Вася шестипалый

   Печальным будет мой рассказ о любви и лебединой верности, как в пасмурный день выглянет солнце, погреет вас немного ласковыми лучами, да скроется в серой хмари осеннего неба.
    Звали парня Васей, но за глаза кликали шестипалым. Пальцев- то у него пять на руке, но первая фаланга большого разделена надвое двумя маленькими, совершенно здоровыми, каждый как брат- близнец, в тесноте, да не в обиде. Может, потому что пальцев всё- таки шесть, гармонист Вася отменный. Инструмент в его руках поёт и плачет, гармоника ведь женского рода и, как любящая женщина, отдаётся вся, без остатка. Самозабвенно играет гармонист, чувствуя ноты сердцем, длинные пальцы его порхают по клавишам, выжимая слезу из глаз благодарных слушателей. В такие моменты никто и не вспомнит, что Вася шестипалый да и не видно сейчас этого, палец позади ладов, за гриф держит гармошку. Первый парень на деревне -- гармонист, любит его женский пол, а Вася ещё и красив и ладно сложен, роста, правда, среднего, но достаточного, чтобы девчонкам нравиться. Горячее его сердце вкупе со всеми вышеперечисленными достоинствами не одну покорило за жизнь, а вот его никто не захватил в плен, пока однажды не повстречалась на его пути Олеся. До неё был Вася ходок ещё тот, да по чужим жёнам особенно. Бит за то был нещадно не единожды ревнивыми обманутыми мужиками, да всё как с гуся вода. Видать, особую прелесть находил он в таких победах, тешили они его мужское самолюбие. Но долго ни с одной не крутил, благо, свободных женщин было предостаточно, да и вдов довольно, дело то как раз после войны было. А с вдовой, как говорится, сам Господь велел. Не век же им одним куковать, бабье счастье недолгое, коротко их лето, не то, что косы, до пят заплетённые. Вот, за такие косы, да за доброту и сердечность характера, за тонкий стан да глаза синевы небесной и полюбил Вася приезжую казачку чернобровую, третий год вдовствующую, без ребятишек жившую с матерью в небольшом глинобитном домике на самом краю села. Мужиков она до себя не подпускала после смерти мужа, да и кому там было: всё женатики, а парни, подростками войну пережившие, были ей не по статусу -- молоды, зелены ещё, людская молва такого союза не одобрила бы.
  Вася сам то тоже не воевал, нескольких годков не хватило ему, чтобы уцепить за край катящуюся по Европе громадину войны, но трудом доблестным он победу всё-таки приблизил, как и остальные граждане нашей многострадальной родины. Долбил Вася уголёк по шахтам Донбасса, выдавая на- гора твёрдое топливо, не менее, чем хлеб, продукт ценный для нормальной жизни. В родную сторонку наведывался, бывал наездами, заводил очередной роман с замужней либо незамужней бабёнкой и, погуляв недельку, отправлялся восвояси. От таких наездов ребятишки рождались, а как же, да всё мальчишки, девок что-то не умел Вася стряпать, а может и время было такое, мужики нужны были, поистратило их военное время, попрореживало и так численно уступающие женскому племени, ряды их, крепкоплечие, крепкопьющие да крепкоработающие.
  В один из таких наездов Василий и увидел ЕЁ. Среди гомона клубной гулянки, звонких переборов гармоники да заливистого девичьего смеха хорошо был слышен перестук его сердца, сразу и бесповоротно сраженного  необыкновенной красотой молодой вдовы. Млел от неизведанного доселе чувства, путались пальцы в ладах, сами собой плели мелодию любви и страсти. Взмокла красивая рубаха на спине, ноги стали ватными, не сидел бы на стуле, так бы и грохнулся оземь от всепоглощающей истомы. Уже и вокруг шептались, замечая бледность лица гармониста да, понимая прекрасно причину таких перемен, простили Васе совсем другую музыку, а потом и вовсе остановившиеся танцы. А вдовушка и ухом не вела, ровно и не она стала причиной онемелости и окаменелости музыканта. Выручили Васю другие гармонисты, перехватили инструмент, вновь завели собравшихся в клубе, не дали досаде испортить вечер.
  До утра гуляли потом Вася с Олесей, любовались звёздами, да говорили без умолку и слушали друг друга и не было в ту ночь в мире других людей, счастливее их. И только солнышко, краем своим розовым из-за леса показавшееся да петухи горластыми будильниками, малость отрезвили буйные головушки. И тогда развелись в стороны, расцепились их руки, пальцами сплетённые тесно, до побеления, не желавших отныне расставаться красавицы- селянки и горняка- шахтёра, уже и позабывшего о существовании других лебёдушек. Видно, обо всём договорились они в ту ночь, потому что в следующий свой приезд ходил Вася свататься, просил у Олесиной матушки руки дочери и та дала согласие, не сильно оглядываясь на соседок с их злыми языками, наперебой шептавшими ей в ухо, каким жених был до того времени.
  Сыграли свадьбу. Все заработанные Васей деньги пошли на это торжественное зарождение новой семьи. Только небольшую часть оставил трудолюбивый горняк на хозяйство, три недели приводил он в порядок дом новоиспечённой супруги, латал да строил, отдавая дни новому гнезду своему, а ночи -- лебёдушке своей, за три вдовьих года до зубовной боли истосковавшейся по мужской ласке да крепкому мужнину плечу. Уезжал Вася на Донбасс в полном ладу с собой, умиротворённый, зацелованный да забалованный, уже и не мысля себе другой жизни, удивляясь, как это он жил холостяком и не замечал такого счастья рядом.
  Через два с лишком месяца получил он письмо от супруги с пожеланиями здравствовать и, что, мол " ждём тебя, не дождёмся домой и обрадуем вестью -- будет у нас пополнение и будет обязательно девочка, а как иначе, по всем приметам так и выходит. " Тогда пошёл Василий Васильевич с бьющимся от радостной вести сердцем в правление и попросил расчёта, мотивируя уход свой одной только причиной: хватит мотаться по свету, надо ему жить семьёй своей, сейчас- то тем более, раз такое дело -- будет у него дочь теперь, как вершина его благоприобретённого, неожиданного счастья. Домой летел на крыльях, строил далекие планы, в одну секунду ставшие прахом от горестного, дичайшего известия. Уже по пути со станции в село, шофёр- односельчанин, пряча глаза, рассказал Васе, что пошла Олеся с подружками на реку искупаться по вечерней прохладе да и утонула, лишь одежда на берегу и осталась, да веночек из цветов полевых с головы любимой. Враз постарел Василий, тёмными омутами стали его синие глаза, давился дымом прилипшего к губе, курева и скупая слеза, скатываясь по щеке, горечью промокала зажатую в ниточке рта самокрутку, крошками табака оставаясь на подбородке да пеплом осыпаясь на сжатые в кулаки руки.
  Нет, не поднялся Вася лебедем в небо, не кинулся камнем вниз, догоняя землю в её неизбывном кружении, кричала душа, билась в тесноте грудной клетки, рвалась вслед за любимой, но тело стало каменным, неспособным к полёту.
  Через год после Олеси похоронил и мать её, от тоски по единственной дочери ушла она в мир иной не старой совсем. Шестнадцать лет прожил Василий бобылём, вдовцом прозябая в глинобитном домике, скособочившимся гнездом прилепившемся к краю оврага. Жил охотой, целыми днями до темноты бродя по лесам с ружьём в руках и неизменной самокруткой в заросшей лешевской бородой щели рта. Раз в год, под конец лета, ходил на реку, на то место, где Олесину одежду нашли, плёл венок из цветов и опускал его на воду. Потом к реке не подходил и не купался в ней никогда больше. С годами стал пить, гнал по ночам в своей избушке чистый, как слеза, продукт, потреблял его не в меру, до беспамятства, добавляя к душевной боли и телесные муки.
  Так и ушёл, ещё не старым, хотя многие, знавшие его еще тем, ходоком-Казановой, почему то считали его прожившим жизнь, уже не их современником, а будто бы из прошедших веков старцем. Поставил двустволку на пенёк во дворе, на котором головы рубил курятам, прижался грудью к чёрным зрачкам тулки, заскорузлым от неухоженности, раздвоенным пальцем дотянулся, зацепил скобу спуска и пустил в сердце своё сразу два картечных заряда.
  Однолюбом был дядя Вася, с опозданием, но догнал свою лебёдушку с неродившимся лебедёнком, лишь три кратких месяца пожив ожиданием семейного счастья.