Домовина

               
         Из допроса несовершеннолетнего Р, 19.. года рождения, белоруса, уроженца хутора Сырва, по факту совершения серии краж в Вилейском районе, Минской области:
(Эта часть по неизвестной причине не вошла в официальное обвинение задержанному).
- А вот с этого момента, дорогой мой, помедленнее, - встрепенулся нервно ходящий по узкому пеналу кабинета, опухший от нехватки сна, да и  не только, помятый, с красными глазами, как у кролика, пожилой участковый.
-  Так я и говорю, что в ночь на воскресенье …
 - Дядь, дай закурить!
        Получив от милиционера «беломорину», ловко прикурил и выпустил струйку синеватого дыма через нос, умиротворенно продолжил:
- В ночь на воскресенье без какого-либо сговора, я один взял лошадь в конюшне, запряг ее в телегу и направился к местному сельпо. Времени было что-то около трех часов ночи. Приехал, поставил коня за магазином, а затем перерубил топором кабель сигнализации. Темень жуткая, хоть глаз выколи, а я из двери   ломом пробой с замком вырываю. Открыл дверь, вошел в склад, зажег фонарь, осмотрелся. Ну, и взял немного себе на жизнь…
- Это полтелеги означает «немного на жизнь»?
- Да там мыло, пряники, конфеты.
- Из описи украденного следует, что ты украл ни много ни мало, а ящик рыбных консервов, сельдь в постном масле, двадцать банок «Тефтели рыбные в томатном соусе», мешок сахару – шестьдесят  килограмм.
- Не мешок, а полмешка и то, сырой этот сахар и тяжелый, словно не одно ведро воды выпил, желтый, кубинский.
- Хорошо, продолжаем. Несколько килограммов овсяного печенья, коробка халвы «Краснодарская», ящик водки «Пшеничная», пятнадцать бутылок  вина «Яблочное», пять блоков сигарет  «Родопи», блок «Космоса» и ящик сигарет «Прима».
- Не было там ящика водки и «Примы» там пачек десять.
- Хорошо, идем дальше: оцинкованные ведра – четыре штуки, кирзовые сапоги – восемь пар, тушенка говяжья – сорок банок по пятьсот  грамм, тридцать два куска мыла «Хозяйственное», повидло яблочное – двенадцать  банок, майки трикотажные синие…Ты же весь магазин сельский вынес, стервец, и на кой ляд тебе вёдра оцинкованные?
- Не вёдра, а ведро! Коня нужно было попоить. И печенье овсяное для него тоже – не хотел конь хлеба черствого, морду от него воротил.
- Прекрати лирику и дальше излагай. Нагрузил и …?
Малой тяжело вздохнул и начал говорить дальше:
- Привёз я это всё под самый православный храм в деревне Дуброво. Он давно полуразрушенный стоит, денег нет в колхозе его отремонтировать. Крыша внутрь обвалилась. Внутри его тоже бардак, но подвалы древние. Местные говорили старики, что храм поставили на какой-то фундамент давно сгоревшего здания, то ли польского, то ли литовского. Точно не могу сказать. А вот о подземелье расскажу, если ты меня, дядь, сигареткой угостишь и чайком горячим попоишь. Промерз я там под землей, поди целую неделю проторчал. Вход в подвал, то есть двери засыпаны обвалившимся мусором, как и окна, но кроме одного. Я его втихаря расчистил, ну и пролез посмотреть, что там попы от людей прятали. Так вот ничего особенного. Подвал, как подвал. Грязный, неухоженный. Ящики поломанные. Стены похабщиной расписаны. Большой такой, как спортзал, и пустой. А вот в дальнем углу почему-то куча хлама горкой высится. Разобрал я мусор, а под ним крышка люка деревянного. Поднял я крышку, а там ступени узкие, почти полустерые. Ждать-выжидать, ну в лаз этот и сиганул.
          Иду вниз осторожно, а потолок из красного кирпича весь в кляксах от огня, как будто кто-то факел нёс. Не то, чтобы страшно, не кладбище ведь, а как-то неуютно, не по себе очень. Немного затхлым тянет, но и в то время свежим воздухом сбоку приволакивает. Не знаю сколько спускался, но оказался на каменном полу и снова в каком-то длинном помещении.
          Так этот пол был покрыт грязными серыми плитами и почему-то мне сначала показалось, что одни плиты темнее других, почти как на шашечном поле. Повезло мне тогда в первый раз. На правильную плиту ступил. Да и черенок от лопаты с собой был от крыс отбиваться. Им я то на следующую плиту и надавил, а она бац и перевернулась, а внизу свят - свят колья длинные и острые торчат. Мог бы на них воткнуться. Потом я доски сосновые, лаги, принес, положил на ловушку, чтобы от беды, как говорят, подальше быть.
           В каждой стене этого узкого коридора по две двери, тяжелые, окованные темным металлом, покрытым зеленоватыми или пятнами, или лишайниками. Проемы в них под ключ широкие. Тонкие уже никто не делает. Я в один посветил, посмотрел, а там ящики зеленые с немецкой свастикой  и орлом черной краской набиты. Штук двенадцать. Рядом бумаги в пыли валяются, каска немецкая перевернута. И на каждом ящике большая желтая буква «А», полукруглая печать с черточками по краям и рыцарский меч, который обнимает Змея и надпись Sonder Group около орла. Одним словом, бумаги какие-то, может и оружие есть.
          Провода я заметил от тянущихся к двери ящиков и не стал дверь ломать. А может заминировано? Рванет еще и костей не соберешь. Так я вторую напротив дверь сломал, несколько дней корячился, еле-еле пробил толстую доску ломом. Там тоже сплошная хрень. Книги тяжелые, в сморщенных переплетах и без картинок, на непонятном язык, не немецком, как бы нарисованы. Запах от них тяжелый исходит, как от больного человека. Тут какие-то миски, доски темные на полках сгнивших сложены. И тебе ни серебра, ни золота в монетах, ни камней драгоценных. Проще говоря,  никому не нужный хлам. Пришлось мне еще одну дверь взламывать, то есть отрывать, мучиться. За третьей дверью опять узкий коридор. Но в стенах нет дверей, стены в дырах, как бы их шашаль насквозь прошел и ощущение такое, что волосы на голове шевелиться начинают. Страшно очень стало. Хочу идти вперед, а не могу ногу от земли оторвать, чтобы шаг первый сделать.
        Так я и не пошел по этому непонятному коридру дальше. Мне потом показалось, что скулил там в темноте кто-то, плакал подвывая. А может это ветер выл. Залетел в узкую щель, а вырваться не может. Вот и мотается неприкаянный над землей. Но самое непонятное я нашел за последней, полностью обитой тяжелым металлом, почерневшим и даже немного оплывшим книзу. Думал, что долго придется ломать, рубить. Ан нет – поднажал чуток, дверь и сама открылась, словно ждала меня всё это время. Помещение квадратное. Сверху свет неведома откуда падает. Полумрак странный. Посредине на толстых цепях висит черная тяжелая колода. Присмотрелся повнимательней. И она мало того, что из комля дубового сделана, так еще поровну и распилена. Распил между крышкой и днищем чем-то белым забит, как оконная рама замазкой. Только не это меня удивило, а то, что эта колода была сверху прошита колом насквозь так, что снизу даже торчало бурое, хорошо отточенное острие. Присмотрелся я повнимательней и даже чуток испугался. При странном освещении показалось мне, что непонятный наплыв под колодой кровавым блеском отсвечивает и немного дрожит, как дрожат лужи крови под зарезанным кабаном, если в нее тяжелые последние капли попадают. Оробел, а потом махнул на это рукой и принялся замазку из щелей отверткой выковыривать. Запах чесночный в нос сразу полез, но тоже не свежий, а прогорклый, еле-еле уловимый. И чем больше делалась щель, то тем явственно мне мерещилось, что внутри кто-то или что-то начинает оживать, шевелиться и скрестись с нетерпением наружу из этой колоды дубовой выбраться.
          А затем мне показалось, что кто-то в голову мою немытую залез и зашелестел словами как страницами школьного учебника, медленно подбирая по значению и весу каждое слово.
- Выпусти меня, отрок, из домовины. Сними вековое проклятие, вытащи из груди осиновый кол, владыкой тебя сделаю, награжу тебя по-королевски, и бессмертным сделаю, научу временем и людьми повелевать.
        Думаю вот уже от нехватки кислорода всякая дрянь в голову лезет, надо немного передохнуть. Я же уже, как потом оказалось, вторые сутки под землей находился. А время, такое ощущение, как и спертый со всех сторон стенами воздух, не двигалось вообще, и  на одном месте стояло, переминаясь с ноги на ногу.
        Отошел я от тяжелой колоды, закурил (бычок от "Примы" в кармане нашел). Немного в голове муть рассеялась и как бы со стороны начинаю понимать, что про это мне довелось уже от одного дедка слышать. Он хуторской и ни дня в колхозе не работал. Жил с пасеки, не любил компаний шумных и грибников любопытных. Но если к нему попадали заблудившиеся дети, то угощал щедро чаем с липовым медом, делился уже собранными грибами и показывал обратный путь домой. Дед и поведал мне мальцу, что когда-то очень, очень давно у местного князя колдун был в услужении - великий мастер порчу навести, напугать и заворожить, крови людской испить. И сколько на его совести грязных и недобрых дел было, что сам князь приказал его проткнуть колом и в домовину запрятать, а саму домовину подальше от людского глаза спрятать, в глубоком и сыром подземелье родового замка. С тех далеких пор только отголоски и остались. Никто уже и не помнит как это было и чем закончилось.

Сергей Брандт, 28.09.2018