Откуда ангелы берутся? Гл. 23

Глава 23,

в которой гроза приносит надежду.

 

В усадьбе у Тихого омута стояла деловая тишина. Все Балагулы закрылись в одной из комнат, куда перенесли Федю Боксёра. Маргарита сидела в тойоте. Сева остался один. Он побродил по двору, распугивая неугомонных белок, полюбовался на домашнюю живность — розового кабанчика, крутобокую корову, несколько кур и индюшек. Разноцветный петух с пышным хвостом и надутый индюк ходили по кругу, поглядывая друг на друга, словно два кулачных бойца перед схваткой. Похоже, действительно собирались подраться.

«Интересно, всё это натуральное или выращено с помощью вандлера?» — подумал Сева. Подумал про вандлер и обрадовался: пока Балагулы заняты оживлением Фёдора, он же может поближе познакомиться с фантастическим устройством.

В небе громыхнуло. От Угорья к усадьбе ползли мрачные тучи, в них посверкивали зарницы, иногда ветвисто проскальзывали молнии, сопровождаемые недовольным ворчанием небес. День стал серым, похожим на сумерки.

Пахло нешуточной грозой. И Севе показалось, что она связана с золотом. Не случайно же тучи сначала собрались над свалкой, а потом пошли на Угорье.

Сева поспешил к дому. Проходя мимо машины, притормозил, потому что открылась задняя дверь и выглянула Маргарита.

— Слушай, отрок, задержись на пару слов…

— Чего надо? — неприветливо спросил Сева, но остановился.

— Ясности хочется. Как я поняла, мёртвый только Федя, остальные ожили или их оживили…

— Остальные — это кто?

— Ага, ты этого тоже не знаешь. Тогда молчу: лишние слова — лишние скорби. Ладно, отрок, иди с Богом! — и Крошка Рита снова скрылась в салоне тойоты.

Сева пошёл, но на сердце заскребли кошки: какая-то тайна скрывалась в словах рэкетирки, и тайна эта, возможно, страшная, касалась его друзей. Хотя, может быть, это просто выдумки Маргариты — ведь все его друзья живы и здоровы!

На душе немного отлегло, а когда поднялся на крыльцо, он уже выкинул эти мысли из головы напрочь.

Вандлер лежал на тумбе у входной двери. Сева перенёс его на стол, ему показалось, что мало света. Он посмотрел на шары-светильники, плавающие под потолком, подумал: «Хорошо бы, светили поярче и поближе к столу», — и тут же получил желаемое. Шары разгорелись сильней и собрались гирляндой прямо над вандлером.

Севе снова стало не по себе. Неужели он и вправду йона и может управлять этими диковинными вещами? Но потом вспомнил слова Якова Ивановича, что мысль человека обладает огромной энергией, а значит, способна взаимодействовать с энергией светильников — так что, ничего тут нет удивительного: он подумал — они восприняли. Это немного успокоило, и он принялся обследовать волшебное устройство.

Разборка не заняла много времени. Сева ожидал увидеть сложнейшую электронику, однако ничего подобного внутри не оказалось. Сплошное железо, причудливо сочетаемые детали из обыденной жизни — и всё! Балагулы своим вандлером словно говорили: чудеса — это просто, они складываются из привычных вещей, надо только правильно их собрать и соединить.

Правильно собрать… Сева старался запомнить порядок обратной сборки, а когда её начал, услышал в голове что-то вроде подсказки, какую деталь и куда ставить. Однако немного волновался, как бы не напутать и не получить что-нибудь неведомое, а главное — ненужное. Тем не менее, собрал, и опять же кто-то в голове внятно одобрил: «Молодец! Сделал, как надо».

Подумал: хорошо бы опробовать, благо ничего железного поблизости нет, кроме автомашины, но её можно просто не касаться. Да, ещё нужна энергия, много энергии, ведь на свалке вандлер наверняка разрядился. Впрочем, гроза подошла настолько близко, что насыщенный электричеством воздух казался густым, голубым и даже немного светился. Так что энергии было в избытке.

«А что я хочу получить?» — подумал Сева. Действительно — что?! Ладно, для начала надо просто включить устройство, а — потом? Золото? Да пошло оно прахом, это золото!.. «Прахом… прахом…» — отозвалось в голове. А что? Вот было бы здорово — обратить его в прах! А то вон сколько бед оно уже принесло… «Стоп! — спохватился Сева. — Откуда мне известно, что оно натворило что-то нехорошее? Может, как раз все довольны и счастливы?» Он попытался представить это всеобщее счастье, но не получилось: почему-то в душе угнездилась абсолютная уверенность, что ничего хорошего желанный металл не принёс. Может быть, эта уверенность — следствие того, что он чей-то там потомок?



Размышляя об этом, Сева проверял пальцами все возможные точки включения и вдруг что-то нащупал, а нащупав, чисто автоматически нажал. Руки сразу же ощутили еле заметную вибрацию вандлера. Испугавшись, что ненароком может набедокурить в доме, Сева устремился на крыльцо и направил «ствол» прибора в небо, причём подальше от усадьбы, — так ему подсказал внутренний голос.

Вибрация резко возросла. На конце вандлера, направленном вверх, засветился и взвихрился воздух. Вихрь закручивался всё быстрее и туже, постепенно удлиняясь, становясь похожим на веретено, и внезапно к тучам устремился ярко-голубой шнур молнии. Он вонзился в тёмно-серый бок грозового облака, оно мгновенно осветилось изнутри и словно взорвалось — так много из него вырвалось новых огненных ветвей. Одни ринулись к земле, другие — к соседним тучам, зажигая их и множа электрические фейерверки. Казалось, что заполыхало всё небо, и пожар этот сопровождался оглушительным треском, гулом и грохотом.

Пара молний ударила в тучу, наползшую на лес и усадьбу. Угрюмая масса поглотила их, выждала некоторое время, глухо рокоча, словно прожёвывая угощение, и вдруг выплюнула две ослепительные струи. Одна упала в стороне Тихого омута на Сандайке, вторая врезалась в багажник тойоты. Обе — с раскатистым громом. Но Сева увидел и услышал только первую, потому что взрывная волна второй забросила его в дом, вышибив сознание ударом головы об угол тумбы.

 

Он не мог видеть и того, что произошло на Сандайке после падения молнии в Тихий омут. Вода в месте удара взвилась фонтаном, в струях которого промелькнули разнообразные небольшие предметы вперемешку с рыбой, а потом в этом месиве показалась голова, облепленная волосами, и на берег уральской речушки, подобно Афродите из пены, вышла стройная девушка в длинном, до пят, платье.

— Ich schei; auf dieses Tor!2 — сказала она, отплёвываясь. Решила прибрать мокрые волосы и обнаружила на правом плече золотое ожерелье. — Was ist das wieder f;r Fokus?3

 

 

## 2. Ich schei; auf dieses Tor! — Чёрт бы побрал эти врата! (нем.)

 

## 3. Was ist das wieder f;r Fokus? — Это что ещё за фокус? (нем.)

 

Она оглядела окрестности, посмотрела на омут, по которому не успели разойтись круги после её появления, никого и ничего не обнаружила и надела ожерелье на шею.

— Es ist ein Geschenk von meinem Engel4 — крикнула она небесам, и те отозвались довольным ворчанием.

 

 

## 4. Es ist ein Geschenk von meinem Engel — Это подарок моего ангела. (нем.)

 

Рамон сидел в обезьяннике с гитарой и сочинял песню. Делать всё равно было нечего, он вспомнил обещание, данное три дня назад ребятам, вспомнил строчку «Смех и песня — лучшие лекарства» и настроился на творческую работу.

Над Угорьем бушевала гроза. Забранное решёткой окно то и дело вспыхивало отблесками молний, гром заставлял звенеть плохо закреплённые стёкла, а Рамон ничего не слышал. Слова уже почти все сложились, он подбирал музыку.

Егоров и Чирков играли в карты на свои доли золота, которое сейчас грудой обломков лежало в кабинете Шерифа, и тоже не обращали внимания на грозу.

Чем занимался сам Шериф со своим другом-приятелем Хайдаровым — никто не знал: они заперлись в том кабинете.

— Делят, кому сколько отдать, — предположил Чирков.

— Это нам бы следовало делить, — заметил Егоров.

— Шериф — начальник, ему положено.

— Шериф — ладно, свой человек, а этот учёный хмырь при чём? Лучше бы Ромке выделили, его музыку поддержали…

Как бы в ответ на слова лейтенанта из обезьянника послышались гитарные переборы, а за ними полилась негромкая задушевная песня:

 

Кто-то в роскоши — макси, кто-то в бедности — мини,

но друг другу не скажут «прости».

Мы живём в умирающем мире,

мы живём в умирающем мире,

но его ещё можно спасти.

 

Надо честно признаться: сами мы виноваты,

что не нужен никто никому,

что захлопнулись двери когда-то,

что захлопнулись двери когда-то,

может, к сердцу, а может, к уму.

 

Боль приносят злоба и коварство,

но сдаваться им ты не спеши.

Смех и песня — лучшие лекарства

от страданий тела и души.

 

— В самую точку! — сказал Егоров. — Смех и песня — лучшие лекарства! Потому что на аптечные надо на трёх работах горбатиться.

— И то не хватит, — заключил Чирков.

А Рамон пел:

 

Надо снова учиться и надежде, и вере,

и прекрасному чувству любви.

И тогда все откроются двери,

и тогда все откроются двери:

жди, надейся, люби и живи!

 

Как уж случилось, неизвестно, но с последним аккордом гитары в отделение полиции ударила молния. Она пробила крышу как раз над кабинетом Шерифа, проделала дыру в потолке и вонзилась в золотые обломки, волной раскалённого воздуха отбросив в разные стороны хозяина кабинета и его гостя.

Ни Рамон, ни Егоров с Чирковым не видели, как золотая куча вспыхнула облаком, а когда облако рассеялось, на полу кабинета оказался разбросанный железный металлолом.

 

Гроза задержала Коробейникова у Антоновых до самого обеда. Иван играл с Сергеем в шахматы, когда Даша вышла из своей комнаты. Она любила эту игру, частенько выигрывала у отца, поэтому присела возле шахматного столика (кстати, сработанного их собственными руками) понаблюдать за сражением и, может, поучаствовать в нём.

— Профукал ты ладью, Сергей, — сказал Иван и потянулся рукой со своим ферзём, чтобы взять фигуру противника. Рукав пиджака натянулся и открыл браслет на запястье. Сверкнули камни.

— Ёшки-матрёшки, что это у вас, дядя Ваня? — удивилась Даша. — Можно посмотреть?

— Да на, смотри, — смутился Иван. Снял и протянул украшение. — Только не урони, чтобы камешки не выскочили. Это теперь мой оберег.

— Не уроню, — пообещала Даша, любуясь переливами огней при электрическом свете. Гроза так затемнила день, что пришлось включать лампы. — Откуда он у вас?

— В Тихом омуте выловил, — усмехнулся отец. — «Клад Пугача».

— Да ну! Всамделишный клад?! Ой, смотрите!

— Что такое?! — всполошилась как раз заглянувшая в комнату Татьяна Егоровна. — Что случилось?!

Даша, не отвечая, смотрела на свою правую руку. Жёлтые пятна, оставленные на пальцах золотым замочком, ничем не оттираемые и несмываемые, исчезали прямо на глазах. Сначала стянулись в одно пятно у основания пальцев, затем оно побледнело и просто истаяло.

— Так вот почему, Иван, у тебя и у Тани нет этих пятен, — догадался Сергей Андреевич. — Ты носишь браслет, а Таня держала его в руках, когда увидела первый раз. Это вас и объединило. Теперь и Даша в вашей компании. Настоящее золото съедает золотую пыль фальшивого. — И добавил немного высокопарно: — Вот она, надежда на помощь нашим пострадавшим! Я уверен, те, у кого дома есть такие украшения, уже избавился от заразы. Остальным, думается, может помочь «клад Пугача». Если, конечно, мы его добудем, и если там в достатке настоящего золота. Так что, Иван, беги за своим сачком. Пойдём к Тихому омуту.

— Куда ж он сейчас пойдёт? — воспротивилась Татьяна Егоровна. — Гляди, как гроза разыгрывается. Ещё пришибёт молнией ненароком. Да и к омуту идти надо после ненастья…

Не успела она договорить, как дверь распахнулась, и появилась мокрая насквозь Варя. По щекам её текли ручейки — то ли слёзы из глаз, то ли вода с волос. Ни слова не говоря, Варя присела на свободную табуретку и закрыла лицо руками.

— Ты чего, Варюш? — кинулась к ней Даша.

И Татьяна Егоровна подошла, погладила по голове. Варя обхватила её руками, прильнула и громко, протяжно всхлипнула:

— Тётя Таня-а-а…

— Да скажи, ёшки-матрёшки, что приключилось? — Даша присела, заглянула подруге в лицо. — Что-то с бабушкой?

Варя отпрянула от тёти Тани, помотала головой.

— Ну, слава богу! — сказала Татьяна Егоровна. — Чаю будешь?

Варя кивнула. Даша дала ей полотенце, Татьяна Егоровна налила чаю. Варя вытерла голову, лицо и принялась за чай. После третьего глотка Даша не вытерпела:

— Давай колись!

Варя начала «колоться».

Когда она, по возвращении со свалки, прибежала домой, бабушка тут же обратила внимание на золотую пыль на её руках. Заставила мыть, протирала одеколоном, какой-то мазью — ничего не помогало. Бабушка разнервничалась, приняла что-то сердечное, а тут явилась подруга-соседка с подарком — золотой педалью от трактора. И у неё оказались руки по локоть жёлтые. Бабушка пришла в ужас от рассказа про разгром свалки и стала отказываться от подарка. Но в это время начался «дождь» из молний. Одна ударила в соседкину машину с неразгруженной добычей; после этого в форточку прилетел ярко-оранжевый огнедышащий мячик — шаровая молния. Она на пару секунд зависла под потолком, а потом спикировала на золотую педаль в руках соседки. Та не успела отбросить подарок, молния вонзилась в него, раздался хлопок, облачком разлетелась пыль, и педаль превратилась в обычный кусок железа. А желтизна на руках Вари и соседки исчезла.

— И чего ж ты со слезами прибежала к нам? — Татьяна Егоровна снова погладила Варю по голове. — Всё же в порядке!

— Я вспомнила, что мы с Севкой столько золота нагрузили в багажник Маргаритиной машины, и испугалась. Ведь соседкина «жигулёнка» просто разворотило! А что, если молния ударит в тойоту?

— Обязательно ударит, — сказал Сергей Андреевич. — И в твоего, Иван, «запорожца».

— Ну и пусть, — сказал Коробейников. — Ему сто лет в обед. Ржавая консервная банка!

— Но, я думаю, Сева давно уже из машины вышел, — добавил Антонов. — Чего ему в ней сидеть? Другое дело, Иван, с «кладом Пугача». Если эти молнии избавляют людей от золотой пыли, то и «клад» не нужен.

— Как это не нужен? А на новую машину?! Не-ет, ты, как хочешь, а я после грозы на омут пойду. Весь прошерстю! Вдоль и поперек!

Глава 24 http://www.proza.ru/2018/10/16/47