Продай имение твое и раздай... 2

Глава 2 Воспоминания и выбор

Помнится, было около десяти часов вечера, когда на пороге моей квартиры появился Вадим. Он молча протянул через дверь бутылку портвейна и бумажный кулек со сдобными булочками. Я, удивленный неожиданностью столь позднего визита, молча принял их.
– Можно? – спросил он, переступая порог.
 – Разумеется, – несколько поспешно, стараясь сгладить минутное замешательство, ответил я и посторонился, пропуская приятеля вглубь коридора. У меня были другие планы по поводу того, как и где провести вечер, что несколько скрадывало радость встречи.
– Ты один? – поинтересовался Вадим, проходя из коридора на кухню.
– С твоей бутылкой, – пошутил я, входя следом за ним на кухню и водружая ее по центру стола. Потом все же не удержался и, выкладывая булочки из кулька на стоявшую рядом тарелку,  добавил:
– Вообще-то, ты меня случайно здесь застал. В следующий раз разумнее будет предварительно хотя бы по телефону позвонить.
Вадим ничего не ответил.
Я порылся в холодильнике, достал открытую банку кильки в томатном соусе, шоколадку. Потом выбрал из горы немытой посуды пару стаканов, ополоснул их горячей водой и передал Вадиму:
– Разливай.
Вадим наполнил стаканы портвейном на две третьи от края.
Мы сели за стол.
– За что пьем? – поинтересовался я. – За встречу?
– За встречу, – согласился Вадим.
Мы чокнулись, выпили. Занюхали портвейн булочками. Помолчали.
Я понимал, что у Вадима, никогда не отличавшегося любовью к портвейнам, случилось что-то неординарное. Он пришел ко мне разрешить мучившие его сомнения – укрепиться в каком-то своем решении или отказаться от него.
– Ты давно был в Мелешках? – задал я нейтральный, как мне казалось, вопрос, но неожиданно попал в точку.
Вадим, до этого в прострации ковырявший вилкой разваливавшуюся на мелкие кусочки кильку, отодвинул банку в сторону, поднял глаза, сосредоточенно посмотрел на меня и произнес без всяких предисловий то главное, ради чего он и пришел ко мне. Но произнес не как один из возможных вариантов решения, мучавших его вопросов, а как нечто уже решенное:
– Я увольняюсь с работы и переезжаю жить в Мелешки, в монастырь.
– ?!!
– Я вернулся оттуда неделю назад. Это... Это... Это ужасно.
– Что ужасно?
– Все. Буквально все. Я не могу больше жить так, как мы живем.
– О чем ты?
– Ты говорил когда-то, что веришь в Бога...
– Говорил...
– Я не уверен, что ты меня поймешь, но постарайся. Поднимаясь по лестнице, я еще был полон сомнений, а сейчас уже все решил. Сам. Потому что должен был все решить сам... Ты меня понимаешь?
Вадим волновался. Его волнение передавалось мне. Я поднял бутылку и расплескал по стаканам еще грамм по сто портвейна.
Вадим повертел свой стакан в руках и отодвинул в сторону. Некоторое время посидел молча. Затем, успокоившись и собравшись с мыслями, начал рассказ:
– Понимаешь, я очень много размышлял – почему ты, человек образованный и неглупый, веришь в Бога? А может, Он действительно, существует? Но где доказательства? Я беседовал со священниками, перелопатил тома философской и религиозной литературы. После любого, самого умного философа или проповедника, находился другой умник, который опровергал первого, но только затем, чтобы быть опровергнутым третьим. И так без конца. Теории давали пищу уму, но не сердцу.
Однажды на заводе профком организовал экскурсию по северо-восточной Эстонии. Я тоже поехал. Экскурсия была рассчитана на три дня. Для одной из ночевок мы облюбовали тихое местечко недалеко от озера. Названия не помню. Избыток впечатлений, непривычность такого способа ночевки гнали сон прочь. Я решил немного побродить. Откинул полог палатки, вышел наружу – и окунулся в тишину. Это было живое море тишины, в котором иногда потрескивали искорки догорающего костра, беззвучно возникали из небытия мотыльки, потом исчезали. Я спустился по невысокому пологому склону к воде. Ее поверхность была неподвижна, как кусок олова, и отливала тусклым темно-серым цветом. Луна еще не взошла, и поэтому в глубине озера плавали звезды. Звезды были внизу, у моих ног. Звезды были вверху... Я был совершенно один, в центре мироздания, окруженный ровным, неярким светом бесчисленных светил. И вдруг я отчетливо и ясно почувствовал, что все эти звезды – и сверху, и снизу; и стелящийся по берегам туман; и запах костра – весь мир – часть чего-то большего, что находится внутри меня самого. И это большее, то чем, по сути, являюсь и я сам, включает в себя всю Вселенную. Она протекает через мое сознание мерцанием светил, влажным ночным воздухом, отсветами костра... И в тот же момент ко мне вдруг ясно и до конца убедительно пришло ощущение важности, неповторимости моей земной жизни. Я понял, что каждая секунда ее бесценна, что я не имею никакого права разменивать ее на сведение счетов с обидчиками, на выяснение отношений с начальством, на мебель, дачу, новый костюм. Все то, что еще недавно составляло суть моего существования, вдруг увиделось в истинном свете – мелким и пустым. Я потерял счет времени. Ощущение моей бесконечности, моего единения со всем миром длилось миг или час, я не знаю, но именно тогда я осознал реальность существования Бога.
Вадим прервал рассказ, задумался.
Я тоже молчал.
Он встал из-за стола, подошел к окну и снова повернулся ко мне:
– У каждого человека есть чистая, бессмертная душа. Ты согласен?
– Я никогда в этом не сомневался.
– А почему мы все, созданные по образу и подобию Бога, такие злые? Почему сильные норовят принизить слабых? Почему в мире столько несправедливости?
– Ты забываешь, что помимо Бога есть и дьявол...
– Нет, нет, – остановил меня Вадим, – и Бог и дьявол находятся внутри нас. Человек сам решает, с кем ему дружить. Дьявол – это князь мира, это все мирское – те инстинкты, страсти, привычки, условности поведения, которые сковывают душу своими узами, лишают ее свободы, мешают ей услышать Бога.
Я молча слушал, решив сначала уяснить суть тех идей, которые толкают друга детства к уходу от реальной жизни в монастырь.
– Человеческие инстинкты вырабатывались и шлифовались тысячелетиями, – продолжал Вадим. – Главным шлифовальщиком был и остается его величество Естественный отбор. Лавры победителя получает лишь тот, кто сумел отвоевать себе более высокое место в иерархии ценностей. Этот закон действует повсюду, где только прорастают ростки жизни: среди одноклеточных амеб, в царстве растений, в животном мире... Жизнь существует потому, что существует Естественный отбор. Кто сильнее, хитрее, быстрее, кто умеет объединиться с другими против врага или для добывания пищи – тот побеждает. Кто занимает нижнюю ступень в иерархии обладания жизненно важными ценностями – тот должен уступить, покориться или погибнуть.
Человек также был и остается частью биосферы. Он так же, вкупе со всем живым миром, развивался и развивается благодаря действию законов Естественного отбора. Однако с самого начала появления, человеку присуще и нечто особое, нечто выделяющее его из числа прочих живых существ – это "вдунутая" в него Богом душа. В момент появления человека на Земле произошло одухотворение плоти. Бессмертное соединилось со смертным, что обусловило начало мощного геологического процесса взаимодействия материального и духовного начал, процесса интенсивного, усиливающегося в геометрической прогрессии.
Наблюдая за людьми, анализируя их поступки, я все больше убеждаюсь, что материальное в этом единстве почти всегда подавляет духовное, принижает его, а значит – отторгает человека от Бога.
– Ты что же, призываешь к массовым самоубийствам, чтобы освободить души от власти плоти? – не удержался я.
– Нет. Что ты!? – махнул отрицательно рукой Вадим. – Самоубийство – отказ от самого себя, отказ от участия в деле преобразования материи и становления Духа, отказ от Бога. Самоубийство, как и любое убийство человека, – это апофеоз торжества дьявольского над Божественным.
– Тогда объясни...
– Я объясню. В области Духа степень свободы не зависит от внешнего давления. В любой ситуации – в тюрьме, в кандалах, на заседаниях Политбюро ЦК КПСС, человек свободен, свободен выбрать Бога или дьявола. Выбрав Бога, он освобождается от власти князя тьмы, ничто внешнее более не может ограничить свободу его духа. А дьявол подбирается к нам через наши материальные привязанности. Когда действие законов Естественного отбора из мира материального переходит в мир духовный, тогда князь мира побеждает в наших сердцах.
– Я не понимаю...
– Постарайся сосредоточиться. Отбрось все клише, заезженные представления. Слушай с пустым умом – ты поймешь. Ты должен понять!
Вадим снова подошел к столу, пододвинул свой стул вплотную к моему, сел, поставил локоть на стол, приблизил свое лицо и, подперев ладонью подбородок, с минуту не моргая смотрел мне в глаза.
– Мы с тобой друзья?
Мне показалось, что его глаза наполнились болью. На душе стало неуютно. И правда, если для него это так важно… Я обнял его за плечи:
– Говори. Я постараюсь понять.
Вадим снял мою руку со своего плеча, снова встал со стула, вышел через распахнутую дверь с кухни в коридор, тут же вернулся, опять подошел к окну и продолжил:
– У животных Естественный отбор шлифует силу, быстроту реакции, умение объединяться, хитрость (например – мимикрия), остроту органов чувств. У человека эти качества, в ходе взаимодействия материального и духовного начал, трансформировались в тысячи разновидностей. Сила – это не крепкие мускулы, а деньги и власть. Спектр способов демонстрации такой силы широк – от хамства в автобусе до американских кораблей в Персидском заливе. Законы Естественного отбора, с их четким требованием защиты и упрочнения каждым человеком, каждым сообществом своего иерархического положения, приводят к выхолащиванию духовного начала в людях. Но это не все. Имея на своем вооружении заводы, фабрики, ракеты, бомбы, люди, в азарте борьбы друг с другом, не только подавляют свое духовное начало, но и представляют реальную угрозу для существования всего живого на планете...
– Мне кажется, – попытался я возразить, – тот, кто достигает верхушки иерархии, наибольшей власти и денег, тот обречен на гибель. Слабые рано или поздно объединяются, и торжеству сильных приходит конец...
– Да, но победив, слабые устанавливают свою диктатуру. Все государственные образования, независимо от форм собственности – орудия диктатуры. Государство выступает как некая совокупная личность, занимающая верхнее положение в иерархии ценностей, оно неизбежно подавляет свободу своих граждан. Любые, самые демократичные законы, самые вежливые полицейские – это ограничения. Уменьшение диктата государства над личностью дает личности большую свободу, но не ослабляет накала иерархической борьбы, а перемещает его в сферу межличностных отношений. В обществах с либеральными законами еще быстрее, чем в тоталитарных увеличивается расслоение людей на имущих и неимущих. Любые общества, любые государства, в соответствии с законами Естественного отбора, наращивают мощь применяемых в иерархической борьбе средств и угрожают существованию мира в целом.
– Но при чем тут монастырь?!
– Как при чем? – удивился Вадим. – Неужели ты не понимаешь, что единственный шанс остаться самим собой, остаться духовно свободным – это отказ от подчинения своего Духа действию законов Естественного отбора?
– Ты хочешь сказать, что переселяешься в монастырь, чтобы легче справиться со своими природными инстинктами и страстями? Что ты перестанешь стремиться к любым видам наград и даже к мало-мальски сносному материальному благополучию?
– Именно так.
– А если все люди последуют твоему примеру, то на земле воцарится рай? – поинтересовался я.
– Люди никогда не изменят своей ориентации на иерархию, но в идеале, чисто теоретически, ты прав.
– Но это абсурдно! Это будет мертвая, безрадостная, нищенская жизнь!
– Подожди! – перебил меня Вадим. – Так может говорить только тот, кто не пробовал стать свободным хотя бы в мечтах. Люди боятся поступать так, как их учил Христос. «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною»*.
Люди боятся бедности. Они видят в ней тяготы и лишения. Но такова бедность лишь для того, кто имеет или жаждет иметь богатства. Добровольная бедность – это освобождение от власти богатства, власти силы (силу силой можно отнять – отсюда вечный страх), это нищета во имя духовной свободы, нищета духа. «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное»*. Духовная нищета спасает человека от страха, спасает от произвола и унижения. Человека не гнетут больше заботы о сохранении и приумножении имущества, он во всем доверяется Богу.
Признаться, проповедь нищеты, как высшего блага, невольно вызвала во мне прилив раздражения. Я не сдержался и, перейдя на несколько повышенный тон, заметил:
– Если все будут нищими, кто будет работать? Это первый вопрос. И второе – крепкий, здоровый, неглупый бугай, вроде тебя, собирается жить за счет подаяний, за счет труда других, в том числе и более слабых, не таких умных людей. Неужели твоя совесть не возмущается?
– Но нищий духом...

– Извини, но я первый плюну в протянутую тобой руку, – перебил я Вадима.
– Но нищий духом, – продолжил он, сдерживая себя от резкости в ответ на резкость, – это вовсе не тот, кто ничего не делает и живет за счет ближнего. Апостол Павел говорил, что «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь»**. Надо трудиться, но себе оставлять не более того, что необходимо для обеспечения жизнедеятельность организма, остальное отдавать нуждающимся. Ибо сказано: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут»*, «...не заботьтесь и не говорите: "что нам есть?" или "что пить?" или "во что одеться?»*. «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все вам приложится»
– Но если у тебя не будет запасов на черный день, то ты при первых же ударах судьбы протянешь ноги!
– Бог не оставит. Я не намерен специально подставлять себя под удары судьбы – истязать тело голодом и холодом. Но изменять своему Духу ради тепла и сытости тоже не намерен. «Сытость – не выше Человека» – так, кажется, у Горького? И кроме того, ты знаешь, что среди тяжких испытаний рождается духовный подъем***.
– Твоим рассуждениям мог бы позавидовать сам Франциск Ассизский****, – отвесил я Вадиму комплимент. Но освободившись от власти денег, ты еще не освободишься от самого себя, от естественного стремления хоть в чем-то возвыситься над другими. Стремления, которое Естественный отбор запрограммировал в твоем подсознании. Ты понимаешь, что каждый из тысяч твоих предков выжил и смог вырастить наследника благодаря тому, что жил в соответствии с законами природы, законами Естественного отбора? Их гены будут вопить у тебя в крови о жажде реваншей, жажде мщения... Не будешь же ты заменять кровь на воду?
– Ты ждешь от меня искренности?
– Разумеется.
– Я не знаю, удастся ли мне достичь идеала, ибо идеал – это Христос. Он указал путь, и я буду молиться, чтобы Он укрепил мой дух, научил смирению, дал силы идти по Его пути.
– Ну а где ты будешь жить? Чем зарабатывать на жизнь? Монастырь в Мелешках давно закрыт...
– Я договорился об обмене своей двухкомнатной квартиры в Кохтла – Ярве на маленький домик с печным отоплением в Мелешках. Придется немного доплатить, но деньги у меня уже есть. Поживу пару месяцев в домике, приведу в порядок одну из келий в южной части монастыря, где стены спускаются к реке. Место на отшибе. Тишина. Спокойствие. Там же, в монастыре, буду работать дворником. С властями уже договорился – проблем нет.
Ночь подходила к концу. На столе оставалась недопитая бутылка портвейна, булочки... Много вопросов еще было не обговорено, но я понимал, что никакие доводы рассудка не заставят Вадима отказаться от принятого им решения. Да и не мог я так, с налету, не обдумав предварительно все "про" и "контра", сказать ему что-то весомое, убедительное, что поколебало бы его решимость.
Где-то через пару дней, такие аргументы нашлись, но некому уже было их выслушивать. А может они только для меня казались убедительными? Не знаю.
С тех пор прошло девятнадцать лет. За все это время, в суете повседневных забот, в погоне за яркими впечатлениями, я ни разу не был в Мелешках.
Где сейчас Вадим? Что с ним?
Сейчас, расхаживая по квартире, вспоминая Мелешки, монастырские стены, берега Югони, Вадима и размышляя над Яшиным предложением, я не мог прийти к однозначному решению. При моих более чем скромных доходах, дополнительные 3000 крон были бы ох как кстати. Но ради этих денег мне надлежало в течение двух недель участвовать в компании восхваления человека, ограбившего город моего детства. Ущерб от спровоцированной Яшей в Мелешках медной лихорадки исчислялся миллиардами рублей. Мелешский князь во времена Золотой Орды платил меньшую дань в ханскую казну! Но самое страшное, что номерной завод, от которого зависело благосостояние мелешкинцев, почти полностью встал.

Говорят, интеллигент соткан из сомнений.
Я поднял трубку телефона, набрал Яшин номер, чтобы сказать ему все, что про него думаю и отказаться от сомнительной чести быть его наемным консультантом.
Вместо Яши ответил автоответчик.
Я положил трубку, пересек несколько раз по диагонали комнату и, через некоторое время, попробовал снова перезвонить. Результат тот же.
И тогда во мне заговорила кровь интеллигента. Я стал сомневаться.
Да, Яша нажил свой капитал за счет ограбления Мелешек. Принять от него деньги означает и мне нажиться на его воровском бизнесе. Но с другой стороны, какими бы не были отвратительными поступки Яши и их последствия, он стал задумываться о Боге. Пусть спьяну, но пожертвовал деньги на строительство храма. Деньги немалые. Да, у него масса пороков. Но не порочен ли был гонитель христиан Савл, ставший затем апостолом Павлом? А Мария Магдалина? Фарисеи обвиняли Христа, что он проводит время с мытарями и грешниками. На что он им отвечал: "не здоровые имеют нужду во враче, но больные". Яша такой же больной. Чем он хуже убивавшего христиан Савла? Но от Савла Христос не отвернулся. Какое право тогда имею отворачиваться я? Кто я такой, чтобы судить других людей? Ведь сказано: "Не судите, да не судимы будете", "Мне отмщение. Я воздам".
В конце концов, я устал от бесконечных сомнений, колебаний и, уже далеко за полночь, лег спать, так и не решив для себя, как поступить.
Утром следующего дня, перед выходом на работу, я снова набрал номер Яшиного телефона, дождался щелчка автоответчика и произнес: "Согласен. Оклад ноль. Уточни дату отъезда, чтобы я мог своевременно оформить отгулы на работе".
В тот же день мы встретились с Яшей снова. Он сходу заявил, что если меня оскорбляет мизерность суммы предлагаемого им вознаграждения, то он, по старой дружбе, увеличивает ее до пятнадцати тысяч крон. Я не стал забивать ему голову своими вечерними размышлениями, а просто сказал, что у христиан не принято брать с учеников плату. Он недоверчиво посмотрел на меня, полагая, что это розыгрыш, но, не обнаружив каких-либо намеков на подвох, рассмеялся и сказал, что впервые сам становится объектом проявления благотворительности. Затем хлопнул меня по плечу – "Договорились!" – и протянул руку, чтобы скрепить условия сделки рукопожатием.


* Цитата из Евангелия от Матфея.

** Цитата из Второго послания к Фессалоникийцам святого апостола Павла.

*** “Духовный подъем зарождается среди тяжких испытаний” – Е.Н. Трубецкой. Смысл жизни. – Париж 1979 год.

**** Франциск Ассизский называл бедность “евангельской жемчужиной”.
“Это та добродетель небесная, которая все земное и преходящее повергает во прах и которая освобождает душу от всякого препятствия и дает ей свободно соединиться с Богом Вечным”  – Цветочки святого Франциска Ассизского. М., 1913 год).

Продолжение: http://www.proza.ru/2018/09/29/543

Вернуться к первой главе: http://www.proza.ru/2018/09/29/531