Памятные встречи

Мою мать отличала необыкновенная общительность; она легко заводила знакомства, благодаря чему ей иногда удавалось выходить за  рамки привычного окружения, определяемые соседством, родственными связями, и служебными знакомствами. Мама любила приглашать своих новых знакомых на нашу дачу, что придавало ей характер салона, в котором встречались люди из самым  разных страт и ниш общества. Перечислю нескольких примеров таких встреч.

Профессор строительного института Алексей Васильевич Хлудов был потомком купцов Хлудовых; портреты его предков, написанные в XVIII веке, я видел в историческом музее. Его дядя был выведен Лесковым в рассказе «Чертогон», а его отец в начале прошлого века был одним самых богатых промышленников Москвы. Его семья входила в высший бомонд; так Алексей Васильевич рассказывал, что бывал в гостях  в подмосковном поместье Марфино, которым тогда владели аристократы Панины.
Хлудов получил высшее образование по специальности инженер-механик, и прошел стажировку в Англии, но после революции смог устроиться только преподавателем в строительный институт. У многих вызывало недоумение, как он вообще смог выжить, имея такую родословную. Хлудов этому и сам удивлялся; однажды его забрали в ОГПУ, месяц продержали в камере, но вдруг выпустили. «Видимо, выполнили план по посадкам» - так он предположил. То, что его не тронули, было тем более удивительно, что Хлудов своим внешним видом и поведением сильно отличался от всех окружающих. У него было мужественное, умное и породистое лицо; говорил он громким голосом, не стесняясь в выражениях, привлекая к себе внимание грубоватой, самоуверенной манерой речи,. Правда, я ни разу не слышал, чтобы он высказался по какому-нибудь политическому вопросу. Хлудов стал другом нашего дома, и часто бывал у нас на даче.
Однажды, в возрасте лет 15, я с большим выражением в присутствии Хлудова продекламировал вслух строки Маяковского, которым тогда восхищался:
«Выше вздымайте, фонарные столбы,
Окровавленные туши лабазников!»
Тотчас я поймал на себе его быстрый взгляд: в нем не было ни возмущения, ни обиды, ни страха; в нем сквозила тонкая ирония по моему адресу, и этот взгляд Хлудова раскрыл предо мною личность этого интересного человека, под маской прямоты и грубости скрывавшего сложную  и амбивалентную натуру. Впрочем, его грубость всегда была обаятельной; в любом обществе Хлудов создавал атмосферу непринужденности и веселья; в его компании всегда было радостно и интересно, превращая наши встречи в праздники. Было ли это свойство его особенным талантом, или было присуще классу, к которому он некогда принадлежал, - мне неизвестно, так как других «бывших» я так близко не знал.
Так через нашу дачу прошел яркий след дореволюционного времени.

Заместитель министра Николаев  был близким родственником  врачихи, лечившей мою мать, с которой она подружилась, и часто приглашала на дачу. Однажды она попросила показать нашу дачу Николаеву, которого она очень заинтересовала по ее рассказам, и мать его, разумеется, к нам пригласила.
В заранее назначенное время к нашей калитке подкатила черная «Чайка», из которой вышел полный мужчина солидного вида в безукоризненном двубортном костюме при галстуке. Высокий гость был общителен, он держался просто и дружелюбно, проявив по отношению к хозяйке уважительность и даже галантность; с большим вниманием осмотрев дачу, он рассыпался в комплиментах по ее адресу. Мать приготовила угощение, и гость с благодарностью принял участие в трапезе. Когда она предложила позвать к столу и шофера, замминистра сказал:
- Это ни к чему; он – на работе.
Так на даче отметилась советская номенклатура.

Наша бывшая домработница Катя стала эстрадной артисткой, и однажды предложила матери познакомить ее с коллективом чехословацкого шоу «Латерна Магика», гастролировавшего в Москве. Мать обрадовалась возможности познакомиться с иностранцами, и всю «Латерну Магику» пригласила на дачу. Явилась большая и шумная компания артистов - раскованных современных молодых людей;  они привезли с собой музыку и горячительные напитки, а мама приготовила потрясающий обед. Иностранцы умели веселиться: они великолепно шутили и пели, профессионально плясали, так что время протекало феерически. В центре неизменно находилась флиртовавшая напоказ красивая пара с прозвищами «Има» и «Виванко» (в то время во всем мире очень популярной была перуанская певица Имма Сумак, певшая песни ее мужа, композитора Мозеса Вивантеса). Советско-чехословацкая встреча прошла на нашей даче на высоком уровне, и все ее участники расстались друзьями.
Поэтому, когда лет десять спустя (уже после 1968 года), родители приехали в Прагу, как туристы, они решили нанести визит своим друзьям в театр «Латерна Магика». К ним вышел «Виванко», сильно постаревший и изрядно потрепанный. Моих родителей он поначалу не узнал. Но когда они произнесли слово «дача», лицо «Виванко» осветилось радостью, и он воскликнул – «Бл;ны!», отдавая дань памяти маминым блинам. Разговор получился грустным: большая часть прежнего коллектива приняла активное участие в Пражской весне, и их посадили; теперь здесь уже работали другие люди.
Так получилось, что наша дача сохранила память о бывших советских союзниках из Восточной Европы.

Я не помню, как моя мать познакомилась с членом Союза писателей Ильей Заславским, но знаю, что он часто бывал со своею женой у нас на даче. Заславский вырос в еврейском предместье одного из городов Юга России, и после революции стал литератором, причем в свое время довольно известным. В тридцатые годы он принял участие в литературных боях, их проиграл, в результате чего в тридцать восьмом был осужден за «подготовку покушения на Сталина», и отправлен во Владивосток; там он еще застал живого, но уже сумасшедшего Мандельштама – поэт сотрясал оконную решетку пересыльного лагеря.
Заславский вернулся через семнадцать лет совершенно больным человеком; его восстановили в Союзе писателей, предоставили хорошую квартиру, снабдили всевозможными льготами, но он уже не смог вписаться в современность. Его мысли неизменно соскальзывали в воспоминания о тридцатых, упираясь в ненавистную фигуру Сталина. Он, например, рассказывал о судьбе своего знакомого, - некоего Изгоева, нашедшего местожительство матери Сталина, и написавшего о ней статью под заглавием «Мать героя». Автора привели к вождю, который задал вопрос:  - «Это кто писал?» - «Я» - ответил Изгоев. – «А кто тебя просил?» После этого Изгоева больше не видели.
«Мне противопоказано ГПУ» - говаривал Заславский, с улыбкой расшифровывая аббревиатуру: «горчица, перец, уксус». Об этой организации он знал не понаслышке. Однажды его сокамерником был руководитель ГПУ по Туркмении; он плакал из-за того, что, находясь в тюрьме, (куда попал за жестокость), больше не может заниматься своим любимым делом: допросами, пытками, расстрелами. Когда какого-нибудь сокамерника уводили на допрос, гепеушник съедал его жалкую похлебку, что считалось недопустимым даже среди уголовников.
Много другого рассказывал Заславский; например, он великолепно описывал нравы окололитературной публики, которые мало отличались от гепеушных.
Так у нас на даче я из первых рук получил представление о сталинских репрессиях.

В 2002 году выпускница МАРХИ Ксения Аксельрод написала для журнала AD статью о подмосковных дачах 30-х годов – «Уходящая натура», в которую включила нашу дачу. Для натурных съемок на двух машинах приехала целая группа: фотохудожник из Великобритании, этнический немец Фриц фон дер Шуленбург, его молодой ассистент-англичанин, таскавший с собой целую сумку с  аппаратурой и фотоматериалами, две элегантные девушки по профессии «стилист», Ксения Аксельрод в роли организатора поездки, и шофер. Вместе с ним мы сняли с окон щиты, и стилисты с восторгом набросились на бытовые предметы 50-х годов прошлого века, составляя из них инсталляции для съемок. Ассистент непрерывно рылся в своей необъятной сумке, и только Шуленбург спокойно расхаживал, ловя моменты творческого озарения. Он оказался очень приятным человеком, с которым было интересно поговорить; его манера общения мне напомнила Хлудова, о котором я рассказал выше. Громким голосом он делал заявления, рассчитанные на внимание всех окружающих; чаще всего раздавалось “Fantasticus!”
Так на нашей даче побывала Новая Россия.

Эти короткие визиты, засвидетельствованные в памяти старой дачи,  несут на себе печать прошедших времен; ныне она замерла, притаившись: что ее ждет в наступающую новую эпоху?
                Август 2018 г.