Волшебный телефон

Тося все свое детство считала, что ее мама – самая красивая на свете. Принцесса, или добрая фея, ну что-то такое, волшебное. А папа – самый сильный и смелый, огромный, как гора. Когда он обнимал маму, она смеялась звонко и заливисто, и укладывала уютно ему голову на плечо, и становилась еще красивее, а сама Тося ввинчивалась между ними, пытаясь обхватить руками их обоих, и была в тот момент самым-самым счастливым человеком на планете Земля.

Папа ушел, когда ей было пять. Тося не помнит подробностей, не знает причины. Помнит только, что однажды вечером ей не спалось в ее комнате, из-под двери пробивался лучик света, папа и мама громко разговаривали на кухне, хотя обычно они, отправив ее спать, ходили и разговаривали тихонько-тихонько, еле слышно, и приходилось напрягать слух, чтобы узнать, дома ли они вообще. А в тот раз от их громких разговоров Тося окончательно проснулась, села в кровати, ей было беспокойно. Приоткрыв дверь, она в щелочку увидела, как папа ходит по комнате, собирает свои вещи в раскрытый командировочный чемодан, а маму не было видно, зато стало слышно, что она плачет на кухне. Тося не могла поверить, что папа уедет в эту свою командировку, даже не попрощавшись с ней, он всегда заходил и целовал ее в щеку, даже если уезжал совсем ранним утром или в ночь. А в тот раз не зашел.

После того, как щелкнул замок на входной двери, мама закрылась в ванной, и Тосе был оттуда слышен только сильный шум воды. Она минутку постояла около ванной, потом на цыпочках добежала до входной двери, с трудом открыла замок, выглянула в темный подъезд, и услышала далеко внизу хлопок подъездной двери. Бросилась прямо босиком вниз по лестнице, запоздало крича шепотом «папа, папочка, ты забыл меня поцеловать!», споткнулась между вторым и третьим этажами, упала и разбила ладошки и коленку, но боли не почувствовала, вскочила и понеслась дальше, перескакивая через 3 ступеньки. На улице было темно, фонарь у подъезда опять еле светил, мигая оранжевым. С неба падал мелкий снежок, и тут же таял в лужах, а Тося долго-долго стояла на ступеньках у подъезда и плакала, потому что на улице не было ни души – ни человека, ни машины, только вдали слышался шум мотора, но вскоре затих и он. Было холодно, мерзли босые ступни, слезы затекали ей в рот, потом капали с подбородка за ворот ночнушки, и начали болеть разбитая коленка и ладони. Папу она в следующий раз увидела только 12 лет спустя.

Так начались перемены в Тосиной жизни. Мама, по-прежнему самая красивая, только очень грустная и молчаливая, водила ее в садик и забирала по вечерам, как всегда; папа почему-то не звонил и не писал, как раньше из своих командировок. Тося сначала подпрыгивала на каждый телефонный звонок, на каждый стук в дверь, а потом привыкла к мысли, что папа уехал далеко-далеко, в такую командировку специальную, и приезжать будет очень-очень редко, и адрес пока неизвестен, потому что командировка секретная. Так ей сказала добрая грустная мама с заплаканными глазами, когда гладила ее по голове перед сном на следующий вечер после папиного отъезда.

Тося тайком от мамы однажды позвонила папе на работу, как делала это много раз до его отъезда, и, чего-то стесняясь, попросила к телефону К****ко Степана Петровича. На той стороне телефона сначала стукнуло, потом там долго ходили, хлопали дверями, разговаривали смутными голосами, потом взяли трубку и спросили – «Девочка, а ты кто? Тебе зачем Степан Петрович?» Тося бросила трубку, а потом долго жалела, что не спросила хотя бы, по какому именно секретному адресу ей можно будет писать письма своему папе.

Летом мама серьезно заболела, и Тосю отвезли к бабушке в далекий маленький городок, окруженный горами, лесами и озерами. Вернее, не совсем к бабушке, а к бабушкиной сестре, маминой тёте. В этом городке делали космические ракеты и спутники, вот прямо Тосина бабушка лично и делала: она была не очень старая и все еще работала. Похудевшая и бледная мама плакала, когда уезжала после недельного совместного пребывания у бабушки, и обещала Тосе часто-часто звонить и писать, а осенью приехать за ней и забрать обратно домой, и целовала и целовала Тосю, присев на корточки в прихожей, а бабушка все сердилась и торопила ее – у подъезда ждало такси, чтобы отвезти маму на маленький пустоватый вокзал. Первое время она действительно звонила строго раз в неделю, по пятницам, в одно и то же время. Ее было очень плохо слышно, какие-то шумы, треск и шорохи почти перекрывали любимый далекий мамин голос. Письма от нее приходили примерно раз в две недели, потом немного реже – но обязательно в цветных красивых конвертах, с вложенными рисуночками на отдельных листках бумаги: мама сама рисовала очень красиво всяких птиц, принцесс, цветы и сказочных зверей. Иногда конверт прятал внутри не только письмо, но еще и календарик, или маленькую открыточку, размером не больше ладошки. Больше всего Тося радовалась каленарикам-переливайкам. Она складывала их все, и письма тоже, в красивую большую коробку из-под зефира, которую ей выдала специально для этих целей бабушка, и перебирала их каждый вечер перед сном, скучая по маме и по дому. Она вдыхала сладкий запах зефира, иногда плакала. (Она не может есть зефир с тех самых времен.) Потом, спустя примерно два месяца, мама звонить перестала, а бабушка сказала, что мама теперь совсем сильно болеет, поэтому звонить ей не разрешают врачи, но она поправится, и обязательно позвонит, как только ей станет лучше. Тося опять плакала, скучая по маме, и просилась домой, хотя бы навестить маму в больнице, а бабушка только вздыхала в ответ. Никто за Тосей осенью не приехал.

Однажды в сентябре бабушка звонко хлопнула себя по лбу и полезла на табуретку, долго копалась в шкафу на самом верху, на антресолях, и наконец достала с загадочным видом большую коробку. Извлекла из нее странный телефонный аппарат, с блестящей рукояткой сбоку и без наборного диска, зато с высокими витыми подставками из потемневшей латуни, на которых покоилась трубка с непривычно пузатой ручкой и холодными мраморными рожками, похожая на лейку от душа. Нижний рожок с ручки снимался и повисал на отдельном шнуре, и в него можно было говорить, по-всякому крутя в пальцах и держа другой рукой саму трубку около уха. Бабушка сказала, что этот телефон – волшебный. «Потому что космические технологии». В него ничего не слышно, но, если сначала немного покрутить ручку, по нему можно разговаривать с мамой, рассказывать о своей жизни, по пятницам, как и раньше, в одно и то же время – в 8 вечера, перед сном, и мама обязательно услышит, и потом напишет письмо, которое придет по почте. Тося тут же молча утащила телефон к себе в комнату и просидела с ним в обнимку до самой пятницы, так ей показалось. Она даже в постель ставила этот телефон рядом с собой, между подушкой и стенкой, он занимал все ее мысли, она бесконечно снимала с рычага трубку и прикладывала к уху, вслушиваясь в еле слышный гул и шорохи, как в пустой морской раковине.

Каждую пятницу с тех пор по волшебному телефону Тося разговаривала с мамой, почти три года. Первое время она могла говорить часами, и за себя и за маму, а иногда ей даже казалось, что на том конце ватной пустоты еле слышны какие-то звуки – вздохи, голоса, смех. Иногда ей совершенно отчетливо слышался мамин голос. Она теперь даже с улицы убегала, не доиграв и наскоро попрощавшись с подружками, безо всяких напоминаний – только бы не пропустить заветное время. Говорила она с мамой всегда плотно прикрыв дверь в свою комнату, да бабушка и сама к этому времени уходила либо на кухню, либо к соседке.
 
***

Тосе по-прежнему приходили в бабушкин почтовый ящик открытки и письма, написанные аккуратным маминым почерком, с календариками, как и раньше. Только маминых рисунков больше не было, и календарики были все за прошлый год. И еще почему-то она совсем не отвечала на Тосины вопросы, заданные в письмах, которые Тося ей по-прежнему писала и отдавала бабушке, чтобы та отправила их по «космической почте» у себя на работе. И про волшебный телефон в этих письмах тоже не было сказано ни слова. Наверное, потому, что это была тайна, а письма мог прочитать кто-нибудь посторонний. Мама в этих письмах рассказывала о себе: о детстве, о том, как училась в школе, как поступала в институт, как познакомилась с папой, и как потом родилась она, Тося... Иногда мама писала про больницу, о том, какие у нее за окном красивые деревья, и что ей уже немного лучше, и что она Тосю очень-очень любит и страшно, просто ужасно сильно скучает и больше всего на свете хочет ее увидеть, хоть одним глазочком и хотя бы на одну минуточку... А ведь Тося вкладывала в свое последнее письмо свою фотографию, уже школьную, с тем огромным дурацкми бантом! Неужели письмо потерялось и мама его так и не получила?!

Письма от мамы приходили все реже, уже раз в месяц, потом – раз в пять-шесть недель. Тося все их складывала в стопочку в коробку из-под зефира, и иногда перечитывала их по порядку, начиная с самого первого. Семьдесят второе по счету, самое последнее мамино письмо пришло, когда Тося уже училась во втором классе, оно было совсем короткое. В этом письме мама сначала написала о том, что любит Тосю больше собственной жизни, и всегда будет любить, что бы ни случилось, а потом попрощалась с ней насовсем. Прочитав его, Тося пошла в свою комнату, открыла форточку и выбросила из нее волшебный телефон, и он разбился вдребезги об асфальт тремя этажами ниже, жалобно звякнув на прощанье.

***

Эту историю мне рассказала моя давняя приятельница с редким именем Антонина, когда я спросила, откуда у нее дома такой необычный телефонный аппарат – он стоял на самом видном месте в ее шкафу, за стеклом, и не походил ни на один телефон, которые я видела до этого. Как же этот волшебный аппарат снова оказался целым и невредимым, спросите вы? Может быть, потому, что Тося сразу после того, как выбросила его из окошка, вдруг ахнула, схватилась за щеки обеими руками и побежала стремглав на улицу, и собрала все-все осколочки, даже самые мелкие, разлетевшиеся на много метров вокруг, и потом много дней провела над ним, прилаживая кусочек к кусочку, склеивая их волшебным клеем, который принесла ее бабушка с работы? Этим клеем обычно склеивали детали от космических спутников и ракет, поэтому он так хорошо подошел именно для волшебного телефона. А может быть все дело в том, что это был не простой телефон? Он не мог просто так вот взять и разбиться, как самый обыкновенный ниочемный аппарат, пусть даже и старинный. Ведь этот телефон помог маленькой девочке разговаривать с мамой еще почти три года после того, как ее мама умерла.