Любовь и смерть

 ЛЮБОВЬ И СМЕРТЬ.


Что ощутимей?  Внезапный удар в морду лица или неожиданная пощёчина.
Риторический вопрос! Не скажите. Конечно, первое физически больнее, зато второе убивает презрением. Ну а если задать этот вопрос мальчишке в шестнадцать лет от роду.

Жил-был такой мальчишка с Пятницкой улицы. Так сложились обстоятельства, что в течении месяца жизнерадостный юноша получил последовательно и порознь три пощёчины от представителей одной семьи - дочурки, мамы и папы. Вам  смешно, а ему было весьма обидно. Ведь он любил...дочурку. Честное слово любил, как может любить романтически настроенный десятиклассник одной из московских центральных школ. А в ответ… пощёчины.
Но всё по порядку.

Весна в Москве острое и внезапное явление. Ещё и потому, что вдруг, буквально за неделю, расцветают стены домов и тротуары разноцветными граффити. Черт его знает, чего только нет в рисунках. Но в целом создаётся впечатление мирового хаоса, скабрезно весёлого и остроумного. Хотя наш герой родился в Москве, но его родители в сельских местечках под Киевом и Кременчугом. И потому душу мальчишки больше влекли распускающиеся почки и первая зелень на деревьях и земле, нежели граффити. Чуть позже в школе он понял, что это неизлечимое влечение к естественным наукам. Технические были  недоступны его пониманию.  Следуя душевным порывам он с увлечением изучал географию, историю и ботанику, а ещё активно включился в работу секции туристов при районном Доме пионеров. Туда влекли Костика, так звали нашего мальчишку, две волнующие мысли. Тесно увязанные. По непроверенным слухам там, бок о бок с мальчишками, должны были “трудиться” и девочки. Бурные фантазии кружили голову. Совместные походы по лесам и полям, вечерние костры и... ночёвки в тесных палатках. Вам смешно. Это вполне понятно.
В то далёкое, запорошенное земной пылью время середины 50-ых годов прошлого столетия эти крамольные мысли надо было тщательно прятать. Ибо! Не существовало в СССР секса. Так учила запутавшаяся в стремлениях партия, которая исподволь и наяву отчаянно вбивала в головы россиян и эту грустную мысль. Ну нет его, этого...как его там... секса... у нас. И всё! Успокойтесь! И трудитесь на благо Родины и Коммунизма во всем мире.
Мы были отделены китайской стеной от лиц женского пола. Но что-то тянуло… к ним. Мы ведь и Библию не знали с описанием эдемских садов и грехопадением какой-то Евы. Что такое женщины мы знали только, когда ласкали руки мам и бабушек. А ещё, когда мамы тащили в баню, где мы с любопытством взирали на красно-мыльные круглые и выдающиеся формы женских тел. Кино и зачаточное телевидение вопило о чести и достоинстве советских женщин и мужчин. Но о любовных отношениях. Ни - ни! Ни слова! Но ведь как-то надо было находить смычку школьников, особенно  старшеклассников. А не то… Не дай Бог поддадутся тлетворному влиянию американского империализма.
Мудрые советские педагоги изгалялись как могли. К примеру, придумали походы-посещения женских школ с танцульками разных там па-де-катров и вальсов. Не поверите. Но клянусь мамой, всё так и было. В определенный день старшеклассники, дылды в штанишках, порой заплатанных и куртках с мослами на локтях, но обязательно в красных галстуках с обгрызанными концами, выстраивались в колонну и гогоча на все окрестные улицы, распугивая до икот ворон и котов, топали в соседнюю женскую школу. Учителя, явно стесняясь, не смотрели нас, шли сбоку по тротуарам.
Девчонок мы конечно во дворах видели, но принципиально не замечали. Что с ними делать-то? Не поиграешь, не подерёшься, да говорить не о чём. Не будешь же говорить о войнушке, о разведчиках, о путешествиях по морям и степям. А что ещё?
Но в старших классах, повторю, немыслимо потянуло к ним. А их к нам. Наслышались непонятных рассказов от старших пацанов, от сестёр, да и в кино насмотрелись, особенно трофейных, уже не свистели, а пялились в экран, когда целовались герои. Что-то подступало сладкое, неожиданно сдавливая сердце. Обдавало жаром.
Ну в общем походы в женскую школу были словно посещение храма, музея, церкви, Кремля. Мы шли во главе с пионервожатыми и заучем школы. Нам предписывалось почистить ботинки и курточки. И... обязательно сходить в туалет. Там нельзя - строго приказывали нам. Последнее почему-то особенно волновало. Мы топали со свистом и подвыванием комсомольских песен.
При входе в храм мгновенно замолкали, ощущая волнительный ком в горле. Естественно, кроме малой группы отпетых второклассников, которые впоследствии обязательно становились уличными хулиганами. В зале нас строили шеренгами. Слева девочки, справа мальчики. Мы с испугом глядели на белоснежные фартуки, разноцветные косички, чулочки, ботиночки и … не узнавали дворовых девчонок. Перед нами стояли божественные не земные существа.
Гремели речи заведующих учебной частью или учителей по конституции СССР, призывающих к дружбе и строительству коммунизма. Обязательно в едином порыве. Затем включали музыку. Но танцевать мы не умели, тем более с девчонкой. Конечно, очень хотелось. Но как это! При всех! Засмеют потом. Поэтому танцевали комсомольские вожаки и учителя. Редко пары девчонок.

Господи! Неужели это было. Граждане, ущипните меня. Наврал все вам. Наврал! Слёзы от стыда застилают глаза...

Так вот, прослышав о туристах, Костик моментально помчался в Дом пионеров и записался. Но оказалось, что девчонок в кружке нет. Костик приуныл.
Да чо они тебе, хныкалки, сдались! Рюкзак что ли таскать им хочешь! Ну ты, Цица ( кличка Костика с 5-го класса, производная от имени Цицерон) даёшь - сказал здоровый конопатый Колька Битый, не то чтобы друг, а просто приятель, живший с Костиком в одной комуналке.
Ты ещё ручку ей подай через ручеёк - он оскалил кривые зубы.
Да иди ты к чорту...недобитый.
Чо сказал, ботаник - огромный Колькие кулак завис перед носом. Да ладно, ты не дрейфь, я не в обиде если с сочинением поможешь. А вообще-то Цица по мне век бы их не видать. Вчера Галка во дворе натравила своего мопса. Тот штаны разорвал, а отец ещё по жопе крепко влепил. Всё! Заготовил пузырёк с чернилами. Оболью, стервозу. Как пить дать…
Колян сладострастно осклабился.
Но многодневные походы жутко привлекали. К тому же подобралась блестящая компания во главе с бывшим военным разведчиком капитаном Монастырским. Всезнающий Юрка Полежаев, огромный, вечно хохочущий добряк, сочинитель басен и стишков для стенгазеты Женька Тараторенко…Среди них Костик чувствовал себя, как в семье. Равносильным!
Прошла зима, затем лето. Туристы исходили всё Подмосковье. Стали бывалыми “разведчиками”. Умели переправляться через реки, ходить по компасу, да и без него узнавать в лесу север-юг, зажигать костры в любую погоду, ночевать в лесу в продымленных крестьянских избах, дружить с лошадьми, коровами и местными собаками, слушать военные небылицы фронтовиков и сказки древних бабушек.
Пришла осень последнего десятого класса. А с ней и долгожданная радость. Появились в группе… девчонки. Не знамо каким ветром занесло. И сразу пятеро. Ребята обалдели. Противоречивые страсти будоражили юные души. Что с ними делать? Ну и главное. Это почему-то будоражило больше всего. Где они спать-то будут в походах? Неужели рядом с нами в тесной армейской палатке. На земле?
Вам наверное опять смешно. Но рассказ не о бытовых проблемах. Рассказ о любви. Все парни моментально влюбились. И так случилось, что слава богу в разных девчонок. Константину “досталась” Руфина Смирнова. Высокая, рыжеволосая, голубоглазая, но что особенно терзало юношескую плоть, с выдающимися формами. Костик не мог на неё глядеть. Почему-то глаза сами по себе останавливались на формах, как он не старался смотреть вверх, вправо, влево. Словно мощный магнит притягивал взор. Она это видела и краснела. Пряталась за девчонок.
Со временем, конечно, Цица приучил себя. Настолько, что даже касался, якобы случайно, её руки, плеча, волос. Ужас, как было приятно.
Мальчишки ничего не знали о мире девичьих грёз. Конечно, учитель литературы рассказывал и о переживаниях толстовской Наташи, и о стенаниях Анны Каренины, и о безумствах Настасьи Филипповны. Но это было так далеко от комсомольского, советского быта. Так нереально, словно из какого-то другого мира. Юность требовала, пыжилась узнать поближе эти существа. В туристических походах, как нигде и никогда в то время, ребята и девчонки, без родительского и учительского надзора, были близки. И невольно, а может и вольно, особенно по вечерам в ярких контрастах пылающего костра, всё более и более старались найти общий язык, общие идеалы. Намёками, словами, волнующим смехом в темноте палатки.
Но мысль звала дальше.
Не помнится у кого из парней возникла идея. В Москве устроить вечеринку. Безумная по тем временам мысль. Вам опять невдомёк. Так ведь не было у родителей квартир, с тем чтобы у любимых детей было по отдельной комнате. Семья, подчас большая, ютилась в одном помещении. Костик, например, всю юность проспал на раскладушке, наполовину просунутой под обеденный стол. Голова под окном, а ноги под столом. Пока сестра не вышла замуж и тогда перебрался на её диванчик.
И стали парни разрабатывать проблему, то есть куда и надолго отправить родителей. Официально, конечно. Вежливо. Чтобы без обмана. Долго ломали головы, долго уговаривали друг друга. Ну в общем сошлось на родителях Константина. К жуткой радости те согласились. Для этого пришлось Цицерону чуть ли не два-три месяца получать только отличные оценки, приходить домой не позже 10 часов вечера и прекратить издевательство над злой одинокой соседкой Матильдой Марковной, которую Костик спозаранку будил, громко завывая арию из известной оперы (...кто может сравниться с Матильдой моей….), когда проходил мимо её комнаты в школу.
Долго готовились. Особенно по продуктовой и музыкальной части. Время-то не хлебное было. Суровое. Наступала весна 1952 года. Ожесточённые споры шли относительно алкогольных напитков. Левое крыло компании склонялось к радикальной мере - к водке. Мол, она очень сближает по рассказам старших товарищей. Правое крыло, возглавляемое Юркой Полежаевым, отличником и комсоргом класса, настаивало на безалкогольных напитках. Приняли компромиссное решение. Портвейн!
По копейкам собирали деньги, потом упросили старшего брата одного из туристов купить вино.
И вот настал день икс.
Родители ушли, сестра обещала прийти из института не раньше 11 часов вечера. С утра, обливаясь потом, Константин натёр до неестественно склизкого состояния паркетный пол в  комнате. Даже под высокой маминой кроватью, стоящей в углу комнаты. Его усердие было замечено и мама, перед уходом, застелила стол красивой скатертью, поставила салат и даже достала колбасу и сыр, припрятанные для особых случаев. А папа приготовил свою фирменную селёдочку, развернул патефон и протёр пластинки, бережно хранимые на шкафу. Смотри, лайдак, не перекрути пружину - строго предупредил он. Три бутылки дагестанского портвейна “777” тихо ожидали, припрятанные за трюмо.
Бал открылся, конечно, пламенной речью Юрки. Ну никак он не мог пропустить такой случай. Да и остальным пошло на пользу. Снимало смущение первых минут и развязывало языки. За круглым столом восседало четыре пары. Каждый сидел со своей девушкой. Костик был горд безмерно. В его комнате, его Руфина. Мог, уже не стесняясь, при друзьях, взять ладонь девушки в свои руки, чуть приобнять, близко-близко наклониться к головке, почувствовать запах, вобрать в себя её широко открытые, сияющие глаза.
 В сердцах ребят всё пылало. Видимо тоже самое ощущали и женские сердца. Потому как шум стоял неимоверный. Каждый старался перекричать, сообщая что-то самое остроумное и смешное по его мнению. Содержимое бутылок заметно уменьшалось, повышая градус возбуждения юного сознания. Наконец, достигло такой величины, что потребовало значительно более тесного общения. Начались танцы. Стол был сдвинут к окну, освободив центральное пространство 24-метровой комнаты.
Парни танцевать не умели, но возбуждённые свободой и алкоголем, ринулись к своим подругам. Именно к своим. Все они, как задиристые петушки, несмотря на дружбу, строго охраняли границы общения подруг и видели как те втайне гордились такой опекой. В те годы царствовали танго, фокстроты и бессменные вальсы. Первые два осваивались очень быстро и с заметным желанием, так как обещали минуты законного тесного и телесного прикосновения. Вальс осваивался туго, по причине быстроты движений и отсутствия ощущения близости.
Танцевали самозабвенно, обнимая подруг, что-то шепча, не замечая других. Вообще никого и ничего на свете. В разгар дурманящего интима, Юрка вдруг предложил устроить конкурс  на продолжительность танца в вальсе. Мы с восторгом приняли и пары закружились в яростном упоении. Костик ненавидел вальс, но целомудренные объятия Руфины в танго и выпитое настолько вскружили голову, что не думая ни о чём схватил  рыжекудрую подругу и они понеслись.
В самый разгар счастливой ярости Костик подскользнулся на зеркальном полу и пытаясь удержаться, сбил с ног подругу. Через мгновение заметил, как её крупное тело торпедой, головой вперёд, устремилось  и исчезло  под высокой маминой кроватью.
Ужас! Из-под кровати торчали ноги в светлых чулочках, виднелись резиночки и… белые трусики. Раздался дикий хохот, а потом гробовое молчание. Подруги с трудом извлекли Руфину. Перекошенное от боли красное лицо, стыд, испуганные глаза, смятая копна рыжих волос, белый лифчик сквозь треснувшую кофточку и лицо в узорах паутины и пыли. Но девушка быстро пришла в себя, увидела Костино смущение, гнев перекосил лицо и со всего размаха вкатила другу оглушительную оплеуху… И стремглав выбежала на улицу. Костик помчался за ней. Так  закончился первый бал.
Лишь верный Женька с Верой ждали возле дома возвращение друга.
Слышь, Цица! Будь спок. Она разумный человечек. Успокоится и перезвонит. Девчонки как могли там у тебя убрались. Вера позвонит и всё уладит.
Да, да Костик! Я знаю её отношение к тебе. Она точно позвонит. Или ты ей, когда я скажу.
Ну ты, друг ситный, словно ворошиловский стрелок. Точно послал в яблочко, как в баскетболе. Без промаха в середину корзины. Одни туфельки торчали.
Замолчи, Жека - Вера отвернулась, но не сдержалась и звонко прыснула. Плечи безудержно затряслись. Глядя на Верку, заржали и парни. Так они и стояли в темноте возле Костина подъезда. Смех раздирал лица, а Верка заходясь в истерике, аж присела на корточки.
Но Руфа не звонила. И через день и через пять. Женька что-то бурчал непонятное.
Костик ходил словно побитая собака. Уроки забросил. Но тут позвонил Юрка и объявил, что намечается трёхдневный поход под Волоколамск, да ещё на лодках по Ламе.
Костик аж подпрыгнул от радости. Значит и Руфина будет.
Будет! Будет! Будет! - прыгал в ванной Костик.
Эй, парень! Ты давай вылазь, а то тут уже очередь образовалась - крикнул в дверь сосед c полотенцем, переступая в нетерпении с ноги на ногу    

Стоял апрель. Снег в городе только-только стаял, в лесах во всю властвовала зима, носились по деревням метели, засыпая колючим снегом дома, подворья и деревья, выли голодные волки. Но вот, словно по мановению волшебной палочки, метели стихли, выглянуло солнце, снег сразу опал, скукожился, а на буграх показалась земля с прошлогодней пожухлой травой. На малых реках исчез лёд, держась только по кромке берегов.
Остро запахло весной.
Группа ребят и девчонок во главе с капитаном в отставке Григорием Монастырским на двух лодках осторожно спускалась по извилистой реке Ламе. Останавливались в памятных местах, ходили боковыми маршрутами. За неделю до похода капитан на общем собрании живописал о прелестях и трудностях похода.
Ребятушки - в глазах капитана светилась гордость и тихая радость - вероятно последний поход в вашей жизни. Вы кончаете школу и вскоре разбежитесь по белу свету. Этот маршрут по реке Ламе я выбрал не случайно. Речушка небольшая, всего-то 140 км, зато история на ней вершилась славная. По реке с VIII века наши предки славяне-вятичи,  волокли новгородские ладьи с заморскими товарами  в реки верховьев Днепра, а далее по Черному морю в Царьград. Или по Ламе сплавляли ладьи в Шошу, затем в Волгу и на Каспий. Историческое место, золотые мои.  Вот мы и проплывём на лодках по Ламе от Яропольца  до посёлка Дорино. Река сейчас полноводная от талых вод. 85 верст не спеша одолеем за четверо суток, а затем на автобусе до ст.Завидово и в Москву. Начнём с села Яропольца, где до войны, аж в 1919 году, селяне построили первую в России маленькую ГЭС. На открытие приезжал сам Ленин. Война разрушила плотину...Сейчас кажется будут восстанавливать. Вот так-то!
Как, орлы, настроение?
Орлы и орлихи дружно завопили что-то очень радостное.
Что и говорить, поход был сказочный. Даже несмотря на то, что отсутствовала Руфина (девчонки говорили, что мать не пустила) Костя, погоревал немного, но увидев полуразрушенный войной Волоколамск, большое село Ярополец, задумчивые леса, глотнул пряный воздух деревенской свободы, воспрянул духом и начисто забыл ...о любви.

Автобус был старенький и еле полз, громыхая всеми изношенными частями на ухабах сельской дороги.
Ты уж того, Никанор Иваныч, поспеши, а то опоздаем на поезд. Последний сегодня.
А ночевать негде. Где я размещу всю мою ребятню - уговаривал шофёра наш тренер
Да ить, не в мене дело-то - руки шофёра с огромными черными ногтями скользили по рулевой баранке - она ить старше нас с тобой, ещё фрицев возила, мать их за ногу. Я ить кажный день ремонт делаю, а она ить барахлит и барахлит. Ну ты уж ить до станции-то довези…родная.
Он неожиданно погладил циферблаты.
Доехали впритык. Через три минуты должен был прибыть пассажирский из Калинина. Стоянка ещё три минуты. Мало. Ребята с рюкзаками и пожитками бросились на перрон. Скользкий, обледенелый. С шумом и смехом катились по зеркальной поверхности. Слева и справа напряженно торопились немногочисленные пассажиры с мешками и корзинками. Показался поезд. Высунулся помощник машиниста и черная громадина, натужно шипя, разбрызгивая клубы пара, отчаянно, с лязгом тормозя, точно остановилась вровень с окончанием перрона. Ребята бросились, скользя и размахивая руками, к вагонам. Как всегда первым катился Женька Тараторенко. От радостного возбуждения и легкого морозца порозовевшее  лицо парня выплёскивало необузданную энергию азарта.
Давай, паря! Поспешай народ! О-па...О-па...
Он встал на край перрона, сапогом уперся в приступку открытой двери вагона и левой рукой держался за дверь, а правой помогал девчонкам и бабам, закидывая в тамбур сумки, чемоданы, корзины и старые неуклюжие тела. За приступкой, на краю тамбура, стоял Костик и рядом Вера. Они кидали поклажу дальше и втаскивали пассажиров. За ними высилась проводница, проверяя билеты.
Ой, сынки, подсобите. Нету мочи - кричала последняя в очереди бабка с большим мешком - ноги отваливаются. Не бросьте старую...
Поезд медленно тронулся. Женька схватил бабку за плечо и попытался втолкнуть, но мешок не пролезал. Он вталкивал и одновременно старался поставить второй сапог на приступку открытой двери. Скорость поезда быстро увеличивалась. Проводница заорала благим матом что-то несусветное. Константин растерялся и в тот момент вдруг увидел как крупная фигура Женьки стала проваливаться в пространство между перроном и вагоном. Он услышал дикий крик друга … ой мамочки ... больно … увидел сползающие руки, неестественно выпученные глаза и брызнувшую потоком кровь изо рта, ушей и вылезших глаз. Рванулась вперёд проводница и Вера. Падая на мешки и корзины, они вдвоём всем телом навалились на Стоп-кран.
Дальше Константин ничего не помнил. Только Жекины удивленные кровавые глаза… Крики, скрежет и лязг останавливающегося поезда… Тренер сразу увел всех ребят в здание вокзальчика.
Хоронили Женьку ясным морозным утром. Было промозгло, холодно и … как-то буднично. 
Там он и увидел Руфину. Она прижимала Веру и обе навзрыд рыдали. Ноги Костика понесли его к фигурам подруг. Он встал рядом и обеими руками приобнял подруг. Так они долго стояли молча, глядя как под комьями земли навеки исчезает добрый жизнерадостный человек.

Время бежит. Мирит и разводит. Судьбе было угодно помирить Константина и Руфину. И вновь продолжились встречи в тихих переулках Ордынки и Пятницкой улиц, посещений тёмных залов кинотеатров, где Костик срывал слишком быстрые поцелуи. Наступал май, а с ним и пора выпускных экзаменов. Любовь расцветала и благоухала в сиреневых и яблоневых садах Замоскворечья. Смерть друга растворялась в сиренево-яблочной атмосфере.
Так свойственно для любящих...
Они решили поступать в историко-архивный институт. Вместе, всю жизнь только вместе, заниматься раскопками стоянок и могил скифов, сарматов и разных гуннов и хазар. Вместе и готовились к экзаменам. Чаще в маленькой отдельной квартирке Руфины, что располагалась на шестом этаже Бабаевского дома на углу Пятницкой и Новокузнецкой улиц.
Её родители знали Костика уже достаточно хорошо и благосклонно принимали нашу дружбу. Так казалось. Особенно папа. Невысокий, полненький, лысый и близорукий главный бухгалтер с какого-то завода. С мамой отношения были более напряженными.
Весна была жаркая. Родители Руфы уехали вскапывать огород на даче. Они сидели за столом и Руфина пыталась вдолбить в головудруга некие математические истины. Неблагодарный процесс. Настолько, что вспотевший от напряжения организм взмолился. Костя снял рубашку. Его учительница переоделась в лёгкий халатик. Охлаждение не помогало. Наоборот. Ветерок из окна вовсю развевал лёгкую материю халатика, оголяя то верх груди, то полные ноги  подруги. Руфа краснела и беспрестанно поправляла халатик, но ветер-хулиган не отставал, выставляя напоказ прелести юной девушки.
Стремительно наступало затмение. Слабело сопротивление. Вскоре они оказались на диванчике и стали целоваться, всё теснее и теснее прижимаясь друг к другу. Скатились на пушистый ковёр и Руфа позволила снять лифчик, потом нижнее бельё. Костик задохнулся, увидев перед носом огромную надутую белую грудь со вдавленным соском. Он обезумел, неумело терзая тело подруги. Видимо и в ней проснулась женщина, потому что Руфь не отставала в ласках, словно мать кормя Костю восставшими сосками.
“Разбудил” любовников громкий пронзительный вопль … папы бухгалтера, стоящего над ними с широко раскрытыми полными ужаса глазами. Руфа резко оттолкнула Костю, вскочила и исчезла в спальне. Вскочил и мальчишка, прикрыв рубашкой нижнюю голую часть тела.
Вот тут папа и влепил ему оплеуху. От души.
Дальше ему плохо помнилось. Скатился с шестого этажа и возле подъезда, прислонившись к стене, стал приходить в себя, вправляя рубашку и застёгивая брюки. Видимо при этом  глупо, бессмысленно улыбался, так как проходящая с рынка бабка остановилась и глубокомысленно заметила.
Ну ты, милок, словно кот, спозаранок укравший сметану. Что, угадала!
С того дня Костя не знал как разворачивались события в семье Руфины. Общение прервалось. Почти три недели, пока шли выпускные экзамены. Пытался через подружку Юрки соединится с Руфой. В ответ молчание. Математику чуть не провалил, вымолив троечку. Но судьба попыталась ещё раз соединить любящих. Они увиделись на выпускном вечере. В тот день, точнее в тот вечер, вся туристическая группа собралась в условленном месте. Только что отзвучали в школе приветственные речи педагогов и родителей, пенистое шампанское и разнообразие тортов разогрело душу, сладостно обрамляя одну единственную мысль. Со школой покончено! Не надо рано вставать, к чёрту домашние задания и эту математику. Ненавижу!!! Странно, но мысли о встрече с подругой не то чтобы не были, но возникали как-то невзначай и пропадали.
Июньские ночи в Москве тёплые и необыкновенно прозрачные. Восьмёрка друзей (Вера не появилась) обнявшись кричала, гоготала, клялась в немыслимом, нарушая тишину спящих обывателей. А Руфина не поднимала глаз и боязливо сторонилась Костю. Девчонки пытались нас соединить, не понимая причин ссоры. Они подталкивали подружку и Руфа постепенно сдалась. Затем все вместе помчались в наш любимый тенистый скверик на углу Балчуга и Ордынки. Расселись на лавочках и чокаясь утащенными с прощального школьного бала бутылками шампанского дали волю чувствам и словам.
Вспоминали Женьку, нелепую смерть, жалели Верочку, с которой он должен был вскоре расписаться и мечтали….мечтали….мечтали...
Нам не хватило короткой июньской ночи. Счастье было настолько острым, жизнь казалась настолько бесконечной и светлой, что только первые проблески утра образумили нас.
На Кремль, ребята - заорал Юрка и мы понеслись на Красную площадь.
Здесь ожидало зрелище невиданное и ликующее. Разноцветный многокупольный храм Василия Блаженного, рубиновые звёзды на башнях, строгая красота древней кремлёвской стены и готического великолепия Исторического музея сверкало в первых лучах солнца. Сверкали и белоснежные кружева на бальных платьях девочек и разноцветные галстуки на худых шеях мальчишек. Но ещё более улыбки многих тысяч юных счастливых лиц со всей Москвы.
Всеобщее ликование. Оно достигло невиданной остроты и сопровождалось громовым “УРА” тысяч глоток, когда с высоты Спасской башни раздался бой курантов.
И вот в эти светлые минуты Костю, обнимавшего  Руфину, встретило на площади перекошенное от злости  лицо её мамы.
Где ты была всю ночь, дрянь бессовестная. Опять с этим насильником! Развратная девчонка!
А с тобой я расправлюсь, хулиган.
И подскочив поближе к Косте, разинувшему рот от удивления, отвесила мощную пощёчину.
Третья - мелькнула мысль - и все по правой щеке.

Прошло 20 лет. Как-то вечерком Константин возвращался домой. Шел с Пыжевского переулка, где тогда работал в Геологическом институте. Вышел на Пятницкую к метро Новокузнецкая. Вечер, тепло, отчаянно звеня и подпрыгивая тянулись красные вагончики трамваев. Слышился  приглушенный шум говора множества людей, снующих из магазина в магазин, спешащих по делам.  И вот на углу Климентовского переулка он наткнулся взглядом на … существо женского пола.
Высокая, оплывшая, с разбросанными по вспотевшему лбу медно-рыжими кудряшками и пунцовыми от жары толстыми щеками, двигалась полногрудая женщина. Прижимала одной рукой к груди маленькую девочку, а в другой держала огромную сумку с продуктами. Сзади ковылял, держась ручонкой за подол, красивый мальчишка постарше. Он хныкал, мама злилась и что-то тихо бубнила ему.
Руфа! От непонятного страха Костя отпрянул в сторону, боясь что она узнает и остановится.

Его горячая юность прошла рядом. Первая любовь. Счастье и три пощёчины.