Повесть о Мюллере и Тельце. Часть первая

1.
Он был самым младшим в семье Мюллеров, самым младшим и, наверное, последним ребенком. У него даже не было своего имени. Когда он родился, все начали называть его по-разному. Только вот фамилия не менялась. И когда он научился говорить, то первое слово, которое он сказал, было не простое «мама», а более сложное – «Мюллер». Так его все и начали звать – Мюллер, это было имя и фамилия в одном слове. Никто и не надеялся на то, что этот тщедушный ребенок выживет. Поэтому и придумыванием имени для него не отягощали свой разум – и так было много проблем, которые нужно было решать.
Мать, родившая двенадцать детей, из которых выжило только четверо, сама готовилась отправиться к своим, не выжившим детям. Она чем-то болела и никаких лекарств кроме воды, ей не могли предложить – их просто не было. И врача не было за что пригласить. Да и какой врач придет в район самых бедных и обездоленных.
Отец… Он опять был пьяным. И где это он находил деньги на выпивку, но никогда на еду для своих детей, даже тех, кто остался еще жить… Он был пьян и чего-то кричал своей умирающей жене. Он ее винил в своей загубленной жизни, и в том, что она рожала так много детей, которых не возможно было прокормить. Хотя Мюллер был маленьким, но он уже понимал, что мать здесь не совсем виновата – отец тоже принимал активное участие в рождении его братьев и сестер, даже тех, которых он никогда не видел. А если бы он знал и понимал больше, то понял бы, что мать то и ни причем вовсе – ее все время насиловали. Угнетенные любят насиловать и угнетать, так они компенсируют свое унижение – аксиома.
Но маленькому Мюллеру было не до философии. Он лежал в углу чего-то похожего на комнату, хотя это были просто подобие стен, сооруженных из разного хлама. Лежал, натянув на себя огромный ночной колпак, который не понятно как очутился у самого младшего из Мюллеров, и служил ему немного подушкой, немного одеялом и даже ночной рубашкой. Колпак был большой и из хорошей и плотной ткани, и на нем был вышит странный вензель – странный потому, что никто из окружения Мюллера не умел читать. Его выбросила молодая жена богатого мужа вместе с … маленьким, только родившимся ребенком, который и стал затем Мюллером. Он тогда еще не был Мюллером, а просто ребенком, родившимся в грехе, от любовника этой самой молодой жены богатого мужа, который то и не был способен зачать ребенка. И мать, мать семейства Мюллер, нашла его еще живого на мусорной свалке, где искала чего-то полезного для себя и своей семьи. Так он и стал самым младшим из семейства Мюллеров. Отец так и не догадался, как он появился в его семье. Он привык, что его жена рожает часто и, как это делается, его не интересовало. Как впрочем, его мало интересовали те самые дети, которым он мог быть отцом, а мог и не быть – мало кто насилием пытается побороть свои комплексы.
А маленький Мюллер боролся только с голодом. Вернее, он не боролся с ним, а терпел и мечтал…
О чем может мечтать маленький, голодный и практически никому не нужный ребенок. Он мечтал о том, чего еще не знал и мог только столкнутся – он мечтал о смерти. Маленькие дети знают слово смерть, но о смерти почти ничего не знают. Для маленького Мюллера смерть была сном. Таким  сном, который сулит пробуждение как бы в другом мире и в другой жизни. Почему-то он хотел проснуться там, где его мама была молода и красива, где отец не пил и был хорошо одет, и жили бы они в красивом доме почему-то с розовыми стенами. Он никогда в реальной жизни не видел своего настоящего отца и мать, но снились ему именно они. А вот розовый дом… А вот розовый дом – это загадка для умных психоаналитиков с их анализом сновидений, ведь маленький Мюллер никогда не видел ничего розового. 
И, разумеется, после сна-смерти, в той новой жизни всегда будет еда, много еды, даже такой вкусной, которую он раз в жизни пробовал. Его мать взяла на какой-то праздник к большому зданию, который все называли домом Бога - храмом. Там было много красивых людей. И когда они выходили из храма, то давали всем нищим и голодным, ожидавших этого шествия богатых и сытых, мелкие деньги. А вот маленький Мюллер получил чего-то очень красивое от девочки, которая была чуть старше его. Девочка, одетая в белое платьице,  дала ему конфету. Он тогда  не знал, что такое конфета. Но он понял – это еда. И, по привычке пробовать все новое на вкус, положил ее в рот. О, какое это было наслаждение жевать эту конфету, даже вместе с бумажной обверткой.
Маленький Мюллер лежал на куче хлама, завернувшись в свой большой колпак, и старался уснуть, чтобы опять увидеть сон с розовыми стенами и ощутить во сне вкус той самой конфеты. Но сон не приходил. Ему мешали люди. Они чего-то бегали, причитали. Он понял, что мать его, его последняя защита в этом реальном мире, умерла. Он почти никогда не плакал, а тут из его изнеможенного тела через глаза потекли слезы.
Кто-то взял его на руки, показал мертвое тело матери, кто-то из жалости дал кусок хлеба, который он с жадностью проглотил. Затем тело матери куда-то унесли, а о нем опять все забыли.
Маленький Мюллер немного походил по условно пустому пространству ограниченному каким-то хламом, он искал хотя бы  крошки чего-то съестного. Но была только грязь и мусор. Куда идти дальше и что делать дальше он не знал. И маленький Мюллер решил просто ждать. Он пошел в свой угол, свернулся калачиком и опять попробовал уснуть, чтобы увидеть свой розовый сон. Но сна не было, а было глубокое забытье, он как будто провалился в бездну.
Проснулся он того, что его кто-то тормошил. Это были какие-то не знакомые люди. Они осматривали его и тихо разговаривали. Ребенок как то почувствовал, что решается его судьба. Пьяный отец лежал на кушетке, где раньше лежала умершая мать.
Эти люди так ничего и не решили. Они все в один голос решили, что с него толку не будет и поэтому судьба его была определена: выживет – его счастье; не выживет - также счастье, не будет мучиться.
Но никто не заметил, даже сам маленький Мюллер, что он чего-то держит в своем маленьком кулачке. Когда все разошлись, Мюллер разжал свой кулачек и без особого удивления заметил в нем маленькую, где-то в полдюйма, статуэтку из тяжелого блестящего желтого металла. Статуэтка изображала какое-то животное на четырех ножках. Это было изображение маленького теленка, хотя Мюллер этого не знал – ему не было кому рассказывать о другом мире, кроме мира хлама и нищеты, где он жил. Он много чего не знал, чего знали дети его возраста, но самое интересное, что очень долго он не мог понять – откуда у него появилась эта маленькая статуэтка.
Чего там раздумывать, он попробовал ее на вкус. Это был вкус металла, золота, который он раньше не пробовал, но генетическая память хранила этот вкус. И что-то или кто-то ему сказало, что эта вещь должна принести ему счастье или несчастье, ну, все то, что составляет суть нашей жизни.
Он сильно зажал этот кусочек металла в своей ладошке и вдруг почувствовал мелкие пульсации в руке, как будто бы маленькое животное в руке ожило. А еще он ощутил непреодолимое  желание выйти из своего убежища или жилища на улицу. Ну, да, просто в его маленькой головке прозвучало что-то типа команды или приказа: «Иди…»
Маленький Мюллер взял свой колпак и вышел на улицу. Из одежды на нем было некое подобие большой рубахи до колен и больше ничего. Эту рубаху сшила его мать, и в ней не нужно было думать о туалете – все происходило естественно и само собой.
Он шел туда, куда указывали ему пульсации в его ручонке с зажатым в ней маленьким металлическим животным. Да, именно эти пульсации, как бы и определяли его желание идти в нужном направлении. Уже темнело, когда он подошел к воротам какого-то, огражденного каменной стеной, здания. Вместе с ним к этим воротам подходили женщины одетые в серые длинные платья и с черными платками на головах. Это были монахини, возвращавшиеся в обитель после дневных походов за милостыней или проповедями о милости Божьей, тем, кто хотел дать эту милостыню. Они подошли одновременно, монахини с удивлением смотрели на маленького нищего, кто-то даже дал ему кусок сладкого белого сухаря. Монахини, все же, были женщинами, и даже служба Богу не отобрала у них материнские чувства. Они чего-то говорили маленькому Мюллеру, гладили его по головке и даже плакали. Ворота открылись и Мюллер сам, без какого либо приглашения, руководствуясь лишь желаниями, исходящими от маленькой статуэтки в руке, направился в монастырь. Монахини возбужденно заговорили чего-то о детях, как о посланниках Божьих. И шел он не просто без цели – ноги вели его прямо к настоятельнице монастыря, вышедшей на встречу своих послушниц.
Они стояли друг против друга – маленький человечек, не знавший другой жизни кроме нищеты  и настоятельница женского монастыря, обители духовности и женской чистоты, разумеется, того времени и места – аббатиса матрона Тереза.
Странная была эта встреча. Маленький непрошенный гость совсем не чувствовал себя чужим в новом для себя месте. А пожилая аббатиса, видевшая много событий и судеб на своем веку и познавшая вкус и суть страстей человечьих,  казалось,  застыла под детским взглядом. Глаза маленького человечка смотрели, как бы гипнотизируя настоятельницу женского монастыря. Вдруг под ногами мальчика появилась небольшая лужица – он помочился, как всегда тогда, когда ему захотелось, не сообразуясь с ситуацией, обстановкой и чужим присутствием. Оцепенение матушки игуменьи исчезло так же неожиданно, как и появилось.
- Ты кто? – спросила она мальчика.
- Я Мюллер. И я буду у тебя жить, - как неопровержимую истину, твердым детским голосом ответил мальчик.
- Так этому и быть, - ответила аббатиса, беря маленького Мюллера за ручонку. - Меня зовут матрона Тереза. Только ты не писай больше при всех, терпи и просись когда захочешь – здесь много женщин, а ты здесь единственный мужчина.
- Хорошо, - серьезным голосом ответил маленький Мюллер, - я буду послушным.
В этот момент у него закончилось то, что умные врачи называли энурезом или недержанием мочи.
Пришедшие монахини удивленно смотрели во след этой странной паре: строгой аббатисе и маленького нищего, одной рукой державшего руку пожилой женщины, а в другой крепко зажавшего грязный большой колпак с вензелем и маленькую золотую фигурку неизвестного ему животного. Настоятельница нарушила, давно заведенный, ритуал встречи, во время которого я интересовалась прибыльностью очередного похода своих послушниц за подаянием.
Так они и скрылись за тяжелой дверью, ведущей в хозяйственные помещения.
Маленький Мюллер начал жить в женском монастыре.
При монастыре жили еще дети, хотя и постарше – это были послушницы, девушки. Их учили, готовили кого в монахини, а кого в хорошие жены для порядочных и состоятельных мужчин. Никто тогда не знал, что когда-то и мать маленького Мюллера также была послушницей, и ее выдали замуж за богатого мужа, который компенсировал обучение его будущей жены женским добродетелям значительным пожертвованием в монастырскую кассу.
Матушка (будем так называть ее вместо  матрона – это привычнее слуху нашему) Тереза прочитала вензель на колпаке Мюллера. Догадка, а может и не догадка, а одна из маленьких тайн жизни нашей открылась ей, не принеся радости открытия. Она как-то тяжело вздохнула и сама помыла маленького Мюллера, постригла его волосы, постирала его колпак, подобрала и подогнала ему одежду, найденную в кладовой монастыря.
У людей, обычных людей есть свои маленькие тайны, которые могут многое объяснить в понимании их поступков. Но эти тайны тщательно оберегаются носителями их – так они сохраняют не только себя. Никто, из живущих на то время на земле, не знал небольшую тайну матушки Терезы – девушка, родившая маленького Мюллера во грехе, была дочерью настоятельницы монастыря. Мать маленького Мюллера была зачата молодым эпископом и молодой и красивой графиней. Но это было так давно, и так тщательно скрывалось, что это обычное событие, как бы перестало существовать для великой истории людей. Но море людское состоит из капель судеб людских. И кто его знает, какая капля самая важная при буре, шторме или в ласковой волне.

2.
Монахини и послушницы обители женской добродетели не узнавали своей строгой настоятельницы. Она такой любовью и нежностью окружила этого маленького мальчика, пришедшего с улицы, что казалось – она Бога любит меньше, чем его. Но Бога любят любовью духа, разума, а детей – обычной, земной, женской или материнской. Никто не знал, что когда матушка аббатиса мыла грязное тельце  пришедшего с нищеты мальчика, он неожиданно назвал ее бабушкой. Вздрогнула тогда, многое видавшая на своем веку женщина, и мысль о божьем провидении или промысле нашла очередное подтверждение своего существования. И она ощутила просто неземную любовь к тому маленькому человечку.
Да его все полюбили в этой обители – он ведь был там самым маленьким, а еще и единственным мужчиной среди женщин.
Но монастырь – это не только пристанище тех, кто решил удалиться  от суеты в думах своих возвышенных – это повседневная и рутинная  работа. Только в утренней и вечерней молитвах, а еще во снах своих  невесты Божьи могли уединиться и обратиться к Богу в тишине и покое. Все остальное время было посвящено работе и не всегда легкой физически. Все взрослые жители святой обители должны были содержать себя, монастырь, больницу и приют при монастыре, а также часть средств забирала церковь в виде ее патриархов, а вернее, их посланников. Особенно ценилось золото, серебро и другие драгоценности. Зачем церкви было это богатство, когда в Писании строго указывалось, что нельзя одновременно служить Духу и Злату? Но, как-то утвердилась одна и единая мысль – это для бел Богу угодных. А кто, как не эпископы, кардиналы да и сам папа знают лучше, что можно сделать при помощи золота во имя Божье. Золотом они утверждали власть свою, как они говорили покорной пастве своей, божественную.
Трудились сестры ради жизни своей и во благо всевышнего, но более всего трудилась матушка Тереза. Это благодаря ее трудам, в мыслях и беседах духовных, казна монастырская пополнялась не только богатствами, но и землями прихожан своих не бедных – с бедных что взять. А так как матушка Тереза в бытность свою мирскую была графиней, то кому, как не ей, знать о делах земных тех, кто имел, чем поделиться с церковью, а значит и Богом.
Но никто из обители так и не узнал о большой тайне маленького Мюллера – маленькой золотой статуэтке неизвестного животного. Мюллер спрятал свою единственную собственность в одном, очень тайном месте – он просто засунул ее под небольшую расщелину в каменном фундаменте здания обители, за большим кустом жимолости. Но сам того не понимая, он ощущал какую-то странную связь между собой и этой фигуркой из блестящего желтого металла.
Но дела духовные – это одно, а дела мирские – это вся наша жизнь. И к жизни новой готовили не только девочек из монастырского приюта, да и монастырской больницы, но и маленького Мюллера.
Поначалу он учился жить по законам людским и божьим вместе с девочками приюта и даже спал вместе с девочками в их большой келье.  Но вскоре настоятельница мать Тереза поняла, что это совершенно не правильно: девочек учили быть женщинами, а вот с мальчиками дело обстояло по-другому – в монастыре не знали, как учить мальчиков правильно. И матушка Тереза, знакома с принципами светского воспитания, не смотря на свою большую загруженность, начала сама проводить занятия с маленьким Мюллером, периодически перепоручая его сестрам из монастыря. Мюллеру она даже велела перенести его небольшую кушетку к ней в апартаменты, состоящие из двух  больших комнат или, по монастырски – кельи.  Он, все-таки был мальчиком, поэтому у него был свой угол отгороженный плотной шторой.
Он никогда не ложился спать, не дождавшись матушки Терезы Она приходила уставшая после дел дневных и суетливых, улыбалась маленькому мальчику, принося с собой чего-то сладенькое и обязательные молитвы с короткими беседами о вечном или вечности.
Мюллер быстро выучил молитвы, необходимые для соблюдения то ли ритуалов, то ли сохранения уклада монастыря. Но больше всего он любил слушать рассказы матушки Терезы. Библейские притчи так порой похожи на сказки –  какие же дети не любят сказок.
Но больше притч о Боге и его Сыне Мюллеру было интересно слушать рассказы об удивительных странах, об удивительных растениях и животных. Матушка Тереза приносила с собой прекрасные книги, в которых описывался и изображался наш неповторимый мир. Однажды увидев на картинке животное очень похожее на спрятанную таинственную статуэтку, он спросил:
- Матушка, кто это? – он спросил именно «кто», как о человеке.
- Это теленок – дитя коровы, которая дает нам молоко, сливки, творог, сыр, - ласково ответила матушка Тереза, погладив своего внука (в чем она не сомневалась) по голове.
- Матушка, а если он железный и блестящий, тогда кто это?
Матушка Тереза почувствовала легкий приступ страха – ее спросил ребенок о чем-то, что уже было церковной тайной, или чем-то еще, что не должно было найти отклика в чистой детской душе.
- Почему ты спросил? –  удивленно спросила матушка Тереза, стараясь пристально смотреть в детские глаза, как будто там есть правильный ответ.
- Мне кажется, я видел  его, только железного и маленького, - он пальчиками показал размер спрятанной им фигурки, утаив ее существование.
- Где ты это видел? – матушка Тереза ощутила что-то похожее на холодок под солнечным сплетением.
- Не знаю, - ответил маленький Мюллер, почему-то опустив глаза, - возможно во сне.
Маленькому Мюллеру было очень неудобно лгать, даже неприятно, но он знал, что лгать нужно. Кончики пальцев, когда-то сжимавших фигурку золотого теленка, опять ощутили вибрации. И ему показалось, что маленький золотой теленок приказал ему солгать. Хотя, возможно это была и не ложь, ведь Мюллер не знал, откуда у него появилась эта небольшая фигурка или игрушка, может даже и во сне. Все это было похоже на сказку, а сказки не всегда правда.
- Это не очень хорошо, если ты это видел, - аббатиса задумалась и, обратив свой взор к распятию, висящему на стене ее комнаты, мысленно произнесла молитву во спасение души ребенка.
- Почему, матушка? – насторожено спросил Мюллер, он чувствовал, что эта небольшая игрушка занимает все больше и больше места в его жизни.
- Златой Телец зря не приходит, даже во снах – это знак, но какой и кому, - мать Тереза не то чтобы задумалась, скорее всего, на мгновенье впала в забытье...
Маленький Мюллер вывел аббатису из состояния отрешенности, тормоша ее за рукав:
- Бабушка (он второй раз назвал ее бабушкой), расскажи мне о Золотом Тельце.
Но голова матушки Терезы налилась немыслимой тяжестью, глаза сомкнулись и сознание почти отключилось. Все, что она могла сказать:
- Пошли спать, я сильно устала…
Мать Тереза уснула мгновенно, сном невинного младенца, даже дыхания ее не было слышно. А вот маленький Мюллер ни как не мог уснуть. Мысль о странной статуэтке Золотого Тельца (а он не сомневался, что это он), не давала ему покоя.
И когда он забылся в мгновениях глубокого сна, то во сне этом к нему пришло видение золотого теленка. Он смотрел своими неживыми золотыми глазами в глаза Мюллера и как бы говорил:
- Духу нужна душа и вера, а мне золото. Постигай Дух и ищи золото. Чем больше золота, тем больше буду я и власть моя, тем лучше будешь жить и ты. На золоте держится власть земная, власть людская…
Не понимал смысла сказанного маленький Мюллер – ему было просто страшно. Он ощутил страх пред властью этого безжизненного взгляда. И ему захотелось прижаться к матушке Терезе. Он вспомнил свою мать, которая могла бы его защитить. Но матери не было, а к матушке Терезе он побоялся подойти. Та спала очень глубоким сном, что даже не было слышно дыхания ее. Мюллер испугался, что и матушка Тереза может тоже умереть и тогда он останется сам на сам с этим большим и жестоким миром, и с этими безжизненными глазами маленького златого теленка. Поэтому он, преодолевая один страх ради победы над другим, покинул свой угол и тихонько подошел к спящей аббатисе. Прислушался и услышал ее тихое дыхание. Прикоснулся своей маленькой ручонкой к ее руке – рука была теплой. Матушка Тереза была живой. И маленький Мюллер успокоился, еще осторожно погладил руку матушке Терезе и пошел досыпать в свой угол. Больше в эту ночь кошмарные сны ему не снились.

3.
Настало утро нового дня, таинственной ночи, как и не бывало. Мюллер подошел к своему тайнику со спрятанной фигуркой тельца – тайник был не тронут. Значит, о тайне его никто не узнал.
Внешне ничего не изменилось в жизни монастыря, да и в жизни самого маленького Мюллера. Но в мыслях самого Мюллера произошло что-то даже ему самому не понятное - он начал искать пути обогащения. Да, маленький мальчик был таким же, но понемногу начало изменяться его отношение к людям, окружающему быту, миру – он начал искать выгоду, не столь для себя, столь для... Выгоду ради выгоды или пищу для Тельца?
Случай, а может и не случай, немного обогатиться представился очень быстро – это был праздник Пасхи. Пасха самый почитаемый праздник у верующих, хотя почему-то его все считают сугубо христианским. Можно бесконечно спорить и доказывать свою или чужую правоту по поводу причины этого обычного людского праздника, но факт остается фактом – этот праздник существует и многие верят в его сакральность или некую божественность. Людям обязательно нужно почувствовать себя причастными к чему-то божественному, прочувствовать ил осознать себя частью чего-то великого и всемогущего – частью Бога. Пасха как раз и есть тот праздник, который дает возможность каждому стать причастным или не причастным к великому таинству бесконечности бытия, а не унылости быта.
И в день этот, как бы принято, слыть и даже быть щедрым, разумеется, кто себе может позволить быть щедрым. Богатые готовились расстаться с мелочью от своего богатства, а нищие готовы были взять эту мелочь. Хотя, если разобраться, подаяние нищим еще больше усугубляет их нищету. Наверное, так и должно быть, ведь сказано, что воздастся многократно тому, кто дает. А вот кто берет – должно быть наоборот. Ну, да ладно – каждый сам выбирает свой путь из множества предложенных.
Нищие готовились к подаяниям, а церковь к возданию ей почести, чести, хвалы и пожертвований во славу Господу. Это не подаяние – это… А какая разница, что это. Правда, нет, да находились умники, которые задавали не понятный или крамольный вопрос: «А зачем всемогущему Богу эти мелкие денежные подачки - Он же всемогущий да, скорее всего и создал металл, из которого и отчеканили все эти деньги?» Умники были всегда, а нужно было быть просто умным и не создавать себе проблем не нужными, а то и глупыми вопросами.
Праздник есть праздник и все должны его прочувствовать.
Маленький Мюллер еще не понимал, что такое праздник. Когда он был совсем маленький, то мать брала его на руки и выводила на улицу в толпу таких же нищих. В памяти осталось что-то неприятное и даже страшное. Нищие дрались за подаяние, за лучшее место для подаяний, а затем просто дрались от минутной сытости и временного переизбытка энергии.
В монастыре все было немного не так – обитель готовили к празднику. Монахини  убирали помещения, вымывали и протирали все, что могло хранить следы пыли, грязи и пауков. Затем варили краску и красили ставни окон, двери, пропитывали олифой ворота, натирали полы в трапезной, больнице и кельях не только своих, но и матушки Терезы. Им вовсю помогали молодые послушницы – ученицы монастырской школы.  Репетиции церковного хора стали еще более интенсивными и продолжительными. Казалось, что все время жизни обитателей монастыря посвящено только этому празднику. А в последние предпраздничные дни монахини стирали и ремонтировали свои одежды, а также занавески, шторы и другие изделия с тканей. В общем-то, кому праздник, а кому только труд.
И маленькому Мюллеру нашли работу – он протирал серебряную посуду, которая предназначалась для особых гостей: богатых меценатов и, возможно, самого эпископа, а может и кардинала. Он тогда спросил в монахини, сестры Герды, которая отвечала за хранение некоторых ценностей монастыря:
- А почему богатые любят есть из такой посуды? Почему мы не едим из нее – она же не бьется и мыть ее легче?
- Потому, что они богатые, - ответила сестра Герда, снизав плечами, мол, и так все ясно.
И вот он праздник настал. В общем-то, ничего особенного. И хотя Мюллер впервые в жизни присутствовал на празднике не как маленький ребенок нищенки, а даже как участник сего действа, ничего нового он не ощутил. Но он явно почувствовал желание увидеть ту самую девочку и снова попробовать сладкую конфету из ее рук. Баловали его сестры-монахини и матушка Тереза сладостями. Но та, самая первая в его жизни конфета, да еще из рук такой красивой девочки – это было сродни сказке о доброй фее.
И он ее увидел. Она повзрослела и на ней уже был другой наряд - такой как носят взрослые дамы. Она стояла среди богато одетых мужчин и женщин, среди которых своим самым важным видом, выделялась супружеская пара – ее родители. Позже он узнает, что ее родители были самыми богатыми  людьми в округе, и она у них была единственная дочь.
И она увидела, и узнала его. Он стоял у монастырского хора, возле большой бронзовой урны, куда прихожане бросали свои пожертвования монастырю. Таких урн было несколько и в разных местах. Возле них стояли самые очаровательные монашки и всем видом своим старались показать, куда нужно бросать деньги, с которыми когда-то боролся Иисус в Храме, которого сейчас и славили. Впоследствии оказалось, что больше всего денег бросили в урну Мюллера. А возможно это бросали и не ему, а монастырскому хору. Хотя, если быть откровенным, хор в этот день пел очень плохо, но слушали его мало и очень немногие. Прихожане ждали главное действо праздника – приезд эпископа, хотя кто-то упорно распускал слухи, что должен прибыть и сам кардинал.
Девочка что-то сказала на ухо своей матери. Та снисходительно кивнула головой. И девочка подбежала к Мюллеру и впихнула ему в руки красивый атласный мешочек. Мюллер, как завороженный смотрел на девочку – она для него была воплощением всех сказочных и религиозных героинь. Ему казалось, что красивее на земле нет ничего и никого. Он взял мешочек и автоматически хотел бросить его в урну для пожертвований -  так учила его матушка Тереза. Но девочка улыбнулась и тихо сказала:
 - Это только тебе. Это конфеты.
И она взяла его руку, отводя ее от урны. О, какая у нее была теплая и красивая рука. Мюллер ощутил в груди чего-то схожего с теплым пламенем.
- Меня зовут Луиза, - опять тихо сказала она, - А как зовут тебя?
- М-м-мюллер, - еле выговорил пораженный ее голосом мальчик.
- Мычишь, как теленок, - она тихо засмеялась и побежала к своим родителям.
А Мюллер застыл, как маленькая статуя с открытым ртом и сильно сжимая в руках небольшой атласный мешочек, подарок самого прекрасного, по крайней мере для него, создания на земле.
Он так бы и простоял, возможно, и всю жизнь, но жизнь продолжалась и праздник тоже. Послышался шум – это приехал сам эпископ, и самые знатные гости направились послушать его проповедь и получить благословение для дел своих, разумеется, праведных. Из оцепенения его вывела сестра Герда, которая начала собирать урны с благотворительными взносами прихожан. Она бесцеремонно взяла мешочек из рук Мюллера, открыла его и увидев конфеты, взяв две себе, быстро заталкивая их в рот. Герда бы и мешочек забрала, но в этот момент она увидела взгляд Луизы, подарившей конфеты Мюллеру.  Девочка, воспитанная повелевать всеми, кроме родителей, посмотрела так, что сестра Герда чуть не поперхнулась. Она быстро  удалилась, почти побежала,  обнимая тяжелую урну.
Луиза помахала Мюллеру рукой и тоже удалилась вместе со своими родителями на встречу с эпископом. А Мюллеру почему то захотелось заплакать. Ему было жалко двух конфет, которые забрала у него Герда; ему было жалко расставаться со сказочным видением в виде Луизы: его все бросили, он остался опять сам - ему стало жалко самого себя. Он опять почувствовал себя так, как тогда, когда умерла его мать. И, как тогда, ему захотелось спрятаться в каком-то углу, завернувшись в свой колпак. Но вдруг он понял, что у него в руках есть еще красивый атласный мешочек – подарок его сказочной феи или богини.
Когда все удалились, Мюллер спрятался под большим кустом жимолости и открыл свой мешочек – он опять захотел ощутить тот незабываемый вкус первой в своей жизни конфеты. Конфеты были не такие, какие он пробовал раньше – это были первые конфеты с шоколадной глазурью – таких еще никто не пробовал в их монастыре. Хотя, как это никто - а сестра Герда.
У этих конфет был самый необычайный вкус. Мюллер даже подумал, что в раю люди едят именно такие конфеты. Но что-то еще было очень интересное на самом дне мешочка. Мюллер засунул свою маленькую ручку в мешочек и ощутил тяжесть металла. Он вынул – это оказалась большая золотая монета. Мюллер еще не разбирался в стоимости монет, но уже знал, что монеты из желтого блестящего металла самые ценные и их никогда и никому не дают как подаяние.
Мюллер также знал, что все подаяния, которые собирают сестры, все пожертвования, которые дают монастырю, должны принадлежать Богу, а значит церкви. Хотя, он как ребенок с еще не испорченными мыслями однажды спросил матушку Терезу:
- Матушка, а зачем всемогущему Богу наши деньги – он же все может создать сам, если Он создал все?
Матушка что-то говорила о церкви и людях, которые там служат Богу, но Мюллер так и не понял. Зачем всемогущему Богу эти монеты.
Но в данный момент времени эта золотая монета была для него не монетой – она была подарком ангела в обличии Луизы. И он отчетливо слышал ее слова: «Это только тебе…» И он, осторожно, стараясь быть не замеченным, пробрался к своему тайнику с маленьким золотым теленком и там спрятал свою золотую монету.
А конфеты… Он съел только одну, а остальные показал матушке Терезе уже утром, когда та вернулась со встречи с эпископом. Матушка поблагодарила и похвалила его, разрешив ему съесть еще одну конфету, остаток она отнесла в монастырский лазарет, где умирала старая монахиня, которая никогда не пробовала шоколада.
Мюллер выбрал момент, после трапезы, когда все монахини заперлись в своих кельях для молитвы, опять пробрался к своему тайнику. Он достал мешочек и чуть было не заплакал – монеты в мешочке не было, хотя золотая статуэтка маленького теленка была на месте. Но, внимательно присмотревшись к теленку, он  увидел – теленок как бы подрос. Он взвесил мешочек в руках и понял – вес теленка увеличился как раз на вес монеты. Получалось, что золотой теленок съел золотую монету и увеличился на ее вес.
Чтобы проверить свою догадку, Мюллер решил попробовать положить еще что-то золотое к теленку. Он знал, где матушка Тереза хранит некоторые свои золотые украшения, еще с той прошлой жизни, о которой маленький Мюллер ничего не знал. У матушки Терезы также был тайник, в котором хранились какие-то бумаги, золотые вещи и несколько очень ценных драгоценных камней – бриллиантов.  Он выждал момент, когда мог остаться в келье сам и взял из тайника настоятельницы монастыря  небольшой нательный золотой крестик на золотой цепочке. Крестик был украшен четырьмя небольшими красными рубинами и одним изумрудом. Это был крестик, подаренный молодым эпископом своей незаконно рожденной дочери. Но ее мать решила оставить этот крестик себе, как память о большой и грешной любви, и память о своем единственном и поэтому самом любимом ребенке. Она никогда не вынимала этот крестик из своего тайника, но всегда помнила о той, кому он предназначался. Сам же крестик, как ювелирное изделие, для бывшей графини особой ценности уже не представлял.
Мюллер решил лишь проверить свою догадку о том, что золотой теленок ест золото и больше ничего. Он искренне надеялся, что этого не может быть и поэтому думал, что вернет крестик в тайник матушки Терезы. И вот маленький Мюллер положил этот крестик в свой тайник, закрыл его. А затем открыл, надеясь на то, что крестик цел и не вредим. Но, к своему удивлению он обнаружил – крестик исчез, а теленок слегка подрос. А еще в его, ранее темных точечках зрачков глаз,  появился злорадный блеск изумруда на кровавом, рубиновом фоне глазного яблока. Мюллеру стало страшно.
Ночью у него поднялась температура и он бредил. Он так часто в бреду звал свою мать, что матушка Тереза подумала о спрятанном крестике своей дочери, предположительно матери Мюллера. Она вскрыла тайник и крестика там не обнаружила. Более ценные вещи и деньги были на месте, а крестик исчез. 
Матушка Тереза ощутила чувство сильного страха, сродни страха смерти. Она даже не могла подумать на то, что кто-то украл этот крестик – она подумала о знамении или о наказании за свои грехи. Матушка Тереза молилась целую ночь, и целую ночь прикладывала к головке мальчика, пышущей жаром, мокрое полотенце.
Утром маленькому Мюллеру стало намного легче. У него даже появился сильный аппетит. А вот матушка Тереза слегла.  Целую неделю ее мучил то жар, то холод, а еще мысли разные. На второй день своей неожиданной хвори матрона Тереза отправила письмо, опечатанное личной печатью, самому кардиналу. Это письмо было отправлено не нарочным, а с сестрой Эмилией – одной из самых старых сестер монастыря. А еще говорили, что Эмилия была когда-то верной слугой матроны, еще в ее светскую бытность.  Все это время возле измученной непонятной болезнью настоятельницы находился маленький Мюллер. Менялись врачи, менялись сестры-сиделки, а маленький мальчик не отходил, разве что по нужде. Он и ел рядом со своей покровительницей и засыпал тревожным, совсем не детским сном рядом с ней. Его сонного  переносили в его кровать за ширмой, но он просыпался и опять садился возле матушки Терезы.
- …Матушка, не умирай, пожалуйста, - часто тихонько шептал он ей на ухо, - кто же защитит меня…
Матушка Тереза улыбалась и тихо отвечала:
- Он защитит тебя. Бог и он - ты только верь…
Через неделю Эмилия принесла ответ от самого кардинала. Матушка сорвала личную печать кардинала, прочитала письмо и лицо ее просветлело. Она взяла руку маленького Мюллера и слабым голосом сказала:
- Он не бросит тебя.
Затем она повелела пригласить эпископа. После ухода эпископа, через час настоятельницы монастыря, матроны Терезы не стало.
Уход из жизни земной матушки Терезы для маленького Мюллера было самой большой потерей в жизни. И даже в зрелости, и  уж потом, в глубокой старости, в Мюллера не было более значимых, более тяжелых потерь – это была единственная женщина на земле, которая его любила больше матери и, наверное, больше своей жизни. Мюллеру всегда будет казаться, что она отдала жизнь свою за его.  И что тот злополучный крестик сыграл в этом не последнюю роль.

4.
Что такое потери в нашей жизни? Да почти вся наша жизнь состоит из приобретений и потерь. Люди бывают так мелочны, что считают потерями вещи, которым они присваивают свой эквивалент ценности. Но ведь самое ценное в жизни человека – это время его жизни. Каждая секунда в ней последняя – и ничего нельзя с этим поделать, ничего...
А еще люди не могут безболезненно терять любовь и людей, которые любят и которые учат их любить. И каждая потеря если и не учит нас чему-то, ибо учатся те, кто желает учиться, то открывает нам какую-то маленькую истину нашей большой жизни.
После смерти матушки Терезы Мюллер не то чтобы понял, а скорее ощутил, что он опять одинок. И это ощущение одиночества было еще более сильно, чем тогда, когда умерла его мать. Вокруг него суетилось так много людей, все чего-то говорили, кто-то даже пытался решить его судьбу. А он начинал понимать, что ему предстоит одному бороться за свое место в жизни. Что поделаешь: мы все рождаемся и умираем в одиночестве, так и не заметив, что прожили в одиночество всю свою жизнь.
Судьбой Мюллера, как бы неожиданно для всех, заинтересовался сам кардинал. Он попросил семью богатого банкира, который по слухам ведал церковными деньгами, взять безродного сироту к себе в дом, на воспитание, как будто бы осиротелого  родственника. Просьбе кардинала отказать было не возможно.
Так бывший нищий оказался в доме банкира -  начался новый или следующий этап жизни маленького Мюллера.
Из своей прошлой жизни Мюллер взял только воспоминания и тот самый ночной колпак, который, не смотря на бережливое отношение к нему Мюллера, успел изрядно потрепаться. Хотя таинственный вензель  на нем по-прежнему сохранял свою четкость.
 А еще в той в жизни был у Мюллера тот самый небольшой золотой телец. Мюллер не стал брать его с собой в новый дом, а лишь более глубоко прикопал под камнем, в расщелинах фундамента здания монастыря, под большим кустом жимолости. Разумеется, он планировал забрать своего тайного друга или странную игрушку, спрятанную в атласный мешочек – подарок от Луизы. Немного позже довольно таки странная история произошла с тем тайником. Толстая Герда почему-то решила убрать немного территорию возле того самого тайника. Зачем-то ей захотелось подвинуть граблями именно тот камень, под которым и был собственно тайник Мюллера. Но только она коснулась граблями этого камня, как ее сердце остановилось и она упала, даже не успев издать предсмертный стон. Ее нашли слишком поздно. И повинуясь некоторой неписанной традиции – не тревожить место отлета души человека, то место все обходили стороной. Так тайник Мюллера приобрел неожиданную неприкосновенность или защиту. Мюллер не то чтобы волновался за судьбу своего тайника – он просто помнил о нем. И еще он очень хотел побывать в монастыре – месте, где его любили.
А в новом доме его никто и не собирался любить. Здесь все жили по своим законам, где главным был закон выгоды: взаимной, личной. Ведь это был дом финансового магната, одного из богатейших семейств государства, а значит и мира. И хотя, для людей сведущих, богатства этого дома не принадлежали членам семейства, но участие в их приращении, делали эту семью обеспеченной не на одно поколение. Впрочем, не стоит загадывать – судьба будущего не в наших руках.
Но обойдемся без фамилий и других формальностей. Скажем честно - это было не началом любимой сказки для взрослых о принце и нищем или о чудных превращениях из сказки о Золушке. Нищий мальчик с именем Мюллер формально получил знатную фамилию потому… Да, наверное, потому, что это была его судьба, предначертанная уж точно не им.
Фамилия была написана, но на самом деле – он был чужим и нежелательным. Ему сразу, с первых минут пребывания в доме богача, указали на его место, поселив жить с прислугой. Правда, сказали, что это временно, пока не найдут ему подходящую комнату в этом доме, состоящим из множества комнат, многие из которых были не заселены. Члены семейства не знали, что делать с новым ее, как бы членом. Ведь это был не просто человек, а претендент на некую долю того самого богатства, которым так дорожили эти люди.
Но у Мюллера появился угол, своя небольшая деревянная и даже крашеная кровать, небольшой стол и стул возле него. А еще у него был небольшой шкаф, в который принесли уже кем-то ношенные вещи: ношенные, не совсем чистые и даже слегка рваные. Правда, на второй день, пришла служанка из прачечной и забрала всю эту одежду, презрительно посмотрев на Мюллера. Все, без исключения, слуги сразу почти возненавидели Мюллера. Они не могли смириться с тем, что нищий, который по рангу ниже слуг, должен пользоваться некими привилегиями, им не доступными. Нет ничего странного в том, что маленький мальчик, никому из этих взрослых слуг не сделавший ничего плохого, сразу стал не ими любим. Странная эта штука – человеческая любовь, как бы к ближнему своему. В монастыре его любили все, а здесь никто. В монастырь он пришел сам, а сюда его привели. Да какая может быть любовь к ближнему за место свое под солнцем. Борются, ненавидят друг друга, а желают, чтобы их за это любили. И Бог человеческий придуман людьми только для того, чтобы их кто-то любил и наказывал за не любовь к себе других.
Но было в новом положении Мюллера одно очень положительное обстоятельство – кардинал приказал банкиру обучать Мюллера вместе с его детьми.
Детей банкира учили лучшие учителя и на дому. И обучение это было более строгим, чем в школе, потому, что контроль и спрос за результат учебы был жестким, как со стороны родителей, так и со стороны преподавателей, которые боялись потерять такую хорошую работу.
Если же детей богача нужно было заставлять учиться, то Мюллер,  как жаждущий путник в пустыне на воду, набросился на знания. Он их впитывал, как губка, открывая для себя совершенно другой мир. Он очень быстро научился читать и интуитивно овладел техникой быстрого чтения: поначалу абзацами, а затем страницами – так что, можно сказать, что книги он «проглатывал». Книг, которые давали ему для обучения, уже было недостаточно – он их выучил наизусть. И он робко попросил книг еще. Старый профессор математики, ради интереса или для того, чтобы от него отвязался этот странный ученик, принес ему двухтомник по геометрии, алгебре и новому направлению в математике интегральному и дифференциальному исчислению. Мюллер, самостоятельно, не только разобрался с тем, что никто практически не любит учить, но даже нашел ошибки, то ли авторов, то ли опечатки. Тоже самое повторилось и с химией и физикой.
Преподаватели были удивлены, а еще больше напуганы – как это было сказать хозяевам, что нищий и безродный ребенок был умнее хозяйских детей, людей высшего света. Но скрывать это не имело смысла, тем более не секретом было самое пристальное внимание кардинала к этому ребенку. А с кардиналом спорить нельзя было – фактически все ресурсы банка были церковными. Люди, хотя и не знавшие математики, но хорошо знали своих соплеменников, давно догадались, что Мюллер и кардинал родственники, и притом, очень близкие. Но об этом даже думать было нельзя, не то что говорить.
И вот позвал к себе на беседу Мюллера сам глава семейства. Не очень то и старый еще, но уже обрюзгший от сытой и довольной жизни, почти весь лысый банкир, пытался придумать тему для разговора с мальчиком, который так неожиданно появился в его банковском деле.  По-другому он и не мог думать о людях: они или были полезны его финансовым делам или нет. Этот мальчик, как бы был обузой, но без него мог пострадать и бизнес и очень серьезно мог пострадать. Кардинал довольно таки  строго приказал заметить этому нищему родню, а главное, дать хорошее образование. Сказал так, что банкир понял нужно безропотно исполнять волю своего главного бенефициария. И вот теперь, если верить преподавателям, оказывается, что этот нищий чуть ли не уникум. Как проверить и что с этим делать дальше, главе финансовой империи приходилось решать самому.
Банкира тоже в детстве учили всему и понемногу, но со временем он все забыл, ибо ему много чего было и не нужно – мир процентов, процентных ставок и биржевых показателей – вот чем он владел, как ему казалось, в совершенстве, забывая о том, что совершенству нет предела.
Банкир сидел за большим дубовым столом на большом дубовом кресле, с мягкими седушкой, спинкой и подлокотниками, обтянутым толстой бычьей кожей. Каждый подлокотник заканчивался искусно вырезанной головой льва с разинутой пастью,  медные зубы которой были  покрыты сусальным  золотом. Банкир люби вставлять в пасти этих львов свои указательные пальцы, пробуя пучкой остроту позолоченных зубов. Сия процедура помогала ему сосредоточиться пред принятием важных решений. Но что здесь было такого важного в этом маленьком мальчике, который по-детски увлеченно рассматривал кабинет хозяина, а особенно  книги в большом книжном шкафу – книги, которых давно никто не читал…
- Ну, здравствуй, э-э-э, Мюллер, - первое, на что мог осилить себя, произнес банкир.
- Здравствуйте, господин, - робко ответил мальчик.
- У меня, знаешь, очень мало свободного времени. Поэтому я не мог раньше с тобой познакомиться. Да и сейчас я не очень-то располагаю временем. Как у нас принято говорить: «Время деньги. Жизнь – это время. А значит деньги – это жизнь». Так что, вот так получается.
Банкир более интенсивно начал пучками пальцев тереть о зубы львов, стараясь понять, что нужно говорить. Такой ситуации в его жизни еще не было: он чувствовал, что много чего зависело от ребенка, а не от взрослого, а чего делать он и не знал.
- Ну-у, как ты здесь устроился, как учеба? – наконец-то выдавил из себя банкир, доставая из карманчика жилетки массивные золотые часы,  щелчком открывая их крышку и кося взгляд на циферблат. Время у банкира для беседы было, но ему почему-то захотелось, чтобы  его отвлекли на более важные финансовые дела. Он покосился на телефоны, но и те упорно молчали, хотя в обычные дни не умолкали ни на минуту.
- Все хорошо, господин, - робко, но без смущения ответил мальчик, - я всем очень доволен и рад Вашему участию в моей судьбе.
Банкир удивился учтивости речи как бы нищего и не воспитанного в светских салонах ребенка. Он внимательно присмотрелся к мальчику, отмечая про себя, что этот малыш не так-то прост, каким, вроде бы, должен был быть. Большая голова, высокий лоб, гордая осанка, а большие серые глаза смотрели пристально, как бы изучая сидящего перед ним. Робость, стеснительность, заметны в первые минуты, исчезли – перед банкиром сидел как бы равноправный партнер, но маленького роста и очень похож на ребенка.
- Э-э, учителя очень довольны тобой, говорят – ты делаешь успехи, - банкир все-таки, решил вернуться к изначальной идее данной встречи.
- Я не знаю, но я стараюсь, - тихо ответил мальчик, наблюдая, как банкир прижал кончики пальцев к зубам резных львов, стараясь ощутить боль, как неосознанную мотивацию к более решительным действиям. 
Банкир взял небольшой листик нарезанной бумаги, предназначенной для заметок, и карандашом написал на ней три числа. Подвинул листик на край стола, ближе к Мюллеру.
- Вот три числа: первое – сумма, другое – годовая процентная ставка, третье срок в месяцах. Рассчитай прибыль банка.
Банкир задал задание, которое он обычно задает при собеседовании новым, взрослым и как бы уже подготовленным сотрудникам – с этого и начинается понимание всей банковской работы. Верность результата, время, затраченное на вычисления, говорили о финансовом мышлении собеседника.
- 212 тысяч 663 основных единицы и 14 сотых, - мгновенно ответил Мюллер.
Банкир как будто получил удар в голову: он не то чтобы удивился – он был поражен. Банкир написал реальные цифры, реального клиента, встречу с которым у него была назначена сегодня вечером. Так что расчеты были произведены заранее и проверены несколько раз.
Банкир медленно поднялся с кресла, подошел к  небольшому сейфу, где хранились векселя и расчеты по ним от разных клиентов. Выбрал самые сложные и спорные документы. И опять повторил ту же задачу, но с другими условиями. И опять был ошеломляющие точные ответы, выдаваемые почти мгновенно.
Руки банкира тряслись то ли от волнения, а может и от страха. Да, он чувствовал, что чего-то боится, но вот чего или кого – неужели этого маленького мальчика с такими уникальными способностями к вычислениям…
А затем пошли более сложные задачи. Банкир доставал биржевые новости, сводки разных банков даже с других государств, и даже секретную, добытую с большим трудом, экономическую информацию.  Он начал обсуждать с этим уникумом из нищих такие финансовые проблемы, которые не обсуждал ни с министрами, ни даже с самим кардиналом. Поначалу были проверенны данные прошлых финансовых лет, а затем, как бы и естественно, все подошло к прогнозированию будущих финансовых перспектив.
Мюллер увлекся решением задач, предлагаемых своим новым хозяином или просто взрослым, от которого зависела его судьба. Он решал, не вникая в практический смысл задач этих и их решений. Он много решил разных задач и подобных этим, из тех учебников, которые ему дал его преподаватель. Учебники ему-то дали, а вот тетрадок, ручек или хотя бы карандашей, как бы и забыли дать. Разумеется, не забыли, а посчитали, что нищему и безродному оборванцу эти предметы ни к чему – он все равно не будет способен к учебе. Поэтому Мюллер и научился все как бы «записывать» и решать в уме. И, наверное, поэтому его ненасытный ум требовал все новых и новых знаний. Мюллер все время косился на множество книг в кабинете банкира, боясь даже мысли о том, что эти книги можно попросить хотя бы полистать.
Увлекательное занятие для обоих участников закончилось неожиданно. Раздался звонок секретарши, напомнивший банкиру, что его ждут очень важные клиенты и даже сам министр.
- Хорошо, Мюллер, мы еще продолжим наши беседы, - стараясь собраться с мыслями о прошедшем и будущем, промолвил банкир, - может тебе что-то нужно.
И тут Мюллер, выдохнул свое, распираемое естество, желание:
- А книги Ваши можно почитать?
Банкир был удивлен просьбе мальчика еще больше, чем удивительными его способностям – эти книги никто и никогда не читал, хотя они были очень ценны и не только свои оформлением.
- Да, Мюллер, я распоряжусь. Уборщица приходит в шесть  утра, ты можешь приходить с ней и брать одну книгу. В уборщицы будет реестр выдачи книг тебе – я об этом также распоряжусь. И еще, - банкир поднял указательный палец правой руки, - книги нужно очень беречь, пальцы обматывай бумажными салфетками и страницы переворачивай специальной лопаткой. Книги нужно беречь, чтобы сохранить их товарный вид. Все в этом мире имеет свою цену, стоимость и все можно продать или купить. На счет салфеток, лопаточки для переворачивания страниц я также распоряжусь. До встречи.
Хозяин кабинета опять стал крупным финансовым магнатом, кивком головы указав Мюллеру на дверь.
Мюллер пришел в свой угол в пристройке для прислуги.
Раньше его приводил один из слуг, а сейчас он пришел сам. Стоить заметить, что отбор слуг в этот дом был очень строгим и только по рекомендациям. Но среди слуг есть своя иерархия. Во флигеле для слуг проживали: два молодых парня – рабочие по кухне и одновременно ученики повара, проживавшего в городе; рабочий двора, выполнявший обязанности садовника, охранника и чего-то на подобии кинолога для сторожевых собак. Было еще одно не заселенное место, как говорили слуги, здесь должен был жить какой-то дальний родственник то ли хозяина, то ли хозяйки, и чем он должен был заниматься, никто не знал. А еще была горничная и человек, выполнявший роль ключника и дворецкого – они проживали в доме хозяев. Дом был большой и поэтому требовал ухода. Но хозяева были крайне бережливы, а может быть даже и жадные, поэтому не спешили расширять штат прислуги, нагружая слуг все новыми функциями и обязанностями.
Поэтому появление нового жильца во флигеле, хотя и ребенка, слуги восприняли, как появление себе помощника, и каждый мысленно уже думал, какие не приятные обязанности можно спихнуть на этого нового жильца флигеля для слуг.
Но, увы, новый жилец, хотя был, как все узнали, из нищих, сразу получил статус привилегированного, что ли.  Его утром, после завтрака, забирал дворецкий и уводил на занятия. Приводил из занятий уже вечером. Слуги узнали, что обедал этот странный монастырский нищий в классе для занятий и пищей с барского стола, что не могло не вызывать раздражения. Раздражение это выливалось в отношение. На ужин Мюллер получал практически отходы, а то и вовсе не получал еды. Но он привык быть голодным – вот и не жаловался никому. Тем паче, он мог есть траву и даже грызть ветки деревьев. Но на этом испытания на прочность в жизни для Мюллера не заканчивались. На приказание дворецкого убирать за Мюллером, не тревожить его сон, слуги ответили тихим бойкотом. Они нарочито сбрасывали мусор в угол Мюллеру, переворачивали его стол, разбрасывали книги. А ночью, когда тот ложился спать, громко пели, а еще старались испачкать его одежду. Дворецкий догадывался о проделках слуг, но он и сам был слугой.
А вот известие о том, что сам хозяин пригласил Мюллера к себе в кабинет и чего-то с ним так долго разговаривал, чего не удостаивался ни один из слуг. А затем хозяин распорядился выдавать ему книги, салфетки и лопатку для перекидывания страниц. Уж этого никто из полуграмотных слуг стерпеть не мог.
И первое, что увидел Мюллер, когда вошел во флигель для прислуги это как садовник, которого все звали просто «старина Лок», вырывал из оставленной книги Мюллера листки, сминал их и бросал на пол – невежество всегда боролось с просвещением различными способами, даже очень примитивными. Книга  была геометрией Эйлера – одна из любимых книг Мюллера. Не управляя разумом, а в порыве сильных эмоций, ну в состоянии аффекта, Мюллер отчаянно бросился  в ноги садовнику и что есть силы дернул их на себя. Садовник был не малого росту, крепкий мужчина лет сорока или сорока пяти, с густой черной шевелюрой. А еще он обладал недюжинной силой и был жесток – его боялись даже злые сторожевые собаки. Но, возможно, от неожиданности, а возможно, что старина Лок был слегка пьян, он свалился и ударился лицом о край кровати Мюллера. У него из носа потекла кровь, а из горла раздался звериный рык. Он вскочил на ноги и, казалось, судьба или даже жизнь Мюллера может неожиданно измениться или даже закончится.
Но вдруг на пути разъяренного садовника появилась неожиданная преграда – его лицо наткнулось как будто бы на каменную стену. Это был кулак не знамо откуда появившегося в помещении для слуг  высокого и широкого в плечах монаха в рясе доминиканца. Когда садовник начал ощущать реальность, то в помещении уже никого не было. Почти все вещи Мюллера остались на месте, разве что исчезла порванная книга вместе с вырванными и скомканными листиками. Старине Локу поначалу стало страшно, ему казалось, что он столкнулся с призраком. Но затем им овладела ярость. Он бросился во двор, в надежде догнать и наказать обидчика. И он увидел, как высокий монах за руку уводит мальчика, прижавшего другой рукой к груди свою любимую книгу.
Садовник подбежал к вольеру с рвущимися в бой сторожевыми псами, открыл его и дал команду «фас».
Монах резко развернулся так, что Мюллер оказался у него за спиной. И только два огромных сторожевых пса приблизились к нему и в прыжке уже готовы были разорвать монаха, тот неуловимыми движениями рук, каким-то чрезвычайно острым предметом, на лету перерезал обеим  собакам горлянки. Те упали, действительно, как подкошенные большой косой, даже не успев издать последнего звука. Собачья кровь мгновенно залила лужайку. А волосы садовника стали дыбом и мгновенно побелели. Он в страхе упал на колени, даже не зная к кому обращаться за помощью: к Богу или Дьяволу – он не ведал, чей это было посланник.
Но это был не призрак и не посланник неведомы сил. Но он был послан другим и, возможно более могущественным правителем, чем те, которым мы поклоняемся. Человек в одежде монаха-доминиканца был, так сказать, специалистом по особым заданиям и состоял на службе в кардинала. Ходили осторожные слухи о наличии таких людей в окружении и охране кардинала, но никто с ними еще не сталкивался так близко, как это произошло с обычным садовником. У кардинала были кругом свои скрытые глаза и уши, которыми владели многие из окружения банкира, хотя их души давно были куплены за обычные деньги, а управлялись страхом, а не мудростью. Кардиналу доложили и о талантах Мюллера, и о том, что банкир не исполнил распоряжения разместить, предполагаемого внука кардинала (а в этом тот перестал сомневаться) в своей семье. Поселение мальчика среди прислуги, издевательства прислуги над ним, кардинал посчитал личным оскорблением себе. Было еще много других нарушений договоренностей и даже факты прямого воровства средств Церкви, что было вполне естественным. Но дела Церкви в руках Божьих и наказание за них всегда можно отложить, а вот дела семейные…
И послал кардинал своего верного слугу и специалиста по деликатным ситуациям забрать мальчика. А банкира ждал неожиданный звонок от его главного кредитора, да что там скрывать – от его хозяина.
Судьба банкира резко изменилась – он в одно мгновение стал нищим. Оказалось, что кардинал знал обо всех тайниках и тайных вкладах банкира и членов его семьи. Все эти средства были присвоены обманным путем, а проще говоря, сворованы. Через день в банке появился новый управляющий. А все слуги, которые, так или иначе, старались унизить Мюллера, были арестованы за различные мелкие преступления, в основном за кражи, которыми занимались все, даже самые честные слуги. Садовник сошел с ума и через некоторое время его труп нашли за городом.
А Мюллера высокий монах привел во дворец кардинала. Когда этот молчаливый великан держал Мюллера за руку, то Мюллер, как когда-то, ощутил покалывание в кончиках пальцев – как будто золотой телец напоминал ему о себе. И как то вспомнились слова матушки Терезы: «Он не оставит тебя…» Разумеется, матушка Тереза говорила о кардинале, о котором Мюллер ничего не знал. Но в данный момент времени Мюллер вспомнил только о своей необычной игрушке или … покровителе.

5.
Кардинал пожелал лично встретиться с Мюллером. Такой чести не удостаивался ни один ребенок. Разумеется, кардинал часто благословлял различных детей, принимал участие в судьбе лишенных и обездоленных, как это требовал сан или статус. Но чтобы один на один, в кабинете – такое было впервые.
Мюллер еще не освоился со всеми правилами мирского или светского бытия, поэтому никакого трепета перед могущественным церковным сановником он не ощущал. Скорее  наоборот – он ощутил что-то схожее с тем, что ощущал при встрече с матушкой Терезой.
Кардинал оказался высоким, стройным мужчиной лет больше пятидесяти. Благородный профиль, в обрамлении слегка искрящихся платиновым отливом, седых волос, глубоко посаженные темные глаза и голос, привыкший только повелевать. Но при обращении к Мюллеру этот голос немного дрогнул или это могло показаться:
- Здравствуй, Мюллер, - прозвучало под сводами огромного кабинета, а затем немного тише, - так вот ты какой.
- Здравствуйте падре, - Мюллер учтиво склонил голову.
- Меня принято называть Ваше преосвященство, - улыбнулся кардинал, - но тебе можно называть меня падре. Мне это даже более приятно.
- Хорошо, падре, - тихо сказал Мюллер, все также покорно склонив голову, но исподлобья он хорошо видел кардинала.
- Сегодня у меня мало времени. Извини, так получилось. – Кардинал неосознанно попросил прощение у незнакомого мальчика, у нищего – это тоже было впервые в его жизни, - Поэтому буду краток. Мне доложили о твоих успехах в учебе – это закономерно и генетически обусловлено. Теперь за твоим воспитанием и учебой я буду следить лично.  Я решил отправить  тебя в  Америку, здесь временно находиться не совсем удобно, скажем так. В Америке ты будешь учиться в частной школе, а затем, возможно, университете. Но перед этим тебе нужно подготовиться немного. Ты будешь изучать языки, правила светского этикета и получишь навыки жизни в новой для тебя среде. Обучать и тебя будет фрау Ирена, она очень образованный человек, баронесса и благоверная католичка, будешь ее слушаться во всем – я ей доверяю. Также с тобой первое время будет Кристофер, он будет укреплять твое тело и дух. Ты его знаешь, это он тебя сюда привел. Он мой преданный слуга, не то что эти, в которых ты жил. – Кардинал презрительно скривил губы, но затем его голос опять стал твердым, - Мне нужно быть верным. Я жестоко наказываю предателей. Твои бывшие временные родственники живы, но жизни у них больше нет. А у тебя все впереди. У тебя и у Кристофера. Кстати, ты ему понравился, а твоя выдержка при атаке собак его даже поразила, - кардинал улыбнулся.
Улыбка кардинала была доброй, даже ласковой, вряд ли, кто-то раньше видел его таким, хотя… Сколько есть этих самых маленьких личных тайн, которые затем перерастают в исторические или эпохальные события. Также слегка улыбаясь, кардинал извлек откуда-то колпак Мюллера, который у него отобрали какие-то люди, которые вымыли Мюллера и переодели перед встречей с кардиналом. Колпак был уже постиран, заштопан и даже отглажен, чего, уж точно, с ним такого никогда не делали.
- Хорошо, что ты его сберег. Это знак, очень добрый знак. Теперь он тебе не понадобится больше. А я его сохраню. Сохраню, как знак и не более.
Кардинал хотел рассказать Мюллеру о своей непутевой дочери, но и это должно было остаться тайной, ведь она была частью его «непутевой жизни». Тайной во имя торжества справедливости. Справедливости, как ее понимал кардинал, который, прежде всего, был человеком – обычным человеком, но с бременем власти, условностей и правил игры под названием «его жизнь», как часть нашей большой жизни. С возрастом мы часто понимаем, что совершали ошибки, которые и не могли не совершить. А посему, всегда есть желание и поиск возможности каким-то образом устранить эти ошибки или, по крайней мере, сгладить их негативный эффект. Этот красивый, начинающий стареть, мужчина в мантии кардинала часто решал чужие личные проблемы, вдруг понял, что и у него есть что-то больше, чем любовь к себе и даже, чем любовь к Богу. Это был голос крови.
Кардинал незаметно коснулся  хорошо  замаскированной сенсорной кнопки. Беззвучно зашел Кристофер. Теперь на нем был светский костюм хорошего кроя, который очень хорошо подчеркивал фигуру постоянно тренирующегося человека.
- Все, Кристофер, теперь Мюллер в твоем распоряжении. Познакомь Мюллера с его  воспитательницей фрау Иреной. И устраивайтесь. Сам решишь, когда будете готовы к отплытию. Если будут проблемы, сразу докладывай.
- Ваше преосвященство, - вот и все, что сказал Кристофер, в знак покорности и согласия слегка наклонив голову.
Ну, а далее в Мюллера, действительно началась новая жизнь. Его готовили к жизни аристократа или жизни на вершине социальной пирамиды. Если кто думает, что там жизнь сплошной праздник – они глубоко ошибаются. Да, когда проблемы пищи, крова, одежды – это проблемы, а быт и уют – фантазии; тогда, разумеется, жизнь наверху кажется просто непрерывным праздником сытости и дорогих игрушек.  Отчасти и, к сожалению, все чаще – это действительно оказывается так. Но есть часть людей, которые считают себя элитой то ли по происхождению, то ли по воспитанию. А быть элитой или образцом в любой части социума – это всегда большой труд. Почитайте, хотя бы, о школе воров в «Оливере Твисте».
Так сказать, «рабочий день» у Мюллера начинался в шесть утра. Его будил Кристофер на утреннюю тренировку. Перед этим он сам уже провел свой часовой тренинг. Поначалу это были легкие пробежки, странные упражнения, призваны научить управлять своим дыханием, эмоциями, волей и телом. В этих упражнениях можно было узнать у-шу, ци-гун, йоги и много других модных систем, которые, по сути и форме своей, очень сходны, а отличаются лишь подачей, чаще всего коммерческой. Утренняя тренировка всегда заканчивалась процедурами с водой. Это было: или купание в пруду, бассейне; или принятие душа, или просто обливание водой из большого кувшина. Затем, уже зимой, прибавилось  обтирание снегом и, в дальнейшем, купание в проруби. Кристофер учил Мюллера управлять своим телом, чувствовать его состояние, постоянно напоминая, что только в здоровом теле может быть здоровый дух.  При этом постоянно шел рассказ о строении человеческого тела, о процессах в нем. И не просто это были рассказы – это были занятия с контрольными вопросами. Мюллеру эти занятия очень нравились, и он уже не мог себе представить дня без движения, без закаливающих процедур и без общения с Кристофером.
- В здоровом теле – здоровый дух, - любил повторять Кристофер, - А дух – это разум человеческий, который часть высшего Разума, высшего Духа – это часть Бога в человеке. Нам дано тело и разум для исполнения воли Божьей на Земле, и самый большой грех – это не беречь и не пользоваться этим даром…
А еще Кристофер старался обучать Мюллера простым бытовым навыкам как-то: ремонтировать свою одежду, следить за своей гигиеной, готовить себе простую, сытную и полезную пищу. Он все время твердил, что человек, уважающий себя, всегда должен быть выше грязи быта, выяснения отношений и жизни ради удовольствия.
- Легко быть богатым бездельником, - твердил Кристофер, - Человек обязан всегда трудиться, ибо так там велел Бог. И главное в человеке – это его Дух, вот что должно быть постоянно под контролем, в работе и укрепляться всегда. Тело бренно – Дух вечен. Не поддавайся соблазнам тела, а учись управлять ими. Кто управляет собой, легко сможет управлять другими. Мы управляем миллиардами людей через их слабости, через их соблазны и слабость их духа...
А затем начинались другие занятия. Это были занятия на подобии школьных: был класс, стол, доска, учебники и пианино.
Фрау Ирена, стройная сероглазая блондинка, с красивым лицом аристократки. Одета всегда строго, но изыскано, волосы уложены в аккуратную прическу. Она не пользовалась косметикой, а если и пользовалась, то так умело, что все в ней казалось природным и гармоничным.
Она учила Мюллера языкам, а также правилам общения и поведения в различных ситуациях и общественных слоях. Все это происходило практически одновременно в виде разыгрывания ситуаций, но на разных языках. Из простых фраз и односложных предложений они переходили к более сложным образам и смысловым конструкциям речи. Упор был сделан на английский язык в приложении к американской действительности. А еще фрау Ирена учила Мюллера читать. Да, он умел читать и сам и, что удивило фрау Ирену, читал очень быстро, мог сразу прочитать, осмыслить и зафиксировать в памяти своей целую страницу. Но фрау Ирена учила читать и понимать тайный и явный смысл прочитанного.
- … «В начале было Слово» - так начинается описание сотворение человека, - говорила фрау Ирена, - слово, как продолжение мысли. А мысль, мышление – это то, что выделяет человека в этом мире, среди других живых форм. Мысль есть благо и проклятие человека – смотря,  как ею пользоваться. И словами, речью человек должен уметь пользоваться. Людей стало много, поэтому речь, как продление мысли, стала орудием и даже оружием в борьбе за свое место в жизни. Мы используем слова и речь для управления всеми остальными. Мы первые, кто понял силу слова. Чтение, осмысление прочитанного – это тренинг во владении словом. Не все, что пишут – истина. Скорее всего, наоборот - одна из истин гласит, что язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли. Но анализируя слова и действия, всегда можно найти ту самую истину…
И фрау Ирена учила искать истину в текстах, начиная со сказок, притч и былин.
Сказки Мюллеру нравились. Особенно те, где храбрый рыцарь или тот  же пастух, завоевывал сердце принцессы. Он сразу вспоминал Луизу, единственную девочку на земле, которая обратила на него свое  внимание. Разумеется, в роли храбреца, побеждающего все преграды на пути к ее сердцу, он видел только себя.
В общем-то, ничего удивительного. Все дети любят сказки и желают быть любимыми героями этих сказок. Сказать, что Мюллер понимал все, что говорит ему фрау Ирена о словах, речи и тонкостях человеческой психики, было не правдой. Но Мюллер ощущал всем своим детским существом, что ему нужно всему этому учиться – это единственно правильный путь в его жизни. Ведь все дети любят учиться, а если их правильно учить, то они начинают любить сам процесс образования, получения знаний – становления тем самым человеком, которого когда-то, в начале, создавало Слово и это слово было Бог.
Но в сказках, былинах и в других, доступных понимаю ребенка, литературных произведениях очень часто доминировало понятие богатства, золота – как цели достижения человеком своего счастья. И когда речь заходила о золоте, Мюллер всегда начинал ощущать то самое легкое покалывание в кончиках пальцев – Телец напоминал ему о своем существовании.
- Фрау Ирена, а зачем людям так много золота и других богатств? Зачем дочери царя, которая имеет все, что нужно человеку, еще и груды золота – это же обычный химический элемент, металл? – спросил Мюллер, его этот вопрос волновал намного больше, чем вопрос о том, зачем принцам добиваться принцесс.
Фрау Ирена задумалась. Даже ей самой казалось, что она знает ответы на все вопросы, особенно те, которые может задать ребенок. Но вопрос возник как-то неожиданно во время чтения им очередной героической былины, предложенной фрау Иреной. Доблестный герой былины, в подтверждение своей любви и чести предлагал еще и богатство, состоящее из золота, серебра и всего того, что в нынешнее время оценивается деньгами.
Фрау Ирена  много чего знала о деньгах, и много чего могла рассказать о том, к чему большинство людей земли так стремится, даже не понимая почему. Но она решила быть краткой.
- Деньги, Мюллер, это часть нашей истории, истории людей и цивилизации. У них есть и своя история, которую ты будешь еще изучать отдельно. В настоящее время: для многих – это мечта; для других – миф, что ближе к истине; для нас – это инструмент управления миром людей.
- Фрау Ирена, - Мюллер, как все дети, был любознателен и пытался найти свой смысл в словах, - а мы – это кто?
Фрау Ирена улыбнулась и впервые за все время их знакомства слегка потрепала волосы Мюллера. Ему это очень понравилось – его давно не ласкали, как простого ребенка.
- Возьми, к примеру, сказки, народные эпосы, исторические рассказы, что их объединяет, как ты думаешь?
Мюллер задумался, стараясь вспомнить все сказки, которые прочитал. Его лоб покрылся не детскими складками. Вдруг он подскочил и лицо его просветлело. Наверное, такое лицо было в Архимеда, который когда-то воскликнул свое знаменитое «Эврика!».
- Все хотят стать волшебниками или королями, а девушки выйти замуж за принца или короля! – Он сделала паузу, а затем как-то не очень уверенно добавил, - Все они  хотят править миром, наверное.
- Вот видишь, ты почти и ответил сам на свой вопрос. Людьми кто-то должен править. Правители – это самые достойные из людей. Но и правителями кто-то также должен управлять, по крайней мере, на Земле. Вот мы и правим этим миром, в основном через правителей.
- А нас кто назначил править людьми, Бог?
Фрау Ирена опять мило улыбнулась:
- Для тебя – это Бог. Со временем ты поймешь больше. Нельзя все познать сразу - во всем нужна постепенность и систематичность.
- Так значит, я учусь, чтобы быть с теми, кто правит миром? А почему я?
- По праву рождения, - сказав это, фрау Ирена внимательно посмотрела в глаза Мюллеру, как бы пытаясь понять – знает ли он, кто он.
Мюллер задумался и неожиданно для фрау Ирены произнес:
- Это, как в сказке, о принце и нищем: рожденный нищим может быть по праву рождения и королем.
Фрау Ирена присела перед Мюллером на корточки, чего она также еще никогда не делала, сделала движения, как бы поправляющие одежду на мальчике, и очень внимательно посмотрела Мюллеру в глаза. Мюллер заметил, как красивые серо-голубые глаза фрау Ирены стали влажными, и с одного глаза по гладкой коже ее щеки покатилась маленькая слезинка, которую она быстро смахнула белым батистовым платком.
- То, что ты так говоришь, и есть подтверждением тому, что каждый по праву занимает свое место в жизни. И нищий, и король – все дети Божьи. Но король осознает себя королем и борется за право быть королем, а нищий мириться со своей участью.

6.
Прошло всего-навсего или уже прошло два года. Жизнь Мюллера настолько изменилась, что он практически забыл свое детство в голоде, грязи и нищете. Он подрос, окреп физически, сносно мог общаться на нескольких языках. Несколько раз его возили на прием к кардиналу, но не в его резиденции, а на чудесную виллу, скрытую лесами и виноградниками в предгорье, на побережье Средиземного моря.
Кардинал  был хорошо осведомлен  об его успехах и в своих беседах выражал удовлетворение работой воспитателей и педагогов. По его распоряжению Мюллеру начали преподавать азы физики, химии, математики, а также природоведения. К большой радости Мюллера эти науки преподавали ему Кристофер и фрау Ирена. Они утверждали, что основу всех знаний о мире являют природоведческие и точные науки.
- Науки о мире – основа понимания мира. Эти науки – приоритет избранных.  Все то, что изучают другие: политология, экономика, история  и много других - это сказки, мифы и иллюзии, которые мы создаем для остальных. Истинными знаниями должны владеть истинные правители этого мира, -  утверждал Кристофер.
Периодически его возили  на лекции к разным преподавателям и ученым, на экскурсии в музеи, галереи и пантеоны. Так Мюллер начал знакомиться с другими молодыми людьми, проходившими, как и он, обучение по особой программе. Все эти юноши были старше его. Да, это были исключительно юноши. Вроде бы, они являли собой самых обычных студентов,  но впоследствии оказалось, что это были представителями старинных европейских аристократических родов. Мюллера им представили, как очень способного потомка древнего аристократического рода – такого себе родовитого вундеркинда. Одновременно кто-то распустил слух, что он внезапно остался полным сиротой, и было отчасти правдой.
Хотя воспитание его новых знакомых не позволяло им быть обычными молодыми людьми, но они ими, все же, были. Разумеется, были те, кто пытался узнать в Мюллера чего-то о его семье или проверить способности Мюллера в различных дисциплинах – кто же из молодых людей хочет выглядеть менее способным или талантливым, тем более перед кем-то неизвестным. Само собой возникал прецедент для конфликтов, так сказать, физического плана. И здесь, как нельзя лучше, пригодились навыки, полученные от Кристофера. Мюллеру удалось устоять от коварной подсечки одного из самых активных или агрессивных по отношению к нему молодых аристократов. Мюллеру даже удалось удачно провести контрприем. Когда нападавший рухнул и готов был напасть на Мюллера, пользуясь своим преимуществом в росте, да и в возрасте, тогда, как бы внезапно, появился один из преподавателей.
- Вы вели себя недостойно по отношению к товарищу, да еще меньшему по возрасту и совершенно другой весовой категории, - ледяным голосом сказал преподаватель химии виновнику  инцидента.
На второй день хулиганистый юноша в данной группе не появился. Всем студентам было объявлено, что их товарищ исключен из престижного учебного заведения и переведен в «обычный университет». Как оказалось, для учащихся данного учебного заведения такое наказание было одним из самых строгих: никто не хотел быть обычным – все считали себя элитой. А элите нечего делить – все давно поделено без них и для них.
Но, не смотря на свое новое положение, свое обучение, Мюллер себя элитой не ощущал. Он даже не понимал толком, что такое  - элита. Мюллер был все тем же ребенком, начавшим свою жизнь в самом низком социальном сословии, лишившимся семьи и успевшим потерять тех, кто мог ему эту семью заменить, пусть даже не элитарную. Казалось, что матушка Тереза, сестры-монахини стали как раз той, любящей Мюллера, семьей. Но, увы, эта новая семья как-то неожиданно разрушилась, исчезла. И где-то на ее территории осталась та странная игрушка или не игрушка в виде золотого теленка, а может и Тельца, который нет, да напоминал о себе короткими снами и тем самым покалыванием в кончиках пальцев.
Фрау Ирена, Кристофер, очень хорошо относились к Мюллеру, но он ощущал или уже понимал, что и они также временные люди в его жизни. А еще этот пугающий отъезд в далекую Америку на обучение в новом, закрытом учебном заведении. А это опять новые люди и опять чужие. От самого рождения Мюллер всегда боялся новых и чужих людей в его жизни, судьбе. Разве что его преосвященство кардинал…
Кардинал казался недосягаемым, таким строгим и даже холодным. Но в его присутствии Мюллеру было как-то уютно и ему казалось, что этот, наделенный безграничной властью человек, больше всего беспокоится о его судьбе. Однажды, когда кардинал принимал Мюллера вместе с Кристофером в своей вилле, его клирик сообщил о приезде премьер-министра одной из больших европейских стран. Кардинал спокойно распорядился:
- Передайте господину премьеру, что я сильно занят и смогу принять его только вечером, в 19.00. Устройте отдых гостю и постарайтесь, чтобы он не ощущал себя не у дел.
Когда клирик ушел, кардинал обратился как бы к Кристоферу, но на самом деле к Мюллеру:
-  На сегодня ваши дела мне кажутся важнее. Так что продолжим…
Беседа с мальчиком, проверка его знаний и озвучивание новых наставлений и планов по его развитию, для кардинала была важнее, чем решение обычных, по крайней мере, для него же, политических вопросов. Мюллер это понял. И поэтому старался еще более настойчиво воспринимать все то новое, что предлагала  ему его нынешняя жизнь.
А эта новая жизнь предоставляла ему все новые и новые возможности по развитию и самореализации. Особенно ему нравились занятия в группах со старшими товарищами, которые постепенно начали к нему относиться, как к равному, даже по возрасту. Ведь учеба – это одно, а вот общение в микро группах, в этих маленьких социумах, совсем другое. Ведь юношей интересовала не только учеба.
Разумеется, не прошло не замеченным владение Мюллером элементами самозащиты. Физическая сила и ловкость всегда ценилась среди высших слоев общества не меньше, чем интеллектуальные способности. Ну, а возрасте полового созревания, эти качества, для юношей, были даже важнее успехов в учебе. При обмене мнениями по этому поводу, оказалось, что его старшие товарищи, в физическом плане, были подготовлены намного лучше, чем Мюллер. Они практически все занимались различными видами спорта. В почете была гимнастика, акробатика, легкая атлетика, плавание и гребля. И, само собой разумеется, что различные виды единоборств были обязательны для этой категории молодых людей. Мюллер даже попросил разрешения у Кристофера позаниматься различными спортивными дисциплинами со своими старшими товарищами. Кристофер объяснил, что эти молодые люди занимаются по индивидуальным программам, хотя часто и пересекаются, ибо принцип соревновательности за свое место под солнцем должен присутствовать во всех аспектах их будущей жизнедеятельности. 
- Ты еще не готов противостоять им по всем направлениям. – Говорил ему Кристофер. - У тебя был другой путь. Но постепенно ты сможешь стать им ровней и даже добиться преимущества. Нужно ко всему в жизни идти постепенно, наращивая темп. Больше, чем дано – тебе не взять. Не спеши. Всему свое время.
Но посоветовавшись с фрау Иреной, Кристофер разрешил поучаствовать Мюллеру в некоторых спортивных мероприятиях с новыми знакомыми, при условии его личного сопровождения и наблюдения.
А еще оказалось, что молодых людей мужского пола интересовали девушки, что никак не противоречило их аристократическому воспитанию. Они приходили к своим юношам на соревнования, проводили совместные тренировки, устраивали совместные вечеринки. Так много красивых молодых девушек Мюллер еще не видел никогда. А ведь это был, действительно цвет нации и даже расы. Увы, эти девушки не то чтобы не обращали на Мюллера внимание – они его практически не замечали. Да, некоторые из его новых товарищей представляли его своим подругам. Но это было настолько формально, что Мюллер вдруг почувствовал не столь обиду, а даже то, что люди называют чувством униженности. И в тоже время ему так желалось быть замеченными этими чудесными молодыми женщинами.  Но, увы, для них он был или чудаком или небольшим чудачеством их знакомых парней.
Его неудовлетворенность на мгновение трансформировалась в негодование и даже злость, только не понятно на кого или на что. И что интересно, в пике своих этих новых эмоций и чувств он начал явно ощущать сильное покалывание в кончиках пальце, которое могло резким импульсом перейти в позвоночник – это Телец напоминал о себе или чего-то требовал для себя. И в эти моменты он вспоминал о той единственной девушке, обратившей на него внимание, хотя даже из жалости – он вспоминал о Луизе. И тело его наполнялось каким-то сладостным трепетом, а Телец сильнее впивался в пальцы, позвоночник и даже в висок своими тонкими иглами электрических импульсов – эти эмоции были нужны ему для его жизни, также как и золото.
Но вскоре его мысли были все больше и больше заняты ожидаемым и приближающимся отплытием в далекую Америку, о которой только читал, слышал и которой уже начинал немного бояться. Бояться не самой страны, а нового и неизвестного этапа в своей жизни – ведь для детей любая, хоть самая незначительная перемена в жизни, уже этап в ее восхождении. Самое неприятное или пугающим в этом переезде было то, что ему придется опять расстаться с людьми, которые ему заменяли семью. Он не знал, что это была обычная методика подготовки властелинов – не обременять людей власти родственными чувствами. Хотя ничего нового в этом методе воспитания не было. Это было заимствовано еще от родовых отношений. В роду, общине дети считались общими и каждый взрослый имел все права на ребенка, а право воспитывать поручалось самым мудрым и самым умелым. Так воспитывался человек верный роду, общине, клану. Мюллер, хотя был еще ребенком, уже понимал, что он принадлежит к некому сонму людей, управляющими чуть ли не всем миром. Как ему утверждали – он был из числа избранных по праву рождения. Но детская память хранила, то самое «рождение» или осознание своего появления в жизни – квартал для самых нищих.
Интуиция или что-то другое заставляло Мюллера никогда и никому не напоминать об этом, даже вопросами о своем раннем детстве. Он понял, что его любимая мягкая вещь в виде большого ночного колпака с таинственным вензелем на нем и была его тем самым «правом по рождению» и, как бы, пропуском в эту новую для него жизнь. Эта жизнь ему нравилась гораздо больше, но и той он помнил…
7.
И вот долгожданный момент отплытия настал. Что больше всего занимало Мюллера, так это сам корабль и океан. В пугающую даль его сопровождал Кристофер, так что корабль и океан были куда более интересны, чем то, что последует за ними.
Это был современный десяти палубный круизный лайнер, на котором тратили время своей жизни и деньги не очень бедные люди. Два бассейна, теннисный корт, тренажерные зал, различные салоны для оказания косметических услуг, четыре кинозала, дансинг – все было сделано для того, чтобы богатые и на судне в открытом океане не чувствовали себя в чем-то обделенными. Разве что любимых «ролл-ройсов» и «каддилаков» здесь не было.
Кристофер как бы  невзначай заметил:
- Они думают, что богаты. Они не богаты, а пресыщены. Стоит только закрыть их банки, а мы это можем сделать легко, как они исчезнут. По-настоящему богат тот, кто независим от денег,  быта и всего этого. Настоящий богатый может иметь все это, но ему нужно гораздо больше…
- Что нужно настоящему богатому, Кристофер? – тихо спросил Мюллер.
- Власть. Власть над жизнью, - сказав это, Кристофер наклонил голову, взял в руки небольшой нательный крестик, висевший на его шее и на обычной крепкой веревке, и мысленно произнес молитву, обращаясь к Тому, кто имел самую большую власть.
- Значит человек не может быть по-настоящему богат, потому что он смертен, да?
- Ты уже не должен задавать такие вопросы, Мюллер, - улыбаясь сказал Кристофер, - ты уже должен знать ответ: человек не властен даже над собой. Но он, все же, имеет власть. Пошли, я тебе покажу сейчас тех, кто как бы служит этим сытым и довольным людям, а на самом деле это они в их власти.
И повел Кристофер Мюллера сначала в машинное отделение, а затем и устроил ему экскурсию по остальным службам судна.
- … Вот в руках, а прежде всего в головах этих людей, - он указал на механиков машинного отделения, - реальная власть над силой этого корабля. А значит и над теми, кто на нем находится.
- И над нами? – удивленно спросил Мюллер.
- Увы, Мюллер, увы. Мы так часто думаем, что властвуем над кем-то, а на самом деле зависим от них.

*   *   *
Плавание через океан прошло без особых приключений. Да, был небольшой шторм, но он не повлиял на график движения судна. Морской лайнер прибыл в Нью-Йорк поздно ночью. Их никто не встречал. Мюллер уже немного привык к роли того, кто входит в сонм правителей мира. И он ожидал, что их должны встретить почти с почетом. На судне они были среди привилегированных, а на берегу оказались обычными пассажирами, сошедшими на берег. Но данной ситуацией совершенно не перенимался Кристофер. Он быстро нашел носильщика багажа, а вернее извозчика, так как у того была небольшая тележка, а также форма и металлическая бирка с номером и именем, наверное, этого носильщика. Носильщика звали Карл Люндорф – Мюллер любил запоминать все новое, что прочитал, даже названия улиц, этикетки товаров, название книг, имен. Из вещей у них был только небольшой чемодан с вещами Мюллера и еще меньше саквояж Кристофера.
Они подошли к стоянке такси. Кристофер назвал адрес. Таксист удивленно посмотрел на него и спросил, знает ли господин, что это не близко и будет стоит дорого. Кристофер спросил сколько. Получив ответ, достал плотный кожаный бумажник из внутреннего кармана своего пальто и протянул несколько купюр таксисту:
- Здесь задаток, три четверти от Вашей стоимости. Все остальное на месте.
Таксист подобострастно улыбнулся, засуетился и принялся укладывать их багаж в багажное отделение своего автомобиля. Носильщик также получил свои чаевые и быстро удалился. Но не к пирсу, что было бы естественно, а в сторону зала ожидания пассажиров, к тому месту, где были расположены телефоны-автоматы.
Когда машина тронулась, Мюллер обратил внимание на то, что носильщик груза, что-то торопливо говорит по телефону, внимательно наблюдая за такси. Почему-то Мюллеру это запомнилось, а особенно лицо носильщика, на котором отражался страх и злоба одновременно.
Мюллер знал, что их путь лежал к одному из Великих озер, на берегу которого были частные владения одного из крупных банкиров. И именно в этом поместье была та самая частная школа, в которой дети избранных учились править миром капиталов. Но сначала был Нью-Йорк – этот город мечта для многих мечтателей и авантюристов, искавших счастья, признания или места достойного себя самого.
Мюллер много читал об Америке и Нью-Йорке, и ему так хотелось увидеть этот ночной город «огней и соблазнов». Но, попросить у Кристофера проехаться по центральным авеню этого величественного мегаполиса, он не смел – он знал, что всему свое время.
Они ехали по почти не освещенным и пустынным улицам, ведь было уже далеко за полночь.
Вдруг машину сильно тряхануло и она завалилась набок. Водитель выругался – они попали в большую выбоину. Водитель не мог ее заметить, так как она была искусственного происхождения и замаскирована куском плоского бетона.
Внезапно из темноты появились темные силуэты, в руках у них было оружие: пистолеты и короткоствольное ружье, возможно обрез. Водитель автомобиля открыл дверцы и кубарем вывалился с машины, стараясь прикрыть голову руками. Он знал, что это были бандиты для которых нет правил морали, законов кроме одного – прибыль любым путем, кроме честного труда. Для этих не существовало понятия «ценность жизни», как своей, так и чужой. Одна ценность – деньги.
Они любили называть себя «мафией» , «семьей», представителями некой «Коза ностра». Но они были просто ожесточенные выходцы из Италии, которым кто-то рассказывал эти мифы о мафии и «Коза ностра», в которые они верили больше, чем в Бога. Они прибыли в Америку, чтобы разбогатеть, но их здесь никто не ждал. Они бросили свои дома, свою малую родину, а взамен им ничего стоящего не предложили. Тяжелый труд богатств не приносил и не мог их принести. Ожесточенность и злоба от не исполненной мечты легла на питательную почву мифов о мафии и бандитском братстве. Грабили и убивали они и их. Это был жестокий мир действительности страны, созданной авантюристами, грабителями и убийцами – история продолжалась.
Они подбежали к автомобилю, наставив свое оружие на перепуганного мальчика и импозантного мужчину. Кристофер спокойно вышел с машины и вынул свой бумажник и, держа его тремя пальцами правой руки, поднял руки, как бы показывая, что никакого сопротивления не будет. Но люди с оружием редко внимают голосу разума особенно перед безоружным, а если еще перед  этим нюхали кокаин. Один из них дважды выстрелил в грудь Кристоферу. Мюллер в ужасе увидел, как из груди этого могучего и сильного мужчины брызнула кровь и Кристофер упал на грязь улицы. Мюллер много читал о войнах, смертях миллионов людей, а вот впервые это коснулось его лично – убили его защиту в этом новом и жестоком мире. Ощущение безысходности, страха почти парализовало Мюллера. Он смотрел то на умирающего Кристофера, то на безумных грабителей, понимая, что смерть это не сказка из истории или детский сон – это реальность жизни, его жизни.
В это время грабители подбежали в Кристоферу, вырвали с холодеющих пальцев бумажник, быстро вывернули все карманы, забрав какие-то документы, бумаги. Другой грабитель открыл багажник и извлек оттуда саквояж с вещами Мюллера. Мюллер мог лишь глазами сопровождать, как уносят его вещи, среди которых был и подарок кардинала «Евангелие от Иуды» - редчайший экземпляр религиозной истории, которого не было ни в одном из канонических изданий Библии.  «Здесь больше всего правды», - так сказал кардинал.
И тут грабители как бы заметили мальчика.  Они говорили по-итальянски, язык которым Мюллер владел. И он услышал:
- Что делать со свидетелем, - спросил не бритый черноволосый тип, стрелявший в Кристофера, он уже извлек гильзы из короткоствольного двухствольного ружья, вставляя новые патроны, которые, предположительно, предназначались для Мюллера.
И вдруг Мюллер ощутил немного забытое покалывание кончиков пальцев.
- Мы замочили клирика ордена Доминика! – вскрикнул грабитель, выворачивающий карманы.
- Ну и что. Мы просто приблизили его к небесам, - сплюнул тот, кто перезаряжал ружье, он был уже готов выстрелить в Мюллера.
Но вдруг, с темноты появился седовласый кряжистый итальянец. Сиплым властным голосом он громко сказал:
- Бруно, ты идиот. Сколько раз тебе говорить – не убивай без причины. Ты совершил страшный грех и еще хочешь. Ты забыл правила наших отцов: «Кроме женщин и детей». 
- Ты что старый дуралей, возомнил себя отцом мафии, - презрительно сплюнул тот, которого назвали Бруно и взвел курки. - Это не ребенок, а свидетель.
Никто не ожидал такой прыти от седовласого итальянца, которого уже можно было назвать стариком. В какое-то мгновение он преодолел несколько метров, разделявших его и стрелка, и острое лезвие тонкого стилета отточенным ударом пронзило сердце отпетого убийцы. Бруно, выдохнув последний вздох в своей никчемной жизни, свалился замертво.
- Марко, Карл, уберите эту падаль и смываемся, - скомандовал пожилой итальянец двум более молодым грабителям.
Те в страхе от увиденного, не смели перечить своему главарю, взяли за ноги труп Бруно и потащили его к канализационному люку. Они знали, что канализация Нью-Йорка умеет хранить тайны.
Главарь также собрался уходить, он знал, что о трупе сообщат полиции только утром. Но что-то его остановило, он как бы ощутил перед собой упругую преграду. Он оглянулся и посмотрел на мальчика, который уже не выглядел испуганным. Главарю банды то ли показалось, то ли он ощутил, что этот мальчик принимает какое-то важное решение. Не понятно почему, главарь извлек из небольшого карманчика брюк скомканную бумажку в пять долларов и щелчком пальца бросил ее в открытую дверь автомобиля, прямо под ноги Мюллеру, стараясь не смотреть в глаза мальчику. Но на какой-то миг их взгляды встретились и старый бандит ощутил как по его хребту пробежала дрожь холода.
- Ты никогда не откупишься, - спокойно сказал Мюллер по-итальянски.
И грабитель понял – он боится и очень сильно, но не этого мальчика, а кого-то или чего-то более страшного и беспощадного, чем все бандиты Нью-Йорка. Все что он мог из себя выдавить так это вопрос:
- Ты итальянец?
- Я Мюллер, - ответил спокойным и даже твердым голосом мальчик. – А ты уже никто.
Руки главаря банды задрожали, ему вдруг захотелось упасть на колени перед этим мальчиком, но он лишь тихо сказал:
- Я его не убивал. Это все тот наркоман Бруно. Мы не убиваем людей, если они нам не угрожают.
- Вам никто и никогда не угрожал, а вы убивали. Также скоро убьют и вас.
Старый итальянец встряхнул головой, как будто бы сбрасывая с себя оцепенение. К нему на некоторое время вернулась та властность, которая когда-то помогла ему выжить в трущобах Нью-Йорка,  сколачивая небольшие временные банды. Давно уже пропали многие члены этих банд: кто в тюрьмах, кто на кладбищах или в канализации. Старый Пауло, так звали этого старого бандита, сумел выжить и остаться в живых. Одни считали, что ему это удалось благодаря жестокости; другие думали, что везению и хитрости; он же считал, что выжил благодаря своему уму. Те, которые сделали атомную бомбу или ужасные газы Vх также считали себя очень умными – они убили миллионы людей, а сами еще некоторое время были живы.
- Ты должен идти за мной и тебя никто не тронет, - это было, наверное, самое умное решение мелкого, но жестокого бандита, за всю его жизнь.
Мюллер старался не смотреть на тело человека, заменившего ему отца. Но все же он подошел к Кристоферу и взял его холодную руку в свою свои ладони, приблизил ее к губам и прошептал молитву. Ему вдруг показалось, что Кристофер жив и как прежде сумеет защитить его.
- Это твой отец? – спросил итальянец.
Услышав слово «отец», Мюллер заплакал. Так он плакал впервые в жизни. Даже когда умерла матушка Тереза, он так не плакал и не жалел то ли себя, то ли умершего. Для него это была, действительно, большая потеря.
При виде детских слез безжалостное сердце бандита ощутило что-то в виде жалости или переживания за чужую боль. Он на мгновенье вспомнил и свое детство, в котором не было отца – его отца убили такие же бандиты.
- О нем позаботятся, я распоряжусь, - пообещал он Мюллеру.
Главарь грабителей пошел в темноту грязных переулков Нью-Йорка, за ним последовали его подельники. Мюллер, все-таки, был еще ребенком, при том ребенком в чужой стране и ему нужно была защита. Он посмотрел на тело Кристофера и ему показалось, что тот жив. Но подойти он побоялся. Он боялся увидеть смерть близкого человека – на своем веку он уже видел слишком много смертей людей любящих его. Оставалась вера в Бога и далекого, такого недоступного кардинала. Он посмотрел на удаляющийся силуэты убийц Кристофера и возможно его будущего. И вдруг, как когда-то после смерти матери, он ощутил то самое покалывание в кончиках пальцев и где-то в подсознании чей-то приказ: «Иди». И он пошел. Он пошел в темноту за грабителями и убийцами и, возможно, в свою новую жизнь.
*   *   *
Начальник охраны или тайной службы кардинала стоял в почтительной позе перед своим патроном. Его вызвали с докладом о судьбе Мюллера и его наставника. Из закрытого учебного заведения сообщили, что новый ученик не прибыл. А в управлении полиции Нью-Йорка было зафиксировано очередное ограбление с применением огнестрельного оружия и жертвами. Тогда еще не было вездесущего интернета, но уже была радиосвязь и даже кодированная.
Кардинал молчал. Он обдумывал свои действия и решения при различных вариантах сообщения от своего подчиненного. Он мобилизовал свои способности по чувственному восприятию  информации – беды он не чувствовал. Но, все же, боялся услышать что-то, что могло бы убить в нем надежду. На этого мальчика, которого он считал своим внуком, у него были большие планы.
- Я слушаю Вас, - выдавил кардинал из себя разрешение говорить.
- Ваше преосвященство, наши источники установили, что было банальное ограбление. Кристофер был тяжело ранен, но сейчас он в клинике, состояние тяжелое, но стабильное: повреждены легкие, была потеря крови. Сегодня его перевезут в нашу клинику, врачи надеются на скорейшее выздоровление. Его спас кожаный жилет. Мюллер находится в банде итальянцев, которые их ограбили. Мы держим все на контроле. Если прикажите, мы уничтожим всю банду. Наводчика из порта мы уже… - начальник секретной службы сделал небольшую паузу, - Локализовали. Он не сразу рассказал нам о банде.
Морщины на лице кардинала стали еще глубже, особенно выделялись морщины в виде треугольника над переносицей.
- Держите все на контроле. Мюллер пока пусть побудет в банде. Я хочу видеть, как он будет себя вести в новой критической ситуации. Если Господь послал ему это испытание, значит, так тому и быть. Каждый должен пройти свой путь. Не будем вмешиваться в проведение Божье. Ваша задача следить и в случай чего защитить. Ну, а банду… Нужно наказать того, кто стрелял в Кристофера и сделать так, чтобы все поняли, за что он наказан. А затем мы посмотрим, что делать с остальными – всех не уничтожить.
- Мы знаем кто это. Я дам распоряжение.
Опять наступила пауза. Каждый думал о своем. Начальник охраны был собой доволен – он сделал все, что было возможно, и надеялся на признание своих заслуг. Кардинал подумал о превратностях судьбы. Ведь он также когда-то был членом банды, а затем Господь указал ему верный путь в свое лоно.
- Вы отлично поработали Лукренций, - сказал кардинал уже привычным, властным голосом, - Я подписал распоряжение о дополнительном финансировании вашей службы. Можете идти и отдыхать, я знаю, что Вы двое суток почти не спали.
- Спасибо, Ваше преосвященство. Я рад, что служу Господу и Вам, и это многократно умножает мои силы.
Когда начальник секретной службы кардинала ушел, его преосвященство открыл небольшой, встроенный в стол сейф, извлек оттуда фотографию Мюллера, внимательно посмотрел на нее, ища схожие с собой черты. У него уже не было сомнений – это его внук. Он перекрестил фотографию и положил ее обратно в сейф…