Охота

               


       Как-то дядька Александр надумал идти на охоту, и взял меня с собой. День был ясный. Ещё не слежавшийся снег резал глаза. Здоровый морозец бодрил настроение, и мы двинули на лыжах. До леса шли по заснеженному полю. Дядька был не разговорчив, остановившись, он словно угадав моё мальчишеское желание стрельнуть, протянул мне ружьё, разъяснив, чтобы я сильней прижимал ружьё прикладом к плечу, тогда отдача будет помягче. Я выстрелил, и мы пошли дальше. Лицом дядька изменился, словно зажил другой жизнью только ему одному понятной.
       Приближаясь к чаще, мы увидели на опушке лису. Дядька не стрелял, он, будто был во сне. Мне это показалось вечностью. Увидев нас, лиса спешно скрылась в лесу.
       – Эх! Упустили.– Выдавил я с огорчением.               
 А дядька спокойно сказал мне.
       – Ты давай дуй по левой стороне колка, а я – по правой. Настигнем её и встретимся, коль хош её увидеть. – И мы покатили по разным сторонам, огибая заросли. Но встретиться мы не смогли, так как колок сливался с другим колком и превращался в сплошную массу леса. Мы потерялись. Я стал кричать, но никто не отзывался. Я не надеялся, что лису мы сможем увидеть, да и дядька, наверное, тоже. Я досадовал на него: «Зачем он тогда ходит в лес?» И ругал себя, что пошёл на охоту, терять зря время.
      Лес был завораживающе величавен, весь покрыт инеем и, как седой исполин, погрузился в думу. Было безветренно. Всё замерло в покое. Голос тонул в пушистой белизне. Мне стало не до лисы, и я кружился по лесу, чтобы встретить дядьку. И чем больше я петлял, тем сильнее укреплялась во мне мысль, что мы потерялись. Долго я плутал по лесу и, почувствовав, что мои силы на исходе, я направился в сторону дома. По убежавшей лисе я не сожалел, пускай живет, спешить уже было некуда, и я пошёл, не торопясь, экономя силы. Душа улеглась, и я залюбовался красотами леса. Своим спокойствием он настроил меня на приятные чувства. И вспомнилось мне, как дядька мучился, катая дробь-резанку на сковородках. Жалко мне стало его, и я возьми да и придумай ветряную дробекаталку, где пропеллер вращает барабан с дробью. Дядька изготовил механизм и поместил его на сосновый столб, который вкопал в огороде. Механизм успешно работал, выдавая готовую дробь с помощью природной силы ветра. И вот он решил, по-видимому, отблагодарить меня охотой за придуманный механизм.
      Выйдя на поляну, я увидел ещё лису. Она от меня не убегала, держалась на расстоянии выстрела. Я шел, наблюдая за ней, а она за мной. Между мной и лисой шел поединок, у кого острее любопытство. Она, то сядет и смотрит за мной, то побежит параллельно, играя пушистым хвостом, то опять сядет и смотрит. Так мы смотрели друг за другом. И вскоре потеряв интерес, лиса равнодушно, не спеша, скрылась в колке. А я, дальше покатил по открытому полю. Вдруг послышался  лай собак со стороны сухого болота (так называли его в окрестности за мелководье). Пройдя перевал, я увидел зрелище. В камышах бегали люди с собаками, выгоняя лис на спрятавшихся охотников. В засаде охотники в белых маскхалатах лежали в снежных окопах. Грянули четыре выстрела, и всё затихло. Проходя мимо, я обратил внимание на вольготно расположившихся мужиков, это были охотники-промысловики, они распивали из фляжек вино. На снегу лежали четыре ободранные красные тушки лис. Охотившихся было четверо. Отобрав жизни у лис они торжествовали и шутили. Один из них рассказывал:
       – Охотился я как-то на уток. Тридцать шесть штук настрелял. Встречает меня инспектор. Ну, как, сколько уложил, спрашивает. Я ему говорю, извини, восемь штук. Две твои будут. Ладно, говорит, езжай, и не стал заглядывать в багажник. А отстреливать разрешалось всего только шесть.
       Не задерживаясь, я шёл дальше. Тут один из охотников обратился ко мне:
       – Ну, что, патрон, порожняком идёшь? – и, рассмеявшись, предложил: – Возьми вон тушки, пригодятся.
       Недвижимые красные тушки ещё час назад были живыми, а теперь лежат без шкур, которые дороже их жизни. Мне стало жалко лис: «Вот она, учесть. Где тот час, отделяющий жизнь от смерти?» Я молча, с болью, словно побитый, продолжал свой путь. А вслед  услышал: «Хэ, чёкнутый, а, может, он немтырь». Тогда я остановился и крикнул: «Звери вы!» Один из охотников, вскочив, схватил ружьё. Грянул выстрел, и надо мной провизжала картечь, под их дружный самодовольный хохот.
       Вечерело. Я шёл в сторону заката. Раскалённая кромка неба предвещала мороз. Сумерки сгущались. На моём пути была шахта. Попав на шахтный двор, я зашёл в отдельно стоявший домик, чтобы погреться и передохнуть. Это была мастерская художника. В домике топилась печь, было тепло. Художник- любитель увлечённо рисовал. Посмотрев на меня, он не счёл нужным заострять на мне внимание, а продолжал рисовать. Наверное, торопился вдохновение своей души вложить в картину. Сделав мазок, он отойдёт, полюбуется, вновь подойдёт к мольберту, и, сделав два – три мазка  опять отойдёт, любуясь, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. Живописец сравнивал, как ему удаётся точно передать правдивость. Он срисовывал с репродукции, картину художника И. И. Шишкина «На севере диком». Вдохновение его подействовало и на меня, и я сидел как завороженный, не в силах оторвать взгляд от происходящего волшебства. В мастерской властвовали умиротворённость и тишина, лишь были слышны шаги художника, да едва уловимое прикосновение кисти к полотну. Пахло красками. Увлечённый мастер жил в это время в другом мире, и отвлекать, и вторгаться в это таинство, я не смел. Я встал и вышел. Я знал этого человека. У него в Армии погиб сын. Загуляла и запила жена. После этого он и стал рисовать. Не очень близко был знаком мне рисовавший, но я чувствовал его внутренний крик, который он гасил кистью.
      На улице была уже ночь. Я вдохнул в себя зимний воздух, чтобы очнуться от тепла. Холодок вселил в меня доброе настроение. Как хороша морозная зимняя ночь. Бодрит холодком, и залитым лунным светом располагает к смиренному покою. В эту минуту хорошо думается. Нахлынувшие чувства пьянили, будто я, выпил вина, изготовленное из лесной свежести. 
       Придя в посёлок, прежде чем зайти, домой, я зашёл в дом дядьки, чтобы справиться о нём. Дядьки дома не было. Я вышел на улицу, а во дворе  дядька, отяжелевши, не спеша, снимал лыжи.
       – Прибыл? – С облегчением произнёс дядька, увидев меня.
       – Да. А ты что, ни с чем пришёл?
       – Как ни с чем, с усталостью, да с приключением.
      Опустившись на крылечко, он основательно расположился. Обычно дядька не очень разговорчив, а тут разошёлся.
       – Встретил я ту лису. Но отпустил с богом. Рука не поднялась.
       И он рассказал, что с ним произошло.
       – Искал я ту плутовку, искал, чтоб глаз повеселить, да бросил. Где-то видать, крепко схоронилась, хитрющая. Стал тебя искать, тоже безнадёга. Бросил. Думаю, домой ушёл. Пришёл домой, а тебя нет. Глянул, а часов то у меня тоже нет. Вот задача. А чё думаю, если я обратно по своим следам пойду, найду, иль нет. Передохнув трошки, червячка затравил, ну и дёрнул я по своим следам. Иду, иду, смотрю, у куста лиса крутится, то подпрыгнет, то замрёт, то опять закружится. Ну, мне любопытно стало, что она там думаю, колдует. Ну и подхожу. А она, увидев меня, как сиганула, только хвост я её и видел. А вокруг куста, смотрю, аш, дорога протоптана. Видать, уж больно ей задорно было, коль кругами вилась. А, потом смотрю, что-то блестит. Глянул, дак это же мои часы, лежат, и целы, целёхоньки. Так вот, думаю проказница, чем она забавлялась, часы слушала. Ну и ну, думаю, какой интерес её разобрал. Не зря про лису сказки ходят, про её смышленость. Лесной мир он сродни людскому миру. Вот, возьми, люди кучатся во всякие партии, в разные союзы, в товарищества. А, откуда, всё это пошло? Всё это взяли у природы. Птицы перед отлётом на юг, что делают, в собрании, на совет слетаются. Волки в стаи сбиваются. Муравьи тоже, сообща жильё себе строят. А для чего? Скопом легче выжить. А лиса, своим умом предпочитает жить. И гордится этим даже, в одиночку плутует, и индивид свой блюдёт, премудрица. Вот она матушка природа – родительница, чем человека берёт. Своим разнообразием. У человека много силы на дурь идёт, а природе некогда дурить, она всегда делом занята. Будешь с ней  по-родственному, она и твою душу смыслом обогреет. М-да, вот она выходит штука, какая.
      Дядькин рассказ венчал день тронутыми аккордами. Игривым скакуном слога снял усталость, чтобы лёгкой душой раздымится по простору, попировать воспоминаниями и выбить искры памяти по берёзовому детству.