Наш любимый вождь

(из рассказов тети Клавы)

            В брежневские застойные времена в продуктовых магазинах в наличии были только пустые прилавки. В мясном - давка, когда продавали говяжьи мослы и жирную свинину, которые заканчивались через час после открытия магазина. Надо было встать рано утром, занять очередь у дверей ещё закрытого на замок мясного отдела. В те голодные доперестроечные времена в провинциальном городишке на так называемом ''белом доме''  чья-то доведённая до отчаянного протеста  рука огромными буквами красной краской начертала:  ''Брежнев! Дай мяса!!!''  В исполкоме искать смутьяна не стали. Оттирали злополучную надпись в течение нескольких дней. В рыбном отделе изредка бывали селёдка и килька, заржавелые, лежалые. Отмачивали в молоке или в чайной заварке, сдабривали уксусом и растительным маслом. А то и – вкуснейший форшмак делали... Московская и ленинградская родня периодически слала продуктовые посылки.
          Как-то незадолго до Нового года в райторг завезли мороженое китовое мясо. Тогда ещё не было запрета охоты на китов. Свекольного цвета, нарубленое прямоугольными брусками китовое филе  было дешевле говядины, которая совершенно исчезла из  продажи. Вкус у китового мяса был специфический, отдалённо напоминающий, кстати,  сегодняшний дальневосточный деликатес:  рыбу тунец.  Но эта рыба-кит скорее напоминала тунца пенсионного возраста, волокнистого, чрезмерно постного, сухого. Хозяйки исхитрялись готовить вкусные китовые котлеты и беф-строганов из кита, завершившего свою историческую биографию на здешнем сухопутье. Китовое изобилие длилось недолго.
          Что такое лакомства и деликатесы, в  городке районного значения, удалённом от всех морей и рек, мало кто знал. К праздничному столу считалось приличным подать сельдь, посыпанную кольцами репчатого лука, винегрет, консервированные шпроты, сгущёнку и апельсины. Свинина, которую продавали в мясном, отдавала рыбой, потому что животных на свиноферме кормили отходами рыбного производства и костной мукой. Поблизости имелось своё небольшое рыбхозяйство, однако свежую рыбу в местный магазин завозили крайне редко, даже в сезон.
          Гречку в продмаге сроду не продавали. Из круп на прилавках были перловка и ячневая крупа, иногда пшено и сорго с манной крупой, а рис, очень сорный, -  только перед праздниками. Овощи в продаже имелись безобразного качества. Но люди по этому поводу мало печалились – почти у всех были свои огороды и дачные участки, с них в основном и кормились. Было в порядке вещей  увидеть преподавателя игры на скрипке или фортепиано с тяпкой и лопатой в руках на своих неказистых шести сотках.
          Район специализировался на выращивании зерновых и овощных сельскохозяйственных  культур. Почти весь урожай посылали в центр. Своего хлеба для нужд населения, которое, в большинстве своём этот хлеб выращивало, оставалось очень мало. Доходило до того, что продавали в сутки по одной буханке в руки на человека, затем ввели продуктовые талоны. В хрущёвские годы запомнились опустошённые хлебные прилавки и длинные очереди за хлебом по карточкам. Такая ситуация выглядела дикой ещё и оттого, что сельское хозяйство в районе  было на высоте, регулярно перевыполнялись планы по поставкам хлеба государству, а также достигались  высокие удои молока и добротный привес мясного поголовья скота.
          В середине восьмидесятых в центре города установили памятник Владимиру Ильичу Ленину,  очень импозантный с виду. Памятник выполнил известный заслуженный скульптор, получивший специальный заказ от местных районных властей. Владимир Ильич из сплава стали с чугуном был исполнен бронзового достоинства и умиротворяющего духа. Конечностями не размахивал, неестественных телодвижений не демонстрировал. Он был определённым образом скроен на ''стильный'', заграничный манер. Фасонистое кепи на голове, гламурно застёгнутое на все пуговицы пальто (нижняя пуговица не вдета в петлю – как у подиумных мачо). Его модный look  выглядел весьма достоверным и непомятым, как бы свежекупленным с витрины универмага. В то время, как в  районном универсальном магазине с одеждой для обычных граждан была   ''напряжёнка''.
          В. И. Ульянов (Ленин) стоял на постаменте, отвернувшись от вопиюще пустых полок универмага, левым профилем - к райисполкому,  правым – к главному очагу просвещения людских масс,  пафосно именуемому никак не иначе, как Дворец Культуры. Городская же церковь в хрущёвские времена, слава Богу, не была снесена, её переоборудовали  под более-менее благородные цели, устроив в намоленных стенах городскую музыкальную школу. Новёхонький памятник Ленину с видом инопланетянина стоял в центре города, на площади Мира. 
          Характерно сощурившись, монументальный Ильич всматривался в занесённую пухом тополей даль. Она  простиралась километра на два, упираясь в железнодорожный вокзал. Прямо по главной улице, носящей, естественно,  имя вождя мирового пролетариата,  люди шли либо с вокзала в центр, либо из центра на вокзал, часто, не сворачивая... Владимиру Ильичу, собственно и рукой-то некуда было указать. Если вперёд, то можно было бы понимать так: шуруйте-ка отсюда куда подальше! ''Базар- вокзал'' вон-о-он там... Если правой рукой - в сторону Дворца Культуры, жестом питерского Пушкина, которого изваял Аникушин, то ''непоняточка-опечаточка'' получается... Что, дескать,  трудящееся население в этом благоустроеном двухэтажном ''сарае'' забыло?..
           Танцы и дискотеки давно в ДК не проводились. Гастроли артистов из столицы были редки. Так что районный очаг культуры по большей части пустовал. А те мероприятия, которые в нём проводились, были так скучны и бездарны, что лучше дома телик смотреть или магнитофон слушать. Памятник Ленину устанавливали в проливной дождь, поздней осенью. И очень логично, что  скульптор изобразил вождя с засунутыми в карманы руками. Владимир Ильич выглядел очень великим мыслителем, ''самым человечным человеком'' планеты. Высокохудожественный памятник!..
           Спустя какое-время в районную газету пришло первое письмо, критикующее работников исполкома и захудалое житьё-бытьё горожан. Началась пора перестройки и гласности.  Тогда в конце письма уже можно было написать без обиняков: ''А почему это у Ленина руки в карманах? А?.. Видать, наш любимый вождь самоустранился от главных дел?!''  Как такая  разухабистая ''смелость'' импонировала массам!  Это выглядело геройски, дерзко, в духе того времени. Райкомы партии и комсомола вскорости расформировали. Многотысячные партийная библиотека разошлась по неизвестным рукам: громадные тома п.с.с. Ленина, Маркса, Энгельса и прочих ценных для тогдашней партийной номенклатуры авторов.
        Кое-как дожили до лихих девяностых. А там понеслась!.. Выживали кто как мог. Зарплату не платили по полгода, по году. Предприятия закрывались и останавливались. Детские пособия деньгами не выплачивали, предлагали вместо них мешок или два пшена и сахара, да и то попробуй получи на руки!..  Хлеб пока  был. Иногда – консервы, в основном, килька в томате.  Даже дешёвые сероватого вида макароны были в дефиците. Из столичных городов продуктовые посылки стали приходить всё реже… Огороды  могли себе позволить далеко не все – нечем было засаживать. Распадалась страна, рушились семьи. Люди озлобились. Кто-то обратился к Богу, самое странное, что среди них одни из самых морально стойких коммунистов и бывших комсомольцев. 
       Провинциально-шедевральный В. И. Ленин, как стоял, так и поныне стоит в позе пассивной отстранённости, как-то по по-буддистски или ламаистски недвижно медитируя, запихнув руки в карманы. И при этом всё больше и больше  щурится.., шурится..,щурится...