Жареное счастье

               

      Что-то гложет Морошкина, что-то он хочет, а что – никак не поймет. И всё это (что-то) вьётся вокруг него и не дается, сбивает с толку. Что он в толк никак не возьмет. И, прохаживаясь поздно вечером, между прочим, загнал чужого телёнка в свой сарай. Сказать, что он это сделал случайно – нельзя, и преднамеренно – тоже нельзя. Какая-то необъяснимая внутренняя сила двигала им, а он ей только не сопротивлялся. Захотелось ему обмануться: «Бог подкинул ему телёночка». И он настойчиво убедил себя в этом. Попадись в это время под руку родная мать, он бы и её загнал в сарай и мускулом бы не дрогнул. И когда теленок оказался в его сарае, он почувствовал себя высоко-высоко, на седьмом небе.
      Жене тоже передалось его высокое счастье. В разговоре с ней, как телёнка обратить в мясо, сошлись на том, что это дело должен изладить Митяй, по прозвищу «Глухарь». Карты ему не раскрывать, пригласить, как вроде бы, попировать. Он, полудурок, не поймет, на выпивку горазд. А мясо будет вкуснее, когда чужой режет. Морошкин, на радостях, еще горячку напорет, испортит свежатинку и пропадет весь смак. Рука не по циркулю, не резал, а свежатинки ох как охота. И, умиротворенные улеглись. Жена как легла, так сразу и уснула. А Морошкин не может уснуть. Видится ему свежее жареное с луком мясо, парящие струйки нос щекочут.
      Вспомнилось ему детство. Как отец осенью по снегу режет скотину, а он из большой сковороды ест жареную с луком кровь.
      Приободрённая, жена легко поднялась утром с постели и светящаяся счастьем сбегала за Глухарем. Тот, быстро сообразил: что лёгкая наживка сама в руки лезет, можно и пирушку сорвать. Он наточил нож и, придя, не успевши перешагнуть порог, перво-наперво справился:
         – Магарыч готов?
       – Кому што, а вшивому баня, да будет тебе, будет тебе магарыч, не томись, – хлестанула бойко жена.
         – Тогда пошли, – махнул он рукой Морошкину.
         Свалили теленка.
         – Держи! – скомандовал Глухарь. Морошкин кинулся держать.
         – Да не меня держи, держи телёнка.
         Быстро Глухарь управился, протёр нож о шкуру телёнка.
       – Вот теперь и пировать можно, со свежатинкой, – расположено произнес Глухарь.
      Пока мылись, да Глухарь шершавой рукой приглаживал упрямые волосы, жена изжарив мясо, кликнула.
         – Седовайте за стол.
      Глухарь ест да пьет, пьет да ест. Морошкины смотрят, глаза округляются, в висках молоточком стучит и стучит все сильней и сильней. Глухарь протер масленые губы рукой.
         – А че мало нажарили? Давай жарь еще, скупердяи!
       – Смотри-ка, разбежался-то как, на дармовщинку-то! Ты, мастер жрать-то! – не стерпел Морошкин.
          – К хорошей гулянке, должна и хороша закуска, стало быть!
   У Морошкина внутри все закипело и что-то заговорило.
         – Аха, держи рот шире, гулянку нашел. Да ты мастак на чужое-то.
      Глухарь остановился, с силой проглотил кусок мясо, чуть не застрявший в горле и оторопело стал смотреть то на Морошкина, то на Морошкину.
      – Нужно и честь знать, это же не бык, а телёночек всего-то навсего, – наседал Морошкин.
         – Во, жмоты!
        Тут врезалась жена.
        – На чужой каравай рот-то не разевай!
        – Да этот каравай-то не ваш вовсе, он сворованный.
        – А ты че, за руку нас поймал?
        – А че вас ловить, у вас на морде все написано.
      – Да ты посмотри-ка, что творится-то, ты че спятил, да купленный теленок-то, купленный.
        – Да вы купите, слупите.
        Тут жену совсем прорвало.
      – Ты что, по себе судишь? Ты сам-то кто? Уж чья бы корова мычала, а твоя-то бы уж молчала. Спишь ведь, и во сне видишь, где бы чё стянуть. Все соседские сараи прошёл. Вон тебе дверь, вон те порог и поминай, как звали! –  жена указала рукой на дверь.
        Глухарь, поднявшись, пнул табурет.
      – На жареном счастье далеко не уедите! Мыши! – выпалил он, и, повернувшись, хлопнув дверью, вышел. Зло, плюнув на морошкин двор, он, ворча, направился к себе.
       – Хоть бы был кто, а то пень с ушами. Распинаться-то тут ещё перед ним. Перебьётся! – Не унимались Морошкины.
       – Ты смотри-ка, вить черви, а такую птицу из себя раздули. Вот, попировал, так попировал! Забодай меня комар! Знал бы, так не вырезал бы желчный пузырь, пускай бы горечью подавились! – Шёл Глухарь, мотая головой, и всё плевался и плевался.
        Пришёл домой. Жена к нему.
      – Ну что ты за хозяин, телёнок то наш пропал. Второй день уж как нету, а тебе лишь бы пить.
       Ком к горлу подкатил у Глухаря. «Так это что творится-то? Это значить, он своим телёнком-то закусил? Вот это Морошкины, так Морошкины. Далеко уехали!» И Глухарю не до плевания стало.