую позицию на вершинах к востоку от прохода, перейдя через хребет в том месте, где стоит на карте слово «Бата». Четвертая колонна, под начальством генерала Шильдер Шульднера, должна была демонстрировать против Лютикова. Пятая колонна должна была оставаться на позиции у Златицы для наблюдения за Камарли. При такой диспозиции войск, легко заметить по карте, что если бы та и другая из колонн на правом фланге достигла Софийской равнины, тогда турки были бы угрожаемы в тылу их позиций при Баба-Конакском проходе и, имея против себя тройную силу, были бы принуждены отступить к Татар-Базарджикскому шоссе, так как никакой другой дороги не осталось бы свободною для них. 13 (25) декабря пред рассветом, рожки заиграли утреннюю зорю, и скоро пехота затеснилась на улицах, направляясь к Врачешу. Было страшно холодно. Туман садился такой густой, что пред восходом солнца темнота была абсолютно непроницаемая, и даже после рассвета предметы по узким улицам казались неясными и неопределенными. Туман садился на дома и деревья, на платье солдат и замерзал так. В девять часов утра, генерал Гурко с своими штабом отправился из города на драгунский бивак на шоссе, как раз позади тамошних позиций. Редкое зрелище представляла эта группа всадников, когда она медленно двигалась по вымощенному льдом шоссе. Адъютанты были одеты в самые фантастические костюмы. Некоторые были одеты в меховые полушубки, украшенные вышивками и пуговицами. Некоторые завернулись в черкесские бурки. Генерал Гурко, ехавший во главе группы, был один одет в простой сюртук, без всякой верхней одежды. Он ехал вперед, по-видимому, не замечая, что мороз превратил его бороду в белую и покрыл его самого и лошадь снеговыми кристаллами. Эта группа всадников походила скорее на карнавальную кавалькаду, чем на генерала с своим штабом; эффект еще усиливался от присутствия в конвое живописных кубанских казаков в их бараньих шапках и с любопытным оружием. Мы не ехали и получаса, как на бородах у нас и у рта лошадей появились сосульки, и, подобно процессии Санта Клауса, въехали в дефиле среди холодного тумана. Началась борьба солдат; многие из них падали от холода и усталости, и некоторые поушиблись, падая на лед. Вскоре после того, как мы проехали Врачеш, туман сделался реже, и белые вершины гор, блестя при свете солнца, казались как бы висящими в воздухе, так как подошвы были еще окружены туманом. Несколько минут спустя и мы вышли  из тумана на яркий солнечный свет, и теплый нежный ветер пахнул нам в лицо, смягчив мороз и растаивая твердый лед на шоссе.


К новой публикации текст подготовила М.А. Бирюкова.