Вертолёт

   Как приятно возвращаться в детство. Возвращаться можно в любое время.  Возвращаться днём и ночью. Каждый раз, когда накатывается тёплая волна воспоминаний.  Неожиданно ощущаешь себя в том, далёком беззаботном времени и, наверное, самом счастливом. 
      Прекрасный летний  солнечный день, совершенно безоблачное небо, вижу, как на Яву. Погода стояла жаркая в наших краях для июня месяца.  Я, с компанией таких же сорванцов от 10 до 12 лет осваивали свежую кучу  песка, сваленную автомобилем для строительства территории районного элеватора. На долгие годы вперёд,  на местном наречии, его будут именовать "заготзерно". С этим заготзерно меня связывают очень многие воспоминания. Главным фактором послужило то, что жил я рядом.   Часть нашего огорода отошла под территорию этой организации. Об этом в следующем повествовании.
        Именно сейчас на деревянной машине марки ЗИС - 355, сделанной собственноручно из распиленных деревяшек, я прокладывал трассу.  Вероятно, громче всех «газовал», раз уж взрослые поглядывали в нашу сторону и улыбались. Народу, недалеко от нас,  работало много. Каждый был занят определённым видом работ. Выделялся  из всех бригадир строителей Григорий Пушнарёв по прозванию «Гриша – горошница». С чем связано такое прозвище? Я помню только то, что вся бригада строителей выпивала по случаю получения денег. Гриша похвастался, что может выпить в один присест две бутылки водки.  Условие одно -  приготовить на закуску распаренное блюда из гороха, в простонародии - горошницы.
       Бригада решила поддержать своего бригадира.  Выпито  было много. Норму перекрыли раза в два, а то и три. Горошницы было съедено очень прилично. Как водится на Руси, сначала выясняли, кто, кого и как уважает. Потом выясняли кто, кого и за что не уважает. Дальше пришли любимые жёны. Узнав, где скрылись ненаглядные мужья с зарплатой,  выяснили просто.  Поставили женский дозор у "Сельпо". На втором заходе мужики ещё соображали и маскировались, а с третьего захода слежка со стороны жён была установлена и увенчалась успехом.  Вся выпивающая команда  взята с поличным. Погнали  благоверные своих ненаглядных кормильцев по домам. Григорий Пушнарёв росту был высокого, метра под два.  Жилистый мужик с ершистым характером. Всё ругался за справедливость.  Оставшихся на ногах мужиков,  поднял он,  как в атаку. Причиной послужила,  недопитая   пол - литра водки.  Бросок  сделали через вырытый котлован под норию,  метров двенадцать глубиной.  Дислоцировались по брошенным доскам в виде трапа не совсем благополучно. 
       В глубоком подпитии мужики правильно  надеялись, что жёны не рискнут по двум доскам следовать за ними.  Они гуськом подались на другую сторону котлована. И ведь дошли бы. Только доски не выдержали вес почти всей бригады. Народу для вызволения из котлована за двадцать минут,  набралось человек сорок. Верёвками  вытащили всех живых и здоровых. Только Григорий сломал два ребра и толи в процессе падения, толи в момент подъёма сильно обкакался.  Запашок плыл ядрёный.  Уже на верху,  мотая головой и ощупывая себя, громко заявил на вопросы граждан:  - "Ах ты мать твою в шаньги столько добра перевёл,  вся горошница в штанах оказалась".
       Так и остался Григорий на всё оставшееся время Гриша ¬ Горошница. Особо лютовала  на собрании в заготзерно  на следующий день жена сварщика по прозвищу Нюра – круподёрка.  В связи, с чем к ней приклеилось это прозвище,  не знаю.  Однако муж её Миша - торло, получил прозвище за совершенно очевидный факт.  Говорил он очень быстро, запальчиво, вместо буквы "к" говорил букву ''т'' и кричал на всю улицу: - Нюрка, чтоб тебе ни дна,  ни покрышки,  наша - то тарова в трапиве ходит, вымя изжалит, хрен не тренделя.
        На собрании,  по столь серьёзному и небывалому случаю, был сам секретарь райкома "Митя - балалаечник".  Противненький и гадостный мужичёнко. У вышестоящего начальства готов  сапоги лизать.  Говорят, и лизал, а кто ниже его рангом, над ним он буквально измывался, показывая своё величие местного значения. Тварь такая,  аж вспоминать не хочется. Коли вспомнил, придётся написать немножко о нём.
Стояла в Абатске церковь. Такая  была  утончённая красавица, как невеста.  В белом кружевном наряде с изысканной золотой отделкой.  Зодчий, создавший её, видно имел особый  талант  и божий дар. До сих пор я подобной сказки в камне не видел.  Даже у отъявленных комсомольцев после революции и то рука не поднялась разрушить такое боголепие.  Люди,  видя совершенное чудо архитектуры, останавливались. Шапки снимали.  Друг - другу улыбались.  Хотя пока и не действовала она. Рассказывали, что адмирал  Колчак наступление перенёс  левее на 12 километров, чтобы не разрушить божий храм, и за красоту тоже.  А ведь белый адмирал, только с русской душой.   
Только вот  Мите  - балалаечнику,  в прошлом - красному  пролетарию,  голодранцу,  лодырю,  а теперь коммунисту  и полному подлецу,  сильно она мешала.  Выше исполкома стоит, а Митя - секретарь уже.  Взорвать надо. Обкомовскому начальству угодить, хотя команды не было. Пожелание как – бы было, сверху.  Сапёров пригласил из области. Прикинули, посмотрели, посчитали. Сказали так: - "Взорвать всё можно. А чтобы эту красавицу разрушить, надо взрыв такой  силы, от воздушной волны которого гастроном развалится, сам исполком, пожарная часть, здание потребкооперации снесёт и ещё с десяток пяти и четырех этажных домов, не считая деревянные дома".
          Умолчали они про направленный взрыв, а Митя - балалаечник не силён в науках. Кое как ликбез, а потом   ВПШ закончил и то, пол стада коров отвёз в Обком. Добился всё - же он в области. Выпросил сволочь, такую возможность. Танками разворотить церковь. Хватало  и там дураков.  За счёт района работу и дорогу танкистам оплатил. По одному и по два танка в связке рвали стены храма. Народ, стоявший вокруг - плакал. Митя заскочил на телегу,  полупьяный  под балалайку  истерично частушки орал.
 Разрушили.  С той поры его "балалаечником" и зовут.  Лежат обломки церкви на родной земле, безмолвно, до сей поры. Страшный укор правлению коммунистов. Памятник Мите - балалаечнику. Прибрал его господь. Съела его чахотка  лет через восемь. 
        Эх, память, память. Самое страшное - это память и самое прекрасное - это память. Лучше уж о хорошем  чаще вспоминать.
          В разгар самой работы у взрослых и в момент прокладки трассы в песке на деревянных машинах разных марок, шум какой - то непонятный в воздухе появился. Народ насторожился и глазами по небу давай шарить.  Видят, что - то вроде стрекозы железной. Ну не змей же Горыныч из сказки. Нюрка - круподёрка в крик: «Бабы ложися, бонбы метать будёт. Ета происки капитализму». Бабы и вправду попадали кто как, кто на спину. Мужики в хохот. Гришка - горошница за командира. Упрёк бабам сделал. Команду ложись, неправильно выполняют. Не по уставу. А звук всё громче. Народ волнуется. Вдруг Мишка - торло закричал: -«Гражданы, енто жа ветролёт. Я енту гангрену в областе видал. Тады мы туды за трасным лесом ездили. Бяжим до яво».  «Ты Миня покамест замест стрижа к ему хошь сигануть, я туды неторопко пешим дойду. Помимо Абатску всё одно не пролетит. Раз кружать зачал, то сядить» - сказал чёрный дядька из донских казаков, запаливая самокрутку. Они у нас ещё со времён Ермака остались, казаки - то. Великая сила - народ. Народ пошёл. Точнее побежал за зрелищем. Хоть три глотки рви, всё впустую. Всё встало. И техника, и бетономешалки и раствор. 
       Продавщица Машка, по прозвищу  - цыганка, свой заготзерновский магазин  с открытыми дверями бросила. Вот время и сознание людей было,  даже бутылку водки никто не взял. Бежали все к вертолёту, и стар и млад.  Как он кружил, так и огромная толпа за ним. Вертолёт по воздуху. Народ по земле. Палило солнце. Горели глаза. Гудела толпа. Слегка поиздевавшись, пилот посадил винтокрылую машину прямо на большую поляну перед районной больницей. Последним примчался Митя балалаечник на ГАЗ - 67. Его никто и слушать не стал. А вот пилота в кожаном шлеме слушали внимательно. Пока больного на лошади  подвезли.
          Сильно тогда заболел наш земляк - Герой Советского Союза. В Тюмень его направили на операцию. Осколки от фашистской бомбы рядом с сердцем солдата зашевелились, дали о себе знать. У нас в Абатске четыре Героя Советского Союза были.  Мария Цуканова – первая Герой Советского Союза, на кого бумаги в военкомат посмертно пришли. Хорошо помню Чаркова Тимофея Никитича, долго и правильно полковник, Герой Советского Союза, жил, хорошую память о себе оставил. С его сыном я в соседнем классе учился. Героев СССР - Маслова и Гурьева сам видел. Своими глазами.  В школе они у нас несколько раз выступали, а вот отчество героев запамятовал, мальцом  был, а сейчас жалею. Про своего отца и его друзей фронтовиков я отдельно напишу. Село - то наше геройское. Одно слово - Сибиряки.
           Геройские подвиги были не только во время войны. Метко поэт сказал: «Из одного металла льют - медаль за бой, медаль за труд». Хорошо сказал. Собственно, народ медалей - то и не требовал. За ласковое слово, просьбу по  человечески, от души, работать могли сутками.  Это ли не подвиг. И при этом, ещё пели. Сколько себя помню, всё время сплошной энтузиазм. Во время отёла стало нормой, когда доярки и скотники по неделе не уходили от коров. С песнями, молодёжь, впрягаясь, по пять шесть человек в конные грабли вместо лошадей, (лошадей  не хватало в то время), да ещё и наперегонки. Ребятишки  вместе со взрослыми  и на покосе, и во время уборочной страды, и на картошке. Грязные, полуголодные, но счастливые.  Я сам всячески уговаривал отца взять меня  с собой на работу. Будь - то посевная или уборочная пора, лишь бы он дал мне одиннадцатилетнему сорванцу за рычагами трактора Дт-54 посидеть, а если давал ещё и "газануть" - это был верх фантазии. Я себя сразу же представлял, как минимум, на уровне Алексея Стаханова. В голове ещё долгие годы оставалось место в основном труду и подвигу.
          Жизнь шла своим чередом.   Один год, как – то,  мама работала поварихой в полевой столовой.  Одна повариха готовила еду человек на двадцать,  тридцать механизаторов и рабочих на открытом воздухе. Люди приходили на обед.  Наскоро перекусив, иссмоля по самокрутке, находили время на юмор и проказы.
Помню, приезжал всегда в полевую столовую, огромный рыжий дядька.  На серой в яблоках, сытой лошади, запряжённой в лёгкую телегу - кошовку. Борта кузова телеги были сплетены из ивовых прутьев вроде огромной корзины. С откидной спинкой, сиденьем и проходами для ног в бортах телеги. Мне очень нравилась такая конструкция. Удобная тележка, довольно  лёгкая и на рессорах.  Дядька этот по должности был полевод, а по специальности - агроном и большой любитель заложить за воротник. Лет ему было сорок. Ростом за метр девяносто. Крупное мясистое  лицо. Большой, почти всегда красный нос. Крупный щетинистый подбородок. Бритый затылок. Вальяжная походка. Хромовые сапоги и конная плётка на волосатой руке. После сытного основательного обеда он обязательно спал около часа в кошовке. Спал на зависть всем остальным механизаторам и рабочим.  Редко  кто из рабочего люда спит в колхозе.   
         Не приучены к такой роскоши, даже после сытного обеда. 
Полевод спал, как - то сладко пошевеливая и причмокивая губами. Раскинув по - богатырски руки на обе стороны. Могучая русская грудь работала, как кузнечные меха. Издавал он такой неимоверный храп, выдавал такие рулады,  что даже молодая кобыла в  Майка, за год привыкшая к своему хозяину,  зачастую вздрагивала и перебирала задними ногами. Страшилась, в момент особого всхрапа, после короткого затишья.  И вот, в самый сладкий момент сна полевода, два молодых тракториста, таки решились на каверзу.  Шустрый и кучерявый со звонким высоким голосом, по прозвищу Щегол,  подкрался из кустов к бричке полевода.  Обнажил свою задницу и наложил дерьма, прямо в огромную, раскрытую правую ладонь агронома.  Рыжий дядька блаженно и ровно храпел. Предчувствуя хорошую хохму, человек  двадцать  механизаторов побросали все дела, и не дыша, смотрели в сторону брички.
           Второй тракторист - с измазанной машинным маслом рожей,  в веснушках,  курносым, облупившимся  от загара носом. Толстенький. Невысокого роста. По кличке Кузя. Про таких людей в народе говорят: - « Пакостлив как кот, а труслив как заяц». Стоя сзади  кошовки, ласковой травиночкой усердно щекотал нос и губы сладко спящему человеку. Полевод в глубоком сне, всей мимикой лица пытался избавиться от назойливой и противной мухи. Потеряв всякую надежду прогнать муху добром, спящий агроном, со всего размаху, правой рукой, с кучей человеческого дерьма, хлопнул себя по лбу. Основательно досталось носу и губам. Тот час, проснувшись, он тупо и сонно ещё раз утёр этой ладонью лицо, и ничего не понимая, стал её разглядывать. Вонь стояла основательная, даже помогла дядьке проснуться совсем. Взрыв дикого хохота со стороны механизаторов потряс воздух.  Следом, за взрывом смеха со стороны кошёвки, отражаясь от навесной крыши столовой и затихая далеко среди белоствольных берёз, полетел  отборный со всеми коленцами не менее громогласный  русский мат.   
 - «Да раскудриттвою в коромысло, да разъедрттвою в кренделя мать, в крест твою, матаес, сельхоз, робкоп, сельхозтехнику, плунжера, удобрения мать етти нехай землячок».  Трактористы катались от хохота.  Щёгол в этот момент уже отматывал первую версту на стройных и молодых ногах, в  сторону родной деревни. Землячок  Кузя  враз присел под ивовый куст, на ослабших ватных ногах. Он  нервно погигикивал и тихонечко пукал. Кобыла Майка дрожала всем телом, шевелила ушами и по - лошадиному молилась за свою шкуру: - «Господи пронеси».
        Рассерженный донельзя, полевод, долго и тщательно мылся в лесной большой и чистой луже. Дополнительно повариха окатила ему голову из ведра водой и как могла, с крестьянской простотой успокаивала богатыря.
       Обведя притихших трактористов красными глазами, хрипло спросил: «Кто?  - В ответ молчание. Узнаю. Убью» - закончил глубоко обиженный агроном. И убил бы, попадись ему под горячую руку любой из обидчиков. Однако есть в русском характере великая черта - прощать за грехи. И права народная мудрость – прощает, только сильный. Наш полевод был русский человек, сильный душой и телом. Значит, была надежда, что мимо проказников пронесёт тучу мороком, хотя без магарыча, думаю, тут не обошлось.
г. Ногинск, март, 2000 г.