Разноцветны стеклышки

               
     Казахский Пошкин просипел пробитым горлом арию Садко, поставив хер пред лик царя, морского, как болезнь, как пицца Жока Дэниэльс, поправил кудри между ног и снял куртуз, журя семь нянек, без глаз, без мозга, без байды, но с танцем изнутри хребта. Тот секси - пасадобль, в котором слиплись и Швыдкой, и Якубович, и Потупчик, да вся Масква слилась в экстазе, Талмудом спешно зажевав лавровый лист, пожухлый и достойный, укравший Маугли у медведей, сутулых и опасных, ведущих счет у роста экономик, еще чутка и мы достигнем Ровно, сосали визы, хас чинили и угры где - то позади, как польский Гавел хан Кучум сидит кошмой и водит рылом.
      - Мы форпост наты, - режет правдой - жучкой Кучум, наливая гной, выдавленный нукерами из ушей бабушки, изнеможенно лежащей на сундуке с добром, там и сопли Ленина, и прокламации феминизмы, и щупальца кальмаров, и даже задница Каролин Возняцки спокойно полеживает между ссохшихся анусов целикового состава  " Роллинг стон " и когтем Шерон Стоун, снявшей документальный шедевр о боях и походах народноизбранного Мао Цзедуна, в фарфоровый бокал и протягивая его язю, выловленному каким - то мемасиком сто лет назад, вроде, его звали Карл, но может, вполне возможно, что это мертвый Носик восстал из преисподней и требует любви от всех, у кого печать Антихриста на ДНК, - зимовка Гуимплена мы, товарищ язь, мы словно вихри Чингачгука, трепещет злобный дзяд, картофель Керви, мяч футбола, мичеть и кони дохлые вон там. Лежат, - кричит Кучум, будя Херцена и князя Игоря вдогон, - оградой приворота, молитв и заклинаний тень ручья, подушка на лице Макбета.
     - Ох, - покорно охает язь, - я схожу с ума.
     - Нас не догонят, - соглашается Кучум, радостно сыпя крупу манку на ручную мельницу - кофейницу, перемалывающую пальца беженцев с Востока, - ни мыши, ни камыши. - Он вздымает указательную руку в небо и качает головой.
     - Все мозги е...те, - скрипит ожившая бабушка, подползая к мирно беседующим гигантским клопом - людоедом. Водит усиками, сканирует, сучка древняя, остаточные следы Великих Древних Лавкрафта, оставивших планету на погибель уризавших шею Адаму хонаниатов, непонятного племени пиктографических пустошей Скотландии. - Друг дружку и деньги в кружку.
     Язь вынает кружку из полированного фряжской глазурью цинка и кажет бабушке из - под полы, требуя уважения Брандо.
     - Смутные времена, - хрипит бабушка, вовремя вспомнив отеческого производителя, оборачиваясь демобилизованным председателем колхоза  " Всех святых с динамитом инфаркта ". Тихо и вкрадчиво хрустит юфтью сафьяна ловких сапог, ходит по юрте и размышляет, мучительно и вязко : бросить клич черепахам или вздымать знамя пидоров, радужным мостом Одина возглашая благую весть натуральному блондину Баскову, уже стоящему на пороге с видом расстриженого Синодом Данте Алигьери.
    - Салам алечем, - произносит Басков, седлая верблюда бибисями, лишь недавно запретными, как самогон Аральских предгорий, - шаббат и холокост, товарищи бойцы.
    - Ты говори так - то, - радуется и восторгается язь, впервые за все сказки, поняв, что п...дец и принцесса утренней зари навсегда, - сам понимаешь, чего не говоришь - то.
    Он зачесывает волосы вперед и ни х...я не видит, один глаз, черный, жуткий, кошмарный глаз с закаченным к лобешнику зрачком японских ужастиков мигает и семафорит старорежимной Морзе о нечто таком, что обязательно сведет с ума Нестора Поварнина, нового Леонардо пастбища диггеров. Он таится в глубине, под глыбами Солженицына, ест урюк, откладывая кишмиш - курагу про запас, неприкосновенный и запасный, словно тайный вход в троллейбус.
    - Два раза  " он ", - содрогается от поллюции язь, тыча культяпкой верблюду под хвост, - и не понять, кто он и почему, тут надо разбиваться межой знаков препинания, сушить горох в углах потомства и петь про Нин с болящей головой.
    Кучум, между делами став Крумом, неожиданно озаряется светлой улыбкой и напевает, скача ( сидя на корточках, как прусский гусиный шаг, например ) по юрте :
    - Эй, красотка, хорошая походка, была бы водка, мы утопли бы у ей.
    - У, йе, - засыхая бормочет бабушка и юрта рушится от невесть откуда нанесенного прицельного ядерного удара. Херяк ! И - на х...й.