Зелёный змий на чертополохе

О российском пьянстве: правда и мифы

Крики о том, что наша деревня спивается, слышатся давно. Я скажу больше: спивается и город. И даже (тут я открою страшную тайну) спивается столица. Сколько пьют в Москве, в провинции не пьют. Просто в деревне (говоря широко) таких денег нет. Ведь даже самогон нельзя сделать просто из чернозёма, нужны какие-то вложения. И одного огородного сырья тут мало. Хотя всё под рукой: на речке хмель, на задах свёкла и картошка, в колодце вода. Но старинными рецептами сегодня владеют немногие, большинство сторонников домашнего зелья за ингредиентами идут в магазин: сахар, дрожжи и вкусовые добавки.

Моя покойная матушка гнала первостатейную самогоночку. Семейство при этом не спилось. Если кто спился – не поэтому. Ибо домашняя «водка» кратно лучше нынешней магазинной, где столько самопала, что страшно за этой белоголовой идти. Гарантий нет никаких даже в элитных заведениях по реализации этой популярной продукции. А за домашнюю продукцию ты спокоен, там ничего лишнего. И если сделана она для себя, а не на продажу (тут химичат кто во что горазд), то можно спокойно потреблять и не бояться за здоровье. Потреблять, правда, культурно, а не до поросячьего визга.

Совсем уж свежей информацией о том, какова статистика деревенской деградации на почве алкоголизма, я не владею. Её просто у нас тут никто не ведёт. Но скажу: прежде пили больше. В годы застоя и даже «сухие» годы перестройки временами это напоминало страшное зрелище. Сейчас народа вообще не видно: то ли он весь на работе, то ли прячется и попивает взаперти. Пьянство как-то ушло с улиц и площадей, даже во дворах его нет (полиция шугает нарушителей и налагает штрафы, 500 рублей минимум), от этого картина вполне благопристойная. По некоторым знаковым датам вообще алкоголем не торгуют. И это отрадно, хотя не всем нравится.

Я помню, как попал по линии военкомата на уборочную страду в пригородный совхоз, сразу после армии – там народ пил по-чёрному. А тогда полки в магазинах были пусты, комбайнёрам выдавали по пачке махорки (!) в месяц, чтоб не забастовали и не сорвали уборку урожая. Но страда была настоящая: мужики без выпивки и сигарет в тьмутаракани, как под арестом, реально мучились. Мы считались «партизанами» (мобилизованные отставники) и в худшие минуты этой поры выскрёбывали из щелей пола крохи табака, чтоб хоть что-то дымило. Сухие листья и чай никотина не заменяли. Лихие 90-е!

Но я о пьянке.
Этого добра хватало. Строившие местный коровник шабашники с юга торговали техническим спиртом. И этой отравы я там выпил немало, потому что пробыл в командировке почти полгода, был поваром, а в соседней избе-общежитии как раз квартировали южане и студенты сельхозтехникума. С одним из них, своим тёзкой, я сдружился, а у него всё время были сигареты «Прима». И мне было легче других «партизан», Серёга меня охотно угощал куревом. Это был рабочий посёлок – отделение №3 в составе совхоза им. Фурманова. Посёлок немаленький. И наполовину шибко пьющий (другая половина пила в меру, как все приличные люди: по праздникам и своим домашним событиям). Отличие посёлка от деревни в том, что тут нет корней, весь народ пришлый и по большей части случайный, без вековой привязки друг к другу. Отсюда и мораль, и нравы.

Из моих ровесников и близких по возрасту современников многих уже нет в живых. Спились или погибли по пьянке. Но это же о своих друзьях по двору и юности могут сказать и многие горожане и даже знаменитости (например, актёры Александр Збруев и Владимир Гостюхин, один москвич, другой из Свердловска). Так что пьянство не имеет конкретной географической, социальной и прочей привязки, беда везде одна. Мои одноклассники в ту пору уже пили что ни попадя, не имея качественного продукта по уже известной причине: клей БФ, всякую бытовую химию и аптечную продукцию. Мой сосед, например, отравился электролитом, сжёг пищевод и умер через три года, будучи глубоким инвалидом. Был он чуть старше меня. Выпил по ошибке в гараже, перепутав бутылки.

Меня обнесло, даже одеколона я не пробовал. Технический спирт – единственный левый «напиток», побывавший во мне. Я помню, как пили редакционные работники (да и пьют, видимо). Стариков мы даже перепить не могли, они прикладывались с утра и отрабатывали весь день, пребывая в состоянии постоянного подогрева. Корпоративы как веяние времени, происходя каждую пятницу, тоже пронесли меня через море алкоголя. И там пили все, невзирая на пол и возраст.

Нет, в селе я столько не пил, сколько после в городе и в столице. В селе пьют от скуки, в городе от переизбытка соблазнов и удовольствий. Но там и там пьют, какая разница отчего. Помню такой стишок С. Маршака:

Для пьянства есть такие поводы:
Поминки, праздник, встреча, проводы,
Крестины, свадьба и развод,
Мороз, охота, Новый год,
Выздоровленье, новоселье,
Печаль, раскаянье, веселье,
Успех, награда, новый чин
И просто пьянство - без причин!

Спивается ли нынешняя деревня?
А кому там спиваться? Там почти никого не осталось. Люди в основном работают на стороне и что и где они пьют – кто знает. Да и не попьёшь, например, на вахтовом способе. Хозяева и начальство за этим следят и чуть что – вон с работы поганой метлой. Люди пьют дома, после вахты. Тут ничего не изменилось. Например, наши газовики и нефтяники бурно отметили 75-ти и 80-летие своих объединений. Отмечали в ресторане. В нашей редакции все дни рождения и праздники тоже проходят под бурные возлияния. Притом, что коллектив преимущественно женский и, прямо говоря, трезвый. Но ведь отметить событие – святое. Какая бы то ни была, но это традиция даже в культурной среде интеллигенции. Простой люд и живёт проще, пьют без умных разговоров, не на процесс, а на результат. До упора рогом в землю. Второй вариант, хоть я и вышел из этой среды, не приемлю. Если не поговорить о высоком – зачем пить? Человек не животное, хоть и относится к высшим приматам (по Дарвину). А вообще-то мы – подобие Божье. И пьяницам проход в рай заказан. Притом, что пьянство грехом не считается, как и табакокурение. Это слабость.

Никого не осуждаю и не оправдываю. Есть констатация факта: Россия не трезвенница. Но и не хуже других стран: Финляндии или Великобритании. Пьянство на севере и питие на юге имеют разную природу и разные последствия. Север – это тяжелые напитки в силу климатических условий, юг – это виноделие и, стало быть, более здоровый и правильный процесс потребления. Вот Эдита Пьеха говорила, что ей в войну в три года уже давали вино, витаминов не хватало. Дело было во Франции в шахтёрском пригороде. На Кавказе пьют вино и живут долго. А северные народы, прирученные к спирту и не имеющие иммунитета, вырождаются. Им это противопоказано – пить этил. Тут всё индивидуально как с людьми, так и с народами.

Исчезновение деревень на карте страны обусловлено не их спаиванием, а бесперспективностью развития. Когда вся инфраструктура и «социалка» объявляются нерентабельными – куда бедному крестьянину податься? Человек, оторванный от корневища, становится перекати-полем, а тут все пороки на прицеп. Это по-русски называется «безнадёга».

О деревенских жителях власть вспоминает накануне выборов. Тогда бесконечные визиты, речи, посулы и обещания. Кое-где асфальт положат, школу отремонтируют, мост подлатают. И до следующих выборов. Главное, в деревне нет работы. Коровники и свинарники напоминают доисторических монстров в своей скелетообразной сущности. Поля зарастают, речки мелеют, пруды цветут…  Народ не живёт – мыкается. Даже и не жалуется давно, смирился. Многих разнесло по белу свету. Как-то держатся те сёла, где нашлись крепкие предприниматели, они заменили государство и стали осью этого локального мироздания. Вокруг образуется жизнь и даже надежда. Но и им, фермерам, кто только не мешает. Чиновничья орда, уже превосходящая в ужатой стране советскую, истинно недруги  для трудового элемента. И семя это неистребимо и стало уже притчей во языцех.

Чертополох – такая колючка, которая отгоняет от жилья нечистую силу – чертей полошит. И сорняк этот аборигены уважают. Жаль, не может он оградить селян от всяческого произвола, творящегося на их вотчинах веками.

Пить или не пить – это не дилемма. Это судьба. И кто в деревне не пьет – тот или хозяин, или хворый и подлюка. Таково испоконное отношение общины. Правда, где она нынче, эта община? И есть ли сама деревня или это её фантом, из которого пытается вылупиться нечто новое, чего мы ещё не знаем. Может быть, оно и не будет с сизым носом. Но едва ли это случится скоро…