Транс

Последний негритенок посмотрел устало, повесился - и никого не стало...
Агата Кристи

Всю ночь Михалыч не сомкнул глаз, в десятый раз пытаясь отследить цепочку причинно-следственных связей и свести концы с концами. Утомлённый своими околонаучными исследованиями техник впал в тревожный сон, успев краешком сознания отметить своё состояние как подобие транса, и подстраивающаяся под меняющиеся биоритмы сеть осыпала его коллекцией похожих слов: трансформатор, трансмутация, трансцендентный, трансгуманизм, трансляция, трансмиссия, трансплантация, трансгендерный, транснациональный, трансгрессия… Перед его мысленным взором возникла Красная площадь, над головами тысяч зрителей и членов политбюро на бреющем полёте пронеслась пятёрка красных же «ишачков». Советские асы-истребители затянули из открытых кабин: «Всё выше, выше и выше стремим мы полёт наших птиц», тщетно силясь перекричать рёв моторов. И у каждого рукокрылого голова была покрыта лётным кожаным шлемом. И у каждого было скалящееся счастливой улыбкой лицо Удальцова. Затем лица испытателей второго класса стали сосредоточенными и волевыми, размножились почкованием, словно агенты Смиты из старого фантастического фильма и слились в отлаженный механизм колонн легионеров die Schutzstaffel, марширующих под звуки «Полёта Валькирий». На выпуклых поверхностях касок играли блики факельных огней. «Зик Хайль!» - клич затухал где-то в багровом зареве горизонта и, словно эхом отразившись от него, возвращался, нарастая в направлении трибуны новой волной.
Унт  хёа унт хёа унт хё-ё-а
Вир штайген  тротц Хас унт Фербот…
Михалыч поднялся из кресла, стряхивая с себя сонное оцепенение, спустился к большому экрану с мелькавшими на нём кадрами кинохроники и свернул налево к проёму выхода из зрительного зала. Пройдя несколько кварталов, он вышел на городскую окраину и свернул на неширокую, уходящую в лесной массив дорогу. Обочины заросли малинником, над которым, в рассеянных лучах полуденного солнца, светились мягким золотом стволы могучих сосен. Затем техник вышел на благоухающую разнотравьем опушку. На пути длинной около полукилометра ему не встретилось ни одной живой души, пока из-за поворота не показалась девушка, выгуливающая собаку на длинном поводке-рулетке. Когда они сблизились, Михалыч внимательно рассмотрел её стройную фигурку в облегающей майке-безрукавке. Ремни черной кожаной портупеи сближали полушария не слишком большой, но высокой и соблазнительной груди вместе, а вырез белой майки открывал вид, от которого сладко и томительно закружилась голова. Он невольно опустил взгляд вниз, на ботфорты, из-под которых, чуть выше колен виднелись чулки в крупную сетку, отороченные широкой черной полосой с блестящими на ней металлическими зажимами. Ленты от зажимов уходили под белые кружева совершенно легкомысленной и никак не вязавшейся с остальным нарядом розовой пачки. Девушка, заметив долгий и пристальный взгляд, не смутилась, а, напротив, улыбнувшись, сделала некое подобие реверанса. Михалыч посмотрел в её прекрасное лицо, с тонкими и правильными чертами и ответил на приветствие почтительным наклоном головы. После этого красавица продолжила шествовать по дороге в сторону леса.  Ротвейлер было сунулся своей слюнявой мордой к Михалычу, но рывок пристёгнутого к шипованному ошейнику поводка вернул его на траекторию движения хозяйки. «Аус! Хере хиа! Фус, Блонди! Фус!» - девушка выкрикнула команды почему-то по-немецки и это заставило техника почувствовать себя сытым и степенным бюргером. Пройдя десятка два шагов, Михалыч почувствовал неудержимое и несколько постыдное, для его возраста, желание обернуться вслед незнакомке. Плавные линии её перетянутой крестом портупеи спины были прекрасны, как и пряди роскошных тёмных волос, спадавшие почти до самой поясницы. Крепкие стройные бедра над высокими сапогами, нежная тонкая ткань пачки, просвечивающая под лучами послеполуденного солнца… И тут Михалыч увидел нечто совершенно неуместное… дикое… лишнее. Несколько секунд он так и стоял с открытым ртом, словно застывший соляной столб, потом, смачно сплюнув в придорожную канаву, ускорил шаг под аккомпанемент негромкого, но ядрёного и сочного русского мата.
Отмахав с километр лесом и столько же полем, техник оказался около какого-то городка или капитальной базы. В дощатом здании перед входом было окошко кассы, шагнув под нависающий над ним козырёк, Михалыч, за символический рубль, купил у кассира в клоунском наряде билет.  Клоун был совершенно несмешной, словно старинный советский юморист Петросян. Проходя между гостеприимно распахнутыми створками ворот, техник поднял взгляд и увидел извивающуюся по кривой линии вязь из почерневших металлических латинских букв: «Lasciate ogni speranza, voi ch'entrate», переводить которую сетевой автопереводчик почему-то не стал. Слева, вдоль улицы, тянулись двухэтажные здания из красного кирпича под черепичными кровлями, справа – ряды аккуратных одноэтажных то ли складов, то ли казарм. Пройдя улицу насквозь под негромкую музыку играющего где-то невдалеке оркестра, Михалыч направился к виднеющемуся за пустырём парку с очертаниями аттракционов и возвышающимся над местностью колесом обозрения. На месте он обнаружил картину абсолютного запустения: ржавые металлические поверхности, облупившаяся краска, мох, трава и слои гниющей прошлогодней листвы. Перед колесом обозрения техник взял левее, к машинкам детского автодрома. На сиденье ближайшей, окрашенной уже поблекшей жёлтой краской, машинки сидела большая кукла со спутавшимися пучками голубых волос. Таких, вспомнил он сцены старых советских кинолент, в свадебных кавалькадах сажали на капот машины с невестой. Подол неопределённого цвета платьица задрался, кокетливо и непристойно обнажив пластмассовые бедра вскинутых над сиденьем ног, а единственный, левый, глаз пристально рассматривал склонившегося над его обладательницей Михалыча. Вдруг из-под нижнего века выползло какое-то членистоногое и неспешно пересекло стеклянную поверхность глаза по диагонали. Техник отшатнулся и заспешил прочь, лавируя между кварталами обветшавших панельных домов.
На одной из тротуарных развилок Михалыч наткнулся на заброшенную, поросшую высокой травой клумбу. В центре клумбы стоял камень, верхняя часть которого была полукруглой, что делало его похожим на надгробный памятник. Михалыч положил на гранитную поверхность руку – ни горячо, ни холодно. Согретый рассеянным солнечным светом валун имел температуру человеческого тела. «Где народился – там и пригодился!» - прочитал он гравировку на прибитой к камню табличке из потускневшей нержавейки. Это место навевало непонятный экзистенциальный страх. Техник ощутил желание повернуть обратно. Вместе с тем, любопытство провоцировало его на продолжение путешествия. Он в нерешительности, словно буриданов осёл между двух стожков сена, постоял перед клумбой и, обогнув её справа, продолжил свой путь.
Почти уже на выходе из города, Михалыч набрёл на странную толпу. Заслышав звуки его шагов по бетонным плитам площади, все лица синхронно повернулись к нему. Ну как лица… С противогазных масок из желтой резины на него уставились сотни окантованных металлом окуляров. Михалыч, слегка ошалев, подумал о том, что местность, возможно, заражена, хотя он пробыл здесь уже довольно долго и не чувствовал при этом никакого недомогания. «Попрошю фнимания, сейчас я буду рассказать вам о самом интерэсном!» - седобородый, респектабельного вида, старик колотил по трибуне своим ботинком. Головы в противогазах также синхронно развернулись на сто восемьдесят градусов, потеряв к Михалычу всякий интерес. Человек за трибуной обулся. Трибуна была украшена двухголовым орлом, куриные головы которого меланхолично взирали в противоположных направлениях на других, тоже мифического вида, пернатых. Совершенно потеряв немецкий акцент, лектор продолжил говорить:
- Последними научными изысканиями доподлинно установлено, что предком Человека разумного был кольчатый червь, обитавший на нашей планете в кембрийский период. Непросто представить себя на месте какого-то мерзкого червя, но давайте хотя бы попытаемся… Итак, в это сложно поверить нам, существам, чьи пути извилисты и неисповедимы, однако пространство червя одномерно. Более того – прямолинейно. У червя есть рот и, кхе-кхе, анус. Червь поглощает и выделяет, непрерывно двигаясь вперёд, к неведомой и благородной цели. Что побуждает его к этому движению? – сама жизнь! Эволюционный процесс беспощадно смёл всех, рискнувших поступить иначе! Если углубиться и осмыслить это действие ещё шире, то станет очевидно – у червя есть побудительные мотивы, которые, несмотря на миллионы лет эволюции, полностью идентичны нашим. Удовольствие и боль! Боль и удовольствие! Удовольствие от изысканной пищи и голодные боли пустого желудка! Боль от запора кишечника и удовольствие от его опорожнения!
На этом месте один из противогазных шлемов закачался над трясущимися плечами, издавая странный смешок голосом человека, надышавшегося газом из воздушного шарика. Сосед дал по его шлему быструю и сильную оплеуху, и смеющийся сразу застыл, став совершенно неразличимым среди прочих.
- Да-да! Если первый стимулирующий центр общество превозносит, украшая центры городов вывесками ресторанов, то второй стыдливо прячет в подворотнях и прочих укромных уголках. Но я не побоюсь попасть в… пальцем! Сотни наблюдаемых лично мною клинических случаев дают совершенно типичный анамнез. Как искусственная, в плане кулинарных изысков и количества блюд, стимуляция центра приёма пищи приводит к удовольствию, так и искусственная стимуляция центра выделения приводит к незабываемым, кхе-кхе… В этом смысле, древний символ Уробороса есть не только образ замкнутости Вселенной, так сказать, предельного случая автаркии, но и выражение идеи достижения вечного блаженства, нирваны. Впрочем, время лекции истекло, - старик подал кому-то знак рукой. – Прошу проследовать на погрузочную платформу центрального вокзала и оттуда, транзитом, в Заксенхаузен. Вашей самоотверженной работы ждут фабрики и клубничные плантации великого…
На этом месте оркестр грянул бодренький марш про какие-то цветочки и чью-то дочку, а желтоголовые стройной колонной двинулись к центру. Михалыч, так и не узнавший, что это был за великий, хотел было пойти вслед за ними, но обо что-то споткнулся. Он опустил голову – на него, снизу-вверх, смотрел одинокий окуляр, расположенный точно по центру лба маленького человечка. Потом желтая щель под окуляром раздвинулась в улыбку, обнажив белоснежные зубы, и гелевый голос циклопического овала произнес:
- Времена не выбирают, в них живут и умирают. Крепко тесное объятье. Время - кожа, а не платье. Хе-хе!
Малыш отсалютовал Михалычу желтой ладошкой и быстро семеня короткими ножками припустил вслед за уходящей колонной. Техник проводил её взглядом, пока она не скрылась, а потом зашагал в противоположном направлении.
Он долго шёл по открытой местности, пока не увидел нескладную фигуру солдата в мундире Рейхсхеера с ефрейторской пуговицей на погонах, запрокинувшего голову в стальном шлеме перед крестом на холме. «…Сломал эту систему трусливой капитуляции пред неизбежной судьбой» - уловил обрывок фразы в его исступлённом крике Михалыч. Солдат сжал побелевшими от напряжения пальцами деревянное цевьё винтовки, сделал размашистый выпад и вонзил острие длинного штыка между ребер распятого. Хмурое моросящее дождём небо разорвал, словно изношенную портьеру, рунический зигзаг молнии. На падающих небесных полотнах вспышка выхватила контуры замков, вспарывающих остроконечными крышами поля облаков, тени грандиозных башен, силуэты бескрайних городов. Потом декорация этой великолепной тысячелетней империи, котла с плавящимися в нём нациями, свернулась, словно свиток, обнажив непроницаемую тьму. На глазах у ефрейтора выступили слёзы отчаяния, он сунул левую руку в карман, вытащил какую-то то ли открытку, то ли фантик, смял, бросил в грязь под ногами, сунул правую руку уже в другой карман, вытянул из него «Парабеллум», дослал сухо щелкнувшим затвором патрон в ствол и дрожащей рукой поднёс пистолет к виску… Техник заглянул в невидящие глаза солдата, на долю секунды их взгляды встретились, а расширившиеся зрачки вдруг превратились в бездну.
Вздрогнув, Михалыч проснулся. Ущипнул себя за ляжку, проверяя – по-настоящему ли в этот раз?!! Его психике понадобилось некоторое время, чтобы оправиться после атаки небытия. «Зарекался же не засыпать под подключением, - думал он. – Не хватало еще свихнуться!» Многие подсевшие на сновидения с обратной связью от нейросети заканчивали свои дни в домах скорби. Ходили слухи, будто руководство планирует ввести специальный «спящий» режим, в котором сеть будет ограничена только функциями слежения за физиологическими показателями, не вторгаясь в сознание. Но по какой-то неведомой причине этого так и не произошло.
Странная реальность, словно написанная опаздывавшими на последний поезд литературными нигерами, оставила смешанное комично-гнетущее послевкусие. И финал, где Буратино обнаружил, что дверь за нарисованным на холсте очагом тоже нарисована, но уже на стене… Сеть откликнулась сценой из фильмотеки: человек в чёрном свитере пытался научить человека в жёлтой каске ходить сквозь стену, но тот всё время о неё расшибался.
«Кто сказал, что бесполезно
Биться головой об стену?
Хлоп - на лоб глаза полезли,
Лоб становится кременным» - в сознании техника зазвучала песня рок-группы позднесоветского периода.
- Хм, это верно! – согласился он с последними строчками, потирая виски.
Михалычем овладело паническое желание отключиться от сети, одним из бесчисленных узелков которой он был. Сказать ей своё решительное: "NET!". Бескомпромиссно. Навсегда. Уйти из мира этих полулюдей… нелюдей… марионеток… животных… ботов… Но  Михалыч и сам был уже не вполне… априори… Это во-первых. А, во-вторых, бежать давно было абсолютно некуда. На эти переживания сеть отреагировала фрагментом из видеотеки: Агата, девушка-пров, широко и некрасиво разевая рот закричала: «Бежа-а-а-а-ать!».
Техник подошёл к холодильнику, достал из него давеча купленный в аптеке антидепрессант, налил в мензурку ровно двести грамм, и, крякнув, опрокинул себе в горло. В ушах зашумело. В следующую минуту холодильника не стало, Михалыч закашлялся от невесть откуда взявшейся пыли и ошарашенно уставился перед собой – стены тоже не было! Реальность исчезала прямо на глазах, словно съедаемая кинговскими лангольерами. Он обернулся на грохот за спиной – не стало еще одной стены и примыкавшей к ней лестницы на второй этаж. Как корова языком… Потом исчезла уже третья по счёту стена и висящая на ней картина Кристофера Чжана с пляшущими балеринами. Михалыч бросился бежать, петляя по лабиринтам коридора и смежных комнат большого особняка.
- Что капли животворящие делают! – Михалыч решительно не мог опознать свою однокомнатную квартиру-студию, по сути - каморку. А потом он увидел, как огромный металлический шар на уходящей вверх цепи, пролетев перед самым его носом, сносит еще одну стену с висящим на ней зеркалом. Прежде чем облако из зеркального крошева достигло его глаз, он зажмурился и понял: его дом сносит экскаватор с огромной шар-бабой. Упав на брюхо, техник по-пластунски пополз в сторону чёрного хода. Халва аллаху, backdoor, пока что, всё еще был на прежнем месте.
- Было что-то ещё! Ненормальное, неправильное… - лихорадочно вспоминал Михалыч. – До того, как отражение в зеркале распалось на миллион частиц. До этого момента, до этого… из зеркала на Михалыча в упор смотрело лицо афроамериканца!



Мухосранск, 2018


Рецензии
Простым русским неграм посвящается...

Даниил Шаломатов   08.10.2018 12:45     Заявить о нарушении
Вот только не надо гнать.

Даниил Шаломатов   22.04.2022 00:00   Заявить о нарушении
Или кокс?..

Даниил Шаломатов   22.04.2022 12:12   Заявить о нарушении
Орёл или Рашка?

Даниил Шаломатов   27.08.2023 20:33   Заявить о нарушении