Рассказы Полины

Размышляя над названием этой истории, я очень долго  никак не  решался её начать писать. Нет, -  не оттого  что название здесь играет, какую либо важную роль или большой смысл. А всё дело было в том – «Как не превратить откровение Полины», - в очередной и обезличенный сюжет. Я думал – «Куда мне подевать?» - личные диалоги;  И собственные переживания, что не вписываются, в художественное развлечение. И потому, что бы, не оскорбить воспоминания Полины, я озаглавлю эту историю и напишу предельно откровенно.

                Рассказы Полины.

Эта история произошла приблизительно в 1915 году, на территории Виленской губернии, вблизи одной из деревень, - под названием – «Гарани». А точнее будет сказано, на одном из молодых фольварков, что был, не так давно основан в те времена около деревеньки Гарани, - и потому видимо в продолжение деревни, - был так же назван, как и сама деревня. На тот момент, хозяева этого добротного дома уже успели обжиться, и обзавестись приличным хозяйством. И что называется – «Уже стали жить, поживать, и добра наживать». И вот казалось, всё бы ничего, - время незаметно шло, дети подрастали, а хозяйство с каждым годом развевалось и крепчало. Добро быт и благополучие семьи, к тому времени уже незаметно ознаменовал 1914 год, - но с тем, - пока ещё никто в тех краях не знал и не догадывался – «Что неумолимо приближалось начало великой войны».
 «Начало войны» - Это известие хозяин дома поначалу воспринял, как что-то такое далёкое, не внушающее ему страха и переживаний, - что до начала 1915 года, он так и продолжил жить вместе с семьёй – «Как ни в чём, небывало». И только уже позже, когда известия о приближающемся Германце стали доноситься и до этих мест, и беженцы вереницами потянулись сплошь по дорогам, - только тогда хозяин фольварка принял срочное и однозначное  решение – «Отправить семью под Витебск к родственникам». А сам, - назовём его, допустим Ян. Ну, так вот, - сам Ян решил – «Во что бы то, не было, остаться в своём родном доме, и принять на себя все тяготы ожидающих его событий». Уж слишком Ян дорожил своим поместьем, что бы вот так просто расстаться, со своим кровным и так тяжело нажитым добром. И потому, иного для себя решения в те дни Ян не видел, и не хотел об этом никого слушать.   
И так. Прежде чем отголоски и звуки боёв стали разноситься в этой местности, семья Яна уже была к этому времени  благополучна, отправлена к родственникам. Окна в доме были частично заколочены; Всё более, менее ценное, что не смогли собою забрать жена и дети Яна, - было спрятано и укрыто. В доме на тот момент больше не осталось следов излишнего благополучия, - и большой просторный дом теперь выглядел полу пустующим, а толи не обжитым. Скажем так, на тот момент в доме царил скромный бытовой минимум. И теперь, среди всего этого, -  Ян, изводя себя ожиданием приближающейся к нему войны, нервно бродил по комнатам своего большого дома, - иногда срываясь – «На единственной служанке», - что не покинула его одного, и осталась у него работать.
Служанку звали Полиной, она была родом из местной бедной семьи, из той же деревеньки под названием – «Горани», - и, о лучшей участи в своей жизни, наверное, уже не мечтала. В сущности, она была вполне довольна своей работой, - и теперь в это сложное для хозяина время, она прекрасно справлялась с ролью кухарки и служанки. Попросту, - Полина, как никто другой служащий, и работающий в былые времена на Яна, - ценила своего хозяина, - и к тому времени, была полностью вхожа в хозяйский дом. Уже к тому времени, в распоряжении у Полины, в доме была свая маленькая комната, - выделенная, ей хозяином для удобства присмотра за хозяйскими детьми; Та самая маленькая и обустроенная самой Полиной, на свой вкус комната – «В которой она всегда себя чувствовала, счастлива», - словно  прибывая в это время в другой жизни. Но, в эти последние дни, как никогда ранее, - Полина не преодолимо грустила. Она тоже тягостно внутри себя переживала, это недавнее расставания с детьми, - за которыми она присматривала самых пелёнок, - и которых она уже успела, так сильно полюбить. И теперь же, - Полина всё чаще вспоминала, последний день отъезда детей, - да выдавшееся, свободное время всё чаще грустила, глядя из своего окна на осенний день. Ей вспоминался маленький Василий, плачущий и нежелающий уезжать без неё; Его детские в глазах слезинки  - и это всё, теперь ей ранило  душу…
Пожалуй, - это всё, что можно было бы рассказать, до начала самих событий. Разве что? – Только ещё о том – «Что Германцы действительно в ходе наступления, прошли, мимо дома Яна; И объявившиеся, позже подразделения тылового обеспечения, - тоже остались равнодушны к дому Яна». И только потом, многими днями уже позже, когда Германцы будут вынуждены отступать,  на заготовленные ими позиции. Первые же подразделения что объявятся в окрестностях деревни Горани, после обустройства и закрепления на позициях, - на следующее же утро появятся у окон дома Яна. Да и поскольку, дом окажется на линии фронта; и господам офицерам будет полагаться привилегированный быт. В это ноябрьское утро 1915 года, германский офицер одного из ближайших подразделений, в сопровождении шести подчинённых явится, выселять из дому непокорных жителей фольварка Горани – «Кои были об этом предупреждены ещё вчера»…

В это утро Полина проснулась, в хорошем настроении и расположении духа:
Не успев ещё открыть глаза,  – Полина охваченная мгновением нежности и нахлынувшей на неё радости; В туже секунду пробуждения, что-то вспомнив, вскочила из своей постели и стремительно подбежала, к платью, что висело на стене, на вешалке; К тому самому платью, которое она закончила для себя шить, ещё поздно вечером вчера, и за которое она так сильно волновалась, - что его придётся снова перешивать. Но в эти самые секунды, после ряда не удач, - Полина стояла напротив своего шедевра и была довольна, своей работай. Всё идеально, - повторяла она мысленно для себя, проводя в который раз рукой по платью, и по ровному вшитому ряду золотистых пуговиц на нём. Всё идеально, - снова повторяла,  уже  только шёпотом Полина, - кружась, по комнате с платьем в руках, словно в танце. Всё получилось, - Полина остановилась на минуту  у окна, и улыбнувшись утреннему рассвету, от радости расплакалась. Теперь она смотрела, на стоящую у окна швейную машинку, - некогда доверенную ей хозяйкой этого дома – и возможно только теперь Полина начинала верить в свои мечты; В те мечты, которые она отгоняла от себя многие годы, находясь на службе у этой семьи.
Сей час, в этих первых лучах осеннего рассвета, -  Полина осторожно допускала мысли о своём замужестве и будущих у неё детях. Она помнила, все до копеечки свои сбережения, - собираемые ей кропотливо долгие годы, на своё будущее. Она чувствовала, что вот-вот без малого, совсем уже скоро она сможет устроить свою личную жизнь. И только, единственное что пока её останавливало от этого, это были чувства благодарности и преданности этой семье. Семье этого дома, в котором она за эти годы, - ни то что бы стала своя, - а где к ней относились, стой долей уважения, которое она по праву заслуживала.
- «В доме, где тем самым всегда ценили взаимоуважение и доверие». Только эти обстоятельства пока останавливали Полину, и не позволяли ей покинуть, одного в доме Яна.
В последующие минуты, - не скрываемая радость, всё так же ещё переполняла Полину. Примерив уже на себе, своё новое платье, - Полина, в последний раз взглянув на себя в зеркало, вышла из своей комнаты, и по обычаю принялась сразу за свою работу. Полина в эти минуты выглядела счастливой и восторженной. Она суетилась, по дому исполняя, свои обязательства, - и с нетерпением ожидала, когда же, уже к завтраку выйдет Ян. В эти секунды, Полина была далека от плохих мыслей. Да, и впрочем, - откуда было ей знать – «Что Ян, доведённый до нервного срыва. В эти самое время, глядя в окно, уже давно поджидает своих вчерашних обидчиков». Так что, в эти самые секунды, Полина нечего не подозревая, стояла в прихожей у окна, - с видом на ручей, - и поправляла занавески. Она пока улыбалась новому дню, радовалась, своему идеально пошитому платью, - и что-то весёленькое напевала, в эти мгновения про себя…

 В распахнувшихся дверях, с ружьём в руках Ян появился внезапно. Он, с побледневшим лицом, словно не заметив перед собою Полины, - проследовал мимо её, и с возмущением невнятно выругался, уже выходя из дому. Полина была, попыталась его окликнуть, и даже бросилась за ним вслед, - но хлопнувшая со всей силой перед её лицом дверь, заставила её остановиться. Полина, на ходу сообразив, что происходит, - тут же бросилась, обратно к окну в прихожей, и осторожно выглянула из-за занавески на улицу. Там, по близости у дома, в низу у ручья она увидела, вооружённых солдат, пытавшихся перейти глубокий ручей. В это время они стояли столпившись у воды, и один из них пробовал деревянным шестом, - нащупать  мелководье в воде.
В следующие секунды,  появившийся с ружьём на берегу Ян, - им угрожающе замахал оружием, и прокричал несколько раз – «Уходите». Обратившие, внимание на Яна солдаты, - заулыбались между собой, и замахали в ответ Яну руками, - не воспринимая его в серьёз. Мол уходи, - прокричали они ему  в ответ. И тут же поснимав свои винтовки с плеч, стали демонстрировать Яну своё оружие. Они всё больше между собой смеялись и отпускали шутки в сторону Яна, - на непонятном ему языке.
 – «У нас длине и больше», - кричали они Яну
В какой-то момент, один из солдат в порыве надменности, - вскинул свою винтовку, взял на прицел Яна, - и уже было намерился припугнуть хозяина дома. Он не успел, ещё даже сообразить, выстрелить ли ему под ноги, или просто прокричать – «Бах», - как в тот же момент, - получив, пулю в грудь с хрипом осунулся на землю. Ян, мгновенно попытался тут же взять на прицел второго, - но уже выстрелил наугад, - солдаты рассыпались по земле.
- Да застрелите его на конец, - заорал своим подчинённым офицер.
Солдаты, приподняв свои головы, и увидев, что Ян нервно возиться с перезарядкой ружья, - молниеносно обрушили град пуль в ответ. Ян, словно подкошенный завалился на живот, и скатился с пригорка, распластавшись навзничь. Осмелевшие, - всем увиденным, солдаты.  Встав во весь рост, ещё произвели по пару выстрелов, в умирающего Яна, - произнося проклятья на немецком языке.
- В лазарет раненного, - заорал диким голосом офицер подчинённым, поднявшись с земли.
Трое, тут же спешно подхватили, на руки, -  орущего, раненного. И спешно поволокли прочь от дома, - в обратную сторону к своим позициям.
- Ты за мной, - скомандовал, офицер оставшемуся солдату – И смотри! Держи дом на прицеле, - строго скомандовал он ему…

Наблюдавшая, из окна, за всем происходящим Полина, - в момент расстрела Яна,  в истерике осунулась на колени у окна, и взвыла дрожащим голосом от страха. Не в силах, больше удерживать себя в равновесии, она в те же секунды отползла от окна, и в испуге забилась в угол коридора. Теперь, она уже просто орала, не в силах себя удержать.
 Объявившийся, немного позже на пороге дома офицер, на всё происходящее не отреагировал никак. Войдя в дом, он приказал рядовому охранять вход с улицы; А сам, пройдя, важно через всю прихожую к окну, - резким движением руки раздвинул занавески на окне.
- Очень мило, - сказал, он на своём языке – Этот вид. Это так  напоминает, мне мой дом.
Но Полина, не понимала, что он говорит? Даже если бы, она знала немецкий язык, - то всё равно бы не поняла. Она всё ещё до сих пор завывала, от страха и ужаса увиденного ей.
- Успокойтесь женщина, - сказал, офицер как бы подобрев – Ну же, успокойтесь. Военный протянул руку Полине, и жестом дал понять, что бы та поднялась, с пола.
-  Ну вот, прекрасно – удовлетворённо сказал военный, помогая подняться Полине – Пойдёмте, вы мне покажите свой дом.
Полина вздрагивая, и пытаясь совладать собой, - совсем не понимая, что военный от неё хочет, - наугад  указал рукой в сторону столовой.
- Прошу, только после вас, - ехидно улыбнувшись, произнёс с каким-то безумием в глазах  офицер.
Полина вошла в столовую с военным, и остановилась у круглого большого стола в центре комнаты:
- Великолепно, -  военный обрадовался, увиденному интерьеру.
В следующую минуту, прохаживаясь по всей столовой и выглядывая из каждого окна, - военный снова подошёл к Полине, и сказал тихим и размеренным голосом – «Ты понимаешь, что твой муж стрелял в нашего солдата». Полина ничего не понимая из сказанного, - замотала в ответ головой.
- Ты знаешь, что бывает с теми, кто стреляет в наших солдат, - уже со всей грубостью произнёс военный, ухватив крепко Полину за руку.
- Я не понимаю, - нечего не понимая взмолилась Полина.
Но германец, всё больше не унимаясь. Теперь уже кричал Полине,  в лицо что-то обидное, на своём языке, - не давая, Полине отстранится от себя. Он щипал её за груди, и тягал из стороны в сторону, - надрывая на ней платье. В какой-то момент, вырвавшись из под контроля своих домогательств, военный озверев, - подтащил Полину к большой деревянной скамье, стоявшей между окон столовой; И уложив на неё Полину, -  прижал со всей силы своим коленом.
Полина, прекрасно понимая намеренья насильника, старалась из-за всех сил отбиваться и царапаться. Но всё это теперь было тщетно и бесполезно, она тут же получала обратно кулаком в лицо, - почти до потери сознания. В продолжении побоев, уже не реагируя на разорванное, на себе платье, - Полина уже была, совсем смерилась – от испытываемой боли. Она обречённо замерла, и закрыв своё лицо от ударов, притихла.
- Ну, вот и прекрасно, - обрадовался этому германец
В следующий миг, запутавшись в своих ремнях, и постоянно мешаемой ему шпаге, - германец было, на мгновение потерял контроль над ситуацией. Немного замешкавшись, он упустил из виду Полину. И тут же, в сею секунду, - получил, чем-то тяжёлым от неё по голове.
- А-а, - заорал, держась за голову военный.
Полина в тот же миг бросилась бежать, - вырвавшись из рук насильника, она вскочила на ноги и метнулась к выходу, к спасительной двери. Но, не успела, - германец успев ухватить её за волосы, подтащил к круглому столу, - и с яростью, со всей силой ударил  лицом о стол. Полина обмякла и тихо застонала, обессилив на столе. Она ещё всхлипывала, и плакала, - заливая скатерть кровью. Но германец, уже не мог остановиться на этом. Он поднял голову Полины, и посмотрев в её окровавленное лицо выругался – «Тебе суке мало». Он снова ударил, Полину со всего размаху головой о стол, - и только после того как Полина потеряла сознание, задрал ей платье.
Теперь он мог беспрепятственно и без опаски насиловать свою жертву. В порыве зверской похоти и безнаказанности, ему сей час было безразлично, - что он насилует невинную девушку. От этих мыслей ему наоборот становилось, азартней, - и он, от этого только больше зверел, - воплощая над жертвой, свои более изощрённые  фантазии. В итоге его злость, и недовольство – «Молчанием Полины», - сменились возмущением. И тогда, он стал бить её в бок кулаком, - что бы выбить из жертвы, хотя бы какой-то стон. Но, Полина была без сознания, - её тело вздрагивало, после каждого удара, но Полина молчала.
- Ты ещё не сдохла сучка, - потянув на себя за волосы Полину, закончил германец…
Второй акт насилия над Полиной, происходил некоторым временем уже позже. Германец, удовлетворившись насилием, уже было оставил в покое, лежащую обнажённую Полину на столе. Он, пошарив некоторое время по шкафчикам, нашёл спиртное, - и  уже попробовал на вкус настойку.
- Да, хороша, - обходя в который раз вокруг стола, и отпивая из бутылки, нахваливал германец, - ни то спиртное, ни то обнажённое тело Полины. В который раз, уже приложившись к настойке, и всё так же восторгаясь наготой Полины, офицер жадно кружил вокруг стола, - и созревал к очередному издевательству.
- «Ему вдруг, в голову пришла шальная мысль». В какой-то момент он подошёл, вплотную к лежащей на столе Полине, и стал поливать, её обнажённое тело, оставшимся спиртным из своей бутылки. Полина от этого вздрогнула и застонала от боли - А, неблагодарная шлюха, - сказал офицер, снова отпив из бутылки глоток – Больше не смей со мной притворяться.
Возбуждённый стонами Полины, германец незамедлительно снова расстегнул штаны, - и продолжил изнасилование. Теперь он, ещё обильнее поливая спиртным Полину, -  заставлял её кричать и орать от боли. Тем самым всё больше и больше себя возбуждая.
- Вот так-то лучше. Грязная, неумытая шлюшка, - повторял без перерыва германец своей жертве…

Когда всё было кончено, и Полина с грохотом упала со стола, - германец, поправляя на себе свою одежду, победно скомандовал – Теперь убирайся вон. После чего, военный отошёл в сторону, что бы, не видеть, - как он считал – «Этого жалкого зрелища».  Усевшись на маленький диванчик, германец достал из кармана курительную трубку, - и спокойно принялся раскуривать её.
А, в это время:
Полина обнажённая ползала по полу, и собирала в руку, - свои оборванные пуговки с платья. Она хотела сей час кричать и плакать, звать на помощь, - но, уже не могла. Она не могла больше кричать, и тем более что либо произнести, - она могла только открывать рот и вдыхая в себя воздух, издавать едва уловимый стон похожий на хрипение. От помутневшего у неё рассудка, от обиды и боли, - она уже не стремилась бежать от насильника. Она просто, на коленях собирала, по полу свои золотистые пуговки, - в надежде их снова пришить к своему платью. Просто на тот момент это было первое, что пришло ей в голову, после испытанной боли, и унижения.   
 - «Ввергнувших, её рассудок в неизбежный шок».
Собрав, в ладошку вырванные пуговки. Полина свободной рукой подтянула к себе своё разодранное платье, лежащее на полу, - и прижав к своей груди, с трудом встала с колен.
- Проваливай дрянь, - сказал усмехнувшись офицер, пуская перед собой клубы дыма.
Но Полина, уже не могла слышать его слов,  постоянная боль и шум в её голове сливались воедино; Её взгляд, уже неподвижно замер на двери столовой, и только каждый шаг теперь останавливал её, - причиняя невыносимую боль. Полина двигалась медленно, - одна к одной, - не отрывая ступней от пола. Она шла, вздрагивая, и покачиваясь на ходу, - ловя каждый раз равновесие. Она шла в свою комнату – «Как к последней своей надежде», - что теперь оставалась у неё. Она шла туда, где ещё совсем недавно она была беспредельна счастлива…

 Яркий осенний день, - пробивался солнечным светом через окно, к Полине в комнату. Ветки сирени в порыве налетающего ветра, - то и дело периодически царапались, в стекло окна; А то, и вовсе постукивали в стекло, - издавая звук – «Динь, динь, динь».  В это время Полина ещё лежала без сознания на  кровати, - натянув как попало, на себя покрывало, вытащенное ей из-под себя, ещё до того, как она потеряла сознание.
А за окном, в это время снова и снова, - раздавалось это монотонное – «Динь, динь».
В открывшихся глазах Полины мелькнул ужас, и её снова окатило нестерпимой болью. Но, на этот раз, - Полина закрыла ладонями свой рот, и обронила вырывающийся из её груди стон в подушку. Вжимаясь, в подушку лицом, - Полина долго корчилась на кровати от  боли, и нестерпимого зуда в теле. Уже  изнемогая и задыхаясь, - она отбросила от себя подушку на пол, - и сев, в кровати у стены глубоко вздохнула. Теперь в каждом её следующем вдохе, она сдерживала себя, - до издаваемого ей писка, - и на выдохе едва уловимого уху завывания. Теперь, Полину охватывал новый страх, новый страх того – «Что это животное вот-вот ворвётся в её комнату».
Но время шло, и нечего больше не происходило:
В доме, правда время от времени слышались шаги, улавливалась суета и возня, - приходящих, и уходящих из дому людей. Но, в комнату к Полине, за это время так никто и не зашёл, - даже никто  не пытался, дёрнуть за ручку открытых дверей.
 Уже некоторым временем позже, - это долгое, но обманчивое затишье, начало немного успокаивать  Полину. Она даже стала верить – «Что всё самое худшее, для неё уже позади». Полина думала – «О Господи! Ведь должно же когда ни будь, это всё безумие закончится».
Утишая этими мыслями себя. Полина, в какой-то момент, найдя в себе силы и преодолев свой  страх, - встала с кровати, и неуверенно подошла к дверям. Приложив осторожно ухо к двери, Полина нервно выдохнула, - защёлкивая свою дверь на замок.
В следующую секунду:
 Отстранившись от двери, Полина осторожно обернулась, что бы вернуться назад. Скользнув взглядом по стоящему у стены зеркалу, - она уже была, собралась сделать шаг обратно, - но, в тоже мгновение замерла. Полина уже не смогла оторваться от собственного отражения в зеркале, - по её лицу снова текли слёзы.
– «Полина, начинала ненавидеть себя» - «Полина, больше не видела в своём отражении прежнюю себя»…

 Полина стояла у зеркала, - касаясь своего лица, - дрожащими пальцами  рук. В это мгновение, всё её внутреннее естество сопротивлялось, кричащим в её голове мыслям – «Покончить скорее собой». Полину пронизывали снова спазмы, и она, снова и снова схватившись, за свой живот корчилась у зеркала от боли. Но, она не смела, сей час себе позволить, отойти в сторону хотя бы на шаг от зеркала.
«Лихорадочный страх», - в голове Полины, - её заставлял всю колотиться, словно от холода. Она смотрелась в зеркало – «И не чувствовала себя больше женщиной»
- «Не смей, не смей», - схватила себя за волосы Полина.
Она отвела глаза в сторону, и обернувшись, устремила свой взгляд на окно в конце комнаты. На окно, из которого, как и прежде лился осенний солнечный свет, заполняя собой ровно половину её комнаты.
В это мгновение:
Полину охватила спасительная мысль. Её надежды, её мечты – «В её душе снова зазвучали» - «Мы здесь. Мы с тобой. Мы помним о тебе».
Полина, глядя на лежащую, границу между темнотой и светом, - медленно прошла на середину комнаты. Она заступила, за  ту черту, куда падал солнечный свет. Полина, - сделала ещё шаг вперёд, ещё, и ещё, - вытянув навстречу слепящему солнцу руку.
«Полина оправлялась от шока», - её мысли теперь становились яснее, она понимала происходящее чётче, - но  с тем – «Паническое отвращение к своему телу, у Полины усугублялось с каждой секундой». Её донимал невыносимый стыд, и не естество всего произошедшего недавно с ней.
- «Это смущение и грязь», - Полина нервно спохватилась, – и уже  где-то, через минуту времени; Полина всё это старалась, смыть и стереть себя водой из кувшина, - что  всегда стоял в её комнате. Обтирая себя влажным  полотенцем, раз за разом, - Полине казалось – «Что она избавляется от худших своих воспоминаний», - от этих страшных, отравляющих душу воспоминаний…

Немногим позже:
Одев, чёрную юбку и голубенькую блузку, - что всегда нравилась Полине, - своими большими перламутровыми пуговицами. Остаток дня Полина провела в своей комнате, стараясь не выдавать себя лишними звуками. Конечно, она думала о побеге из дома – «Но, бежать! Бежать ей не было куда?». Полина больше надеялась на то, что завтра все эти люди уйдут  – «Как это не раз бывало», - и больше не вернуться, никогда. Полина так искренне в это верила, - что верила – «Что больше не увидит, этого страшного зверя». 
Уже ближе к вечеру,  - Полина тихонько сидела в своей комнате, пришивая свои золотистые пуговки, к своему платью. Просто в это время ей нужно было, чем угодно, - но только лишь бы занять, себя каким ни будь делом – «Это успокаивало». Хотя внешне, Полина и старалась выглядеть спокойной, пыталась держаться. Но это дрожание в её руках, ничем нельзя было скрыть. Полина держала в руках своё, - как она считала – «Не совсем испорченное платье», -и намечала, что ей предстоит в нём исправить. Каждый раз, раня свои дрожащие пальцы простой швейной иглой, - от накатившей обиды Полина плакала. У неё обречённо опускались руки, и она тогда рыдала, – «Моля Господа». Полину всё чаще теперь тревожили мысли – «А похоронили ли Яна».
А между тем:
Шум в доме всё сильнее нарастал. Особенно отчётливо это улавливалось в столовой, и в топоте ног по коридору. В прихожей что-то уже прибивали молотком, изредка доносился командный голос, того самого германского офицера – «Насильника». В доме по всему что-то происходило, к чему-то готовились.
Почувствовав неладное, - Полина затушила керосинку – «От греха подальше», - и решила – «Всю ночь не буду спать».
- «Просижу, ночь на кровати», - подумала, прижавшись к стене Полина…

Закрыв глаза, Полина в скором времени, не удержавшись, задремала. Уже немного позже, ей снился сон, - она улыбалась – «Чему-то происходящему, с ней во сне». Полина больше не реагировала, на всё происходящее в доме. Она не слышала, звука шагов собирающихся военных в столовой. Их дальнейшие вопли, крики и песни под губные гармошки. В это время, Полина просто умиротворённо спала – «Погрузившись в своё безмятежное сновидение», - где она снова была счастлива.
- Ну, а тем временем
Продолжающийся германский ужин в столовой, - где собралось семь военных, не считая наружного охранения – «Превращался в сплошной балаган». Под выпитые, германцы спорили между собой,  выясняя друг у друга, причины пораженческого отступления последних дней.
Один из них, кричал громче всех – «А чему вы удивляетесь? Мне рассказывали, что сегодня утром хозяин этого дома, стрелял в наших солдат».
Офицер насильник, - вскочив на ноги со стула заорал – «Вторая пуля была предназначена мне», - ударил он себя в грудь рукой.
- Бедный Томас! Давайте помянем его, - подняв рюмку, сорвался на крик третий за столом.
Услышав, о смерти солдата офицер насильник выкатил глаза, и задёргав своими рыжими усами, удивлённо  закричал – «Томас был ранен,  при мне.  А не убит?».
- «Нет, нет, всё верно», - тут все вместе сразу возразили, старшему офицеру – «Его недонесли, до перевязочной живым».
- «Да, он умер при мне», - с горестью в голосе сказал, ещё один из военных, - подняв над круглым столом свою рюмку.
Германец что насиловал Полину: Отпив из своей  рюмки, снова скорчив на своём лице гримасу, словно восстал – «Надо наказать  эту дрянь», - заорал, но указывая на двери.
«Какую ещё дрянь?», - удивились сказанному военные
- «Эту похотливую шлюшку. Муж которой, убил нашего Томаса», - взорвался яростью офицер.
- О,  Герхард! Прекратите, вы хотите сказать -  «Что всё это время скрываете, от нас женщину?», - выкрикнул кто-то за столом
- «Где же вы прячете её?», - следом спросил Герхарда второй военный.
«Мы должны непременно, пригласить её к нам за стол», - уже голосили все, -  обрадовавшись тому – «Что в доме есть женщина».
Герхард усевшись обратно в кресло, лениво показал рукой на дверь – «Там, напротив в комнате», - сказал он –  «Но спорю на что угодно, что она вам откажет», - снова злобно ухмыльнулся Герхард.
Двое германцев в ту же минуту,  были выбраны компанией парламентёрами, -  они уже стояли, прислушиваясь, - обступив Полинину дверь. И мелкой дробью, тактично простукиваясь в двери, заплетающимися языками что-то говорили, просили, - «Так сказать приглашали даму, присоединится к ним», - но в ответ нечего не происходило. После очередной попытки и невнятного курлыканья у дверей Полины, военные в итоге сдались.
- Мы проиграли с тобою Луц – «Видимо да Руди», - шутливо ответил второй. И они оба,  шатаясь на ногах, побрели обратно, - выкрикивая, поздравления  Герхарду.
- Ты как всегда был прав Герхард, - кричали они – Ты победил в этом споре.
«Но это нечестно, по отношению к нам», - тут же возмутились остававшиеся, за столом – «Посмотрите все», - шутили они – «Один из них уже не стоит на ногах, а второй забыл, как надо говорить»
В это момент вмешался Герхард:
- Идёмте все со мной, - сказал он – Я научу вас, как надо это делать»…

Собравшись гурьбой у дверей Полины, военные, держа в руках керосиновые светильники, - расступились перед Герхардом.
- Тихо, - шепнул кто-то в толпе – Сей час, мы посмотрим, как это удастся сделать ему.
Герхард не обращая внимания на шутки сослуживцев, не останавливаясь на ходу, - выбил  нагой дверь и вошёл к Полине в  комнату. Полина, вздрогнув от испуга, хотела, была броситься в сторону. Но Герхард, успев её схватить, прижал рукой к стене – «Останься  с нами», - сказал он. 
Восхищённо восклицая, вошедшие следом солдаты, окружив Полину на кровати заликовали – «Прекрасное создание! Не желаете ли вы присоединиться к нам! Окажите нам честь своим присутствием», - всё восхищались они испуганной Полиной. Присев на кровать к Полине, - Луц и Руди, уже протянули ей свои руки – «Пойдём, у нас для вас есть, прекрасное вино», - настаивали они. 
Герхард, отпустив шею Полины, - недовольно бросил фразу – «С ней надо говорит по-другому». Он тут же ухватил, Полину рукой за шиворот и дёрнул, со всей силы за блузку.
 – «Вот так надо», - Герхард сорвал на Полине блузку, и отбросил в сторону.
- О да, да, - оживилась толпа – «Какое нежное тело у неё», - закричал Руди!
 Полина, отбиваясь от пристающих к ней военных, обречённо дёргалась, пытаясь вывернуться, из лапающих её рук  – «Бежать куда угодно», - думала она. Но Луц и Руди, - уже подхватив, Полину прижали к кровати, - и с хохотом закричали – Кто? Кто будет первым?
 – Да, да, - стали кричать и спорить оставшиеся, сдирая с Полины юбку.

Всё происходящее далее в этой комнате, теперь было лишено всякой человечности. С особым издевательством, Полину долгое время насиловали все по очереди, не оставляя её в покое ни на секунду. Всё это время Полина, не могла двигаться, и даже, каким либо образам выказывать своё сопротивление насильникам. Её держали крепко, зажав ей руки и ноги. И только иногда, по желанию очередного насильника, - Полину насильно клали в желаемую для него позу.
Но во всём этом. Всё это время Герхард оставался в стороне, стоя позади всех:
 Он держал в руках керосиновый фонарь и нечеловеческим голосом выкрикивал – «Восторженные призывы отомстить за смерть Томаса». Сей час, он был преисполнен ненавистью; И не проходящим, у него жутким страхом – «От того, что он вчера мог умереть».
- Мы будем мстить за тебя, - кричал Герхард – Так ей и надо, пусть каждый накажет её.      
Уже потом, через некоторое время, испытав на себе всё омерзение насильников, - Полина, перестав, что-либо чувствовать физически, - морально сдалась. Её человеческое – «Я», - для неё вдруг, в какой-то момент перестало существовать. И на удивление всем, - она стала усмехаться, и в какой-то миг сквозь насилие и вовсе истерически расхохоталась.
На что Герхард, осунувшись в лице, уныло произнёс – «Заканчивайте без меня», - да поставив лампу на столик вышел, из комнаты.
Немногим позже, уже потеряв всякий интерес к Полине, в скорм времени вслед за Герхардом, из комнаты вышли и все остальные. Уходя, каждый из них, похлопав Полину по заднице, торжественно произнёс. Что-то на подобие – «Ты была хороша, наша кошечка». И за тем, покинув Полины комнату, отправились снова в столовую  продолжать застолье. 
А, в опустевшей комнате Полины, мерцая, догорала, оставленная Герхардом лампа. Полина, всё ещё по-прежнему лежала неподвижно на кровати, тяжело всхлипывая. Обнажённая, затёкшая потом и вся обляпанная, прилипшей к телу грязью, - Полина от всего произошедшего с ней, медленно сходила с ума. Она лежала, в бесстыдной позе, - как и впрочем, уже  не чувствуя самого стыда. И в эти минуты,  просто была рада, - тому, что с ней больше ни чего не происходит, - и просто тому, что в комнате теперь была тишина…

Беспокойный часовой, - стоявший  на улице в охранении, временного убежища командного состава, уже долгое время не находил себе места. Он, всё это время: Слыша, и подглядывая в окно, наблюдал за всем происходившим с Полиной в доме. В очередной раз, заглянув в окно. Он теперь жадно смотрел сквозь стекло, не отрывая глаз, от обнажённого тела Полины на кровати.  Видя, что в комнату долгое время к Полине никто не заходит, охранник перешёл к окнам столовой, - и тем самым обнадёжил себя мыслью – «Что на ногах, уже никто стоять не может, а то и вовсе спят».
- «Теперь самое время», - подумал часовой – «Вот теперь-то, мне никто не сможет помешать.
Уже минутой позже:
Пробравшись в дом, часовой, скрипнув дверью осторожно вошёл к Полине в комнату. Поставив у входа винтовку, и присев на кровать рядом с Полиной, - он неистово принялся гладить и ласкать доступные обнажённые места Полины.
- Сей час, сей час, тебе будет хорошо моя девочка, - возбуждённо шептал Полине, расстёгивая свои штаны солдат.
Наверно инстинктивно, - почувствовав, и понимая, что это происходит снова, - Полина в порыве страха обернулась. Она не успела даже вскрикнуть, как у её шей мгновенно оказался острый штык нож.
- Заткнись, а то тебе конец, - со злобою, на ухо Полине прошипел солдат.
Полина, ощутив на шеи лезвие ножа, и поняв, что смерть её так близка, покорно снова опустила голову и притихла. Солдат взобравшись сзади на Полину, - на ухо, снова ей сказал – «Что ему очень нравиться любить её задницу». В какой-то момент Полина сжала в руках одеяло,  выгнулась всем телом, - и протяжно простонав, жалобно заскулила от боли. Солдат жёстко, снова и снова, со всем напором входя в Полину, - ей закряхтел – «Вой мая сучка, вой».  Набирая интенсивность, - солдат вдавливая и вгоняя беспощадно свой член Полине, - надрывая ей всё до крови.
- На тебе сука! На, на, на, - всё возбуждался, на писк Полины солдат
-Да, да вот так, - прижав Полину к кровати солдат  закончил.
В следующую секунду, спрыгнув с постели и украдкой оглядевшись по сторонам, словно не поняв, что только что произошло. Солдат, на ходу подхватив винтовку и застёгиваясь, вышел трусливо из комнаты. Прислушавшись к тишине в коридоре и столовой, - часовой без промедления, едва слышно поскрипывая полом, вышел на крыльцо.
- Теперь всё, никто не заметил - подумал он, и тут же взбодрился воспоминаниями своего похождения.
В следующую минуту спрятавшись, от ветра в углу крыльца, - постовой, утешившись, затянулся папиросой. Женское тело ещё до конца не отпускало его разум, солдата ещё будоражили яркие воспоминания, -  ему, очень хотелось на эту тему с кем ни будь поговорить. Но до утра ещё оставалось два, три часа – «Может объявится, второй патруль», - выглядывая из за угла, надеялся часовой…
Полина, после ухода солдата ещё некоторое время лежала, распластавшись на кровати, вздрагивая и исходя по телу мелкой дрожью. Она отдалённо понимала, - что забыться и отрешится от реальности у неё, уже не выходит. Причинённую только что ей боль, - её не получалось, перенести и  успокоить. Как и с теми мыслями – «Что это всё ни конец, и что для неё, всё это повториться снова». Изнемогая от боли, и от того понимания – «Что это всё надо, необходимо как можно быстрее прекратить», - Полина, скатилась с кровати  упав на пол. Собравшись с последними силами, она подползла, до второй кровати, что стояла вдоль стены у окна; И там уже, уцепившись руками за спинку, - Полина встала с колен.
Сей час, по её ногам  текли маленькие струйки крови, скатываясь на пол. Полина, опираясь о постель, -  сделала ещё несколько шагов к швейной машинке, - и присела рядом на кровать. Замерев на мгновения, неподвижно на месте, Полина в следующий момент, протянула дрожащую руку к шкатулке, - стоящей всегда у неё на швейной машинке, -  и перебрав на ощупь содержимое, достала из неё маленький остро оточенный ножик. Достав его, - Полина приставила нож к своим венам на запястье, и в некой не решительности, подняв свои руки на уровне глаз, - Полина, в какой-то момент, вскрикнув, резко полоснула ножом по руке. Испугавшись в тоже мгновение содеянного, - Полина отбросила нож, глядя на окровавленную руку. И в следующий миг, словно испугавшись своего поступка, - Полина, зажав второй рукой рану,  прижала, окровавленную руку  к своей груди.
Склонив голову к одеялу – «Полина истошно завопила от страха». От накатившего ужаса, - Полина ещё сильнее прижала, окровавленные руки к груди, свернувшись на постели в клубок.
- «Если посильнее зажать рану, то всё пройдёт», - подумалось Полине, - и по её скованному телу, пробежала волна спокойствия. Боль уже отступала, мысли куда-то проваливались в сон – «Завтра всё будет хорошо», - теряясь между сном и реальностью, Полина сомкнула глаза…


Ранее утро в доме фольварка Горани началось, с переполоха, нервной беготни и сборов военных по всему дому. Угодившие несколько  снарядов, - вздыбив землю, с водой в болотце, -  прогремели совсем где-то рядом с домом. Пули звякнули по стёклам, - нашпиговывая дом свинцом, по крыше взвизгивая, -  зазвучали рикошеты пуль: 
В этой панике, разбегаясь по своим позициям, ночные гости дома, на ходу похватав свои вещи, беспорядочно высыпавшись из дома, - в темноте не заметили смерть Полины. Единственный, кто  в спешке последним уходя, заглянул к ней в комнату –  был  Герхард. Чиркнув зажигалкой, и осветив лежащее в крови, на полу тело Пошлины, -  отшатнувшись, он произнёс – «О, мой Бог». Выйдя обратно из комнаты, уже на крыльце, -  схватив пробегающего, мимо его ночного охранника, Герхард закричал тому – «Что бы тот, до его возвращения убрался в доме»
- И закопай тело что ли, - пригнувшись от визга пуль, скомандовал Герхард – А если не хочешь сам, то поищи, кто это сделает из местных, - добавил, уже уходя, часовому Герхард.
Отсидевшись в укрытии, и дождавшись прекращения стрельбы. Часовой, так и не решившись зайти к Полине в комнату, и понимая, что другого выбора у него нет – «Как отправится в деревню». Часовой, немного ещё выждав, - нехотя поплёлся, вдоль хребта холма в сторону деревни. Уже на подходе, заприметив в одном из домов слабенький дымок, идущий из печной трубы, - он обрадовался.
- «Значит, не придётся самому копать яму», - думал он, подходя к старому ветхому дому.
- «Пусть сами своих, и хоронят», - подойдя к дому, загрохотал в двери ногой, часовой  – Открывай, открывай, - снова закричал часовой, сняв с плеча винтовку…

Старый дед и баба, доживающие свой век в деревне, на время войны не убегали и не прятались. «Пусть будет что будет», - решили они, оставшись в доме, понимая – «Что смерть их, и без того, уже для них близка»
- «А уж, днём раньше, позже», - думал дед, - «Какое это уже имеет значение». А потому, в это утро на грохот в двери, и выстрелы, - дед отреагировал спокойно.
Нехотя слезая с печи, - дед отмахнулся от бабы – «Если пришли за мной, значит больше уже не с кем воевать», - проворчал дед, разглаживая на голове свои взъерошенные волосы. Медленно протопав к дверям, дед Василь, не спрашивая – «Кто там», - отщёлкнув крючок на двери, отварил нараспашку дверь.
- И кого там нагнала нелёгкая, - германцу вопросительно заявил дед. Часовой, в ответ непонимающе  заморгав глазами, на слова деда, - запинаясь, скомандовал – Иди сюда. Пойдём со мной, - указывая пальцем на деда, часовой махнул рукой в сторону Фольварка.
- Да, да, - понимающе кивнул дед в ответ. И делая вид, что понимает, о чём идёт речь, показал на себе руками – «Что ему бы не мешало, потеплее одеться».
- О да, хорошо, - согласился часовой, и несколькими жестами дал понять – «Что дед может не торопиться».
Уже через несколько минут, - отдаляясь, от деревни часовой вместе с дедом Василем шли, в направлении Фольварка. Часовой, на ходу изредка оборачиваясь, подгоняя отстающего старика, - тому  покрикивал – «Шевелись, давай».
- «Давай, давай за мной», - в очередной раз, махая деду руками, часовой, - всё подзывал того. 
А дед Василь, шёл медленно. Он был бы и рад поторопиться, и ускорить шаг, - он от этого, он только оступался и тем самым  больше задерживался, раздражая этим часового. Этак они шли, почти до самого дома, не понимая, о чём каждый из них говорит друг другу, - и только отдалённо догадываясь, что это значит.  Уже в конце пути, когда дед Василь преодолевал оставшиеся десятки метров, - часовой деда встретил у крыльца дома, и показал ему в своих руках лопату.
- «Копать, копать будешь», - давая понять деду, часовой постукал лопатой о землю.
- «Ну, немудрено дело», - запыхавшись, ответил дед – «Копать, так копать», - дед потянулся рукой к лопате.
- «О нет, подожди», - тут же, остановил жестом руки деда часовой – «Сначала пойдём со мной», - и военный указал на двери дома.
-«В дом?», - с удивлением переспросил Василь.
- «Да, да», - ответил часовой, зазывая за собой деда на ступеньки крыльца.
Василь, недолго раздумывая – «Ну, мало ли, что тому на самом деле понадобилось», - без лишних выяснений, прошёл за солдатом в дом. Проследовав за часовым по коридору, и уткнувшись в спину военного, - Василь внезапно замер, у двери Полининой комнаты.
- «Тебе сюда», - обернувшись, сказал Василю часовой.
 – «Иди, тебе туда», - снова сказал военный Василю, - и взяв за плечи старика, поставил того перед дверью – Иди же, - военный не выдержав втолкнул Василя в комнату.
Валившись в комнату: Василь, ещё до конца не понимая, что с ним происходит, сделал несколько неуверенных шагов, в сторону тела Полины. Стараясь лучше всё рассмотреть, отклонившись в сторону – Василь, заглянув в лицо, тут же в ужасе обмолвился – Полька! Полька! Вглядываясь в неподвижные глаза Полины, и осознавая что она мертва, Василь не выдержав обвалился на колени. Машинально протянув руку, и ухватившись за холодную ступню Полины, - старик заплакал – «Полька! Полька! Полечка…»

«Василь, в свои восемьдесят пять лет - в эти мгновения плакал как ребёнок. Он знал Полину, он знал её родителей. И даже, в трудные для Полины времена, помогал ей с похоронами родных. Ведь жили как ни как, а через дом. Так что, и росла Полина,  на глазах у деда, и потому, - величал её он завсегда – Полькой» И от того:
Теперь, стирая ладонью слёзы. Василь, отвернувшись от стыда, на ноги встав, - взял и накинул, на тело покрывало – «Не по христиански это всё», - проговорил старик. Василь перекрестился, и прислонившись у стены, утёрся снова рукавом от накативших слёз – «Не по христиански это всё».
- «Прости нас Полечка!», -  не выдержав, вслух проговорил, Василь. И тут же, в волнительном порыве за двери вышел, перекрестившись снова.
В пустынном коридоре стояла тишина:
Василь, без промедлений прошагав на выход, нервозно двери распахнув на улицу, - уже остановился только внизу крыльца напротив часового. Василь в последнее мгновение, сдержал себя. Он припустил дрожащую руку обратно, в себе оставил обидные слова, - и только вымолвил – «Ну, как же так?».  Германец, толи чувствуя свою причастность или вину, на секунды отвёл глаза.
- «Нет, нет, она сама себя убила», - стараясь оправдаться, германец стал на пальцах деду объяснять – «Что он, тут вовсе не причём».
- Да, да, - дед отвечал – «Вы просто звери загубили Польку».
А часовой, ни слова не понимая, - вновь затряс лопатой перед дедом – «Так будешь ты копать и хоронить своих».
- Давай сюда, - дед взял из рук лопату – Мне б надобно дамой, запрячь коня, - дед показал, руками бут-то держит вожжи – «Тыр - р, но».
- А, понятно, - замахал руками часовой –  Иди, поторопись. Я всё прекрасно понял.
Старик вогнав, в землю лопату перед часовым. С опустошённым взглядом, от германца отвернулся – «Уже бегу», - сказал, старик с обидой уходя…

Возвращаясь, домой. В каждом шаге Василь внутри себя переживал злость и обиду. В груди так тревожно колотилась сердце, что Василь обратно по дороге, от волнения останавливался, - вставая на колено, что бы отдышаться. Но, уже через минуту. Василь снова поднимался на ноги, и продолжая как молитву произносить – «Прости нас Полечка», - шёл дальше.
 Уже у самых дверей своего дома, выбившись совсем из сил, - Василь, на последнем дыхании зайдя в дом, обрушился всем телом на стол. Осунувшись без сил на скамейку, Василь закричал – «Я так больше не могу». Захрипев, Василь, - нервно застучал своими кулаками по столу.
Старуха Галина, вышедшая на шум в доме. И увидев, перед собой Василя, и всё происходящее с ним, - присела на скамью рядом.
 – «Что Василь?», - спросила она, снимая с головы старика шапку – «Что Василь случилось?».
Василь не отрывая головы от стола, - нервно вдохнув, на выдохе с горестью произнёс – «Польку убили».  Услышав это, Галина, - подскочив на ноги, вскрикнула – «Боженьки мой». Схватившись за голову, потом за своё лицо, Галина,  присела обратно рядом с Василем, и навесь дом протяжно и жалобно заголосила – «Да что же, это такое! Да кому, это невинное дитя помешало». Василь, не выдержав протяжного вопля, оторвав голову от стола, - окликнул Галину – «Успокойся старая», - сказал Василь – «Не время. Собирайся, да иди на конец деревни зови глухую Эдю. Больше то, в деревне никого не осталось». Немного задумавшись, после этих слов старик дребезжащим голосом продолжил – «Будем хоронить втроём, больше некому. Так-то вот».
Галина, утираясь платком уже металась, по дому и что-то в спешке собирала. Она уже не слушала Василя, и что-то лепетала сама себе под нос – «Не забыть свечи», - что-то ещё. Уже у выхода, она испуганно вскрикнула – «Забыла молитвенник». На что Василь, разминаясь с ней у входа, - небрежно буркнул ей – «Ты голову не забудь» «Сказано ведь тебе, позвать Эдю! Та пол деревни схоронила, уж поди знает что и зачем», - напоследок постращал старухе пальцем  Василь…

На дворе стоял, поздний осенний ноябрьский день. Северо-Запада нагоняло и несло рваные – «Тёмные как сама ночь», - снеговые тучи. Налетающий в порывах ветра первый снег, кружило, и закручивало, словно в каком-то медленном танце. Немудрено. Подобная, погода была характерна для этого времени года, в этих краях. Она была изменчива, непредсказуема в своём проявлении, - именно как и сегодня – «На этом стыке войны. Когда позднюю яркую солнечную осень, в одночасье сменяла нагрянувшая, внезапна зима». На востоке в чистом небе ещё пока светило яркое утреннее солнце, а здесь, у дома Василя уже всё засыпало белой пеленой снега.
От всего увиденного, у Василя накатывалась слеза. Он сей час стоял во дворе своего собственного дома, и запорошенный снегом, находясь в некой нерешительности, - смотрел, - как на его ладонях тают падающие снежинки.
- «Что ж, это я», - спохватился Василь, отряхнув себя мокрый снег – «Запрягать пора». Василь подошёл к хлеву, отварил на распашку ворота, и зайдя вовнутрь, - погладил рукой по морде стоящую в загоне лошадь – «Пора Кось, пора». Пройдя дальше, вдоль телеги в глубину хлева, Василь остановился у двух гробов приставленных в конце хлева к стене. Мой в самый раз будет, - погладив рукой по крышке гроба, произнёс Василь. И тут же, развернув гроб и откинув его на рядом стоящую телегу, - Василь, втаскивая гроб на телегу прокряхтел – «А ведь знать, делал то для себя» «А оно возьми, да вот как вышло», - распрямив спину, Василь охапкой сена смахнул с гроба паутину и пыль.
А в это время, - Галина уже возвращалась, обратно к дому с глухой Эдкой: Нет, старенькая бабулька вовсе не была глухой. Она просто издавна плохо слышала, и что бы, поговорить с ней, просто постоянно приходилось на неё повышать голос. А глухая Эдка, - это к ней уже давно в деревне прижилось. А как давно, наверно этого уже не вспомнит никто, да и впрочем, сама глухая Эда никогда на это прозвище не обижалась. Тут как водится, в деревне, если уж что прилипало к человеку – «Не отмоешься. Так и помрёшь». А чудаковатое прозвище, это не самое худшее, что бывало в народе.
И так. Галина и Эда, подходя к дому встревоженно межу собой беседовали. Это даже был, скорее всего,  конфликт, - в котором Эда, настаивала и говорила – «Что Полину нужно хоронить, по всем канонам на Молчановском кладбище». А Галина, - а Галина в этом сомневалась, возражала ей – «Случись обстрел», прикрикивала она – «Кто тогда нас хоронить будет?».
Выводя за ворота свою лошадь, и слыша разговор женщин, - Василь, придержав лошадь произнёс – «Я вот что думаю», - сказал дед Василь – «Хоронить будем на старом Гараньевском погосте. Там хоть уж лет сто, как никого не хоронили, да это ничего».
Галина понимая, что старая Эда нечего не расслышала из сказанного Василем, - повторила всё сказанное ей на ухо. Эда, всё поняв, в ответ только замахала Василю сжатым в руке крестом – «Бога ты ни боишься», - толи упрекнула, а толи спросила Эда.
Василь, болезненно слова восприняв, оставил вожжи, их отдав Гале – «Ты старая всего не знаешь», - на ухо Эдке прокричал Василь – «Увидишь Польку, потом сама поймёшь, что нет и проку спорить, где хоронить».
Старуха, на всё в ответ кивнула головой – «Тебе видать видней», - ответила она перекрестившись…

К Фольварку слякотной дорогой все молча шли, подле телеги. Василь, держась за вожжи, - стегая, лошадь торопил. Галина с Эдкой, держась за борт телеги, чуть поспевая, с трудом перебирая ноги, шли рядом. Шли, сквозь летящий, встречный непроглядный снег, ложащийся на землю большими лопухами. До самого Фольварка шли, так и ни встретив, на встречу по дороге ни души. Уже у самого Фольварка. Увидев выбегающего германца из дома, держащего в своих руках котелки, - Василь окликнул того – «Мол, помоги гроб в дом снести», - попытался, Василь жестами объяснить солдату ситуацию. Солдат взглянув на свои котелки в руках, нехотя их поставил, на мосток – «Ну ладно, хорошо», - ответил он – «Только давай, да побыстрей». Василь, интуитивно поняв, что солдат помочь не против, - Галине второпях прикрикнул  – Двери придержи скорее. А Эдке крикнув – «Вожжи привяжи», - Василь с германцем, по ступенькам гроб втянули в дом. Вот здесь, я дальше сам, - у комнаты Полины, Василь сказал германцу, и на пол поставил горб. Да, хорошо, - военный согласился. И спину разогнув,  поправив форму на себе, сказал – «Да, мне пора». Василь хоть и не чего, из сказанного ни понял. Да всё же, одобрительно похлопав германца по плечу, тому сказал – «Бывай». 
На выходе, у дома на крыльце. Взглядом, проводив случайного германца с котелками, - Василь, взглянув на женщин, обмолвился – «Теперь за вами стало дело».  И тут же, в руки взяв лопату, и на мгновенье, остановившись у крыльца, - Василь сказал – «А мне пора. Поеду, на погост копать могилу». После чего, все молча, разошлись.
Уже часами позже. Собравшись вновь у дома, Василь и женщины, стояли у телеги, - решая меж собой – «Как лучше будет, гроб им выносить из дома»: Не сдюжить вам и вдвоём, - им говорил Василь. А Эдка отвечала, слёзы вытирая с глаз платком – «Да кто же, здесь нам поможет» - Скажи Галина. Галина, за Эдку заступаясь, - говорила - А может правда! Возьмёмся в месте, все втроём.
Василь хотел, был что-то крикнуть и возразить в ответ Галине, но не успел. У дома, откуда не возьмись – «Вдруг объявился, тот самый часовой». Тот самый, что в эту ночь, последним ещё застал живой Полину.
- А…ты, - позвал его Василь – Сюда иди, поможешь, - Василь указал руками на крышку гроба на крыльце, тому давая понять – «Что требуется помощь».
- Я-я, - удивился часовой –  О, я не могу, нет, - ответил часовой, как бы показав рукой на свою больную спину. И  тут же, загорланив на весь двор, - часовой кого-то стал к себе сзывать – Один момент, один момент, - велел он жестами Василю обождать.

«Смутившись, просьбе Василя о помощи. Часовой, чувствуя некую неприязнь к самой сложившейся ситуации, -  звал на помощь своих сослуживцев. Часовой не хотел смотреть, в лицо покойницы. Он больше не хотел чувствовать и осознавать, свою какую либо причастность к этому. Теперешняя брезгливость, и ещё совсем недавние воспоминания о прошедшей ночи, не укладывались в его разуме, и не уживались вместе. От этого, он заметно  нервничал, ему хотелось, как можно скорее обо всём этом забыть. И потому, теперь во всю глотку, - он торопил, и звал к себе своих сослуживцев».
И правда, помощи долго ждать ему не пришлось. Уже объявившиеся, через минуту трое солдат, после недолгого объяснения часового, - очень быстро, даже можно сказать торопясь, - вынесли из дома гроб с покойницей и поставили его на телегу. Сделав своё дело, солдаты так же быстро ретировались, выкрикнув только напоследок часовому, - что-то на подобии – «Ты будешь нам много должен пива Кут». Но Кут ухмыляясь, в ответ только небрежно отмахнувшись, в след им прокричал – «Спасибо! Я вечером к вам загляну».
А в это время: Василь уже хотело, был дёрнуть вожжи. Он, собираясь уже что-то женщинам сказать, открыл свой рот, - но в тот же миг, не успев и заикнуться даже, вдруг замолчал. Василь на первом же слове, осёкшись, - опустил свою голову, и спрятал свои глаза от взгляда Эдки. Ещё побудь! – сказала скрипящим голосом она – «Не видишь? Надо с домом Польке попрощаться».
Галина сразу следом всхлипнув,  раздалась слезами. И руку, к Полине протянув, заголосила – «А снег то на лице совсем не таит».
- Возьми, смахни платочком, -  сказала, Эдка протянув платок. И подала его Галине, через Василя.
А, в доме, в комнате Полины сей час был слышен шум. Там Кут, уже гремя ведром, и шваброй замывал полы от крови. Ругаясь, для всех на непонятном языке,  доводя себя до крика, - он раздражённо тёр полы, расплескав воду по комнате. Вот уже, и в этот раз. На глазах у всех, выбежав на крыльцо с пустым ведром за водой, - Кут вынес, держа в руках на швабре, окровавленное розовое платье Полины.  От увиденного, в тот же миг – «Василя окатило зловещей дрожью». Но, Кут не капельки не смутившись, людских взглядов. И нисколечко не стесняясь своего появления. В те же секунды, - грохнув оземь ведро, пронёс демонстративно среди расступившихся женщин окровавленное платье, - и уже потом, важно шествуя, скрылся где-то за домом.
От увиденного бесчинства, - Эдка не сдержалась, и у неё сорвался и задрожал голос – «Ой быть беде…, Ой быть бедачке», - закачала головой вслед германцу Эдка. И в следующее же мгновение, стянув с головы своей  платок, обречённо зарыдала -  Скажи Галина! Скажи Галина – Василю, что нельзя так оставлять», - проговорила Эдка, проведя своими дрожащими руками у лица Галины.
- Хорошо, хорошо Эда, - ответила Галина, прижав  к себе и обняв Эдку – Хорошо. Василь всё понимает, он не забудет.
Василь, закрывая крышку гроба, - ответил женщинам – Не забуду. Немного потемнеет, я сюда вернусь, найду и закопаю всё это дело на погосте…


Я смотрел, из окна Полининой комнаты на отъезжающую от дома телегу с гробом, и уходившим вслед за ней людям. Ещё, какие секунды, мгновения; Сквозь сыпавший с неба белый снег я видел, - как едва различимые силуэты людей, отдаляясь, исчезали в доли. Пока и вовсе бесследно не пропали, в кружащемся и подающем сплошной стеной белом снегу.
В этот самый момент:
Для меня вдруг за окном всё потемнело – «Как словно бы наступила ночь», -  или же просто - «Кто-то намеренно перед вами  выключил бы свет». 
Обернувшись, я снова увидел перед собой Полину. Она стояла, в шагах четырёх от меня, и молча, испуганно смотрела на меня; Как бы ожидая, от меня продолжения нашего с ней разговора.
- Зачем? Зачем ты мне это всё показала, -  я, не выдержав спросил её.
- Я, я была должна это сделать, - виновато прозвучал голос Полины
- Но зачем? – смутился я – Мне это трудно понять, - я, от стыда вниз опустил глаза – «Вся твоя жизнь» - Я каждым был, и это всё видел.
- Я знаю, - сдержав себя и только сделав шаг навстречу мне, ответила Полина – Но, я  должна ещё тебе сказать.
- О чём? – подняв глаза, спросил я
- Я проклята здесь быть, - расплакалась  Полина. Мне суждено здесь вечность, свою историю рассказывать прохожим. До той поры, пока однажды, трёхсотый человек мне не ответит – «Достойна ль я, просить прощения у Бога».
От слов Полины, - я навзрыд заплакал – Так в чём ты виновата? Ведь, это все они тебя убили.
Не выдержав, Полина подошла ко мне, и потрепав рукой за волосы меня, - с волненьем в голосе сказала – Спасибо! Я знала, что ты всё поймёшь.
- Так что же, ты теперь домой, - спросил с обидой я, ощутив её дыханье
- Нет, ещё покуда нет, - ответила она, подняв куда-то высь глаза – Из всех, пока ты только третий, кому сумела я рассказать, историю свою.
- Да как же, так? - спросил Полину я в глаза, и вновь взяла меня обида – Я помогу тебе! Скажи, что должен делать я, - сквозь слёзы  ей я прокричал. Но, в этот миг:
Полина не ответив, крепко обняла меня, и в шёпоте её – «Прощай», - я оказался, в той же комнате, но только днём. В разбитое окно, теперь дул весенний, и холодный сильный ветер. Сей час, эта была комната, с ошарпанными и измазанными сажай стенами. На полу повсюду валялись осколки стекла, разбитой мебели, - половые доски  были частично вырваны. 
- Полина? – я ещё надеясь на что-то прокричал, в пустоту комнаты
Выбежав тут же в прихожую, и вбежав между вырванных и лежащих на полу дверей в столовую, - я увидел, примерно же такое зрелище, как и везде. Разбитые повсюду окна, печь, много мусора под ногами. На улице, из окон проглядывался месяц март или апрель.
В этом испуге, ещё до конца не осознавая смену событий и времени, - помня ещё о Полине, я рванул бегом к выходной двери дома, - крича – Полина! Полина я тебе помогу.
Сбежав по ступенькам крыльца, я остановился. Пытаясь внизу осмотреться вокруг себя, я только уже тогда заметил, - и понял, что стою в высокой зелёной траве. А дом, а дом, который был позади меня, куда-то исчез. Теперь, на его месте был выступающий зелёный холм, весь поросший деревьями и кустарником.
- «Не забыть. Только не забыть помочь Полине», - твердил я себе мысленно. Но сопротивляться этому уже было бесполезно, что-то или кто-то словно намеренно затирал мои воспоминания. Всё только что пережитое мной, для меня становилось не доступным и закрытым – «Как бут-то бы, кто-то свыше, заранее оберегал мою детскую, и ещё неокрепшую душу».
P.S
И всё же ответьте. Каков будет ваш ответ Полине? В конце этой истории, зная теперь практически всё. И даже может, зная то, что именно без вашего ответа, и прощения – «Она всё так же, будет обречена, вечно скитаться в поисках своего прощения». Быть может, именно кому-то из вас, суждено её отпустить. Я не знаю, чем обусловлено её число триста, и каким образам. Я просто верю – «А вдруг, это будите именно Вы».