Дети неба

всем, кто вырос в 90-е и помнит

Залитый ленивым полуденным солнцем двор был совершенно пуст, если не считать бездомной Жучки, что сидела под тютиной, вывесив из клыкастой пасти длинный розовый язык. Был еще, правда, кот Базилевс, натирающий лапой неисправимо нахальную физиономию на крыше «шестерки», но накануне вечером он расцарапал Аленке запястье до крови и с той минуты стал для Димки пустым местом.

Димка подобрал с запыленного асфальта ивовый прутик, пару раз свистнул им в воздухе, еще раз оглядел пустынный двор, окруженный с трех сторон серыми громадами пятиэтажных домов, и тягостно, обреченно вздохнул. Это были самые неудачные летние каникулы в его жизни.   

Причин было всего две, но и их Димке хватало за глаза. 

Во-первых, все его друзья в этот бесконечный высушенный июль разъехались по лагерям, бабушкам и деревням, если не считать Аленки и Костика, но Аленка хоть и свой в доску человек, но, как ее не крути, остается девчонкой, а Костик хоть и начитан, как профессор, и даже пишет стихи, еще с детского сада находится на самой низшей ступеньке дворовой иерархии, и всерьез его никто не воспринимает, разве что мать, одинокая женщина с грустными еврейскими глазами, почему-то уверенная, что из ее сына вырастет новый Пушкин.

Димке представились аккуратные цветные домики, выстроенные в ряд, гипсовые пионеры с отломанными руками, походы в лес, запахи дыма и пушистых хвойных ветвей, картошка в золе, а еще голубое, как небо, морское побережье, но он тут же выбросил все эти мысли из головы. Никакой лагерь ему не светит - вкалывая целыми днями в своей автомастерской, отец зарабатывал копейки, которых едва хватало на жизнь.

Вот так и получается, что пока другие наслаждаются каникулами, Димка целыми днями, с утра и до самого вечера, мается в дремотно-тягостном одиночестве, перемещаясь из пустой квартиры в пустой двор и обратно, пока не осоловеет настолько, что садится на табуретку у открытого окна и тупо пялится в густую голубизну неба над железным козырьком крыши дома напротив.

Вторая причина заключалась в отце. Он снова становился каким-то странным, каким был после того, как мама их бросила, укатила вместе с папиным товарищем на Север, не отвечал на вопросы, день и ночь не снимал с себя черную рубашку, будто носил по кому-то траур, втихомолку наливался по вечерам водкой, падал, как подрубленный, в кровать, храпел, возбужденно бредил в перерывах, повторяя одно и то же, что мол улетит далеко-далеко, где круглый год лето и пахнет магнолией, золотистые пески омывают бирюзовые волны, на деревьях растут апельсины, а в буйных зарослях кричат разноцветные птицы…

- Константин! Константин! – донеслось из открытого окна на втором этаже. - Немедленно вернись, ты забыл выпить витаминизированный сок!

Обеспокоенный гнусавый голос костиной мамы оказал свое обычное магическое действие – стало противно и немного смешно, печальные мысли рассеялись, будто их и не было. Из парадного вышла, прихрамывыя, низкорослая фигура, увенчанная высокой шапкой густых смоляных волос, на бледном лице ловили солнечные блики большие очки с толстыми линзами.

- Здорово, - с обычной своей неуверенностью протянул узкую длинную ладонь Костик.

- Здорово, коль не шутишь, - с невольной усмешкой отозвался Димка, и они сели на нагретое солнцем бетонное крыльцо заколоченного бомбоубежища, теперь уже накрытое тенью. – Чего поделывал?

- Да так, - вяло проговорил Костик. Засунув руки в карманы старомодных мешковатых штанов, он низко наклонил лобастую голову и начал покачиваться вправо-влево. – В приставку играл.

Димка отвернулся, сплюнул сквозь зубы. Костик был единственным в их дворе, у кого уже имелась новая приставка «Денди Юниор», с неудобными, но прочными турбо-джойстиками, сломать которые было практически невозможно, как не дави на кнопки. Димка, который не мог рассчитывать даже на конченую «БТ», испытал жгучую зависть, и ему ужасно захотелось поиграть, перед глазами замелькали заставки «Черепашек-ниндзя», «Черного плаща», в ушах, как наяву, запиликала сладостная музыка из первого уровня «Чипа и Дейла», но напрашиваться в гости было стыдно, да и костина мать с ее вечными причитаниями, по поводу и без, откровенно его напрягала.

- Скукота… давай в двадцать одно? – предложил Димка не без тайного мстительного чувства. – Я мяч принесу. Или вон, пойдем туда, - он показал на турник, что возвышался над ровно подстриженным колючим кустарником, – я тебе  «смертника» покажу. Сколько раз ты подтягиваешься?

Димке было прекрасно известно, что пожизненно освобожденный от физкультуры Костик не подтянется и двух раз.

- Или давай в детский садик слётаем? Там в бассейн воды налили, я видел. А тютины там сколько, и вся черная, не то, что здесь, – Димка пренебрежительно отмахнулся от вереницы чахоточных тутовых деревьев. – Или можно шифер в беседках побить, - добавил он с ухмылкой от уха до уха. – Пока у малышни тихий час.

Костик обреченно вздохнул. Димке вдруг стало его жалко, и он задумался, глядя в ясное голубое небо с одним-единственным облаком, похожим на крылья гигантской птицы…

Из-за угла вышла Аленка в черной футболке с наклейкой и джинсовых шортах до колен, в одной руке у нее была авоська с буханкой хлеба и желтой коробкой масла Rama, в другой мороженое Snickers. Доедая его на ходу, она заметно спешила.

- О, боевая подруга! - Димка радостно осклабился. – Вот кто не откажется побить со мной шифер! Верно говорю? - обратился он к Аленке, но та в ответ состроила кислую гримасу, смяла яркую упаковку, бросила ее под кусты и вытерла липкий рот тонким загорелым запястьем.

- Нет уж, Димыч, не сегодня. Ты что, - добавила она, - с дуба рухнул? 

- А что? – растерялся Димка, мимоходом отмечая, что Брюс Ли с расцарапанной грудью на ее футболке в сочетании с небесно-голубыми глазами и смутно притягательным узким лицом смотрится особенно эффектно.

- Сегодня же День неба, балда, - Аленка покачала головой и с улыбкой обратилась к Костику: - Пойдешь на стадион полеты смотреть? - она поправила на руке электронные часы. – Через полчаса начнется.

Костик в ответ издал еще один горестный вздох, а Димка потрясенно хлопнул себя по лбу.

- Ёклмн, и как я мог забыть?! Совсем я тут с вами спятил!

Аленка карикатурно закатила глаза.

- Сейчас занесу хлеб, и двинемся. Ой, смотрите! - она вдруг остановилась и показала пальцем в сторону детской площадки, на которой не осталось уже ничего целого, кроме двух покосившихся лавочек и одинокого железного «грибка» над песочницей. – Ползун!

И в самом деле – настороженно оглядываясь, пригибаясь к земле, крадучись как вор, к одной из лавочек приближался человек в грязной серой одежде и с растрепанной бородой.

- Эй, а ну пошел отсюда! – закричала Аленка. - Кыш!

- Пошел, пошел! – присоединился Димка. – Тебе здесь не место!

Он покосился на Костика, но тот промолчал, подаваясь вперед с каким-то странным любопытством в увеличенных линзами темных зрачках. Ползун тем временем перемахнул через изгородь и зигзагами помчался прочь. Идущая навстречу толстуха с бидонами шарахнулась было в сторону, тут же сделала каменное лицо и пошла дальше, прямо на ползуна. Мужчина описал ее по широкой дуге и скрылся за обшарпанным зданием котельной.

- Тварь… - скривилась Аленка и затрясла рукой, будто стряхивая с нее гадкое насекомое, а Димка вспомнил, как прошлым летом они с пацанами загнали одного ползуна в закуток за гаражами. Сначала он потешно возмущался, выпячивал грудь, тряс перед ними зажатой в кулаке шляпой, но они быстро сбили с него этот надуманный гонор… 

- Ждите, я мигом! - Аленка скрылась в парадном. Димка сплюнул сквозь зубы и сел обратно на крыльцо, рядом с Костиком. В наступившей тишине стало слышно, как где-то далеко выводит чистым печальным голосом Губин:

Лиза, не исчезай, Лиза, не улетай,
Побудь со мной еще немного, Лиза,
Как жаль, что расставанья час уже так близок…

- Так ты с нами или нет? – спросил Димка, неприязненно наблюдая за Базилевсом – спрыгнув с крыши «шестерки», кот почесал задней лапой горло и прошествовал мимо Жучки с таким видом, будто она была не стоящей внимания ползуньей.

- Нет… - помолчав, ответил Костик, хотел было что-то добавить, но не стал.

- Ты и в прошлом году не ходил. Тебя мамка не отпускает?

- Нет, я… сам не хочу.

- Хмм. Кстати, а почему она у тебя дома сидит? Ей же положено? Кто она, библиотекарь?

- Она инвалид, - сдавленным голосом ответил Костик. – Порок сердца. Ей справку дали…

- Эгей, лузеры! – сверкая коленками, Аленка стремглав выбежала на раскаленный солнцем потресканный асфальт. – Айда за мной!

Ее тоненькая фигура молниеносно проскочила мимо, и Димка, повинуясь внезапному ощущению безграничной, как небеса, радости, помчался следом, забыв и про Костика, и про свою маетную цепенящую скуку…

Погруженные в ослепительно ясный зной улицы будто вымерли. Димка с Аленкой бежали по ровному, как стрела, тротуару, мимо новых девятиэтажных домов, куда они прокрадывались тайком, чтобы покататься на лифте, залезть на крышу, походить по парапету с азартно бьющимся в горле сердцем, мимо одетого в зелень парка, где они забирались по поперечным трубам на чертово колесо, в одну из верхних кабин, откуда видно весь город, мимо старинного кургана скифских царей, зимой его обливали водой и катались на санках, или просто так, на корточках, а летом здесь иногда сходились стенка на стенку, с кастетами, цепями и арматурой, старшие ребята, молокановские и заводские, мимо дворца культуры, где можно было поиграть в автоматы, или посмотреть «Терминатора» в тесном прокуренном помещении, которое едва освещал мерцающий магический пузырь цветного «Славутича», мимо книжного магазина, в котором всегда прохладно, сумрачно, и где приятно, до щекотания в носу, пахнет типографской краской и еще чем-то, неуловимо притягательным, чему и названия нет, - и за все это время им не встретилось ни единого человека, если не считать бледной, как смерть, женщины в черном платье, скорее всего, ползуньи, затравленно прошмыгнувшей мимо, и стайки пацанов разного возраста, бегущих в ту же сторону, что и они.

Сперва Димка услышал музыку («…Светке Соколовой, о-о-о… розовые розы, о-о-о…»), а потом уже невнятный шум и однообразный гомон толпы, собравшейся на стадионе «Машиностроитель». Уже можно было разглядеть красные икарусы и грязно-желтые автобусы, что выстроились в ряд вдоль вереницы железных ларьков. Приблизившись, они смогли прочитать на них большие белые надписи на прицепленных табличках: «Администрация», «ЖКХ», «Военкомат», «Автобаза», «Краеведческий музей», «Сберкассы, банки», «Сфера здравоохранения», «Сфера образования» и так далее. Вдоль обочины прохаживались с важным видом милиционеры, кто-то из них говорил по рации, кто-то постукивал по ноге дубинкой, кто-то курил и зорко, исподлобья, оглядывался по сторонам. Димка вспомнил, как в позапрошлом году религиозный фанатик пытался пронести на стадион бомбу, но благодаря бдительности милиционеров был схвачен, обезврежен и застрелен на месте. День неба, в представлении городских властей, был едва ли не важнейшим праздником в году, в этот день даже всесильный бандитский авторитет Жора Бешеный, подмявший под себя весь город, вел себя тише воды ниже травы, не рискуя собирать подати, торговать наркотиками и выпускать на улицы проституток.

- Тринадцать есть? – сипло спросил толстый потный милиционер, преграждая Димке путь резиновой дубинкой.

- Тринадцать с половиной, - солидно кивнул Димка, которому едва исполнилось двенадцать. – А в чем дело?

Шумно отдуваясь, милиционер, явно страдающий от необходимости стоять на жаре, возвел бесцветные глаза навыкате к небу.

- Указ вышел… детей младше тринадцати не пускать.

- Вот еще новости, - возмущенно сказала Аленка, когда они пробились сквозь кучку галдящих, как стадо обезьян, женщин, приторно пахнущих, с яркой вульгарной косметикой на одутловатых лицах, видимо, сотрудниц какой-нибудь затрапезной конторы, где можно с утра до вечера пить чай и ни черта не делать.  – Вечно они там что-нибудь придумывают!

- Думаешь, кто-нибудь будет его соблюдать? - Димка фыркнул и показал на компанию пацанят, которым на вид было не больше десяти. – А если даже и будут, эти блохи везде пролезут, - он взял Аленку за запястье и потащил за собой по лестнице на последний ряд, откуда видно лучше всего, даже платформу видно, когда она наверху. 

Гам на переполненных трибунах стоял неимверный. Разнообразно одетые мужчины и женщины всех возрастов азартно спорили, матерились, жаловались на жару, правительство, поминали недобрым словом коррупцию, дефолт, разгул бандитизма, войну в Чечне и кровососов-евреев, распивали принесенный с собой алкоголь, стучали кулаками в деревянные сиденья – по всему было заметно, что взрослые нервничают, оно и понятно…

На последнем ряду находились в основном дети, которые тоже шумели, но это был другой шум, шум радостного возбуждения, предвкушения зрелища. Бросались в глаза строгие серьезные лица некоторых девочек, уже взрослеющих, смутно осознающих свою природу, а вместе с ней и необходимость держаться холодно, с достоинством, будто они – гостьи из другого, более совершенного мира.   

Едва Димка нашел свободное место, усадил Аленку и сел рядом, репродукторы захрипели и смолкли, оборвав песню Влада Сташевского на полуслове. Гомон как-то незаметно стих, будто каждый взрослый получил ментальный приказ заткнуться, и только дети продолжали по наивной своей инерции щебетать и смеяться. Бросив рассеянный взгляд на трибуны напротив, где виднелись отдельные редкие зрители, Димка внимательно осмотрел широченный гидравлический подъемник в центре поля и выстроенных на нем в ряд неподвижных мужчин в голубых костюмах и с красными мясистыми лицами. По правую от них сторону стоял большой стеклянный лототрон, заполненный билетами, по левую – невысокий подиум с микрофонами, а над головами чиновников безвольно трепыхался на флагштоке триколор.

Какое-то время ничего не происходило, даже дети присмирели, повисла торжественная напряженная тишина. В небе неторопливо пролетела стайка черных птиц, и крайний слева мужчина, будто разглядев этих птиц третьим глазом на затылке, качнулся в сторону и направился к трибуне. На беговой дорожке засуетились телевизионщики, стражи порядка плотнее сдвинули ряды.

- С праздником вас, дорогие друзья! – заговорил мэр звучным проникновенным баритоном. - Каждый год, в этот знаменательный день, мы собираемся здесь, и каждый раз я волнуюсь, как в первый, и сердце мое переполняется трепетом, когда я думаю о той ответственности, которую мне приходится брать на себя, но так же и гордостью, гордостью, дорогие мои друзья, что именно мне, мне поручена эта непростая, но почетная миссия, внушающая мне неподдельный священный… 

«… ужас», подумал Димка с ухмылкой и только теперь заметил в предпоследнем ряду одноклассницу Светку Соколову. Вглядываясь в нежный задумчивый профиль, он вспомнил, как однажды провожал ее домой, и как она звонко смеялась над его шутками, и было теперь удивительно наблюдать странные изменения, произошедшие с ней, особенно заметные в эту минуту, когда она слушает с таким серьезным лицом, теребит длинными пальцами короткий красный подол, слегка опускает ресницы, загнутые на кончиках, приоткрывает влажные губы… «А быть может, это я изменился?», подумал вдруг Димка, и ему стало страшно от этой мысли. И в то же время он твердо решил, что когда церемония закончится, он подойдет и спросит…

- … зачем мы отказываемся от собственной великой истории, безрассудно разрушая нами же созданное? И пусть впоследствии выстраиваем на руинах нечто новое и не менее грандиозное, но сколько жертв требуют от нас такие глобальные социальные сдвиги? И вот теперь, когда на обширных просторах нашей Родины подул наконец долгожданный ветер свободы, мы каждый год собираемся здесь, как одна большая семья, чтобы спросить себя… 

- На кого это ты уставился? – шепнула Аленка, и Димка вздрогнул, скривился, мотнул головой.

- Ни на кого. Просто…

- Оно и видно, - Аленка фыркнула, отвернулась, Димка почувствовал себя неловко, будто совершил что-то гадкое, а мэр шумно прочистил горло и перешел наконец к делу:

- Сейчас я назову первое имя, дамы и господа. Человек, чье имя я назову, спустится с трибун и поднимется сюда…

Репродукторы взвизгнули, и из них послышался приглушенный, но будто бы взлетающий над стадионом голос:

Я хотел бы ветром быть
И над землей лететь
К солнцу в снегах.
Я хотел бы в небе спать
И сны о нем смотреть,
Сны в облаках…

Мэр достал платок, смочил его своей обширной лысиной. Двое из мужчин в костюмах, с вышитыми в области сердца двуглавыми орлами, тут же к нему приблизились, обхватили за ноги, приподняли и понесли на другой конец подъемника, к лототрону, а остальные выстроились клином и двинулись следом, синхронно поднимая и опуская руки, вскидывая вверх неподвижные лица.

А я хочу как ветер петь
И над землей лететь,
Но так высока и так близка
Дорога в облака…

- Слушай, как думаешь, - примирительно зашептал Димка, - а это правда, что на мэра в этот момент нисходит благодать, и потому выбор никогда не бывает случайным?

Аленка не ответила, скривила губы.

Но ты сказала мне: «это мечты,
И ничего в них нет».
Вот и все, что сказала мне ты…

Лототрон закрутился, запущенный встроенным механизмом, перемешивая билеты с именами. Едва механизм, пискнув, отключился, помощники осторожно наклонили мэра над лототроном, и он запустил туда руку, подцепил один из билетов. Остальные мужчины снова выстроились в ряд, а помощники отнесли своего начальника обратно к микрофонам. 

- Шельман Вячеслав Моисеевич! – объявил мэр торжественным голосом, развернув билет. - Врач-гинеколог центральной городской больницы!

Музыка смолкла, и в наступившей тишине кто-то восхищенно выругался, кто-то расхохотался.

- Вячеслав Моисеевич, мы вас ждем, - с улыбкой напомнил мэр, помолчав. Зрители крутили головами, высматривая Шельмана.

- Дристун! – отчетливо произнес женский голос, и тут уже рассмеялись многие.    

В нижнем ряду справа поднялся плотно сбитый коротышка в соломенной шляпе и с подтяжками поверх майки, далеко не с первого раза перелез через перила и пошел к центру поля, странно прихрамывая на обе ноги.

- Смелее, Вячеслав Моисеевич, смелее! – приободрил его мэр. – Я уверен, что вам совершенно нечего опасаться. 
 
- А вот я так не думаю! – выкрикнул хмурый парень с горбатым, как у коршуна, носом и выпирающим кадыком, сидящий неподалеку от Светки. Снова раздался смех.

Гинеколог тем временем поднялся по приставной лестнице на подъемник, и мэр дружески приобнял его за плечи.

- Поехали! – крикнул он, и на изумрудно-зеленое поле - как показалось Димке, ниоткуда - выбежали долговязые костлявые мужчины в шортах, похожие на футболистов. Двое из них откатили в сторону приставную лестницу, а остальные натянули справа от подъемника страховочную сеть. Штыри они забивали в грунт с помощью больших кузнечных молотов, и от их дружного звона у Димки заложило в ушах. 

- А я так думаю, - громко заговорил горбоносый парень, - никаких сетей расстилать не нужно, пусть расшибаются! Зачем они нужны, эти твари, толку от них?!

- Раньше не расстилали, - кивнул с серьезным видом бритоголовый толстяк, поминутно отпивающий из большой бутылки «Жигулевское».  – При Сталине еще. Но теперь другие времена…

- Времена всегда одинаковые! – яростно перебил парень. – Это правители разные. Есть волевые сильные лидеры, а есть… - он махнул рукой на подъемник. Подвывая приводом, он уже скользил вверх, движимый мощной конструкцией многоступенчатых рычагов и шарниров, установленных по принципу ножниц. Синхронно вытягиваясь в сочленениях, опорные лапы толкали платформу все выше, пока наконец не подняли ее на уровень девятиэтажного дома.

- А если сегодня твое имя назовут, а? – вкрадчиво спросила у парня пожилая женщина в очках. Ее густо накрашенные губы кривились от возмущения. – Как ты тогда запоешь?

- Не назовут… - пробурчал парень, презрительно отвернув от женщины носатое лицо. – Я такой же, как все, понятно?

Димка высоко задрал голову, щурясь от солнца. Двое мужчин (по традиции, это были те самые, с вышитыми орлами) уже поднесли Шельмана к краю платформы, обхватив его за ноги, как перед этим мэра. Лиц нельзя было разглядеть, но Димка был уверен, что у гинеколога насмерть перепуганный вид.

- Слушай, а какие болезни лечат гинекологи? – спросил он у Аленки, но та снова скривила губы, а сидящий по соседству мужчина с красным носом коротко хохотнул, кося на Димку дымчатый синий глаз.

– Да будет небо вечно светить над нами и оберегать нас! – выкрикнул мэр в микрофоны, и его голос разнесся над стадионом подобно голосу небожителя.

- Да будет небо вечно светить над нами и оберегать нас… - шелестящим эхом отозвались трибуны. Помощники раскачали гинеколога и сбросили его вниз.

Время как будто остановилось, тишина обволакивала липким маревом, и сквозь нее все услышали страшный крик падающего вниз человека. На фоне густой небесной синевы сверкнула ярким золотом вспышка, что-то незримое подхватило Шельмана у самой земли, на миг показалось, что взметнулись и тут же опустились белоснежные крылья, и вот уже гинеколог стоит на границе зеленого поля и беговой дорожки, раскачиваясь на ней, будто пьяный.

- Эх! – разочарованно махнул рукой носатый парень. Послышались вялые аплодисменты.

- Ты видела? – с восторгом воскликнул Димка, когда платформа опустилась вниз, и мэра снова поднесли к лототрону. – Видела крылья?!

- Ты как будто только что родился, – сказала Аленка.

Тот же сценарий повторился с водопроводчиком из ЖЭКа, воспитательницей из детского сада и асфальтоукладчицей, чьи формы мало отличались от форм афишной тумбы.

Становилось скучно. От нечего делать Димка уставился на Соколову, которая рвала неторопливо голубую обертку жвачки Love is. Снова вспомнил, какой у нее смех, будто звенят, перекликаясь, колокольчики…

Мэр развернул очередной билет и уже заметно севшим голосом прохрипел в микрофон:

- Антипов Андрей Николаевич, слесарь в автомастерской «Беркут»!

Окружающий мир закрутился по кругу, будто огромная пестрая карусель. В глазах потемнело, к горлу подкатила едкая волна тошноты.

- Димыч, ты чего? Ты чего? – тормошила его Аленка, но потом замолчала. Увидела…

Увидела, как по зеленой траве шагает к подъемнику высокий сутулый мужчина с ежиком темных волос, в черной рубашке и джинсах, испачканных машинным маслом.

«Папа!», хотел крикнуть Димка, но не смог выдавить ничего, кроме писка, его горло будто обросло изнутри жесткой шерстью.

Ужасное предчувствие, предчувствие чего-то неотвратимого, обрушилось на него, и он перестал дышать.

Зажмурился.

- Да будет небо вечно светить над нами и оберегать нас… 

Он открыл глаза против воли, не смог не открыть.

Его отец стремительно летел вниз, в полной тишине, и стадион привычно замер, ожидая, когда…

… вспыхнет свет…
… и потом крылья… да, крылья… сейчас… вот сейчас…

Но ничего не произошло. Сеть прогнулась, подбросила вверх…    

Аленка вскрикнула, обхватила Димку за запястье и тут же отдернула руку, будто ее ударило током, стадион разом выдохнул:

- ХААА…

- Ползун! – восторженно вскинул кулак горбоносый, кто-то захихикал, кто-то оглушительно захохотал. Димка наткнулся на презрительный взгляд Соколовой, посмотрел в испуганные глаза Аленки… и вдруг она снова обхватила его запястье горячими пальцами, это прикосновение обожгло его, прояснило мысли, но он так и не смог посмотреть туда, на стадион, где… кто угодно, только не он, нет, только не он, пожалуйста, только не…

- Папа! – выкрикнул Димка, вскакивая на ноги. Костик отшатнулся от него, как от прокаженного, глаза, и без того увеличенные линзами, расширились еще больше, но тут из-за угла вышла Аленка в черной футболке с наклейкой и джинсовых шортах до колен. В одной руке у нее была авоська с буханкой хлеба и желтой коробкой масла Rama, в другой мороженое Snickers. Доедая его на ходу, она заметно спешила.

Димка поморгал. Провел по лицу влажной ладонью. Оглядел залитый полуденным солнцем двор. Покосился на Костика, тот в ответ молча покрутил у виска пальцем. 

- Эгей, лузеры! – в сочетании с небесно-голубыми глазами и смутно притягательным лицом Брюс Ли на аленкиной футболке смотрелся особенно эффектно. -  Чего такие хмурые, братцы кролики?

- Пойдемте шифер бить? – слабым голосом предложил Димка. Аленка в ответ состроила кислую гримасу, смяла яркую упаковку, бросила ее под кусты и вытерла липкий рот тонким загорелым запястьем.

- Ты с дуба рухнул? Сегодня же День города! - она засмеялась, поправила на руке электронные часы. – В парке уже оркестр играет, а на стадионе футбол... Ты с нами? – спросила она Костика, но тот лишь горестно вздохнул и ничего не сказал, а Димка хлопнул себя по лбу.

- Ёклмн, совсем я тут с вами спятил!

Аленка закатила глаза.

- Сейчас занесу хлеб, и двинемся. Ой, смотрите! - она показала пальцем в сторону детской площадки, на которой не осталось уже ничего целого, кроме покосившихся лавочек и железного «грибка» над песочницей. – Бомжара!

Настороженно оглядываясь, пригибаясь к земле, крадучись как вор, к одной из лавочек приближался человек в грязной серой одежде и с растрепанной бородой.

- Эй, а ну пошел отсюда! – закричала Аленка. - Кыш!

Димка набрал было воздуха в грудь, но тут же выдохнул, обхватил Аленку за запястье, где еще виднелись следы базилевсовых когтей.

- Брось, - сказал он. – Пусть сидит. Фиг с ним.

- Ты чего? – Аленка вскинула брови.

- Ничего, - он смущенно отвернулся, и его взгляд упал на Костика.

Костик улыбался.

Димка улыбнулся в ответ, посмотрел на бездомного, который уже пристроился на лавочке и теперь блаженно щурился, глядя в ясное голубое небо с одним-единственным облаком, похожим на крылья гигантской птицы… А секунду спустя из-за угла вышел высокий сутулый мужчина в черной рубашке и джинсах, испачканных машинным маслом.   

- Папа… - тихо сказал Димка и шагнул навстречу отцу.