Долюшка женская. Глава 7

                7.  Семейная жизнь
           Дни летели за днями.  Катерина теперь стала не колхозницей, а «совхозницей», как шутили они на ферме.  Не стало больше колхоза «Россия»,  стал совхоз «Новоречинский».
-Теперь мы трудовой народ, у нас трудовая книжка, у нас зарплата, - радовались молодые доярки. Старым что-то не нравилось.
-В колхозе-то мы сами хозяева, а здесь  кто? Совхоз огромный, а толк какой? Помните, как в «Борьбе» без  сена остались? А в «Серпе и молоте» надои меньше нашего чуть не в два раза и теперь мы их будем обрабатывать. Ишь, планы они довели до нас, будут они планы выполнять, как же! Мы будем  летом  коров доить и сено весь день на покосе ставить, а в «Борьбе» лежать будут. Зимой нашим сеном будут свой скот кормить. А турнепс, помните, у них под снег ушёл?- ворчала  Евдокия Афанасьевна, считавшаяся на ферме борцом за справедливость.
-Ну и что, хоть под снегом, да убрали, нас же и на помощь звали, так помогаем и  эдак.
-Мы отказались с тобой, не переживай.
-Так мы отказались. Ещё бы меня заставили в приказном порядке, я бы им устроила. Зато моих Мишку с Людкой посылали от школы, все ребятишки работали на них.
-А куда деваться, директору школы парторг Иван Тимофеевич приказал: « Партия сказала - надо, комсомол ответил-«есть!»
- Ты Евдокия не юродствуй и поостерегись про партию говорить. Всё забыла уже?
-Сейчас не старые порядки, не переживай.
-Я-то не переживаю, но ведь это ты без отца осталась в 37-м году.  Сейчас не знаешь где он и что с ним, увезли без суда и следствия.  Языком много болтал, ты видно вся в него.
-Я-то в него, - повысила голос Евдокия, - но он пострадал от таких как ты, всё-то вы видите, и слышите, и доносите. Слава богу, времена ваши сменились. 
И пошла, гордо подняв голову.
-Ну дура  и дура, я как лучше хотела, постеречь,  мало ли, - оправдывалась Лизавета Соловьёва, затеявшая разговор.
      Тяжело было пожилым людям привыкать к новым порядкам.  Директором совхоза стал приезжавший на собрание  Полежаев Семён Иванович. Председателя колхоза «Россия» Нестерова Ивана Петровича поставили управляющим их,  второго отделения.
    «Не знаю, что они так  испугались, - думала Катерина, доя корову, - ничего страшного нет в создании совхоза. Раньше были четыре  колхоза,  только МТМ у них была общая в Новореченском,  теперь стал совхоз «Новореченский» -  в него входят эти же самые четыре  колхоза, которые теперь называются  не колхозами, а отделениями. Председатели колхозов стали управляющими отделений, МТМ осталось прежнее.  Тоже директору совхоза подчиняется, техника вся как была в колхозах, так и осталась, коровы, лошади остались в каждом отделении свои. Сейчас вот проведут электричество, так надоело жить с этими керосиновыми лампами.  У нас в Чекуновой и в Чёрном Яру такого даже в моём детстве не было. Почему здесь так всё отстало, вроде езды до нас на поезде всего двенадцать часов? Может потому, что у нас большие города рядом, железная дорога давным – давно. А здесь, говорят, железную дорогу во время войны пленные немцы построили».
Катерина во время отдыха объясняла дояркам:
-Совхоз - это производство, никто ни за кого работать не будет. Нет маленьких  колхозов, есть  один большой совхоз, делиться никто не будет, дело общее. Зато смотрите сколько нам привилегий: трудовые книжки завели, заработную плату уже два раза  деньгами выдали, больничные листы будут оплачивать, декретные тоже. Будут всякие социалистические соревнования между отделениями, между совхозами. Обязательно заметят тех, кто хорошо работает и тех кто плохо, вот и видно будет кто кого будет тянуть - «Борьба»  нас  или мы их. Подождите, это только начало. Я вот на заводе работала, знаете как там интересно…
-Ну девка, горазда ты говорить. Что ж ты  в деревню приехала, если там так хорошо?- проворчала как всегда недовольная тётка Марья, - нам декреты не получать, мы вон в поле или на ферме родим бывалоче, в тряпьё завернём и  дальше робим.
-Я тебе потом расскажу, как она Вальку родила, уж точно на ферме, - прошептала Катерине на ухо и хохотнула  Ольга Корякина, доярка, с которой Катерина успела подружиться.
    Ольга была не такая как все: умела постоять за себя, любого могла одёрнуть и поставить на место, но слабого никогда не обижала, жалела тех доярок, у кого были маленькие дети, когда те просили отгул, всегда подменяла.  С первого взгляда грубоватая и резкая, курила папиросу за папиросой….  Но Катерина заметила, что  Ольга бывает мягкой и душевной и  всегда бывает права. И за Катерину она частенько  заступалась  ещё  задолго до того, когда они стали почти подругами.
-Ладно, пошлите, рассиделись, коров бы  почистили лучше, только языками чесать, - не унималась тётка Марья.
***
     Ещё немало испытаниё приготовила напарница Марья  Катерине:  то там словом подденет, то здесь, то совет недобрый даст.
     Катерина всегда пыталась показать всем, что может делать любую работу и оскорблялась, когда про неё говорили, «городская, ничего делать не умеет».
      Обидно было ещё и потому, что она  много чего умела того, что деревенские не умели.
      Воронины держали овец, но кроме как  валенок - катанок ничего из шерсти не делали. Валенки каждый год катать не будешь, продавать  шерсть некому, почти все в Колесовой держали овец, поэтому  мешки шерсти  висели в  середнике -  так  в деревне  называли постройку между  баней и сараем  или  конюшней и дровяником.
      Катерину мама ещё в детстве научила прясть шерсть и носки с варежками вязать. Мама у неё на это была мастерица, всю войну они с тётей Любой, с Александрой Ивановной  и с другими учителями, уборщицей тётей Фаей и сторожихой Макаровной, вязали носки и варежки, шили кисеты и отправляли посылки на  фронт солдатам. А ребятишки рисовали им картинки, писали письма, даже Катерина что-то рисовала и клала    в носки. 
       Катерина и добралась до этой шерсти. Пётр сколотил ей прялку из двух досок, попросил в МТМ и ему на слесарном станке сделали веретено. Катерина стала каждую свободную минутку прясть. Связала носки  Петру, свекрови,  золовке Клавдии с её мужем. На женский  праздник сшила свекрови с Клавдией по платью из ткани, которую  мама привезла  ей в подарок. После этого, то одна знакомая подойдёт - сшей, то другая. Катерина шила, пока не увидела косые взгляды свекрови, мол, домашние дела надо делать, так она шьёт. А Клавдия  ворчала:
 -Что ты им даром шьёшь? За это надо деньги брать.
 - Так они расплачиваются, - оправдывалась Катерина,- Маша конфет шоколадных принесла чуть не килограмм, Ольга молоко носила, когда у нас корова в запуске была.
      Как-то пришла Елизавета Павловна, жена Самсона Данилыча и попросила подшить шторы. В это время пришла с фермы  Зоя Петровна. Она частенько приходила с работы навеселе. Работала на второй ферме, не на той, на которой  Катерина. У Катерины на ферме были пьющие женщины и сильно пьющие были, но пили дома, сами по себе - в коллективе  их за это осуждали, за прогулы ругали.  А у Зои Петровны их «дружный коллектив» частенько прямо на ферме  устраивал бабьи посиделки. В этот день была одна из посиделок.
      То, что Елизавета Павловна принесла красивую ткань, которая была большой роскошью в деревне, Зою Петровну очень возмутило:
- Что, опять по блату достали?
-Да по какому блату? Ездила летом на родину, оттуда привезла, - оправдывалась родственница.
-Да знаем мы всё.  Самсонка  председатель сельсовета, вот и пользуетесь в сельпо всеми благами, - не унималась Зоя Петровна.
- Зоя, ну кому, как не тебе знать какой у тебя брат честный. Ему  предложат, да не возьмёт. Он всё же член партии.
- Честней некуда, - пробурчала Зоя Петровна и уже уходя в кухню, бросила через плечо:
- На моей машинке халтуришь.
-Зоя, твоя машинка такая же, как Самсона, она же тебе от  бабушки Параскевы покойной осталась , - не удержалась Елизавета Павловна.
Катерина была в растерянности - как поступить? Отказать Елизавете Павловне или сшить ей шторы?
- Да не обращай Катюша внимания. «Пьяница проспится, да к делу сгодится, а дурак никогда». Зоя всегда пьяная скандальная, а трезвая забудет что сказала.
-Ну ладно, Елизавета Павловна, я вам подошью шторы и всё, больше её машинкой пользоваться не буду. Она-то проспится и забудет, а я этого никогда не забуду. Тоже скажу пословицу: «Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».
-Да, Катюша, нелегко тебе живётся наверное. Они ведь, Воронины,  все двуличные и самолюбивые, какие-то подозрительные, все у них плохие, только они хорошие. Мой Самсон-то такой же, точно тебе скажу. Самсон говорил, что в совхозе скоро начнут строить квартиры, может узнаешь в конторе, на очередь встанете. Дело молодое,  семья начнёт расти.

         Шить Катерина перестала. К  швейной машинке  не подходила. Но опять удивила всех знакомых. На это раз своей стряпнёй. В деревне стряпали только большие, на весь противень пироги с капустой или  с картошкой. А весной и осенью, когда на сеже щук и налимов ловили - с рыбой пироги пекли.
        В праздник отсевок, который праздновали в совхозе очень широко и весело, накрывали столы прямо на улице, на поляне у правления колхоза. Сейчас это стало отделением совхоза «Новоречинский». Женщины заранее варили пиво на всех, а  угощение из дому приносили, у кого что есть. Катерина испекла торты, украсила их розочками и листиками из масляного крема, выдавливая его из кулёчков бумаги. Такого чуда не многие в деревне видали и едали. Конечно же были в восторге. Даже Иван Петрович Нестеров похвалил и предложил в такой праздник устраивать конкурсы на лучшую стряпуху, на лучшую певунью, плясунью. Все поддержали, а в этот праздник единодушно признали лучшей Катерину. Лучшей стряпухой в деревне всегда была Зоя Петровна, ей заказывали стряпню на свадьбы и на поминки, но тут сноха перещеголяла.
       Катерина видела, как Зоя Петровна шепталась с тёткой Марьей и смотрели в её сторону. У Катерины испортилось настроение. Как будто чёрная кошка в душе пробежала. Это заметила и Вера Павловна,  мудрая женщина. Она обняла Зою Петровну, отвела от тётки Марьи,  похвалила на этот раз уже Зою Петровну:
-Вот у нас  Воронины! Мать первая стряпуха и сноха ей под стать, не отстаёт. А молодёжь конечно всё по современному готовит.
Тётка Марья вслед проворчала: «Хорошо готовить на готовых - то яйцах и готовой сметане.»
«Ну понятно, о чём свекровь моя шепталась с этой змеёй, обсуждала сколько я сметаны, яиц и масла издержала. Конечно много. Ну ничего, поживу ещё немного, поработаю, может и вправду квартиру дадут. За хорошую работу в конце года обещали телёнка дать, может и мне дадут, заведу свою корову, всё своё будет.  Кур тоже разведу, яйца будут.»
     На  ворчание тётки Марьи никто не обратил внимания. После слов приветствия и благодарностей от директора совхоза Полежаева Семёна Ивановича и  Ивана Петровича Нестерова, праздник лился рекой. Кругом полно разговоров, смеха, появился гармонист Алёша с гармошкой, женщины пошли плясать и петь частушки, мужчины отошли в сторонку, курят, переговариваются. Женщины время от времени кого-нибудь из них частушкой подденут, все засмеются, мужики только пальцем грозят. Катерину удивляло, что плясали все женщины -  молодые и постарше, в общем кругу, а те, что постарше ещё больше частушек знали, чем молодёжь. Особенно «доставалось» гармонисту, каких только частушек про него не перепели, а он улыбается, да знай играет, пока его жена, Фрося, не подошла и на сдвинула меха.
-Всё, хватит, устал же, отдохни.
       Катерина высматривала, где же её Пётр? Вот только что был здесь, в кругу остальных трактористов.
- Володя, где Пётр, не видел? -спросила  она его товарища.
- Сам не знаю.
Катерина обежала всю поляну в поисках Петра, но его нигде не было.
-Петя!- крикнула  вполголоса Катерина, увидев меж кустов что-то голубое. Пётр в честь праздника одел новую свадебную голубую рубашку. Раздвинув кусты, она увидела сидящих на траве Петра,  его товарища Васю Пронькина и соседку Вальку.  Пётр был пьянёхонек,  а Вася ещё подливал ему в  стакан, который был один на троих.
-Ну что ты делаешь?- возмутилась Катерина. - Ты же видишь, что  он пьяный и ещё суёшь. Петя, пошли домой, - стала она его поднимать.
-Ха-ха-ха, – хохотала Валька, - ты что так нажрался?  Как тебя сейчас жена домой поведёт? Ну мало же тебе надо, одинаково с Васькой пили. Что ты за мужик? Как тряпка.
-Я - тряпка? Да я…,  - начал вставать Пётр, но не удержался на ногах, упал.
        Катерина стала его поднимать, кое-как взвалила его к себе на плечи и узкой тропкой,  через лесок, потащила домой, чтобы  никто не видел этого, как ей казалось, позора. Пётр всю дорогу стонал и уговаривал:
-Дай я здесь полежу, не могу.
     Но Катерина упорно тащила его на себе.  Ей казалось, что она совершает подвиг, не бросает в беде любимого человека и он утром обязательно будет благодарен ей, что она спасла его от позора.  А вдалеке слышна была гармошка и громкий голос Вальки выводил:
На дворе собака лает, чья-то парочка идёт.
Катя в шёлковом платочке Петю пьяного ведёт.
Слышен был смех, громкие разговоры. Катерина дотащила Петра до дому. Последний этап - затащить по высоким ступенькам крыльца. Но и этот этап с трудом преодолела. Раздела его и положила на кровать.
 «Вот ещё один праздник прошёл. Мужики хоть и пьяные, но поют, пляшут, разговаривают, а мой Петя всегда до бессознательного состояния.»
      Вечером она пошла на дойку. Трактористам и разнорабочим в честь праздника дали выходной, а дояркам какой выходной - коровы кушать хотят и пить, и доить их  надо. А в честь праздника таким, как Катерина двойная нагрузка. Обязательно найдутся доярки, которые на работу не явятся после веселья. Свекровь домой не зашла, видимо сразу ушла на ферму. «Нужно будет домой после дойки поскорее бежать. Зорька придёт из стада, подоить надо, да и остальную скотину управить».
    Свекровь не разрешает Катерине ходить в сарайку, наверное боится, что   сглазит. Она сама, когда свинья поросится или корова телится,  всегда соломину берёт в рот, чтобы не сглазить. Свекрови кажется, что у неё скотина самая лучшая, что все соседки завидуют и наговаривают на неё. Но сегодня Катерина  не знает как поступить -  либо управиться дома, чтобы свекровь после праздника  и после работы на ферме отдохнула, либо она  заругается, что сноха  лезет  не в своё дело.
-Как угодить?- вздохнула Катерина.
                ***
       После сева начался сенокос. Вот здесь и начались Катеринины испытания. Отдоятся утром, выгонят коров в стадо, едва перекусят, сбегав домой, и на покос. Управляющий отделением, Иван Петрович, обязал каждую доярку принять участие в заготовке кормов. Возили их на дальние покосы на тракторе - дольше едут на покос, чем работают, обратно опять на тракторе, вечером на дойку.
        Катерине нравились эти поездки. Полная тележка  рабочих  и доярок, женщины песни поют, мужики, кто побойчее подсвистывают. То анекдоты начинают перебирать, то что-то смешное из жизни рассказывать, то подшучивать друг над другом.  Дорога лесом, вся размята тракторами, ямы - по полметра глубиной, едва трактор проезжает.
        После  дождей кошенина на покосах подсохла, надо собирать, а дорога в лесу не сразу подсыхает, что делать? - ехать надо. Были случаи - застрянет трактор, люди  идут до покоса  пешком, а тракторист  в обратную сторону пешком, в надежде   встретить гусеничник,  чтобы вытащить свой трактор.  Вытащат и  до покоса едет - волокушу таскает трактором  и обратно домой народ везёт.
      На покосе наряжали  одну - двух женщин суп варить для всех работников. Первый день Катерине предложили  быть подсобной рабочей поварихе Анне. Как только все удалились грести  кошенину, Анна села на чурку, закурила и стала Катериной «руководить».
-Вот, девка, чтобы сварить суп, надо развести костёр, чурочки переколоть.  Учись, в жизни пригодится.
     Катерина взяла колун и стала перекалывать. Колуном пользовалась впервые в жизни.  «А что тут сложного - размахнись, да ударь», –решила она. Со своим гордым характером она  не могла сказать, что не умеет что-то делать, поэтому колола как могла. Размахнётся - и по чурке.  То мимо попадёт, то одно место по пять раз бьёт, но добила всё-таки, затем развела костёр. Анна пошла в лес вырубить колышки для того, чтобы вбить  их в землю для перекладины, на которую будут   подвешивать ведра и пропала. Катерина в это время начистила полтора ведра картошки, принесла воды с ручья. Наконец Анна появилась.
-Ой там столько земляники, я наелась до отвалу.
«Молодец, - подумала Катерина, - я картошку чищу, воду ношу, она землянику ест».
         Вдолбили колышки, повесили ведро  с куском мяса для супа и ведро картошки, чтобы накормить работников картошкой с малосольными огурцами. Это Катерина придумала, увидев туесок с огурцами.
-Да какая там картошка, супом наедятся, всегда так. С мясом же суп,  Нестеров корову не пожалел для сенокоса.
-Так картошки много, я её уже начистила, она всё равно общая.
-Да ладно, девка, пусть картошку едят с огурцами, мне какая разница?
         Едва обед успели приготовить,  работнички идут с полян - разговоров, впечатлений, рассказов! Кто кого где рассмешил, подбодрил, кто над кем подшутил.
        Анна разливает суп, как заправская повариха, а Катерина в сторонке,  чувствует, что никому не нужная.
        Все едят, никто не похвалил, никто не заметил, что сегодня не как всегда - не просто огурцы, а с картошкой. Никто уходя «спасибо» не сказал. Все побросали грязную посуду и пошли  своё большое благородное дело делать, а Катерина - за всеми посуду мыть.
-Да погодь ты, успеем. Вон на ручей отнесём её и вымоем. - Анна снова села  курить, сворачивая самокрутку.
       В деревне многие женщины курили, как они говорили - «война заставила», но махорку  в самокрутку скручивала только она, за что и получила прозвище Анка-махорка. А некоторые звали Анка - пулемётчица, может  потому, что муж у неё был Василий  Иванович, а сын Петька.
     Катерина не стала ждать, пока Анна накурится и понесёт посуду на ручей. В ведре у неё была согрета вода, в ней она и помыла посуду, сполоснув  холодной водой. Не успела посуду помыть, надо варить перловую кашу с мясом, уже отваренным к обеду вместе с тем, которое было для супа.
Рабочие пришли  ужинать. Поели на скорую руку, тракторист подцепил тележку, все стали собираться ехать домой,  а Катерина посуду успевает моет.
- Да потом помоешь, вечером, - кричат ей уже из тележки, - давай скорее, на дойку опоздаем.
-Мне же тоже на дойку надо, когда я потом помою? Да и как её грязную везти?
-Да ладно, как всегда возим, - сказала  Анна, - я дома помою, как приедем, мне ведь не на дойку.
Катерина стала собирать посуду в коробки, всю остальную провизию в мешок, думая про себя: « Представляю как Анна её дома помоет, как вчера помыла. Я всю посуду перемыла, прежде чем людям в обед супу налить».

      Назавтра Катерина попросилась у бригадира Кузьмы Ильича вместе с доярками  грести сено. Для этого она  специально порезала палец, облила его йодом, забинтовала в  несколько  слоёв и сказала, что мочить рану нельзя, а там надо картошку чистить и посуду мыть, а вот грести можно. Нужно чтобы ранка подсохла до вечера, надо будет коров доить.
-Так может совсем не поедешь на покос, болит поди?- пожалел Кузьма Ильич.
-Нет, нет, поеду, нормально.
        Грести она не умела. Ожидала, что смеяться будут, и тётка Марья в первую очередь.  Сидела в  тракторной тележке, притихшая, какие только мысли не передумала. Одна надежда была у Катерины,  «не боги горшки обжигают», вон доить корову с первого раза научилась. Да и вообще, в крови это у неё, деревенская работа. Бабонька из города приехала когда-то, ещё до Революции, из дворян, правда разорившихся, а сосватали за деревенского парня и жила - работала  в поле и  со скотиной возилась. Как говорится, «с милым рай и в шалаше, был бы милый по душе», а  дедонька   Сергей по душе ей был. А кто его знает, по душе или нет? Может так же, как и меня, судьба свела? Кто их  знает что раньше было, так много лет прошло. Сколько интересно лет прошло? Наверное лет шестьдесят. Ой как много! Уже и бабоньки нет и дедоньки, а для меня они всё как живые. Как бы баба Дуня поступила в моём случае? Мама наоборот деревенская, но потом училась в городе и жила в  Чёрном Яре. Корову мы не держали, но мама помогала на покосе своим родителям, пока они живы были.  Вот посмотрю, как другие гребут и так же буду,-  успокаивала она себя.  Жаль, что Маша на покос не ездит, она бы мне показала как грести, но она остаётся, ждёт молоковоз, молоко отправляет в Новореченский на молокозавод.
         Ольга Карякина заметила унылый Катеринин вид и подтолкнула в плечо:
-Не дрейф, ничего страшного, научу тебя грести, - засмеялась она.
-А как ты узнала, что я не умею грести? -удивилась Катерина.
-А вот знаю, кто вкусные торты печёт, тот грести сено не умеет, - опять смеётся Ольга.
-Да ладно тебе, Оля, как ты узнала?
-Да это нетрудно сделать, когда рядом такие «верные подружки», как тётка Марья. Она уже всем уши прожужжала, что ты  специально палец порезала, чтобы на покос не ехать, что грести - то ты не умеешь, городская.
- Оля, я городская, но не ленивая, как её Валька. И палец я точно специально порезала, чтобы тётке Марье не прислуживать, суп не варить и посуду за ней не мыть, я лучше сено грести буду. Оленька, ты меня научишь, ладно?- обняла она Ольгу.
-Вот за что тебя Катюша люблю, ты честная, не юлишь. Ну ничего, ещё немного поживёшь в деревне, научишься таким как тётка Марья отвечать. У нас правда ещё и похуже люди есть. Эта хоть что думает, то и говорит. А вот Воронинская порода, из которой твоя свекровка, они не говорят, что думают, хитрющие, самолюбивые, знакомства заводят только с нужными людьми. Вот с такими как я, они и разговаривать не будут. А тебе они ничего плохого про меня ещё не рассказывали?
-Нет.
-Значит не успели.
-При мне они обо всех всё  плохое говорят, а когда человек этот появляется, молчок. Петя правда не поймёшь то ли шутит, то ли правду говорит в глаза, а знали бы, что он об них по за глаза говорит…  Я думаю про тебя они ничего не говорят  от того, что я с тобой дружу.  Боятся, что передам, раз ты говоришь они хитрющие.
-Катюша, а мы вправду с тобой дружим?- как-то вдруг оторопела Ольга.
-Я думаю это и есть дружба. Ты мне помогаешь, я тебе если нужно, обязательно помогу, только обратись. Ты хорошая, умеешь сочувствовать.
      Они бы ещё шептались, но трактор так тряхнуло, что сидящий на борту Петька, Анки-пулемётчицы сын, чуть не выпал.
-Наберут тут мальцов, отвечай потом за них. Чё уселся на борт?- заругался всегда чем-то недовольный Антифрий  Ефимыч, тоже какой-то родственник Ворониных. Кто он им, Катерина ещё не разобралась,   столько их много. Жена его, Валентина Андриановна, продавщица в сельпо, любительница рассказывать кто кому сват, а кто кому брат, кто кому кока.
       Кокой здесь зовут  крёстных. Катерине было сначала смешно что это за «кока», пока не дошло,  что это крёстный. У Катерины не было крёстной, мама в Церковь не ходила, в бога не верила, Катерину не крестила. Бабонька всегда маму ругала за это, говорила, вы все безбожники стали, вот и горе всё на вас. Мама шутила :«Маменька, но вы верите в бога, а всё ли хорошо у вас в жизни? Вот мы, ваши дети,  такие все нехорошие, неверующие, невезучие - за что вам, верующей, такое наказание?». Бабонька только крестилась и говорила: «Наденька, не гневи бога, солнышко».
       До покоса добрались, солнце светило к полудню. Кузьма Ильич сходил проверил  кошенину по покрайкам покоса. Навстречу вышел дед Филат, ночевавший в избушке на покосе,  он уже нагрёб сено на первой поляне конными граблями в высокие валки.
-Дед Филат, вырубил волокушу?
-Так точно, командир, метров на десять будет.
- Молодец, не спал. Так, Михаил Петрович, бригаду сколачивай из мужиков и баб, будете ставить волокушу, трактор таскать будет. Я здесь останусь. Антифрий, веди баб на вторую поляну, там наверное тоже подсохло, гребите. На третьей поляне успели бы сегодня, но зараза, там в ельнике плохо сохнет кошенина. Надо будет сказать Петьке, чтобы на следующий год третью поляну вообще не косил, только время теряем, к обеду не успевает высыхать, роса чуть не до обеда держится, – и посмотрел на Катерину, как будто это она  виновата, что Пётр выкосил третью поляну. Или она должна была сказать Пете, чтобы он не косил третью поляну?
-Ну ладно, давайте за работу. Эти две сгребём, а третью может с солью поставим. Так, Филат,  снимай с Сокола грабли,  руби волокуши под стога, пока бабы гребут. Потом из  первой бригады пару мужиков отправлю  вам вершить. Эту пустошь чтоб сегодня кончить. Сегодня, пока погода стоит,  четыре  бригады работают,  кто его знает, какая погода завтра будет? Вон тучи ходят, мать их итти.  Ну, с богом, робяты.
Не всё было понятно Катерине из его слов: «Что такое волокушу рубить? Что такое вершить? Как это солью ставить сено?» Она шёпотом спрашивала Ольгу, та объясняла:
-Волокуша - это  сваленные три  берёзы или осины такой высоты, какой длиной  ты хочешь сделать волокушу,   они скрепляются между собой поперёчным колышком метра на три - четыре  проволокой и на эту волокушу кладут сено.  Зимой тросом подцепят  к трактору и везут  домой вот по этой страшной дальней дороге. Вершить - это когда стоишь на волокуше, то есть на скиданном в большую кучу сене и выкладываешь сено так, чтобы дождь не промочил.  Иначе всё сено зимой чёрное будут, на выброс пойдёт. А с солью, это вообще просто, как знаешь, капусту солят. Очень редкий год, но бывает, в сенокос  идут и идут дожди, «сеногной» называется, вот и пересыпают  кошенину  солью. И сено сохранили какое - никакое и коровам соль полезна.
-Откуда ты Оля всё это знаешь?
-Поживи с моё в деревне, тоже узнаешь.
-Все это знают?
-Конечно все. Вот сейчас и ты знаешь, - засмеялась подруга.
     Катерине было интересно, как расположены валки сена, во всю длину поляны.
«Ну это конными граблями так гребли, а мы-то наверное не так будем грести, наверное в круг будем подгребать, чтобы сено в стог ставить или как они называют - в волокушу», - думала она.
    Но все распределились не по кругу, а по всей ширине поляны на расстоянии полутора метров друг от друга.
-Пошли за мной, - шепнула Катерине Ольга. И они пошли к лесу.
-Вот вставай рядом со мной, грабли держи вот так - правая  рука внизу, левая вверху и отскребай сено от леса в мою сторону рывком  с права налево. Главное, отработай движение: раз - и у меня твоё сено, раз - и у меня. Шепчи про себя эти слова и делай одно движение. Лишних движений не делай.  Порядок такой - ты ко мне, я к Марусе, Маруся к Анне - это будет середина волка. С другой стороны к этому же валку тоже трое -четверо человек подскребают и видишь какой высокий вал получается.  Ну вот и отлично,  получается же.
       Катерина никак не могла  отработать движения граблей, то широко захватывала, то узко, старалась торопиться, но не успевала. Ольга не торопила её, но Маруся и Анна кричали Ольге:
-Вы что там застряли, мы вам на пятки наступаем.
Катерина заметила, что она подгребает к Ольге сена полметра шириной, а Ольга к Марусе чуть не два метра.
«Ну, опозорилась, как я теперь буду Ольге в глаза смотреть, она за меня работу делает».
И вдруг она вспомнила завод, как работала на токарном станке.
«Вжиг -  и деталь готова, вжиг - и деталь готова.  Там тоже Матвей Иванович, у которого я была на практике, говорил: главное - движение отработать. Здесь тоже  так. Если вжиг - то коротко гребу, а вот если вжи-и-и-иг- то, нормально.» Ольга подхватывает её сено и одним рывком подгребает Марусе. Опять вжи-и-и-иг, опять Ольга одним рывком, опять вжи-и-и-иг. Ольга уже одобрительно смотрит на Катерину и в удобный момент показала ей  большой палец, мол, молодец!
        Грести научилась и подскребать   за теми, кто вилами кидает сено на  волокушу, которую  дед Филат возит на своём Соколе. Ольга  взяла вилы и таскала сено, сказала, что так ей  привычнее и интереснее, а Катерине велела  смотреть, как остальные подскребают и делать  так же.

        Две недели Катерина проездила на покос, грабли    уже слушались, были как игрушечки в её ловких руках.  Тётка Марья    перестала косится и выискивать её неумелые движения.
Даже Пётр как-то за ужином сказал:
- Слышал, сено гребёшь как заправский мастер, совсем деревенской становишься.
- Ну вот, сено грести научилась, пусть завтра на Белянке сгребёт, где ты на  копёшку скосил. У меня когда ещё выходной будет,  да и от телят своих мне не уйти на целый день, а Катерине ладно, молодая, пусть привыкает, -  сказала свекровь.
-Так   она ж не знает где у нас покос, да  и вершить копну она не умеет, наделает ерунды, я что - зря косил? Промочит всю.
«Меня что ли промочит? Почему? Если будет дождь, я же не пойду на покос.»
     А Пётр с матерью продолжали разговаривать между собой так, как будто Катерины здесь нет. «Так интересно,- думала Катерина, - про меня, но без меня. Ни мнения моего не спросят, ни попросят, как будто о ком-то  при мне говорят. У них  в деревне  у многих такие замашки.»
-Так вон пусть бабку Федору позовёт, она  знает где наш покос.  Бабка ещё крепкая, что ей эти пять  километров? Она  дореволюционной закалки, на богатеев работала, потом всю жизнь в колхозе. И Катерине покажет как копны вершить.
        «Бабка Федора пять  километров туда и пять обратно? Она же совсем древняя, о чём говорит свекровка?»
Но Пётр поддержал мать:
-Ну давай, завтра с бабкой пойдёте, а я с  колхозных, фу ты чёрт, с совхозных покосов мимо Белянки поеду, заскочу, посмотрю как завершили, чтобы не промочило.
«Вон они про что говорили, чтобы не промочило, а я уж подумала, что Пётр меня пожалел, чтобы я не промокла. Им копна дороже  чем я, ждущая сына или дочь Петра и внука или внучку будущей бабушки. Да ладно мне придираться, сама виновата, не сказала им, что беременная, может не отправили бы на покос одну со старой  бабкой.  Да не буду я им никому говорить, что беременная, пока сами не увидят. На работе всё - равно не пожалеют, дома тоже. Ну и пожалеют на работе Ольга, Вера Павловна, Маша, может ещё кто, но ведь работу за меня не будут делать. Не люблю когда жалеют.»

      На завтра на покос пошли пешком, с бабкой Федорой. К удивлению Катерины, она согласилась без разговоров. Да ито сказать, крепкая была старушка, высокая, широкая в плечах. Она шла, ничуть не отставая от Катерины. Грести начали сразу же, чуть передохнув и попив водички  из бутылки. Долго возиться с этой копной у Катерины не было времени, вечером на дойку. Но Федора оказалась такой разговорчивой, всю дорогу рассказывала смешные случаи из своей жизни. А на покосе - анекдот за анекдотом, частушка за частушкой - и все матерные.
 «Откуда только она их берёт, как помнит», - удивлялась Катерина.
       Время пролетело незаметно. Когда всю  кошенину  сгребли в валки, Катерина на вилах  стала таскать в  середину, где, по её мнению, должна будет стоять копна. Федора ходит за ней с грабельками, подскребает. Катерина стала складывать сено в копну. 
    Кузьма Ильич на покосе  рассказывал: « Копна, что гнездо у птицы - по краям сено разложил, в середину клади; по краям сено - в середину.  Главное вовремя завершить и середину протоптать, чтобы дождём не промочило».  Когда вершили на покосе волокушу, Антифрий здорово матерился и скидывал на землю по целому навильнику, который подавали ему наверх доярки и орал:
-Ты как подаёшь, мать тебя итти.
 Доярки обижались и  ругали Антифрия:
- Нормально подаём, чё  запридирался?
Антифрий матерится и не объясняет как надо, пока не подошёл Кузьма Ильич и не заступился за доярок.
- Когда  начинают вершить, надо не огромный навильник тыкать наверх, а на вилы Антифрию подавать тонкими пластами. Ну как вы право дело, бабы, всю жизнь на покосы ходите и всё не умеете подавать.
-Да мы умеем, это Антифрий придирается.
    Катерине оказалось на руку, что Антифрий к дояркам придирался, она заодно с доярками выслушала  хитрости этой науки - Кузьма Ильич рассказал, как это делается. Даже тётка Марья притихла, не стала  подмечать Катеринины промахи, сама тоже неумехой оказалась.    
    А сейчас  Катерина надеялась на Федору, как пообещали ей муж со свекровью.   Уже половина копны готово, надо бы  начинать протаптывать и  вершить, а Федора всё с грабельками ходит, да анекдоты рассказывает. Катерина  всё сено с поляны стаскала и накидала  вокруг копны.
-Баба Федора, так давайте копну делать.
-Ой девка, а я не умею.
-Как не умеете? Зоя Петровна сказала, что вы всю жизнь в колхозе проработали, копны ставили. Она разве вам не сказала, что  я не умею и договаривалась, что вы будете ставить?
-Нет, я разве бы девка согласилась? У нас ране-то, до Революции, всё мужики  на покосах, бабы по дому, потом и бабы стали на покосы ездить, но вершили мужики. Это уж в войну, да после войны мужиков не осталось….
      «Ну что ж, придётся самой», - вздохнула Катерина. И вспоминая науку Кузьмы Ильича, стала вершить.

     Вечером сходила на ферму, пока подоила и навела  везде порядок, домой вернулась  в десять вечера.
Зоя Петровна истопила баню.
«Я так устала, уж и бане не рада. Так не хочу в эту жаркую баню, прикрывают рано». Пару раз за эти полгода Катерина угорала, не привычная она была к такой бане.  Не успев домыть волосы, она почувствовала звон в ушах, а в голове  постукивание  ш-ш- ш- ш.
 «Угорела», - испугалась Катерина и неудачно спрыгнув  с полка, волоча ногу, побежала к выходу. Чуть успев  приоткрыть дверь, упала замертво.
        Катерину спохватилась Клавдия, они  всегда мылись  у матери в бане. Катерина очнулась от запаха нашатырного спирта. Над ней склонилась фельдшерица Лидия Ивановна. Свекровь стояла рядом, рассказывала как Клавдия нашла её на пороге бани.
       Лидия Ивановна осмотрела Катерину, спросила что и как, измерила давление, послушала сердце и сказала Зое Петровне:
-Беречь надо девушку. Привезли из далёка и издеваетесь.
-Да вы что, Лидия Ивановна, да я её пуще своих дочерей люблю, заботимся о ней. Питание у нас лучше всех в деревне.
- Питание может и хорошее. Но знаю я, как она сегодня после дойки на покос с Федорой ходила.  Федора уже всем рассказала, что ты наказала ей не помогать вершить копну, мол пусть сама учится всему, раз в деревню приехала, пусть докажет как она Петра любит. А Петра она итак любит, иначе не стала бы здесь жить. Да и ребёночка она ждёт, внука вашего. Ну ладно, я пошла. Так, девонька, будешь ко мне ходить на обследование каждый вторник. Договорились? А тебе Зоя Петровна я скажу, не надо так делать, разве сама не была молодой? А впрочем, тебе не надо было никому доказывать,  у тебя как любовь, так и ребёнок.
        Жизнь шла своим чередом. Катерина готовилась стать мамой, ходила к Лидии Ивановне на приём, вязала пинеточки, носочки, кофточки. Мама прислала бандерольку с фланелью, с ситцем и марлей. Катерина шила распашонки, пелёнки, простынки и пододеяльник с наволочками.  Под сердцем у неё бился родной комочек, будил её по утрам толчком в живот, требовал чего-то необычного - то вдруг захочет чёрного хлеба, то луку зелёного. Свекровь шутит: «Мужик видно будет. Вот хорошо бы». Катерина хотела дочку, с ними лучше.  Молодые папы обычно хотят первого  сына, но, как ни странно, Пётр хотел девочку. Говорил: « Я  сам хулиганом рос, мне сына хорошего не вырастить».
      Катерине было очень тяжело, работа от зари до зари, тяжёлые бидоны с молоком, навильники с сеном, соломой, силосом.  Чуть прижмёт, Катерина поморщится, вместо сочувствия слышит: «Разнежилась ныне молодёжь. Вот мы ране, в поле родим, завернём в тряпку и дальше гребём.» 
        Катерине обидно было, но она молчала, а так хотелось вслух сказать : «Знаем мы, как вы рожали».  Вспоминала случай с тёткой Марьей, который ей всё-таки рассказала Ольга Корякина.
      «Говорят, тётка Марья  боевая была в девках. Гуляла направо и налево, как и её мать, Анисья. Мужики постарше говорили, что у неё один в двери стучится, второй в окно выскакивает. А как-то раз её ровесник пришёл к матери, Марья его стыдить начала, мол ко мне бы лучше пришёл, чем к старухе. Гуляла лет до двадцати пяти  и вот приехал командировочный из города, Иосифом звали, то ли еврей, толи ещё кто. Марья сразу с ним закрутила, а он «поматросил и бросил».  Притихла ненадолго Марья, бабы говорили «ума что ли набралась, повзрослела и на фигуру немного округлилась».  Но никто не замечает, что понесла Марья. И вот как-то в один прекрасный день, то ли убирала она ребёнка, то ли что. Никому ни слова, что схватки, что плохо ей, прямо такая патриотка, что даже рожая работает, коров доит. Родила и голенького ребёночка в кучу навоза сунула, наверное думала, что скотники не заметят,  навозом закидают и концы в воду. Дояркам не до этого, каждая своих коров доит, торопится, некогда ходить смотреть кучи навоза.  Навоз - то рыхлый, вперемежку с опилом, воздух поступал, он и не успел задохнуться.

     В это время Вера Павловна пришла с проверкой, она же у нас давно работает бригадиром и двадцать  лет назад она же работала, молодая ещё была. Обычно после дойки приходила, а тут раньше пришла, услышала в навозе писк, раскопала - ребёнок! Закричала: «Бабы! Кто родил? Сознавайтесь!» Заюлили Марья, куда деваться, дело - то подсудное. Расплакалась, мол я родила, положила на навоз, там потеплее, кто-то из скотников видимо не заметил, закинул навозом. Думала, подою коров и заберу её, у меня даже пелёнок нет с собой.  Девочка оказалась. Вера Павловна отругала её за «патриотизм», отправила вместе с ребёнком домой, а сама побежала к фельдшерице, сказать, чтобы посмотрела роженицу. Вот так наша Валентина Иосифовна и родилась. Ты не слыхала за ней кличку «навозница»? Ну  может ещё услышишь.
      У нас вообще-то тут чуть ли не у в всех клички, цепляются неизвестно за что и окрестят, век не отмоешься. А про Марью ещё долго разговаривали. Смеялись особенно над тем, как она сказала «подою коров и домой пойдём с ребёнком», вот ведь какая патриотка. А ещё смеялись над словами - «у меня даже пелёнок нет с собой», а вообще они у неё были или нет? Не  собиралась она на свет пускать ребёнка - зачем запасать? После этого, когда чего-то вообще нет у кого-нибудь,  говорили « у меня нет с собой».

      Я конечно тогда маленькая была, не знала этого, но до сих пор  нет -нет кто-нибудь да  вспомнит. Тётка Марья с теми, кто ей в глаза может сказать правду с ребёнком, помалкивает, а с такими как ты она герой, думает люди не расскажут. Это сейчас она в люди вышла, мужика нашла, детей нарожала под старость. У неё кроме Вальки и Васьки ещё четверо маленьких. Мужика - то её знаешь, на свадьбе у вас были они вместе, скотником работает, Юрий Алексеевич, тихий, из командировочных. Местные  замуж её не взяли бы, а этим она как хотит, так и вертит, а он только крякает, да молчит. У него семья в городе осталась, может и уехал бы, но она каждый год ему по ребёночку, связала руками и ногами. Кому охота алименты всю жизнь платить? ».

Фото автора.
Обложка книги "Долюшка женская". Издана ООО "Сампринт" г.Москва, 2015 год. 20 экземпляров.