Мёртвая мелодия

Тишину старого, наполненного пылью и лунным светом дома нарушила легкая мелодия. Она начала свой путь где-то на чердаке и затем, разрывая пыльный воздух разлилась волнами по всему помещению, а гулкие, потерянные отголоски, уставшие из-за долгого путешествия лёгким шумом разнеслись по округе, чтобы потом, наткнувшись на старые, корявые ветви облетевших деревьев и утонув в пожухлой траве стихнуть насовсем. Даже стеснительная луна, под светом которой обычно происходят те вещи, которые никто не осмелится сделать посреди дня выглянула из-за рваной занавески, небрежно сотканной из серых туч.

Всё это заметил мальчик, бежавший в столь позднее время домой, к родному гнёздышку, по пути придумывая оправдания, в которые, как обычно никто не поверит. Резко затормозив и подняв в воздух ворох из опавших листьев он замер, уставившись в сторону пустого, заброшенного дома.
Даже днём эта ветхая махина пугала не только его, но и любых прохожих. Лишь глупые собачки осмеливались забраться на старый, давно не стриженный газон, чтобы, сделав свои собачьи дела вернуться на обжитые места. Но теперь, в лунном свете этот дом тянул к себе, а легкая мелодия, приятно тревожащая детский слух заставляла вслушиваться, дабы не пропустить ни одной столь волшебной ноты. Позабыв об осторожности наш герой всем своим естеством потянулся на тропинку, ведущую к двери особняка. Удивительно то, как её до сих пор не поглотила разросшаяся растительность.

Крыльцо жалобно скрипнуло, намекая на свою древность. Мелодия резко оборвалась, и мальчик замер в нерешительности, задержав одну ногу в воздухе. К его облегчению мелодия полилась вновь, продолжив играть с разорванного отрывка. Стараясь не шуметь он отворил дверь. Навесы жалобно скрипнули, но таинственный пианист не перестал играть, а напротив, усилил звучание, слегка ускорившись и словно отдавшись музыке.

Старый ковёр, винтовая лестница с темными, покрытыми лаком перилами,оборванные обои на втором этаже и как специально опущенная для него лестница, ведущая на чердак. Ему пришлось изрядно попотеть, прежде чем найти среди груд хлама и старых вещей источник звука.
Белоснежное пианино, освещённое бледным лунным светом, проникшим на этот пыльный чердак сквозь разбитое круглое окно не вписывалось в общую картину. Не нащупав взглядом кого-либо возле инструмента мальчик в ступоре сел на вещи, аккуратно сложенные в картонной коробке. Мелодия постепенно стихла.

– Оу, у нас гость, – голос был низким, бархатным, ласкающим уши не меньше загадочной мелодии, – представитесь, молодой человек. Невежливо с вашей стороны вот так просто, посреди ночи входить в мой дом и слушать то, как я играю.

– Кто вы?

– Разве ты меня не видишь? – голос показался удивленным, – Ах, да, я же... Кхм. Просто представь кого-нибудь, кто бы мог сейчас сидеть у этого замечательного инструмента!

Неведомый собеседник говорил хоть и приятно, но нудно и старомодно. Правда мальчику понравилось и это.
Искренне напрягая всю свою бурную, кипящую в маленькой детской голове фантазию он вытащил несколько образов, набросав их на реальность, и вот, постепенно проявляясь, как старая фотография на низком стуле появился скелет, одетый в поношенный, в некоторых местах порванный фрак. Не вписываясь, как и пианино в общую картину из кармашка на груди выскочила ярко - красная роза, звеня в пыльной пустоте своими сочными оттенками.

– Неплохо, мой юный друг, неплохо. Позволь немного поправить тебя. – цвет фрака из тёмного сменился на белоснежный, подходящий к пианино.

– Итак, – он повернулся к мальчику, дружелюбно улыбаясь иссушенными уголками рта, – что привело тебя в моё пристанище?

– Ваша музыка, – мальчик смутился, – вы хорошо играете.
Скелет рассмеялся.

– Было время на то, чтобы успеть отточить мастерство до твоего прихода.
-–Моего прихода?
– Именно. Я ждал тебя.
Немая тишина вновь вернулась, нарушаемая сиплым дыханием, принадлежащим единственному живого существу - мальчишке.
– Но зачем?
– Затем, мой юный друг, – скелет склонился, оказавшись поблизости и нависая сверху, – мне откровенно скучно здесь, одному, а пускать дальше меня не хотят.

Он вновь тепло улыбнулся, настолько тепло, насколько ему позволили его высушенные мышцы и прилипшая к костяному остову кожа.

– Но почему?
– Какие-то технические неурядицы. – он вновь сел в прежнюю позу и сделал неопределённый жест костяшками руки. Затем, явно гордясь, произнёс – Я слишком чист. К тому же должен кое-что довести до конца.

– Но как вы сохранили... Чистоту?

– Играл всю свою короткую жизнь на фортепиано, – чем дальше он говорил, тем мрачнее становился, – не кутил, не пил, вёл мирный образ жизни, а затем, в один прекрасный вечер меня сбил трамвай, отрубив очень важную часть тела.

– Какую же? – Увидев голову, легко снятую с плеч он понимающе кивнул, на что скелет рассмеялся и водрузил её на место.

– Поверь, мальчик, пианисту лучше голову потерять, чем руки. Она ему вовсе не нужна, он играет душой, – после этих слов он с особой, отцовской лаской провел костяной рукой по клавишам, не нажимая на них, – и я – живое тому доказательство. Правда насчёт живого я отчего-то не уверен.

– Вы часто играете тут?

– При полной луне. Иногда ещё по четвергам, но это уже по настроению. А что? – скелет слегка опешил.

– Вам здесь одиноко.

– Очень.

– Я буду приходить.

После этих слов он подошел и осторожно обнял затвердевшее за все годы тело скелета. В ушах едва слышно играл мотив той самой мелодии. Затем он отпрянул и, сорвавшись выбежал на улицу, вспомнив о том, что дома его ждут перепуганные родители.

Скелет всё также сидел с опешившим видом, затем развернулся к пианино и, задумавшись любовно погладил её по крышке.

– Похоже мы с тобой всё-таки создали идеальную мелодию.

После этих слов он растаял вместе с инструментом, став былинкой, что кружась по дорожке из лунного света поплыла в сторону неба.

Дома мальчика ждала выволочка, но всё для него происходило словно во сне. Осторожно, стараясь лишний раз не прикасаться ничем к саднящим ягодицам он лёг на кровать, прикрыв глаза. Сон накатил через несколько мгновений, но в ушах всё также едва слышно наигрывала эта странная, но приятная мелодия.
Сон был странным. Очень ясным и будто бы вырванным из реальности. Ему снилось то, как он, стоя на огромной сцене, подсвеченной мягким светом прожекторов кланялся многолюдной толпе, расположившейся в мягких, обитых бархатом креслах, затем поправляет белый фрак, садится за белоснежное пианино и с улыбкой удовольствия начинает играть ту самую мелодию, заставляя всех пристутсвующих стихнуть и поддаться потоку из нот.